"Теневая Россия"

ББК 65.9(2Рос)-96

К 47

Художник Е.Ю. Герчук

Исследование проведено и издание осуществлено при финансовой поддержке Фонда Д. и К. Макартуров (грант № 99-55-435-088)

5—7281—0479—7

© Клямкин И.М., 2000

© Тимофеев Л.М., 2000

© Российский государственный гуманитарный университет, 2000

Введение, или Предварительные замечания о том, как авторы понимают теневую экономику и какими представляют себе возможные методы ее комплексного исследования.

Предмет этой книги хорошо знаком каждому, кто живет в России, - если не из личного опыта, то по информации, ежед­невно поступающей с экрана телевизора и со страниц газет. Нелегальное производство товаров и услуг, сокрытие доходов, оборот неучтенной наличности, отмывание "грязных" денег, взятки и злоупотребление служебным положением - эти и другие проявления теневой деятельности постоянно у всех на слуху) Конфликт между реальной экономической практикой и действу­ющим законом приобрел системный (и систематический) ха­рактер и стал едва ли не самым существенным явлением со­временной отечественной историиГМногие даже полагают, что сегодня "теневая составляющая" обязательно присутствует не только в деловых отношениях, но и в обыденной жизни каж­дого человека. В парламенте и на перекрестке дорог, на заво­де и в суде, в больнице и в университете, в церкви и на клад­бище - везде происходят нелегальные экономические обмены, охватывая самые разные социальные и профессиональные группы Российских граждан. Поэтому можно смело утверждать: от того, [7] как эта сфера отношений будет развиваться, в значительной степени зависит судьба России. Иными словами, наше буду­щее формируется не только там, где действует Закон, но в не меньшей степени и там, где он ежедневно и ежечасно наруша­ется.)

Мгжду тем наши знания о теневых экономических отноше­ниях остаются весьма скудными и односторонними. Правда, в последнее время появился ряд содержательных работ, посвя­щенных некоторым аспектам этих отношений в промышлен­ности и торговле¹ , бартеру² , хождению неучтенной наличноcти³ и ряду других проблем нелегального бизнеса⁴ . Однако, не рискуя впасть в преувеличение, можно утверждать, что инте­ресующее нас явление остается едва ли не самым малоизученным. И дело не только в том, что названные работы не охватывают всю совокупность действующих в России внелегальных рын­ков. Дело в том, что внимание ученых сосредоточено главным образом на решении прикладных задач, в первую очередь - на рекомендациях по выработке законодательства, которое помогло бы сузить сферу теневой экономики и, соответственно, спо­собствовать оптимизации налоговой политики правительства. Это предопределяет во многом и выбор изучаемых объектов: исследуются прежде всего те сегменты экономики (промыш­ленность, торговля), которые, во-первых, дают наибольшие суммы

¹ Долгопятова Т. Г. и др. Неформальный сектор в российской экономи­ке. М., 1999; Косалс Л., Рывкина Р. Социология перехода к рынку в России. М., 1998.

² Макаров В., Клейнер Г. Бартер в России: институциональный этап // Вопросы экономики. № 4. 1999. С. 79.

³ Яковлев А. О причинах бартера неплатежей и уклонения от уплаты на­логов в российской экономике // Вопросы экономики. № 4. 1999. С. 102.

⁴ Радаев В. Формирование новых российских рынков: трансакционные издержки, формы контроля и деловая этика. М.: Центр политических тех­нологий, 1998.

[8] налоговых поступлений в бюджет, во-вторых, наиболее полно охвачены статистическим наблюдением и, в-третьих, в наиболь­шей степени поддаются нормативному регулированию со сто­роны государства. Однако при таком локальном подходе сис­темная природа явления не только не выявляется, но и несколько затушевывается.(Ведь единственными субъектами теневых от­ношений здесь оказываются представители крупного бизнеса, между тем как в реальной жизни такими субъектами являют­ся многочисленные слои городского и сельского населения, не говоря уже о самом государственном аппарате^Преодолеть (хотя бы частично) недостатки существующих исследовательских подходов и пытались авторы работы, которая предлагается вниманию читателей.

Замышляя ее, мы исходили из того факта, что теневая сфе­ра закрыта для внешнего наблюдения уже в силу того, что она теневая, нелегальная. Поэтому главную свою задачу мы виде­ли в том, чтобы собрать необходимый эмпирический матери­ал, дефицит которого так остро ощущается всеми исследова­телями данной темы. Мы решили попробовать проникнуть в экономическую "тень", используя методы конкретных социо­логических исследований. Но прежде чем рассказать о них более подробно, есть смысл хотя бы вкратце охарактеризовать те теоретические предпосылки, которыми мы руководствовались, разрабатывая инструментарий исследования.

Начнем с объяснений по поводу самих терминов "теневая экономика " или "теневые экономические отношения ", явля­ющихся опорными понятиями в нашей работе.

Термины эти, хотя и имеют широкое хождение, в научной литературе используются редко. Тому есть свое объяснение. Не имея собственной научной традиции в изучении интересующе­го нас явления, российские исследователи используют, в основном, теоретические подходы и понятийный аппарат западных ученых, которые еще с начала семидесятых годов начали проявлять при­стальный интерес к неформальной экономике в развивающихся [9] странах ¹ . Соответственно и в отечественной науке понятие "не­формальная экономика" (а иногда даже более узко - "нефор­мальный сектор экономики") было принято как базовое обо­значение хозяйственной деятельности, разворачивающейся за пределами действующих юридических норм, то есть вне реги­страции и фискального учета.

Между тем дефиниции обязывают: принятый априори ба­зовый термин во многом определяет и границы научного ин­тереса. Используя понятие "неформальная экономика", прак­тически все без исключения российские исследователи обычно имели и имеют в виду те формы или сегменты хозяйства, ко­торые не регулируются официально принятыми нормами и правилами (в том числе - налоговым законодательством). Воз­никает, однако, естественный вопрос: можно ли, даже при крайней недостаточности наших знаний о нелегальных отношениях в современной России, считать "формальное" синонимом законного! А если нет, то что дает нам разграничение "формального" и "неформального"?

На наш взгляд, понятие "неформальная экономика" в ны­нешних российских условиях вряд ли может быть распрост­ранено дальше представлений о домашнем хозяйстве и об ин­дивидуальной предпринимательской деятельности. Нелегальная экономическая практика в России по своим масштабам, глу­бине укорененности, а главное - по своему содержанию пред­ставляет собой совершенно иное явление по сравнению с тем,

¹ Среди пионерских работ в данной области следует назвать: Hart К. Informal Urban Income Opportunities and Urban Employment in Ghana // Journal of Modern African Studies. 1973. Vol. 11. № 1. P. 61-90; Gershuny J. Technology, Social Innovation and the Informal Economy // The Annals: The Informal Economy // Ed. by L.A. Ferman, S. Henry, M. Hoyman. Beverly Hills, 1987. P. 47-63; Como Э. де. Иной путь. М.: Catallaxy, 1995. и др. См. также: Экономическая тео­рия преступлений и наказаний: Реферат, журнал. Вып. 2. Неформальный сектор экономики за рубежом (адрес в Интернете http://corruption.rsuh.ru).

[10] которое принято фиксировать этим понятием в западной науч­ной литературе.

( Главная и самая очевидная особенность теневых экономи­ческих отношений в России состоит в том, что они в принци­пе неотделимы от коррупции. Здесь мало констатировать, что "приверженность установленным правилам является первосте­пенным критерием участия в «законной» экономике, в то вре­мя как несоблюдение или обход установленных правил явля­ется критерием участия в неформальной, подпольной экономике" ¹. В том-то все и дело, что "подпольная экономика" в ее совре­менном отечественном варианте не только не противостоит экономике "формальной", но лишь внутри последней и суще­ствует, выступая естественным и закономерным следствием легальных ("законных") статусов хозяйственных и властвую­щих субъектов. Если сказать совсем коротко, то в основе вне-легальных экономических отношений в России лежит возмож­ность приватизировать любое общественное благо (в частности, любой закон) и пустить его в теневой оборот.)

В известном смысле российская реальность заставляет пе­ревернуть с ног на голову западные представления о том, как возникает и как функционирует "неформальная, подпольная экономика", а вместе с тем и само содержание этого понятия. В нашем случае внелегальная практика начинается не как не­зависимая частная инициатива за пределами действующего закона, но возникает в недрах официального правового порядка. Со­ответственно и обретение официального правового статуса не завершает здесь неформальную деятельность (как это часто понимается западными учеными), но, напротив, предшеству­ет выходу оператора на нелегальный рынок. Более того, во многих случаях именно официальный статус дает оператору право распоряжаться теми или иными благами, превращая само

¹ Feige EL. Defining and Estimating Underground and Informal Economies: The New Institutional Economics Approach // World Development. Oxford, 1990. Vol- 18. № 7. P. 990.

[11] это право в предмет купли-продажи. Поэтому - повторим еще раз - цсоррупция и теневая экономическая деятельность в Рос­сии - это два имени одного и того же явления, и рассматри­вать их следует только вместе, в их взаимной обусловленнос­ти и функциональном взаимодействии.

Именно тот факт, что явление это базируется на произволь­ном использовании формальных статусов, на перетаскивании нерыночных статусных возможностей в рыночную "тень", как раз и позволяет говорить о данной системе экономических от­ношений как о теневой экономике. Подчеркнем, что речь идет именно о единой системе, охватывающей не только хозяйственную деятельность, но и прочие сферы общественного бытия - по­литику, административную, правоприменительную и правоох­ранительную деятельность, область социальных гарантий и т. д. Особенность же этой системы, ее своеобразие заключа­ются в том, что она, как и любая тень, повторяет очертания предмета, отбрасывающего тень, в данном случае - очертания легальных государственных и общественных институтов. Го­воря иначе, российская система теневых отношений есть не что иное, как приватизированное государство, выступающее в роли всеобъемлющего теневого парагосударства, которое, вместе с тем, вполне укладывается в смысловые границы понятия "те­невая экономика".

Такое государство тем-то и отличается от государства ле­гального и конституционного, что функции, которые должны быть исключены из рыночного оборота (например, функции суда или армии), утрачивают характер общественного блага и становятся предметом купли-продажи. Можно сказать, что те­невое парагосударство основано на такой коммерциализации всех и любых ценностей и благ, какую и в мечтах не могут вообразить себе либеральные теоретики, постоянно предлага­ющие предельно сузить область государственного вмешатель­ства в экономику и общественную жизнь. Строго говоря, по­нятия "государство" и "рынок" здесь совпадают, причем первое поглощается вторым.

[12] Таковы некоторые теоретические предпосылки, которые мы закладывали в программу исследования и которые хотели под­вергнуть эмпирической проверке. С этим связаны и некоторые его существенные особенности. Мы пытались выяснить, в ка­кой степени различные общественные слои могут рассматри­ваться сегодня как реальные субъекты теневой экономики, ис­ходя из гипотезы, что такими субъектами в той или иной мере являются все основные социальные группы деятельного насе­ления страны. Используя метод анонимных углубленных ин­тервью, мы опрашивали бизнесменов, государственных служащих, работников правоохранительных органов, здравоохранения, выс­шей школы, а также представителей других социально-профес­сиональных групп, пытаясь получить от них информацию об интересующем нас явлении в том объеме, в каком они счита­ют возможным ее представить¹ . При этом нас особенно инте­ресовали механизмы нелегальных связей, нормы и правила, ко­торым они подчиняются, степень и характер их институционализации в тех или иных сферах теневой жизни. Иными словами, в центре нашего внимания как раз и была теневая экономика как широко разветвленная система отношений, фун­кционирующая по своим собственным законам, или, что тоже самое, по нормам обычного права, подчиняющим себе повсед­невную жизнь миллионов людей и понуждающим их игнори­ровать нормы официальные.

Из ста одиннадцати человек, согласившихся с нами беседо­вать, сто восемь рассказали о фактах собственного соприкос-

¹ Интервьюирование 111 респондентов было проведено в период с сен­тября 1999 по май 2000 года в Москве, Ростове-на-Дону, Уфе, Костроме и Иваново, а также в сельских районах Ростовской, Рязанской и Новгородс­кой областей. Учитывая анонимный характер интервью, фамилии наших со­беседников не указываются; они будут фигурировать в тексте под вымыш­ленными инициалами. Считаем нужным отметить, что свидетельства некоторых Респондентов о коррумпированности конкретных организаций и учрежде­нии мы не проверяли и ответственности за их достоверность на себя не берем. [13] новения с теневой средой. Правда, степень вовлеченности в нелегальные отношения у респондентов, судя по их свидетель­ствам, разная, что может отражать как реальное положение дел, так и меру откровенности отдельных наших собеседников. С точки зрения содержания и достоверности представленной информации их можно, не претендуя на строгость и жесткость классификации, разделить на четыре группы.

1. "Теневики", то есть люди, непосредственно включенные в нелегальные связи и готовые в этом признаться.
2. "Включенные наблюдатели" - те, кто находится в теневой среде, наблюдает ее изнутри, но о собственном участии в нелегальных сделках не упоминает.
3. "Наблюдатели со стороны" - респонденты, которые судят о тех или иных проявлениях теневой экономики, не будучи сами в нее включенными или не решаясь в этом признаться.
4. "Жертвы" (они же, одновременно, и разовые "включенные наблюдатели") - люди, пострадавшие от коррупционеров и теневиков, но с ними никак не связанные.

