Андрей Синявский (Абрам Терц) научил страну: если тебя ведут на тюремную прогулку (в бетонный дворик 15 квадратных метров, где «небо в клеточку»), мысленно бери с собой Пушкина. Мне это было просто, потому что при аресте я твердо решил: отбыв срок тюремно-лагерный и оказавшись на долгие годы в ссылке, буду читать и писать о Пушкине.
Начал, как и А.Д., писать в лагере, но его науку не только мы, зэки, усвоили, но и гэбуха: письма на волю, в которых были куски, скажем, с размышлениями о структуре текста «Е.О.» или еще о чем-нибудь столь же подозрительном, попросту конфисковали. Но, спасибо, не уничтожали сразу, а где-то складировали, и, уже по освобождении, мне удалось все конфискованное вытребовать (все-таки на какое-то короткое время поведение властей менялось)... Ну а уж используя заготовки, написать что-то, привлечь научный аппарат – это было делом литературной техники.
Таким образом написаны были две небольшие работы – о финале «Евгения Онегина» и о лексеме «народ» в текстах Радищева и Пушкина. Обе я зачитал в виде докладов на ежегодных Болдинских чтениях, куда меня в 87-м и 88-м годах возил мой приятель, известный пушкинист Алексей Букалов (глубокий знаток темы «Пушкин и Италия»).
Со временем, окунувшись в разнообразную суету всякой иной деятельности: чай, не в ссылке оказался, - я про свои пушкинские штудии благополучно забыл. А теперь вот при разборе дачных завалов в руки попались два неотцифрованных выпуска «Болдинских чтений», и я перечитал и подумал, что, может, кому-то это будет интересно, - попросил набрать и решил разместить обе статьи у себя на сайте. На мой нынешний взгляд, язык несколько тяжел и наукообразен, но не править же написанное почти тридцать лет назад. А вот некий идейный манифест, который содержится в обеих статьях, думаю, и сегодня вполне актуален… впрочем, судите сами.