Разумеется, с точки зрения достоверности безусловное пред­почтение мы отдаем "теневикам" и "включенным наблюдате­лям" - их свидетельствам мы будем уделять первостепенное внимание. Однако и сведения представителей двух других групп кажутся нам весьма ценными - возможно, они не столь объек­тивны (точных критериев тут, понятно, быть не может), но они чрезвычайно важны и интересны представленными в них оцен­ками теневых отношений. Ведь если наши теоретические пред­положения о всеохватности этих отношений верны (а они, как увидим, в значительной степени подтвердились), то существенное значение приобретает не только вопрос о субъектах теневой экономики, но и о субъектах, заинтересованных в ее преодо­лении. Если таких субъектов нет или они слабы, то все разго­воры о борьбе с коррупцией и всем, что с ней связано, можно рассматривать как сотрясание воздуха. Но субъекты правово­го порядка - это люди с соответствующими интересами и цен-

[14] ностпями. Вот почему так важно знать не только то, насколько _те или иные группы реально вовлечены в нелегальную дея­тельность, но и то, как они - независимо от меры собствен­ной вовлеченности - ее оценивают и чем в своих оценках ру­ководствуются.

Однако углубленные интервью еще ничего не говорят нам о количественных характеристиках субъектов теневых отношений, равно как и о соответствующих характеристиках возможных субъектов правового порядка. Отдавая себе в этом отчет, мы изначально заложили в программу исследования и социологи­ческий опрос населения России. В совокупности с информа­цией, содержащейся в углубленных интервью, данные этого опроса, репрезентирующего все взрослое население страны, позволили нам получить определенное представление о том, насколько широко распространены в современной России те­невое поведение и теневые установки, и оценить (хотя бы в первом приближении) перспективы перехода страны к право­вому порядку.

В соответствии с двумя указанными направлениями иссле­дования выстроена и структура предлагаемой вниманию чи­тателя книги. В первых двух главах анализируется материал, содержащийся в углубленных интервью, рассматриваются кон­кретные механизмы теневых отношений в условиях деревни и города. В третьей главе исследуются (на основе всероссийс­кого опроса) количественные параметры явления. К ней при­мыкает четвертая глава, в которой представлены количествен­ные зависимости между теневыми установками и политическими предпочтениями россиян. Наконец, в заключительной части книги мы решили представить наиболее интересные интервью, пре­образовав их предварительно в связные рассказы (то есть уб­рав вопросы интервьюера и придав изложению хотя бы мини­мальную композиционную стройность). Мы сделали это несмотря на то, что многие фрагменты публикуемых интервью исполь­зованы в предыдущих разделах. Дело в том, что при выбороч­ном цитировании полученные нами свидетельства, будучи разрезанными по тематическим линиям и разбросанными по раз­ным сюжетам, утрачивают содержательную цельность и эмо­циональную насыщенность; между тем именно эти цельность и эмоциональная насыщенность, собственно, и делают их до­кументами эпохи.

В заключение хотелось бы подчеркнуть, что авторы рассмат­ривают свою работу лишь как первый подступ к комплексно­му изучению столь сложного и малодоступного для исследо­вателя объекта, как российская теневая экономика. Эта работа выявила как значительные возможности социологического ин­струментария, который можно использовать и дальше, расши­ряя с его помощью информационную базу исследований, так и его ограниченность, которую предстоит компенсировать другими методами.

Наше исследование не могло быть выполнено без помощи социологов И.В. Введенского, Е.И. Филипповой, В.Р. Филип­пова, М.Ю. Эдельштейна, а также директора Желанновского сельского краеведческого музея Рязанской области Н.И. Панина, которым авторы выражают свою глубокую признательность.

Наша особая благодарность - сотруднице ЦИНЭД РГГУ Анне Владимировне Трапковой, которая взяла на себя тяжелый труд технической обработки материалов исследования и которая, среди прочего, провела бережное и искусное преобразование социо­логических интервью в рассказы респондентов.

Игорь Клямкин, Лев Тимофеев

Вопрос о том, почему люди иногда или даже часто предпо­читают действовать в теневой сфере, сам по себе тривиален. Ответ на него прост и лаконичен: потому что так выгоднее. Но что есть выгода и как люди представляют ее себе? Почему одному человеку выгоднее легализовать все свои финансовые операции, а другой тщательно скрывает доходы? Почему один стремится получить банковский кредит, а другой предпочита­ет занять деньги у частного лица? Почему один везет произ­веденную продукцию в государственные или, по крайней мере, в легально зарегистрированные заготовительные учреждения, а другой сбывает урожай первому попавшемуся нелегалу-пе­рекупщику? Почему, наконец, один упорно (и часто безуспеш­но) требует, чтобы власти соблюдали закон, а другой дает взятку и в обход закона покупает у властей нужное ему решение? Понятие о выгоде можно различить за любой из этих операций, но точ­но ли, что содержание этого понятия будет каждый раз одина­ковым?

Все эти и некоторые другие вопросы мы имели в виду, при­ступая к изучению того, как теневые экономические отноше­ния отражаются в сознании сельских жителей современной России. Немаловажным был также и более определенный вопрос: [19] при каких условиях и в какой степени современный крестья­нин считает для себя возможным собственное участие в тене­вых экономических операциях?

Скажем сразу, что мы не собираемся давать нравственные характеристики тем, кто выразил очевидную готовность дей­ствовать в теневой сфере и даже предъявил свой опыт такого участия. Нас интересовали лишь экономические и связанные с ними правовые мотивы и предпочтения, проявляющиеся тогда, когда человек выбирает между легальным и нелегальным. В соответствии с элементарными требованиями экономической теории мы должны были задаться вопросом: каковы экономи­ческие предпочтения современных сельских жителей и как эти предпочтения определяют выбор того или иного способа по­ведения?

Сначала несколько общих слов о тех людях, которые оказа­лись в сфере нашего внимания. Стремясь охватить как можно более широкий круг экономических интересов населения, мы обратились к представителям самых различных социальных слоев современной российской деревни. Среди полусотни наших рес­пондентов есть и руководители коллективных и государствен­ных хозяйств, и фермеры, и члены кооперативов, и работники бюджетной сферы, и другие категории сельских жителей. Од­нако при всей разнице социального положения и экономичес­кого благосостояния всех их без исключения объединяет одна общая мировоззренческая особенность: каждый вполне осоз­нает себя участником рыночных экономических отношений. Заметим, что мы никак не стремились подобрать респонден­тов по этому признаку. Он проявился сам по себе - уже при анализе полученного материала.

За основной критерий "рыночного самосознания" имеет смысл принять рациональность выбора: на рынке человек всегда осоз­нанно выбирает тот вариант обмена, который сулит ему наи­большую выгоду. Система взаимных и добровольных обменов, которые приносят выгоду всем участникам ("игра с положительной суммой"), - и есть рынок в широком экономическом смысле этого слова. Сельские жители, с которыми были про­ведены интервью, понимают, что от того, когда, как, с кем и на каких условиях они вступят в эти обменные отношения, зависит большая или меньшая выгода, которую они смогут получить. И это общее понимание совершенно не зависит ни от соци­ального положения, ни от способа ведения или величины хо­зяйства: и руководитель крупного агропромышленного пред­приятия, и пенсионер, выращивающий на продажу лук и укроп на своем приусадебном огороде, одинаково озабочены тем, чтобы их хозяйство давало максимальную выгоду или, говоря язы­ком современной микроэкономической теории, чтобы они по­лучали максимальную полезность. То есть все наши респон­денты ведут себя вполне рационально.

Более того, даже в тех случаях, когда крестьянин произвольно (в силу тех или иных объективных обстоятельств или каких-то властных административных решений) оказывается лишен реального выбора, мышление его продолжает перебирать воз­можные варианты поведения, и этот чисто умозрительный вы­бор также оказывается рациональным.

Можно сказать, что сельские жители России ведут посто­янный "диалог с судьбой" по поводу того, как в жизни посту­пать выгодно, а как - невыгодно. Судьба предстает перед каж­дым в виде конкретной рыночной ситуации, которая требует определенного решения. Правильное решение сулит успех, неверное - неудачу. Вот всего несколько наугад выбранных суждений:

"В позапрошлом году со своими овощами доезжал до Ле­нинграда. А так и в Тулу, и в Москву, Волгоград и пр. Ну и по области. Особенно на северо-восток. У них в этом году неуро­жай на овощи, цены выгодные для нас..." (Н.К., сельский жи­тель, ведущий интенсивное личное подсобное хозяйство, Ро­стовская обл.).

"Сейчас вот мясо надо сбывать - а куда? На мясокомбинат ~ невыгодно" (К.П., директор совхоза, Новгородская обл.).[21] "Можно ведь и обменять семечку на зерно с тем же "пере­купой" - это будет выгоднее, чем покупать зерно по полной стоимости" (А., работник фермерского хозяйства, Ростовская обл.).

"Пусть и корм дорогой, но все равно птицу выгоднее выра­щивать, чем покупать" (Е., техслужащая в сельской школе, Ростовская обл.).

"Заготовительной конторе райпо продаем мясо живым ве­сом, нам это выгодно, потому что у нас упитанность низкая. Расплачиваются они с нами или деньгами, или продуктами" (А.В., председатель коллективного хозяйства, Новгородская обл.).

"Выгоднее всего работать с картошкой, потому что ее мож­но полностью механизировать" (Д.М., глава крестьянского хо­зяйства, Новгородская обл.).

"Вот у меня сейчас годовалый бык, я не знаю, куда деть его. Поехать сдать на мясокомбинат за 25 рублей килограмм, я считаю, для меня это невыгодно, все равно, что за так мясо отдаю. Если посчитать, сколько кормил я его... так я в убыт­ке" (В.У, шофер краеведческого музея, Рязанская обл.).

"Всегда выбираешь, где дешевле и получше" (Е., фермер, Ростовская обл.).

Как видим, выгоду все наши респонденты уверенно отли­чают от убытка. Но точно ли все они одинаково понимают само содержание понятия о выгоде? Поскольку предметом нашего интереса является экономическая деятельность за пределами официально признанных юридических норм, то уместно по­ставить вопрос, существует ли разница в понимании выгоды и, соответственно, в отношении к теневой экономической дея­тельности у различных категорий сельских жителей.

Для удобства исследования мы разделили всех наших рес­пондентов на три группы - в зависимости от статуса в общей хозяйственной системе.

В одной - руководители крупных коллективных (или госу­дарственных) хозяйств, это люди, которые в прежние времена были бы причислены к знаменитому "председательскому корпусу". Хозяйства, которыми они управляют, юридически не принадлежат им. За свой труд они должны получать установ­ленное вознаграждение, и уровень их личного достатка дол­жен бы зависеть от экономических успехов всего хозяйства в целом. В случае же неуспеха они рискуют потерять место ра­боты. Юридически хозяйство продолжает существовать и после их ухода с должности. Несколько схематизируя положение дел, мы могли бы сказать, что эти люди выступают в качестве на­нятых менеджеров, действующих от имени "хозяина", владельца собственности. Однако на самом деле при нечетких, размы­тых отношениях собственности в бывших колхозах и совхозах руководители хозяйств, выступая от имени коллектива владельцев (или от имени государства), в большинстве случаев являются, по сути, единоличными распорядителями всех ресурсов хозяй­ства¹ . На рынок они выходят в качестве крупных собственни­ков и в значительной степени определяют состояние рынка, что позволяет им рассчитывать на поддержку со стороны вла­стных администраций различного уровня, заинтересованных в стабильности экономической ситуации.

На деле личное благосостояние руководителей такого рода далеко не всегда прямо связано с официально объявленным

¹ Характерно, что иные руководители рассказывают о своей работе с ин­тонацией, которая не оставляет никакого сомнения насчет стиля хозяйство­вания: "Я тогда 500 гектаров сдал в районный резервный фонд, испугав­шись, что поднимут налог на землю... Я и со своим молокозаводом связался, чтобы живые деньги каждый день были... А сейчас у меня свой магазин в райцентре, выездную торговлю тоже организуем. Летом у меня две машины выезжают, сейчас - одна... Практически я никого не уволил, ушли сами по­тихоньку. Птичницам своим всем дал работу, ведь много лет проработали с ними вместе, некоторым осталось год-два до пенсии, как же я мог их выг­нать? У меня и сейчас работают «лишние» люди, по нынешнему объему про­изводства мне бы хватило 100 человек, но ведь если я кого-то уволю, им некуда здесь пойти. Пускай работают, не на биржу же им идти" (К.П., ди­ректор госптицесовхоза, Новгородская обл.).[23]успехом или неуспехом вверенных им хозяйств. Право распо­ряжаться значительными объемами общественных ресурсов создает возможность теневой приватизации некоторых долж­ностных полномочий, и тогда общественная собственность может быть использована к выгоде частного лица - руководителя. Как увидим в дальнейшем, общественное мнение довольно проч­но связывает личное благосостояние таких руководителей именно с их теневыми возможностями.

В другой группе - фермеры, главы крестьянских хозяйств и прочие сельские жители, чье частное право собственности на производственные ресурсы, вовлеченные ими в хозяйственный оборот, закреплено юридически. Как правило, эти люди име­ют в собственности и арендуют несколько десятков гектаров земли и ведут на свой страх и риск среднее или мелкое товар­ное хозяйство. Эти сельские предприниматели - весьма активные рыночные операторы. Их личное благосостояние целиком и полностью зависит от успеха их производственной деятельно­сти и от выгоды, полученной в результате рыночных обменов. И торгуют они - как на легальных рынках, так и на теневых -только тем, что сами произвели.

В третью группу входит большинство сельских жителей Рос­сии - те, кто не ведет собственного товарного хозяйства, - или наемные работники, или пенсионеры, или люди, занятые в ос­новном производством продуктов питания для собственного домашнего потребления. В качестве рыночных операторов эти люди появляются редко или не появляются совсем. Их благо­состояние - впрочем, всегда весьма невысокое - связано с уровнем заработной платы, величиной трансфертных платежей из бюджета, а также с интенсивностью ведения домашнего хозяйства и ве­личиной его товарной составляющей.

Может возникнуть вопрос, точно ли, что и в этой группе, которая слабо участвует в непосредственной практике рыноч­ных обменов, "рыночное самосознание" проявляется достаточно четко? Материалы, полученные нами в ходе исследования, по­зволяют ответить на этот вопрос положительно. Даже в тех [24] случаях, когда человек по каким-то причинам лишен возмож­ности вести выгодные рыночные операции, он расценивает само это отсутствие возможности как недоступную выгоду (причем не абстактную, а вполне конкретную) и выражает по этому поводу определенное сожаление. Вот характерное суждение сельской жительницы, основной доход которой составляет заработок в совхозе: "Скот не держу. Коров у нас люди вообще мало дер­жат, потому что нечем кормить, негде скотину пасти. Пастби­ща все далеко. Держат больше поросят. Но с ними тоже моро­ки много, а главное - корма дорогие. А вот соседка моя хорошо приспособилась: она хряка держит, так к ней со всей деревни бегают. И с каждого помета она получает поросенка... Или свекровь у меня держит четыре огорода, у них свой трактор. Она всю зиму ездит на рынок продавать картошку. Этим жи­вет. А мне на рынок не на чем ехать, да и смысла нет - сколь­ко там у меня есть на продажу?! Я если и продаю, то только излишки: картошку, лук Продаю здесь же, по соседству - тем, кто не держит хозяйства и работает в городе. В этом году кар­тошка была 120-150 рублей мешок. Продала два мешка. Я, может, и хотела бы расширить подсобное хозяйство, да куда ж мне одной, без мужика... А фермером стать? Да вы что! Все сей­час очень дорого, фермерам не прожить. Помощи от властей никакой нет. Затраты огромные: техника нужна, горючее..." (А., доярка госптицесовхоза, Новгородская обл.). Подобный пере­бор альтернативных вариантов поведения, конечно же, свиде­тельствует о рациональной оценке каждого из них, даже если У человека нет реальных возможностей соответствующим об­разом приспособиться ¹.

¹ К слову сказать, даже в советские времена, в условиях полного запрета и на частную собственность, и на частную инициативу, подобное "рыноч­ное самосознание" было характерно для сельских жителей. В те времена существенным, если вообще не основным источником дохода крестьянина было личное подсобное хозяйство, которое многие стремились вести имен­но как хозяйство рыночное - соответствующим образом рационально пере бирая варианты поведения (см.: Тимофеев Л.М. Институциональная корруп­ция. Очерки теории. М.: РГГУ, 2000. С. 236-313). Экономическое мышле­ние современного крестьянина отличается лишь значительным увеличением количества возможных вариантов выбора и значительно большей свободой для их реализации.[25] Таковы три группы сельских жителей, взятые в их отноше­нии к правам собственности и к рыночной активности. Мы прекрасно понимаем, что провести четкую границу между каждой из этих групп в некоторых случаях может быть чрезвычайно трудно. Но мы и не ставим перед собой задачу строгой соци­альной типологизации. Например, разница между сельскими предпринимателями и теми, кто не ведет товарного хозяйства, во многих случаях чисто количественная: женщину, продаю­щую два мешка картошки в год, мы предпринимателем счи­тать не будем, а вот ее свекровь, которая держит четыре ого­рода, трактор и всю зиму ездит торговать картошкой, все-таки стоит причислить к предпринимателям. Известно, что в иных случаях в крупных хозяйствах стирается различие между "на­нятым" руководителем-менеджером и собственником: наибо­лее дальновидные и расторопные председатели, скупив паи у своих односельчан, сами становятся владельцами всех колхоз­ных активов - не только де-факто, но и де-юре... В нашем случае дело вообще не в четкости границ. Тут нам важнее лишь на­метить тенденцию в экономическом поведении различных ка­тегорий сельского населения, с тем чтобы найти ответ на ос­новной интересующий нас вопрос: кто, в какой степени и по каким мотивам готов принять участие в теневых экономичес­ких отношениях или, напротив, решительно отвергает такую возможность.

Для того чтобы не потеряться в сложном переплетении ле­гальных и теневых экономических связей, мы схематизирова­ли структуру современного аграрного производства и представили ее в виде системы легальных и теневых рынков: здесь и рын­ки различных производственных факторов (земля, труд, производственные ресурсы и орудия, капитал), и рынки готовой продукции, и рынки административных решений, и даже те­невой рынок социальных гарантий. Таким образом, мы полу­чили возможность понять, каково отношение каждой из инте­ресующих нас групп к теневым экономическим связям и какова степень их собственной вовлеченности в такие связи внутри каждого из рыночных сегментов современного аграрного про­изводства.

Надеемся, что такое взаимное пересечение социально-ста­тусных и экономических характеристик даст возможность мак­симально полно увидеть, как теневые экономические отноше­ния отражаются в сознании современных сельских жителей России.

Легальные и теневые операции с земельной  собственностью

Любая система рыночных отношений хронологически на­чинается с рынка факторов производства. Выгодное приобре­тение таких факторов - первый шаг к получению выгоды в конце всего производственного цикла. Известно, что одним из важнейших факторов является земля, особенно когда речь идет о производстве аграрном. Однако также известно, что свобод­ной купли-продажи земель сельскохозяйственного назначения в России нет: в масштабах страны она запрещена, и пока лишь идут дискуссии о том, стоит ли ее разрешать и в каких фор­мах. Но если нет законного рынка важнейшего производственного фактора - земли, то как сельский житель реализует свои пред­ставления о рыночной выгоде? Как приспосабливается?

Почти все сельские жители, попавшие в поле нашего зре­ния, номинально являются собственниками земли. Однако никто их них землю не покупал. Земельная собственность была по­лучена ими безвозмездно - или из федеральных и региональ­ных фондов, или в результате раздела на паи колхозных и сов­хозных земель. По действующим законам на каждого, кто прежде [27] работал в колхозе или совхозе, приходится земельный пай раз­мером от 2 до 10 гектаров - в зависимости от региональных порядков.

Дальнейшая судьба земельного пая зависит от того, какое хозяйство ведет землевладелец и как он представляет себе свои права. Те, кто принадлежащую им землю самостоятельно не обрабатывают, - например, люди, работающие по найму, или пенсионеры, - часто имеют лишь абстрактно-юридическое представление о своей земельной собственности. "Вот давали нам в ТОО бумажку на землю, - с недоумением рассказывает пенсионер П.Г, всю жизнь проработавший в совхозе (Рязанс­кая обл.). - И теперь кто ж ее знает, где земля эта лежит? Я, когда распределяли, вопрос задал, вот вы дали бумажку, что 9,75 гектаров земли мне полагается. Я спрашиваю: «Я должен знать, где эта моя земля?». Говорят, нет, все не так. А как же тогда, если кооператив этот состоит из наших бумажек, кото­рые нам выдали всем на руки?"

Даже люди, сами работающие в хозяйстве, которое распо­ряжается их земельным паем, говорят о своих правах несколько отстраненно: "В хозяйстве мой земельный пай 2,2 гектара, но мы с него ничего не получаем и никогда не получали", - кон­статирует В., механик сельского ООО (Новгородская обл.). Право собственности, которым его владелец никак не распоряжается и распорядиться не может и которое не приносит ему никако­го дохода, является не столько правом, сколько нереализован­ной декларацией о правах, которая в сознании крестьянина никак не сопрягается с представлением о его частной выгоде. Коо­ператив, "который состоит из бумажек", к делу не приспосо­бишь. В этом случае как не имел крестьянин земли при совет­ской власти, так и не имеет.

Однако ситуация меняется, если хозяйство, которое использует паевые наделы, платит за них. Тот же П.Г., выразив сомнение по поводу идентичности "бумажки" земельным гектарам, все же с удовлетворением отметил, что ТОО, использующее его пай, в виде компенсации разрешает ему накосить для своих [28] нужд определенное количество сена на лугах товарищества. Более успешные хозяйства находят и другие способы расче­тов с пайщиками: "Мой земельный пай в кооперативе 8,5 гек­тара, - рассказывает М., механизатор кооперативного хозяй­ства (Новгородская обл.). - Как акционерам-пайщикам нам кооператив выдает зерно, скот, дрова, доски - на выбор в пре­делах определенной суммы". Характер выплаты за земельный пай различается также и в зависимости от того, что произво­дят в хозяйстве. Например, хозяйства Ростовской области на паи обычно выдают зерно или подсолнечник: "Каждый год мы выдаем 300 килограммов зерна и 100 килограммов подсолнеч­ника на каждый пай" (Ш., председатель сельского АО).

Плата, которую крестьянин получает за "свою" землю, на самом деле не есть плата за конкретный участок, имеющий определенные качественные характеристики, - нет, это скорее плата за ту самую "бумажку" или, иначе говоря, плата за от­каз от своих прав на обособление пая. Цена же такого отказа произвольно определяется руководством того хозяйства, кото­рое на деле распоряжается землей. Эта цена - неважно, в чем она выражена, в кубометрах ли досок, дров или в центнерах зерна - ни в коей мере не является рыночным регулятором отношений между землевладельцем и хозяйством. "Бумажки" у всех одинаковые, и цена им равная. Никакого выбора, ника­кой возможности проявить свои предпочтения у такого земле­владельца нет. Вынужденный к отказу от права обособить и отделить свой участок, крестьянин, по существу, лишается и какой бы то ни было возможности рыночных операций с зем­лей. Никакой рыночный механизм здесь не работает - нет ни продажи, ни хотя бы аренды. Скорее, речь идет о распределе­нии неких социальных компенсаций за отказ от своих прав, -впрочем, как видим, компенсаций весьма произвольных и не всегда обязательных. Крестьянин здесь становится неким "рантье поневоле".

Однако в сделке такого рода крестьянин или, говоря язы­ком контрактного права, физическое лицо - лишь одна сторона. Другая представлена юридическим лицом, коллективным (или государственным) хозяйством. Правовая неопределенность или даже правовая безответственность, очевидная в отноше­ниях между этими двумя субъектами права, может иметь да­леко идущие последствия. При отсутствии рынка земли цена на нее может быть установлена лишь произвольно. Точно ли цена условного ("бумажного") земельного участка нашего со­беседника, рязанского пенсионера П.Г., соответствует праву накосить некоторое количество сена в лугах товарищества? Точно ли зерно, доски и другие товары, выданные новгородцу М. при расчете за его пай, вполне компенсируют те потери, которые он несет, вынужденный обстоятельствами оставить землю в кооперативном хозяйстве, а не распорядиться ею каким-либо иным способом? Там, где нет рыночного механизма, опреде­ленный ответ на эти вопросы дать невозможно.

Короче говоря, хотя владельцы условных паев и являются номинальными пайщиками хозяйства, их права не всегда име­ют хоть какое-то экономическое выражение. В то же время мы знаем, что реально всеми активами хозяйства распоряжается его руководитель. Его права и возможности - вовсе не услов­ность: он знает свою выгоду, поскольку является активным оператором как легальных, так и теневых рынков. Условные, "бумажные" паи бывших колхозников он имеет возможность использовать и как фактор теневого производства (с последу­ющим утаиванием неучтенной продукции, о чем речь пойдет несколько ниже), и как непосредственный товар теневого рынка (например, способствуя выведению земли из сельхозоборота и отведению ее под дачные участки в пригородной зоне, о чем также будет сказано в дальнейшем).

Хотя наши собеседники - из числа тех, кто говорит о своих паях как об условных "бумажках", - не указывают прямо на какие-либо конкретные факты теневых сделок, нарисованная ими картина дает представление о весьма зыбкой правовой основе земельных отношений, а значит, и о широких возможностях совершения любых операций за пределами правового поля. Может [30] быть, ситуация с условными паями бывших колхозников еще не есть сама теневая экономика, но уж точно - ее начальное правовое (вернее, внеправовое, или внелегальное) обеспечение.

Несколько иная экономико-правовая ситуация складывает­ся в том случае, если земельные паи не просто рассчитаны на бумаге, но и физически нарезаны в поле. Уже на самой пер­вой стадии владения таким земельным паем возникает возмож­ность для рыночного торга: земельные участки всегда разли­чаются своим качеством, и решение о том, кому какой участок достанется, обретает соответствующую рыночную стоимость -решение это можно продать и купить.

Официально такие торги могли бы происходить на откры­тых аукционах, но, напомним еще раз, в регионах, где прово­дились наши исследования, купля-продажа земель сельскохо­зяйственного назначения по закону запрещена¹. Однако если рыночные торги не проводятся легально, решение о наделе­нии человека тем или иным земельным участком может быть результатом теневой сделки. В этом случае платежным сред­ством не обязательно выступают деньги: силу экономических инструментов могут обрести личные отношения или социальные и прочие предпочтения должностных лиц, принимающих со­ответствующее решение. "У папы очень хорошие отношения с нынешним председателем колхоза, - рассказывает А., сын ростовского фермера, - поэтому проблем обособить землю не было. Землю дали хорошую, плодородную и недалеко от на­шего дома. А вообще тут все зависит от личных отношений с председателем: если ты знакомый или родственник, то можно договориться, чтобы участок был удобный и неистощенный, а если с председателем отношения напряженные или ты - слу-

¹ Впервые такие аукционы были проведены в 1998 году в Саратовской области. Подробнее см.: Штейнберг И.Е., Бахтурина Л.В. Первые аукцио­ны земли сельскохозяйственного назначения в постсоветской России // Кре-стьяноведение. Теория. История. Современность: Ученые записки / Под ред. ^в Данилова и Т. Шанина. М., 1999. [31] чайный в поселке человек, то могут дать и «овраги», и отда­ленные участки"¹ .

Если решение о том, кому какой участок нарезать, стано­вится товаром теневого рынка, то и должностное лицо, при­нимающее решение о судьбе земли, также может сделаться оператором этого рынка и распоряжаться землей к собствен­ной выгоде. Сельские жители если и не упоминают о конкрет­ных сделках такого рода (что налагало бы на респондента оп­ределенную ответственность), то, по крайней мере, сообщают, "о чем все говорят": "Председатель у нас новый, не местный, он не следит ни за сохранностью полей, ни за урожайностью. Только землей распоряжается: кому в аренду, кому под огоро­ды. Себя, конечно, не забывает: дом построил себе за два года, машину поменял, а в колхозе люди получают 84 рубля в ме­сяц" (Е., техслужащая в сельской школе, Ростовская обл.).

Земля остается товаром и после того, как конкретный зе­мельный участок нашел своего законного владельца. Так или иначе, получив во владение землю, человек может использо­вать ее самостоятельно - обрабатывать или залужить под се­нокосы, как это делают в Новгородской и Рязанской областях², а может и вынести свои права собственности на рынок для продажи. Даже если по действующему закону продать землю сельскохозяйственного назначения нельзя, ее можно сдать в аренду, то есть "продать" на определенный срок - арендный

¹ Во что обходится земля "случайному" в поселке человеку, мы можем судить по свидетельству горожанина, ростовчанина В.Ю.: "Моему родственнику, городскому жителю и человеку небедному, необходимо было не так давно организовать фермерское хозяйство... Он проплатил долларами директору совхоза за аренду выгодной неистощенной земли и этому же директору - за использование техники для сельхозработ. Да еще и поделился тридцатью процентами урожая с этим же директором".

² "За два года восемь человек забрали свои земельные паи, в основном ради сенокосов" (Т.Ф., председатель ООО, Новгородская обл.).[32] рынок разрешен и действует повсюду. Совершенно официаль­но заключаются соответствующие договоры между арендато­ром и арендодателем. Например, в Ростовской области, где земельный пай весьма часто представляет собой конкретный участок, хорошо известна и цена земель различного качества, и другие условия такого рода арендных сделок. "Перераспре­деление земли у нас происходит постоянно, - рассказывает уже знакомый нам А., сын ростовского фермера, - кто-то порабо­тает на земле год, а потом возвращает арендованную землю владельцу, и тот «носится» с этой землей и пристраивает ее то к фермеру, то в колхоз".

Сдать землю в аренду - по крайней мере в Ростовской об­ласти - оказывается не так-то просто. Бремя поиска выгодно­го партнера ложится здесь на владельца земельного пая - на продавца: "Пай вообще все стараются куда-то сплавить... Люди свои паи стараются «впихнуть», просят руководителей: возьмите, возьмите пай. А те неохотно берут, либо занижают натуропла­ту", - делится своими наблюдениями Ф.Г., ростовский пенси­онер. Его дополняет земляк А.: "Обычно к фермеру или арен­датору сами люди подходят осенью и предлагают свои паи. Фермер смотрит, где находится пай, кто его раньше обрабаты­вал, что на нем сажали, но и на человека тоже. Вообще быва­ет, что и выгодный пай предлагают, но отношения фермера с этим человеком плохие, и фермер ему отказывает..."

Если определить такую ситуацию в терминах экономичес­кой теории, то следует говорить о "монополии покупателя" на арендном рынке земли - о монопсонии. При монопсонии, как известно, покупатель устанавливает цену и определяет прочие Условия сделки. На арендном рынке земельных участков (по крайней мере, в Ростовской области, где нами проводились исследования) именно так и происходит: "Пока был прежний председатель артели, то по договору нам за паи все давали, ^Как и положено: корма, зерно. Но как только нового председа­теля выбрали, то договора эти не выполняются. Говорит, что неурожай. Так они сейчас выдают продукции не просто меньше, а в три раза меньше. При старом председателе давали тонну зерна, в 1997 году - 250 килограммов, в 1998 - 300 килограм­мов, в этом году обещают полтонны зерна. И поделать с этим ничего нельзя. Все пайщики принимают это как оно есть" (Л.П., домохозяйка, Ростовская обл.).

Ситуация монопсонии создает возможности не только для назначения произвольной цены, но и для прямого обмана: "Че­ловеку, который сдает свой пай на обработку, выдается про­цент от урожая. У нас, например, он получает примерно от двух до пяти тонн подсолнечника. Выдают еще масло пост­ное, но это по желанию самого человека. А люди уже сами продают эту семечку или масло и на выручку покупают зерно для себя и своего хозяйства. Бывают такие арендаторы (в об­щем-то их большинство), которые «кидают» своих пайщиков, то есть в конце сезона начинают говорить, что урожай с его участка плохой и поэтому человеку мало достается. Мы тоже, честно говоря, так делаем, но не со всеми людьми, а с алка­шами и тому подобными" (А., Ростовская обл.).

Монопсония в арендных отношениях придает им характер дикого рынка, где права собственности и контрактные обяза­тельства оказываются определены весьма приблизительно, осо­бенно обязательства арендатора. Это позволяет производите­лю утаить часть урожая - и не только от арендодателя, но и вообще от учета, в том числе и от фискального. Само собой разумеется, что наличие неучтенной продукции создает мощ­ный стимул для развития нелегальных рынков, где она только и может быть реализована. (Заметим, однако, что проблема нелегального производства, неучтенной продукции и нелегальных рынков сбыта здесь интересует нас лишь в той степени, в ка­кой она связана с практикой расчетов арендатора с арендода­телем. Более подробно эта проблема будет затронута тогда, когда очередь дойдет до рассмотрения фискальных отношений и те­невых рынков сбыта.)

Рынок аренды земельных участков - так, как он явлен в свидетельствах наших респондентов, - несмотря на его формально-контрактное обеспечение, на самом деле целиком и полностью находится вне правового поля. Это теневой рынок, но не потому, что здесь нарушается закон, а потому, что вооб­ще нет такого закона, который эффективно регулировал бы отношения между арендатором и арендодателем, - здесь все держится на праве обычая. Иначе говоря, перед нами опять картина отношений внелегальных.

В то же время при отсутствии права на свободную куплю-продажу земельных участков практический интерес обладате­лей паев к рынку земли исчерпывается арендными отношени­ями. Ни владельцы отдельных паевых участков, ни те фермеры, которые берут эти участки в аренду, ни фермеры, обходящие­ся без привлечения чужой земли, - никто из этих категорий сельских жителей не представляет себе каких бы то ни было иных операций с земельной собственностью.

Однако это не значит, что земельного рынка вообще не су­ществует. Наши респонденты прямо указывают на возможность перехода прав собственности на значительные земельные мас­сивы от одного владельца к другому: "...Раньше в совхозе было 2500 гектаров пашни, 7000 - с сельхозугодьями. Теперь оста­лось не больше 1400 гектаров. Я тогда 500 гектаров сдал в районный резервный фонд, испугавшись, что поднимут налог на землю. Почитай, треть совхоза «сбачил». Там теперь дачи, крестьянское хозяйство есть одно - подполковник ведет", -рассказывает К.П., директор госптицесовхоза в Новгородской области. В данном случае у нас нет оснований считать, что имела место теневая рыночная сделка и что респондент "сба­чил" 500 гектаров совхозной земли потому, что ему хорошо заплатили. Однако речь идет о достаточно произвольном, во­левом решении одного человека (руководителя хозяйства), и мотивы такого решения могут быть любые, в том числе и стрем­ление к частной выгоде, которая здесь возможна только в слу­чае, если смена владельца земли, внешне сохраняя форму ад­министративного решения, на деле происходит в результате теневой сделки купли-продажи.

[35]

Вообще интервью, которыми мы располагаем, дают осно­вание предположить, что предметом теневых рыночных сде­лок могут быть не только большие или меньшие участки зем­ли, но и права на всю целиком производственную инфраструктуру тех или иных хозяйств, имеющих в своем распоряжении сот­ни гектаров земли. Поскольку же мы знаем, что судьба любо­го хозяйства не может быть определена без участия админис­тративной власти - хотя бы районного уровня, - то надо думать, что операции такого рода могут происходить в рамках тенево­го рынка административных решений¹.

Наши предположения о связи земельного рынка с рынком административным (а значит, и с коррупцией) находят свое подтверждение в рассказе Т.Ф., женщины-председателя сельс­кого ООО в Новгородской области: "Один с большими день­гами уже хотел нас купить. Наш капитал - семь миллионов. Он имеет автомобильный бизнес в Новгороде и за границей, торгует автомобилями из-за границы. Здесь у него дача. Он пришел в районную администрацию, навел справки о том, ка­кая есть собственность, земля, кому это все принадлежит. К нам приехал начальник управления сельского хозяйства, ска­зал, что такой-то хочет с вами работать, готов вам дать день­ги... У меня такое впечатление, что они начали с подкупа ме­стной администрации. А надо сказать, что наш прежний руководитель конфликтовал с управлением и с районной ад­министрацией, они хотели его убрать. Может, еще и поэтому пошли навстречу покупателям". Внимание сторонних покупа­телей к своему хозяйству Т.Ф. объясняет не столько намере­ниями вести серьезное аграрное производство, сколько инте-

¹Заметим еще раз, что рынок административных решений не может не быть теневым рынком: любое административное решение номинально явля­ется общественным достоянием и, следовательно, не может быть куплено или продано с целью извлечения частной выгоды. Акт купли-продажи тако­го рода может состояться только вне закона, то есть в сфере теневых эконо­мических отношений. [36]сами иного свойства: "У нас здесь прекрасное дачное мес­то рядом усадьба Рахманинова. На берегу Волхова. До Нов­города всего 46 километров. В стороне от трассы. Может, по­этому на нашу землю такой спрос. Потом, мы здесь вдалеке от глаз, от налоговой инспекции". Сделка не состоялась. Она была блокирована стараниями местного населения и, надо по­лагать, не без влияния самой Т.Ф., которая, к слову, тут же со­гласилась занять должность председателя (хотя до этого от таких предложений в течение нескольких лет отказывалась). Похо­же, и она сама, и работники хозяйства попросту испугались, что останутся и без земли, и без работы. (Технически это было проделано достаточно просто: когда собрание пайщиков ООО в присутствии представителей районной власти должно было одобрить сделку, оказалось, что нет кворума.)

У нас нет прямых свидетельств о состоявшихся теневых сделках по поводу значительных земельных площадей или це­лых хозяйств, да, видимо, если такие свидетельства и можно получить, то лишь в ходе уголовного расследования, а не со­циологического исследования. Однако в общественном мнении регистрируется не только принципиальная возможность, но и высокая степень вероятности, что такая возможность реали­зована в том или ином конкретном случае. Именно такого рода представления мы находим в интервью ростовского пенсионе­ра Ф.Г.: "Есть МТС, которая недавно образовалась. Если пря­мо говорить, то МТС - эта коммерческая структура - не наша. Ее купили москвичи или из Ростова кто-то. Цель у их руко­водства одна - забрать всю прежнюю от винсовхоза и колхоза собственность бесплатно себе. А главное - землю. Глава ад­министрации района - участник этой коммерческой фирмы... Сейчас у МТС от прежних виноградников осталась одна треть или одна четверть. Сад на 60% сохранился. К ним новая тех­ника поступила в этом году. И землю прирезают от соседей по необходимости. У них есть полеводческая и садоводческая бригада. МТС создали по образу тех, которые появились в Ставрополье. По идее, эти МТС должны по договорам с колхозами обрабатывать земли. Но у колхозов сейчас средств нет, чтобы оплачивать такие услуги... И МТС эта работает на себя, производит и продает как частная фирма на паях с муници­пальной властью или с ее представителями. Кто там у них главный и сколько у него собственности, остается догадываться".

Еще более определенные указания на теневой характер опе­раций с крупными земельными владениями мы можем почер­пнуть из рассказа женщины-председателя сельского ЗАО из Новгородской области: "Мы реорганизовались из совхоза в АОЗТ (акционерное общество закрытого типа) в 1992 году. Земель­ный пай был определен по хозяйству в 4,8 гектара. Возглавил АОЗТ бывший директор совхоза. Он за шесть лет довел его до грани банкротства, еще бы немного, и у нас все отобрали бы за долги. Тогда он предпринял такой хитрый ход: АОЗТ разде­лилось на две части - его «закрытое акционерное общество» (они занимаются лесом) и мы... Но земля-то уже не наша. Землю мы берем в аренду у того АОЗТ и у еще одного АО. Это АО -московская организация. Они как-то нашего генерального ди­ректора обработали, и он им эту землю передал. Операция проведена так: они несколько лет назад внесли взнос 200 мил­лионов рублей, на эти деньги АОЗТ купило трактора, другую технику. Но прибыли хозяйство не давало, и эти инвесторы стали требовать назад свои деньги. А где же их взять? Они потребо­вали землю, и при разделе в 1998 году землю отдали этому АО, а скот нам. А до этого, еще раньше, людей обманом убе­дили отдать земельные паи в уставной капитал АОЗТ. Нам было сказано принести на собрание свои бумаги на землю. Пришли с бумагами, там уже столы накрыты, колбаса, чай. Гендирек­тор хотел показать, что он о людях заботится. Сначала мы под его диктовку написали заявления о том, что передаем землю в уставной капитал на три года в пользование. Людей запугали. что будет большой налог на землю, что мы не сможем ее об­рабатывать. В устав по требованию общего собрания был вне­сен пункт о том, что в случае, если кто-то из работников захочет выйти, то свой пай он получит. Но потом в договор, который мы получили, этот пункт не был включен. За землю нам были добавлены акции к имущественным паям, но это же все только на бумаге! Получить это имущество или деньги невоз­можно. У работающих здесь земельных паев не осталось. Мос­ковское же АО приобрело землю для того, чтобы потом, когда здесь начнут строить скоростную трассу, получить большую компенсацию. Нашим всем хозяйствам районной администра­цией предоставлена льгота по земельному налогу, а мы пла­тим этому АО самостоятельно арендную плату в размере зе­мельного налога. Как теперь это все вернуть назад, непонятно". Мы не беремся анализировать этот рассказ с правовой точ­ки зрения, однако нам важно, что респондент расценивает землю как товар теневого рынка, ценность которого особенно возра­стает, если появляется возможность вывести его из сельскохо­зяйственного оборота. Очевидно, что возможность и характер теневых рыночных операций с землей меняются в зависимос­ти от того, на каком социальном уровне происходит сделка. И сам предмет сделки может сильно варьироваться - от реше­ния о выборе лучшего участка при административном распре­делении паев и до решения о судьбе сотен гектаров земли, находящейся в ведении того или иного хозяйства. Однако при всех различиях физических предметов сделки ее принципиальная суть одна: покупается и продается именно решение админист­ративной власти, которая при недостаточно четко обозначен­ных правах частной собственности становится их фактичес­ким распорядителем и имеет достаточно возможностей увести их в теневую сферу.

Заключая этот обзор свидетельств наших респондентов о теневых и легальных рынках земли сельскохозяйственного назначения, мы можем сделать вывод, что нынешняя ситуация ^с правом собственности на землю, способствуя возникновению ^аДМинистративных и иных теневых рынков, эксплуатирует, °нсервирует и одновременно модифицирует некий внелегальный [39] тип мышления и поведения и тем самым воспроизводит в сфере общественного сознания или даже создает заново основу для теневых экономических отношений.

Сбыт. Налоги. Неучтенная наличность

Основные средства к существованию большинству сельских жителей дает произведенная ими продукция. Доход от ее реа­лизации позволяет также заплатить налоги. Крестьянин полу­чает тем большую прибыль, чем выгоднее удастся ему про­дать то, что он произвел, и чем меньшую сумму налогов ему придется заплатить. Возможность же сократить налоги или вовсе уйти от них зависит от того, насколько избранные пути реали­зации продукции подконтрольны органам фиска или, более конкретно, насколько ими контролируются соответствующие денежные потоки. Таким образом, три проблемы оказываются тесно переплетены между собой: сбыт, хождение неучтенной наличности и уклонение от уплаты налогов. Эти три пробле­мы, пожалуй, имеет смысл рассматривать одновременно.

Практически любой сельский житель является участником рыночных операций. Даже одинокая пенсионерка, обрабаты­вающая крошечный приусадебный огород, при хорошем уро­жае получает больше, чем ей необходимо для личного потреб­ления, и этот излишек выносит на рынок¹ . Удивительная крестьянская способность так рассчитать свои трудовые уси­лия, чтобы не только себя обеспечить продуктами, но еще и обязательно оставить на продажу, давно отмечена исследова­телями, изучавшими русскую деревню² . Память о том, как приусадебное хозяйство кормило крестьянина в недавнем про-

¹ О рынке говорим в данном случае как об экономическом институте, а не как о торговой площади.

² См., например: Тимофеев Л.М. Черный рынок как политическая систе­ма. Публицистическое исследование. Москва; Вильнюс, 1992. С. 21-29. [40] шлом, еще жива в сознании современных сельских жителей: "В советские времена мы коров не держали. Работали в кол­хозе и так же, как и сейчас, занимались овощами. Свои овощи сдавали или в свой же колхоз, либо муж меня до работы «выб­расывал» на рынок, и я успевала продать овощи. Тогда я в бух­галтерии колхоза работала, потом чувствую, что не успеваю ни работать в конторе, ни овощами заниматься, так я уборщи­цей устроилась. До уборки помещений я успевала на рынок съездить и продать кое-что. И в город Шахты (80 километров от хутора), и в Константиновск (20 километров), и в станицу Николаевскую (55 километров) раньше ездили овощи прода­вать. Вот в три утра поднимаемся, и муж меня везет на рынок. Так заработанных за сезон денег нам хватало на целый год, да еще и оставалось" (Л.П., домохозяйка, Ростовская обл.).

Современный сельский житель сохранил и укрепил тради­цию вести личное подсобное хозяйство как товарную микро­ферму - тем более, что теперь сняты ограничения на размеры обрабатываемых в подсобном хозяйстве площадей, на количе­ство скота и, что особенно важно, на сам образ жизни (напом­ним, что теперь, чтобы иметь право вести подсобное хозяй­ство, не обязательно где-то официально числиться на работе, как это было при коммунистическом режиме). Более того, в наши дни иные крестьяне не просто живут тем, что продают продукцию своего подсобного хозяйства, но склонны подвес­ти под этот образ жизни определенную хозяйственную фило­софию, как это делает, например, Н.К., сельский житель из Ростовской обл.: «Я вообще смотрел по сторонам и видел, что на хуторе можно, и не работая в колхозе, прожить нормаль­но»¹.  В подсобном хозяйстве ведь у меня две коровы, четыре

¹ Словом "колхоз" наш респондент по старой памяти называет любое крупное коллективное хозяйство, как бы оно теперь ни называлось, унасле­довавшее от бывшего колхоза (или совхоза) землю и собственность. Не вдаваясь в юридические частности, и мы время от времени будем обозначать крупные коллективные хозяйства по их родовому признаку - именно как колхозы.

[41] поросенка, утки... Участок с огородом 18 соток. На огороде помидоры выращиваем - в этом году очень хорошо уродились, также «синенькие» (баклажаны), кабачки. Виноград есть, яб­лони, сливы. У родителей участки есть, они их тоже обраба­тывают, получают урожай. Так я все лето в разъездах. Свои помидоры-баклажаны гружу на прицеп - и вперед! Подсобное хозяйство для меня и основная, и дополнительная, и всякая другая работа одновременно".

Хозяйственная философия, которую исповедует Н.К., соро­катрехлетний здоровый и работящий мужчина, отец двоих де­тей, видимо, вполне соответствует его характеру и подсказана всем опытом его жизни. Познакомимся с этим человеком по­ближе и попробуем понять мотивы его экономического пове­дения. По своей основной специальности Н.К. - механик су­дов типа "река - море". Окончил Ростовское речное училище. 12 лет ходил в плавания по стране и за рубежом. После реор­ганизации Волго-Донского речного пароходства ушел из плав­состава и вернулся в родные места. Несколько лет проработал в колхозе механизатором. Когда колхоз стал разваливаться, проявил инициативу и совместно с родственниками и знакомыми ме­ханизаторами основал СХА (сельскохозяйственную артель). Проработав в СХА несколько лет, ушел и вдвоем с женой за­нялся исключительно ведением подсобного хозяйства. Со своей продукцией выезжает на личном автомобиле торговать в дру­гие регионы России - вплоть до Санкт- Петербурга.

Н.К. - человек активный, деятельный. Он четко оценивает любую ситуацию с точки зрения выгоды для себя и своей се­мьи. Именно расчет выгоды и заставил его уйти из артели: "Мне к тому времени и самому надоело с этими проблемами возиться. Налоги платить - надо законы знать; потом прибыльность упала зерновых". Уходя из СХА, он оставил там свой земельный пай, за пользование которым получает определенное количество фуражного зерна, что служит существенным подспорьем в под­собном хозяйстве.

[42]Мы так подробно говорим о личности Н.К., потому что он является своего рода идеологом теневых экономических отно­шений. Пройдя через многие профессии и статусы, он в конце концов пришел к тому, что организовал частное микропредп­риятие по интенсивному выращиванию и сбыту овощей (о пред­приятии можно говорить тем с большим основанием, что Н.К. продает не только свои овощи, но берет на продажу продук­цию родственников и соседей - за умеренные комиссионные). Как формальная хозяйственная единица предприятие Н.К. нигде не зарегистрировано. Как предприниматель он ни перед кем не отчитывается. Его деловая активность не то чтобы наруша­ет действующие законы, но попросту в них не вписывается. В частности, к нему не имеет отношения обязанность платить налоги - хотя бы те, что взимаются с физических лиц. И дело не только в том, что он сам не торопится заявить в налоговую инспекцию о своих предпринимательских доходах, но также и в том, что и налоговые органы не обращают на него внима­ния: для них он не предприниматель, но человек, ведущий свое личное подсобное хозяйство, а оно по закону налогом не об­лагается, - принято считать, что вся его продукция идет на личное потребление крестьянской семьи¹ .

Опыт предпринимателя Н.К. и других сельских жителей, ведущих активное микрофермерское хозяйство на основе при-

¹ Вот как Н.К. говорит о налогах, которые ему приходится платить: "Смотрите сами, со своего личного хозяйства я плачу налог на землю. Вот на корову ввели налог - по пять рублей. Хотя нет, это не налог, это за газ. Я вам пояс­ню. Вы видели - у нас на хуторе почти у всех проведен природный газ. Мы с человека платим три шестьдесят в месяц за пользование газом. А местные власти придумали, чтобы мы пять рублей за корову платили. Так мы что ей, оврщи варим? А со свиней - по два пятьдесят в месяц. Ну свиньям, может, и подогреваем воду. А корова-то этого газа и не видит. Я так думаю, что чаши коровы на президентские выборы работают. За год наши две телки 120 рублей внесут. Дорожный налог плачу. За пастбище налог, хотя этих пастбищ У нас и нет. Еще платим за содержание коров в стаде, но это уже не налог, а дело  добровольное".

[43]усадебного огорода, указывает на ту "серую нишу" в право­применительной практике, в которой теневая экономическая деятельность получила особенно широкий размах. Наш пред­приниматель чувствует себя здесь тем более уверенно, что он не один: "Этим занимаются почти все здоровые мужики, у ко­торых машина есть и которые в дороге не «бухают», - утвер­ждает он. - Полхутора ездят с продуктами". Крестьяне отлич­но понимают сложившуюся правовую практику и чувствуют себя в этой экономической тени вполне безопасно: "Я хоть сейчас на пенсии, на огороде вкалываю с утра до вечера; потом про­даю на рынке свои продукты, - рассказывает шестидесяти­двухлетний Ф.Г. (Ростовская обл.). - Приусадебный участок вместе с огородом у меня 22 сотки. Мне этой земли достаточ­но. На огороде я выращиваю картофель. Овощи мы в основ­ном продаем... Налог я плачу, кажется, только один, за землю. А то, что я на рынке продаю, это же налогом не облагается, такого закона нет. Я продаю свои излишки, это мое личное. Растению ведь не прикажешь, чтобы оно принесло плодов только мне на пропитание. Цель моего хозяйства - прокормить себя. Если что и остается, то продаю"¹ .

От одного географического района к другому, от одной ад­министративной области к другой меняется номенклатура то­варов, но не практика продажи продуктов, произведенных в личном подсобном хозяйстве. Эта практика всюду приносит продавцу чистый доход, не облагаемый никакими формальны­ми налогами: "Я вожу в Новгород на центральный рынок тво­рог и сметану, это гораздо выгоднее, чем натуральным моло­ком торговать. Молока продаю всего литров двенадцать, есть уже постоянные покупатели, которые каждую неделю у меня

¹ Интервьюер, непосредственно беседовавший с Ф.Г., вынужден был от­метить, что тот несколько лукавит: товарное хозяйство поставлено у него на широкую ногу, и это дает ему возможность помогать сыну и внуку день­гами и сельхозпродукцией, да и сам Ф.Г. с женой живут в достатке, не со­поставимом с размером пенсии.

[44] забирают. Им же по предварительной договоренности привожу понемногу картошки и овощей, но это мелочь, главный источ­ник дохода - молочные продукты" (В., сельский механик, Нов­городская обл.).

Такими же путями - полностью вне контроля администра­тивных и фискальных органов - могут быть проданы не толь­ко произведенные в личном подсобном хозяйстве овощи или молоко, но и значительная часть продукции фермерских хо­зяйств. Здесь счет идет уже не на сотни килограммов, но на десятки и даже сотни тонн: "Мы занимаемся в основном рас­тениеводством. Выращиваем зерновые, подсолнечники, немного бахчи для себя. Для личного потребления оставляем не боль­ше 10%, остальное - на продажу. Проблем с реализацией сей­час нет ни у кого. К посредникам не обращаемся, рынок у нас рядом. Селяне знают, что у нас есть. Уже сейчас спрашивают, есть ли у нас зерновые, хотя их еще нет. Мы можем сами про­давать, зачем нам кто-то. Бывает, если нужна, например, че­ловеку тонна, мы ему на дом сами привозим, лишнюю плату за это не берем. Можем и подешевле продать, когда срочно наличные средства нужны... Иногда только семечки отвозим на маслоцеха, - и там все официально оформляется. Но там, конечно, они себе берут хорошо - 20-30%" (Е.М., женщина-фермер, Ростовская обл.).

Когда речь заходит о способах сбыта продукции, выгодных для фермерского хозяйства, оказывается, что географические и административные различия и здесь несущественны, и Ря­занская или Новгородская области мало чем отличаются от Ростовской: "Торгуем мы частным порядком. Картошку и ка­пусту продаем населению прямо здесь, в райцентре, иногда сдаем ^и в организации. Легче оптом свезти машину, чем понемногу распродавать. Возили в Малую Вишеру в школы по три пять­десят за килограмм, хотя расплачиваются бюджетники плохо, ^с опозданием. Ездил сам в Крестцы, продавал семенной кар­тофель по 25 рублей ведро. Раннюю капусту на рынке продавали. Работать можно только на овощном рынке, на молоке

[45] и мясе фермеру невыгодно сидеть. Раннюю картошку продаем на трассе - это самый выгодный рынок. Ежедневные деньги, к тому же, конечно, неучтенные. Молока немножко продаем только летом, тоже на дороге, проезжающим" (Б.К., член кре­стьянского хозяйства, Новгородская обл.).

Технически реализация продукции фермерского хозяйства за наличные "из рук в руки" никаких трудностей не представ­ляет: если есть покупатель, можно хоть и на дом привезти ему товар. Никакого криминала в такой операции не видят ни про­давец, ни покупатель. Да и вообще необъятный рынок неуч­тенной сельскохозяйственной продукции никак не назовешь рынком нелегальным. В современной российской рыночной экономике нет и не может быть никаких юридических запре­тов на то, чтобы крестьянин - будь то фермер или работник иного формального статуса - продал продукт своего труда там, где считает это необходимым. Однако закон требует от ферме­ра - поскольку тот ведет производительное товарное хозяйство и получает прибыль, - чтобы сделки с его участием были так или иначе зарегистрированы и чтобы были уплачены все на­логи. На деле же требование это оказывается пустой формаль­ностью. Как отличить, например, помидоры, выращенные на фермерском поле с целью их последующей реализации и из­влечения прибыли, от помидоров, выращенных тем же ферме­ром в своем подсобном хозяйстве с целью личного потребле­ния? "Товарные" помидоры должны облагаться налогом, "огородные" же - нет. Крестьянин прекрасно ориентируется в тайнах этой правовой ситуации: "Секрет простой: у нас наря­ду с крестьянским хозяйством есть и личное подсобное: 50 соток, корова, - с него налоги не платим. Тут, конечно, есть кое-ка­кие возможности для маневра. Кто там разберет, что мы про­извели в подсобном хозяйстве, а что - в крестьянском? Проще всего просто продукцию не показывать", - объясняет уже зна­комый нам Б.К.

Внешний, государственный контроль за количеством про­дукции, произведенной фермерским или крестьянским (товарным)

[46] хозяйством в каждом поле, оказывается делом технически весьма сложным и ведется, кажется, не слишком строго. По крайней мере, никто их наших респондентов-фермеров не указал на такой контроль как на непреодолимое препятствие для сокрытия про­изведенной продукции и сбыта ее на теневых рынках. Более того, даже если о таком контроле и вспоминают, то тут же ука­зывают и на способы его нейтрализации. Послушаем уже хо­рошо знакомого нам прекрасно информированного фермерс­кого сына А.: "Из налогов наше хозяйство платит налог на землю, потом какие-то районные налоги. И все. Мне кажется, что больше мы вообще никаких налогов не платим. Расплачиваемся со всеми наличными, зарплаты-то у нас нет - есть семейный доход. Может, после продаж семечки папа что-то и платит, но скорее догова­ривается с кем-нибудь из начальства, чтобы ничего не платить. Можно пару машин вывезти для того, кто эти налоги считает, и все будет тихо".

Сокрытие урожая практикуется не только в фермерских, но и в крупных коллективных хозяйствах. Тот же А. рассказыва­ет о том, как это происходит: "Иногда приезжает комиссия из сельхозуправления района и проверяет, сколько засеяно реально на колхозных полях. Потому что в «статистику» (ЦСУ района) дают одни цифры, а реально все по-другому обстоит. Я, на­пример, был свидетелем одного случая. Колхоз должен был оставить под пар несколько гектаров пашни. По бумагам все так и было, но проезжал кто-то из района мимо полей и увидел, что они засеяны. Этот начальник мог, конечно, сообщить куда надо, и на колхоз бы штрафы наложили. Но все же пони­мают, что эти суммы просто уйдут из района и все останутся в проигрыше - и председатель, и начальник, который, есте­ственно, поссорится с председателем. В общем, этот начальник нашел главного агронома колхоза и сказал ему: «Я на это закрою глаза, но когда будет уборка на этом участке, то приедут две машины и ты отсыпь в них зерна». Так оно и было: машины приехали, и агроном лично проследил, чтобы из бункера комбайна, который работал на этом поле, отсыпали зер-

[47] на. Несколько раз отсыпали, так как в бункере - примерно 800 килограммов... И еще. Если какая комиссия и приедет в кол­хоз, о ее приезде знают уже за десять дней и готовятся: водка закупается, шашлыки и пр.".

Логика теневых отношений такова, что нелегально произ­веденный товар может быть реализован только на неконтро­лируемых государством, то есть теневых, рынках и за него может быть получена только неучтенная наличность. Основными опе­раторами всеобъемлющего теневого рынка сельскохозяйственной продукции являются перекупщики. Перекупщик в понимании наших собеседников - это некая безличная функция, с помо­щью которой можно реализовать свой товар за наличные деньги. У перекупщиков, - у этих "теневых купцов", - как правило, лишь две характеристики: постоянство их появления и уровень цены, которую они предлагают за товар. Перекупщик - фигу­ра желанная, его услуги удобны сельскому жителю: "В прин­ципе, мы бы не хотели иметь дело с рынком. Это расходы на бензин, и за место надо платить, и времени жалко. Лучше было бы, если бы можно было сдавать оптом заготовителям", - объяс­няет В., механик ООО из Новгородской области.

Разницу между операциями с посредником зарегистрированным и незарегистрированным хорошо объясняет Т.Ф., председатель того же ООО: "Основной источник дохода нашего хозяйства -молоко. На ближайший новгородский молокозавод «Лактис» мы его не сдаем, потому что нас не устраивают их условия. Чтобы с ними работать, надо это делать постоянно. У нас мо­локо идет первым сортом, но жирность не дотягивает. А мы продаем предпринимателю Ж., у которого в городе пять или шесть ларьков с разливным молоком. Летом он у нас весь объем не выбирает, тогда возим и на «Лактис». Ж. чем хорош - он деньги отдает сразу, а может даже и вперед дать. Берет у нас по пять пятьдесят. Это наша единственная ежедневная выруч­ка. Мясо продаем в основном частникам. Есть постоянные покупатели-перекупщики, у которых свои места на рынке. Свя­зываемся с ними по телефону, когда есть мясо, они приезжа-

[48] ют и забирают. Эта продукция из-под налогов уходит. А моло­ко - нет, потому что тот предприниматель зарегистрирован".

Впрочем, сам факт, что продукция продается официально зарегистрированному покупателю или даже вообще сдается по каналам государственной системы заготовок, еще не значит, что крестьянин гарантирован от участия в теневых операци­ях. Красноречивый рассказ ростовского фермера Е. о его мы­тарствах при сдаче зерна на элеватор показывает механизм такого рода операций: "С этим элеватором сплошные проблемы были и в прошлые годы. Они при приемке зерна до 50% сельхоз­продукции бракуют. Например, в прошлом году кошу я под­солнечник, но дожди мешали. Время под зарез - скоро снег. Сдаю на элеватор в три часа дня машину семечки. А они на элеваторе начали крутить-вертеть: «У тебя семечка влажная, сора много. Но мы тебя знаем, ты трудишься, так и быть, при­мем». Но при приемке в итоге «срезали» очень много (занизи­ли тоннаж). А в тот же день до 12 ночи я накосил еще машину семечки и загнал ее в ангар. Она стояла десять дней в ангаре, потому что были у меня дела, и я не мог сдать ее на элеватор. Я уже думал, что эта семечка прорастет. Привожу в итоге ее на элеватор, а они мне говорят: «Вот эта семечка что надо, сухая; не то что в прошлый раз». Я чуть не упал, та же семеч­ка - но отношение другое. То ли они протрезвели не вовремя, то ли у них стратегия такая... К ним приедешь на элеватор -сидят, плачутся в лаборатории, что зарплата маленькая, что дети подрастают. Но такие домики они себе построили за один се­зон, которые мне и не снились. Естественно, им «отстегива­ешь», чтобы приняли побольше".

Возможностей получить неучтенный доход в наличных деньгах У фермера, конечно, больше, чем у руководителя крупного кол­лективного хозяйства: фермер от административного контро­ля практически совсем независим. И "теневые купцы" широко пользуются этой неподконтрольностью фермерских рынков сбыта. °т же Е., помытарившийся на элеваторе, рассказывает: "Пе-Р^екупщиков много. В прошлом году около соседнего совхоза

[49] их машин штук пятьдесят стояло. Трудно было тогда зерно пристроить, а эти ребята за границу все вывозили. Это рос­товские ребята из фирм. Они в этом году уже семечку закупа­ли и на баржи в Турцию потом грузили. Я видел у них деньги -хрустят, только что из банка. По полмиллиона, по миллиону рублей сразу отдают за сельхозпродукцию в хозяйствах на ме­сте... Все-таки они помогают. В прошлом году пшеницу вооб­ще некому было сдать. За 320 рублей тонну сдать - за счастье считали. Это в этом году она «подпрыгнула» в цене. А тогда очень дешево. Эти ребята только и решали проблемы. Я тоже бегал, пытался пристроить свою продукцию. Но сколько там у меня тонн - десять-двадцать, мне легче их сдать. А в хозяй­ствах большие объемы и хранить негде... Эти ребята-перекупщики вот уже три года приезжают к нам в станицу и каждый год на новых «джипах»".

Операцию по продаже неучтенной продукции нигде не за­регистрированному покупателю за неучтенные наличные деньги следует рассматривать не как конечный акт получения дохода и извлечения прибыли, но лишь как начальный шаг при вхож­дении предпринимателя в теневой рынок. Перед теми, кто имеет на руках неучтенную наличность, открывается широкая перс­пектива последующих теневых операций. Неучтенная налич­ность дает возможность вести теневые кредитные операции, которые значительно более дешевы, чем проводка денег через легальные банки. Неучтенная наличность позволяет и труд купить намного дешевле, чем если бы за него пришлось расплачиваться через платежную ведомость. При покупке за наличные более дешевыми оказываются и другие факторы производства. Это удобство операций в теневой сфере прекрасно понимают все, включая даже и руководителей крупных коллективных хозяйств, которые унаследовали от колхозов не только землю и некото­рые активы, но отчасти жесткий контроль сверху. Вот, напри­мер, ГГ., директор СХА в Ростовской области, чувствуя на себе внимательный взгляд районной администрации и, может быть, не в последнюю очередь из-за этого предпочитая рассчитываться безналичными ("Наличные, во-первых, прилипают к рукам. Во-вторых, зачем нам тогда в банке деньги держать? У нас два счета открытых. Вообще, кто пользуется наличными - то не от хорошей жизни"), тут же готов к компромиссу: "Вы спра­шивали о посредниках, так я скажу, что нам без некоторых из них никак нельзя. Если говорить осторожно, то они выруча­ют. Где я возьму сегодня 4000 рублей? Вывезти я не могу на продажу зерно: лицензия нужна на автомобиль, разрешение на вывоз зерна нужно ехать оформлять. Но посредники, правда, дорого стоят. Хорошо с ними иметь дело мелким хозяйствам, например, фермер из-за двух мешков удобрений не поедет в Невинномысск. А я могу поехать. Там, на месте, я, допустим, эти удобрения куплю у работников завода, который их произ­водит. Ведь рабочие этого завода получают зарплату удобре­ниями. И все довольны: я купил дешево - и они деньги себе вернули".

Это последнее замечание кажется нам чрезвычайно важным, поскольку позволяет увидеть, как в единую общероссийскую систему оказываются закольцованы и неучтенные операции с сельскохозяйственной продукцией, и характерный для теневых отношений в промышленности рынок бартера. Здесь мы и втор­гаемся глубоко в единую всеохватную систему теневых эконо­мический обменов.

Техника, труд и другие факторы производства

Современное сельское хозяйство - производство не только традиционно трудоемкое, но теперь еще и техноемкое. Для того чтобы вывести на высокий товарный уровень хотя бы личное подсобное хозяйство средних размеров, недостаточно простых физических усилий одной семьи, в которой два-три работни­ку Участок в 20-30 соток вручную перекопать трудно - нужен Трактор. Если в хозяйстве две-три коровы, свиньи, птица, то сена и других кормов вручную не заготовишь - тоже нужна техника. Проще всего вести личное хозяйство тем, кто рабо­тает в колхозе (АО, ТОО и т. д.), особенно если колхоз целе­направленно помогает своим работникам - техникой, при за­готовке кормов, сбыте продукции. Как можно понять из рассуждений некоторых наших собеседников, величина и ха­рактер подсобного хозяйства могут меняться от того, как скла­дываются взаимоотношения с колхозом. Вот, например, сви­детельство респондента М., механизатора сельского кооператива в Новогородской области: "Обычно мы держали две коровы, потом возникла проблема со сбытом, одну корову убрали. Сейчас кооператив стал молоко у работников принимать по два восемь­десят за литр - будем опять брать вторую корову. Вообще ко­оператив помогает подворью. Вот заготовку сена для личных хозяйств механизированно звеном провели".

Некоторые личные крестьянские хозяйства обзаводятся и собственными машинами и механизмами - особенно это ха­рактерно для тех сельских жителей, кто имеет навык обраще­ния с техникой, полученный, как правило, в колхозе. На своем подворье крестьянин может собрать довольно значительный парк сельхозмашин, как это сделал В., работающий механиком сель­ского ООО в Новгородской области: "Излишки молочной про­дукции продавали в Новгороде на рынке. Таким образом со­брали денег, купили сначала за пять тысяч рублей грузовик в хозяйстве - старый, не на ходу. Привели его в порядок, пере­брали мотор. В основном для того, чтобы возить сено и дро­ва... Потом у знакомого купили за тысячу долларов старый трактор. Без техники ничего не сделаешь".

Отметим, что В. вполне определенно говорит, что доход, позволивший ему оснастить свое хозяйство технически, полу­чен на рынке. Хозяйство, о котором идет речь, - товарная мик­роферма, обладающая юридическим статусом личного подсобного хозяйства или, иначе говоря, действующая в тени официаль­ного юридического статуса. Как мы уже говорили ранее, каждый, кто организует свое подворье как товарное хозяйство, по сути, вступает в конфликт с буквой закона. Наш респондент хорошо знает закон, поэтому и говорит об "излишках молочной про­дукции", но это, конечно, никого не может ввести в заблужде­ние: вряд ли можно назвать "излишками" такой объем продукции, который заведомо превышает потребности семьи и целенап­равленно производится для рыночной реализации. Более того, оказывается, что такое хозяйство может не только давать до­ход, достаточный, чтобы обеспечить приемлемый уровень жизни самому крестьянину и его семье, но также и приносить при­быль, способную обеспечить расширенное воспроизводство. То есть экономико-правовая ситуация, в которой находится тене­вая крестьянская микроферма, оказывается благоприятна не только для начального выхода на теневой рынок, но и для дальней­шего развития теневого производства.

Впрочем, стремление или способность развивать производ­ство характерны не для всех сельских жителей: далеко не все они ведут товарное хозяйство, а большинство и вовсе едва сводят концы с концами и о покупке трактора или автомобиля даже и помышлять не могут. Однако и эти, беднейшие слои сельско­го населения для поддержания сколько-нибудь сносного уров­ня жизни вынуждены постоянно обращаться к сфере теневых отношений - и, в частности, к теневой кооперации с колхо­зом. Действительно, если крестьянин не имеет возможности или не ощущает необходимости приобретать дорогостоящие трактора и автомашины, он может использовать в своем лич­ном хозяйстве технику и другие факторы производства, так или иначе заимствованные или прямо похищенные из колхоза. Эта криминальная с точки зрения закона, но по существу взаимо­выгодная форма теневой производственной кооперации между колхозом и личным хозяйством сложилась давно, еще в со­ветские времена, однако экономический смысл ее до сих пор недостаточно изучен.

Общеизвестно, что крестьянин заинтересован в существо-^ании колхоза, из которого он черпает ресурсы, необходимые и для семейного потребления, и для ведения личного хозяй­ства. Все сельские жители прекрасно понимают, что возмож­ность воровать является для крестьянина основным, а иногда и единственным экономическим стимулом работать в колхозе. "Вы спрашиваете, почему люди в ТОО работают, если им не платят, - размышляет В.У, шофер сельского краеведческого музея, много лет проработавший в колхозе (Рязанская обл.). -Я и сам задумывался над этим. Сказать, что дебилы работают, так не все ж там дебилы. Или они просто приучены в России, такое мышление нам заложили? Может, кто-то до пенсии стре­мится доработать. Вот у Петьки-молдаванца в тракторе смысл работы: тут и за дровами можно съездить, и еще куда-нибудь. Вообще для людей прок в этом ТОО один, если только что-нибудь утащить. Доярка, может, там ведро молока возьмет, тракторист солярки себе нальет - и больше прока никакого. Трактористы держатся только из-за трактора - поехать куда-нибудь, распахать. Калым. Если он сэкономил где-то ведро солярки, ему заплатят... Или вот, например, на свиней моих зерна много требуется. Тонну в год в среднем надо. В этом году в соседнем ТОО купил эту тонну. Сделал как обычно: выписал немножко, а там у кладовщика можно и побольше взять. Договариваемся по-товарищески: русский мужик без бутылки, сами понимаете, не мужик. Без магарыча, как говорится, ни­как нельзя. В том году я в другом месте брал. Ну, где ребята есть знакомые, через кого можно сделать, там и берем. В мес­тном ТОО брать нечего, тут вообще половину урожая не убра­ли... Когда я на грузовой машине работал, легче было. При­мерно с тонну воровал каждый год. Потихонечку так, потихонечку и наберется скотине на прокорм".

Как видно из рассказов наших респондентов, само понятие о безубыточном ведении личного подсобного хозяйства проч­но связано с возможностью хищения продуктов или услуг из соседнего колхоза или совхоза. Поэтому, кстати, многие сель­ские жители испытывают ностальгию по тем временам, когда колхозно-совхозная система предоставляла им значительно более широкий набор возможностей для подобной "кооперации", и выражают это чувство вполне открыто и простодушно: "Знае­те мясом сейчас торговать невыгодно. Ты этим поросятам ком­бикорм покупаешь, молоком их кормишь, пока маленькие, а на рынок едешь - пока туда-сюда, вот и получаются копейки. Рыночная цена поросенка - 95 рублей, а чистой прибыли ос­тается рублей 20. Раньше был совхоз - было зерно. Выписы­вали, покупали, все-таки подешевле было. А как совхоз заг­лох, - и все! Я вот раньше на самосвале работал, так там кузов подметаешь - и все, зерном обеспечен. Всю осень зерно тогда возили на Мальцево (на элеватор), а всю зиму с Мальцева. Вот и вся система. А сейчас даже не сеют, скотину держать стало невыгодно" (В.М., пенсионер, Рязанская обл.).

Практика использования в крестьянском личном подсобном хозяйстве техники и других ресурсов, принадлежащих колхо­зу, позволяет увидеть самую суть экономико-правового меха­низма теневых отношений в сельском хозяйстве. Важно заме­тить, что речь здесь не идет о прямом и грубом воровстве. Упомянутый в интервью Петька-молдаванец ездит за дровами на тракторе, который предоставляется в его распоряжение вполне официально, в соответствии с его должностным статусом кол­хозного тракториста. По своему статусу тракторист должен выполнять те работы, на которые ему укажет колхозное началь­ство, - в интересах колхоза. Но при этом у него всегда остает­ся возможность использовать часть своих статусных правомо­чий в личных интересах, увести их "в тень". Например, тракторист может, выполнив днем на тракторе необходимую колхозную работу, вечером отправиться на том же тракторе за дровами Для себя или для соседа. Колхозное руководство, как правило, не протестует против такого использования техники, посколь­ку заинтересовано в том, чтобы механизатор остался работать в колхозе. Иначе говоря, теневые возможности того статуса, которым тракторист обладает официально, по сути, являются формой дополнительной оплаты колхозного труда, - как видим, в местных условиях достаточно привлекательной, чтобы удерживать работника в колхозе ¹.

Еще более наглядно этот механизм раскрывается в цитиро­ванной уже истории, когда "всю осень зерно возили на Маль-цево, а всю зиму с Мальцева". Здесь теневые возможности официального статуса могут быть выражены прямо-таки фи­зически осязаемо: в смётках за год набирается достаточное количество зерна, чтобы шофер смог прокормить скотину у себя на подворье, то есть около тонны. Так же физически точно можно выразить теневые возможности и других колхозников: напри­мер, возможности доярок - в литрах молока или в килограм­мах комбикормов, вынесенных с фермы. Впрочем, отметим, что эти теневые возможности не бесконечны: должен быть соблюден баланс между частными интересами работника и интересами колхоза, работник не должен уносить домой всю продукцию, произведенную его трудом в колхозе. Однако колхозному ру­ководству тем труднее настаивать на соблюдении этого балан­са, чем ниже официальная оплата труда в колхозе. В этом смысле весьма характерен рассказ В.С, женщины-ветврача из Рязанс­кой области:

"Я совсем недавно из нашего ТОО ушла, а что там сейчас творится - ужас. Доярки ничем не живут, зарплату не дают им. Воруют молоко, тащат и продают. По шесть ведер прода­ют. На сдачу оставляют только полторы фляги. Когда я была бригадиром, такого не было. Я хоть ругалась на них. А новый бригадир им только попустительствует. Да что бригадир! Сам председатель разрешил дояркам по три литра молока брать. А где по три литра, там и... Вот соседка моя - та по 60 литров тащит..."

¹ Более подробное теоретическое обоснование понятия теневых возмож­ностей официального статуса см.: Тимофеев Л.М. Институциональная кор­рупция. Очерки теории. М.: РГГУ, 2000. С. 106-123.

[56] В этом году у нас неурожай, нет комбикорма. А в прошлом году ^и комбикорм тоже тащили. Телятницам выдают сейчас концентраты для телят, очень плохие концентраты - и все равно ташат. Жить же надо. Вот в моем нынешнем ТОО они так не воруют, ну если только по бутылочке молока возьмут, потому что они боятся себя продукта лишить. Там нам председатель гречку дает, пшено дает, масло дает, муку давать будет, сахар дает, хлеб дает - по два рубля черный, по два тридцать белый. Они и боятся. Да и зарплату там платят. Вот недавно заплати­ли за два месяца. У меня сейчас оклад 443 рубля, 100 рублей председатель с зарплаты удерживает и в конце года по про­центам как-то отдает.

А в нашем ТОО ничего не дают, работники сами тащат. Председатель соседку мою, которая 60 литров утащила, в этот раз оштрафовал на столько, на сколько она утащила. Так она завтра, может, в два раза больше этого молока утащит. Пото­му она не боится. Уволят - пусть увольняют, ей все нипочем".

Как видим, проблема сохранения коллективного хозяйства состоит не в выборе "воровать или не воровать", но в опреде­лении некоторой квоты на воровство, превышение которой грозит, по-видимому, самому существованию колхоза. Подобная ко­операция является, кажется, всеобщим принципом существо­вания коллективных хозяйств: по крайней мере в тех случаях, о которых упоминают наши респонденты, колхоз сам по себе не может обеспечить своим работникам хоть сколько-нибудь сносный уровень жизни, но и без колхоза у сельского жителя нет возможности ни вести личное подсобное хозяйство, ни каким-то иным способом добыть достаточное пропитание себе и своей семье.

В эту теневую кооперацию с колхозами оказываются вовле­чены не только сами работники коллективных хозяйств, но и фермеры. Впрочем, происходит это не напрямую, но через по­средство теневых рынков. Продукты и услуги - не скажем ук-Р^аДенные, но уведенные в тень или, вернее, полученные обла­дателями официальных колхозных статусов при теневых

[57]расчетах с колхозом, - не только потребляются или использу­ются в личном хозяйстве крестьянина, но и выносятся на те­невой рынок, где неизменно находят спрос, например со сто­роны фермерских хозяйств: "Комбикорм покупаем прямо на трассе. С этим никаких проблем нет: приезжают грузовики, привозят корма. Были бы деньги. Я уж не знаю, ворованный или нет. Не мое это дело, но документов мы никаких не офор­мляем", - рассказывает фермер Б.К. из Новгородской области.

Особенно оживленным спросом со стороны фермеров пользу­ются услуги с использованием колхозной техники. Техника -весьма существенный фактор сельскохозяйственного производства, и теневые рынки, на которых этот фактор может быть куплен или получен иным способом, заслуживают специального вни­мания.

В первую очередь многие наши респонденты указывают на возможность получить технику в качестве имущественного пая при разделе коллективных хозяйств. Здесь суть теневых опе­раций та же, что и при наделении крестьян земельными пая­ми: поскольку количество техники весьма ограничено и она различна по своему качеству, то лучшие машины и механизмы получают те, у кого в наличии оказываются аргументы тене­вого свойства: "Хозяйство... рассыпалось, - рассказывает Б.К., член крестьянского хозяйства (Новгородская обл.). - Технику сразу же всю растащили, кто что успел. Ну и, понятное дело, получали те, кто к конторе поближе был. А простым работя­гам почти ничего и не досталось. Ну разве что земельные паи. А что с землей без техники особенно сделаешь? Это нам что-то досталось,-потому что раньше других успели... Грузовик ГАЗ-53 получили на имущественный пай. Есть еще картофе­лекопалка, сажалка, легковая автомашина. Два колесных трак­тора - Т-25 и М-36 - купили на кредиты" ¹.

¹ В нашем распоряжении имеется интервью с весьма успешной фермер­шей из Новгородской области, имеющей полный парк необходимой сельхозтехники. Секрет этого ее богатства прост: в момент раздела колхозного иму­щества она была главным агрономом и, быстро оценив ситуацию, вышла из колхоза первой, получив все лучшее из колхозного машинно-тракторного парка.

[58]Так же описывают историю приобретения техники и дру­гие наши респонденты. Рассказы эти схожи прежде всего тем, что повествуют о весьма убогой технической оснащенности большинства фермерских хозяйств. И в то же время близко подводят к ситуации, когда нехватка собственных технических ресурсов заставляет крестьянина искать соответствующие ус­луги на теневом рынке - и это вторая, едва ли не самая рас­пространенная возможность получить этот важнейший фактор сельскохозяйственного производства. Как функционирует этот рынок, как на нем встречаются спрос и предложение, подроб­но рассказывает хорошо знакомый нам сын ростовского фер­мера А. Рассказ этот кажется нам настолько информативным, что мы позволим себе весьма пространную цитату:

"Когда мы решили отделиться в самостоятельное хозяйство, то свободной техники уже не было. Ее растащили еще в нача­ле 90-х годов. Нам достался только разбитый ЗИЛ-130, он и сейчас не на ходу. Через год мы смогли купить подержанный трактор ДТ. Комбайна у нас нет. Но техника - не проблема, есть несколько вариантов, как ее достать.

Первый вариант: техника есть в колхозе. Тоже, конечно, ста­рая, - потому что за последние годы колхоз ничего купить для себя из техники не смог. Папа, как я уже сказал, в очень хоро­ших отношениях с председателем, и техника нам достается бес­платно. Мы, конечно, ее заправляем ГСМ, платим за работу ме­ханизатору (или сами садимся на комбайн), но за аренду не платим. Если поломка случится, то мы эту технику сами и чиним.

Второй вариант: у некоторых колхозников есть комбай­ны, трактора, навесные приспособления, - все это они полу­чили как имущественный пай. Эти колхозники могли даже не брать землю при разделе колхозной собственности, а взяли комбайн - им посчитали все земельные и имущественные паи [59] на семью, и в итоге получился комбайн, или трактор, или гру­зовик. Кстати, такие частники гораздо больше имеют дохода за счет обработки земли, чем если бы они получали натуроп­лату за сданную в аренду землю.

Мы идем к такому частнику и договариваемся с ним насчет обработки земли или сбора урожая. Мы ему платим за объем работ - в основном за конкретный обработанный земельный участок - «живыми» деньгами, обеспечиваем его ГСМ. За урожай они не хотят работать. Такой частник за сезон может три-пять тысяч заработать (будучи современным молодым человеком, респондент ведет счет в долларах. - Авт.).

Третий вариант: мы обращаемся к механизатору из колхо­за. Договариваемся с ним насчет обработки земли. Это, кста­ти, самый дешевый вариант. Например, этот механизатор мо­жет у нас работать ночью, после своего рабочего дня. Или он может днем поработать у нас, а в колхозе скажет, что целый день чинил технику. Оплата его труда гораздо ниже, чем, если бы мы обращались к частнику. Могут и за пару бутылок само­гона вспахать.

Обычно мы такого «исполнителя» готовим загодя. Напри­мер, мы ему говорим: «Давай, ты каждый день будешь по два-три литра топлива сливать нам, потом рассчитаемся. И никто этого не заметит». Расчет идет в основном самогоном. Он все это сделает, потому что непьющих в колхозе нет. Бывает так, что и сам прибегает к нам вечером домой с канистрой и мо­жет за бутылку сдать солярку. Вообще солярку мы и сами сливали из техники, которая ночью оставлена на поле.

Конечно, если председатель или агроном поймают челове­ка, который несет нам канистру с соляркой, то его могут нака­зать. Но ведь воровство - это его вторая работа, и он относит­ся к ней серьезно, готовится, договаривается с нами. Этот колхозник может и завышать расход топлива: например, ска­жет председателю, что техника много горючего «жрет», пото­му как старая, или скажет, что участок земли, который он па­хал, неровный - овраги, балки, спуски-подъемы. Или скажет, [60]что земля сухая или наоборот грязь большая, а все это - «пе­рерасход».

Есть и четвертый вариант обработки. Мы договариваемся с фермером, что поработаем на его комбайне осенью, а весной дадим ему наш трактор, которого у этого фермера в хозяйстве нет. Причем обычно никто из нас не подсчитывает - чья тех­ника больше проработала по найму у другого. Все дело во вза­имовыручке. Но если «полетит» какая-то деталь на чужой технике, то покупает тот, кто ее арендовал. И ГСМ он обеспечивает".

Рассказ А., как нам кажется, не нуждается в особом ком­ментарии, - он трактует о хозяйственных принципах, которые нам уже хорошо знакомы по другим свидетельствам. Но, вме­сте с тем, здесь мы находим и совершенно новый и весьма важный для нас сюжет: рассказчик представляет нам еще одного, до сих пор не упоминавшегося оператора на теневом рынке сель­скохозяйственной продукции - частного владельца сельскохо­зяйственных машин, готового продать любому желающему ту или иную производственную услугу: вспахать поле, убрать урожай и т. д. Хозяин такой частной микро-МТС - персонаж, лишь недавно появившийся в социальной и производственной сре­де современной русской деревни, и, может быть, поэтому мы пока располагаем весьма скудными данными о деятельности такого рода предпринимателей. Хотя важность той роли, кото­рая им отводится, уже и теперь очевидна: "Теперь приходится нанимать частников для вспашки и боронования, - рассказы­вает Л.П., домохозяйка, бывший колхозный бухгалтер (Ростовская обл.). - Участок наш вроде бы и небольшой, но своих рук для обработки земли не хватает. Мы идем к фермерам или «лич-никам», у которых сейчас тоже много тракторов, - они их по­лучили после раздела колхоза, платим за услуги, и они рабо­тают. А цена у всех одинаковая: в колхозе, и у фермеров, и у «личников». За «магарыч» тебе никто уже ничего не сделает -все в цене определились".

Определенность цены говорит о стабильности рыночных (в Данном случае - теневых) отношений. Упоминание же о расчете "живыми деньгами" и о сумме возможного годичного за­работка в три-пять тысяч долларов - немалого по современ­ным понятиям - дает нам основание полагать, что в сельской экономике вообще и в теневом ее секторе в частности возник новый и чрезвычайно важный институт. Более того, экономи­ческое значение института частных МТС подтверждается так­же и тем, что к ним за помощью обращаются даже колхозы: "В частном секторе по нашему селу тракторов 19, - рассказы­вает Т.Ф., женщина-председатель сельского ООО (Новгородс­кая обл.). - В этом году в посевную приходилось обращаться к частникам за помощью. Они за деньги обрабатывали нашу землю по 120 рублей за гектар".

Не много зная об этой форме сельского предприниматель­ства, мы все же можем отметить, что она имеет глубокие кор­ни в теневой сфере. Услуги, предоставляемые этими микро-МТС, нигде не регистрируются и, соответственно, не облагаются никакими налогами, хотя понятно, что распространить на них правовой статус личного подсобного хозяйства крестьянина и говорить о продаже "излишков" продукции весьма затрудни­тельно. Вместе с тем вся эта частная сельхозтехника, видимо, поддерживается в рабочем состоянии в значительной степени за счет хищения из колхозов запчастей и горючего: "Тракто­ров сейчас много у частников, больше, чем в совхозе, - сетует К.П., директор госптицесовхоза (Новгородская обл.). - Тоже глупость была допущена, потому что воруют запчасти из со­вхоза на эти трактора. Вокруг хозяйства разваливались - вот люди по дешевке и скупили технику. Теперь за счет этого жи­вут: то вспахать, то накосить, то привезти". Насколько перс­пективен такой тип экономического поведения? Какова веро­ятная судьба этого нового для русской деревни персонажа, объединяющего в одном лице (может быть, временно?) и соб­ственника орудий труда, и работника? Найдет ли он возмож­ность для расширенного воспроизводства своего хозяйства, или жизнь его измеряется лишь ресурсом одного поколения тех­ники? Вопросы эти чрезвычайно интересны, но у нас сегодня [62]нет на них ответов. Чтобы получить их, необходимы дополни­тельные исследования, которые, надеемся, со временем будут проведены.

Для создания по возможности полной картины теневого рынка факторов сельскохозяйственного производства мы теперь дол­жны обратиться к рынку труда. На существование теневого рынка труда в современной сельской экономике указывают многие наши собеседники: "Сейчас в поселке безработных много, особен­но молодых. Они, молодые, не хотят работать в колхозе за урожай (зарплату в колхозе не платят уже несколько лет). Деньги лю­дям нужны сейчас. Такие люди у фермеров хотят работать, но фермеру не нужны неспециалисты, а у молодых нет опыта. Нашему хозяйству для сельхозработ работники не требуются, своих четыре мужика. Хотя вот в этом году мы наняли меха­ника, чтобы он наш трактор обслуживал. Платили ему за ра­боту 300 рублей в месяц - он и этому рад. А для нас 300 руб­лей - пустяки. Но он дефект трактора на слух воспринимает, знает технику как свой карман... Людей сейчас можно за ко­пейки нанять для каких-нибудь работ. Огород вскопать или погрузить что-нибудь - за бесценок. Некоторые нанимают лю­дей даже для того, чтобы те им «купорку» делали (консерви­рование)" (А., Ростовская обл.).

И все-таки, несмотря на свидетельство А., основными по­требителями на рынке труда выступают фермерские хозяйства: как правило, семейных усилий недостаточно, чтобы обрабо­тать несколько десятков, а иногда и сотен гектаров, и фермер вынужден приглашать наемных работников: "Постоянных ра­ботников - восемь человек, все родственники, - рассказывает ДМ., глава крестьянского хозяйства (Новгородская обл.). - Весной влетом набираю и по 35, и по 40, и по 80 человек. Расплата ежедневно. То, что ко мне все на работу хотят устроиться, не­удивительно. Рабочие у меня как при коммунизме живут. Зар­плата у них получается тысячи полторы рублей, да на всем Ютовом живут, питаются без ограничения. Сами себе готовят.

[63] На работе не пьют, потому что боятся работу потерять. У меня кто в полеводстве работал, получали 750 рублей в месяц плюс бесплатное питание, да картошку или капусту домой могут взять за полцены. Так что желающих у меня работать очень много. Много пенсионеров, которые работают за продукцию, приез­жают на выходные. Есть и такие, кто день отработает, чтобы вечером выпить". Заметим, что в хозяйстве Д.М. формально зарегистрированы лишь те самые восемь постоянных работ­ников - с их заработков платятся соответствующие налоги и отчисления. С остальными, как правило, производится ежед­невный расчет наличными - без какой бы то ни было регист­рации и формального учета.

Как уже отмечалось, высокий уровень безработицы обес­печивает постоянный приток рабочей силы на теневые рынки труда. Более того, именно превышение предложения над спросом, существующее на этом рынке, подталкивает некоторых ини­циативных хозяев к расширению своей предпринимательской деятельности. В этом смысле интересно свидетельство моло­дой женщины Е. из Ростовской области, ежегодно в сезон ра­ботающей у арендаторов-корейцев: "Еще пять-шесть лет на­зад эти корейцы сами обрабатывали землю. Потом стали нанимать людей и расплачиваться продуктами: луком, капустой, морковкой. Сейчас корейцы только деньгами расплачиваются... Официально на работу корейцы, конечно же, никого не оформляют. В кон­це дня просто деньги платят. Вечером хозяин говорит нам, если ему нужны люди на завтра: «Приходите»... Люди в поселке к арендаторам относятся спокойно. Им же надо заработать, и они приходят добровольно, никто их не заставляет. Приезжают ра­ботать даже и из дальних станиц. Людям жить не на что. Ус­ловия работы всем давно известны, и никто не протестует..-Недавно приезжала милиция на поле. И что?! Положили себе они в машину две сетки лука (примерно 100 килограммов) и попрощались. Вот такой контроль. Корейцы здесь хозяева. •• На овощном рынке корейцы торгуют сами, но нанимают иног­да торговать и русских за 2% от выручки".

[64] Последнее свидетельство кажется нам чрезвычайно важным удачно подытоживает смысл всего, о чем говорилось в дан­ном разделе: теневой рынок труда, а также теневые рынки других факторов производства - например, услуг сельхозтехники -создают условия для быстрого и беспрепятственного вхожде­ния на теневой рынок новых предпринимателей, которые, в свою очередь, увеличивают экономическую продуктивность теневой сферы.

Впрочем, когда продукт произведен, бывает не так просто (а во многих случаях не так уж и важно) выяснить, оплачены ли легально труд и другие факторы, вложенные в него, или они приобретены на теневом рынке. Наиболее предприимчи­вые и широко мыслящие администраторы, хотя, кажется, и не склонны особенно морализировать на эту тему, но вместе с тем хорошо понимают механизмы и правовую природу сегодняш­них теневых операций: "Важно, на мой взгляд, вот что, - счи­тает Р., начальник районного сельхозуправления (Новгородс­кая обл.). - В развалившихся хозяйствах появились, говоря по-старому, «маяки» - люди, которые не только ведут свое кре­стьянское хозяйство, но и нанимают людей. Свое назначение я, как глава управления сельского хозяйства, вижу как раз в том, чтобы вырастить из этих людей помещиков, чтобы они, в свою очередь, создали рабочие места на селе. Сегодня, кроме нас самих, это никому не надо. Однако при этом налоги долж­ны быть справедливые, не разорительные, но платить их дол­жны все. Фермер сейчас уводит из-под налогов до 90% про­дукции. Даже НДС можно чем-то перекрыть, что все и делают. У коллективных хозяйств один кошелек, а у фермера - два. Если бы фермеры платили все те налоги на зарплату, какие платят хозяйства, они бы уже сдохли. Они ведь нарядов ни­зких не оформляют. Отдал в конце дня заработанное - и люди Ушли, как будто их и не было". Такая констатация руководи-^Телем районного уровня объективной экономической необхо­димости теневых операций на рынке труда может быть расценена как свидетельство довольно высокой степени общественного осмысления проблем сельской теневой экономики.

Крестьянин на теневом рынке кредитов

Теперь мы переходим к рынку последнего из наиболее су­щественных факторов аграрного производства - к рынку ка­питала. Для активных сельских предпринимателей, стремящихся к развитию своего бизнеса, кредит, по-видимому, стал привычным делом, им пользуются как эффективным инструментом хозяй­ственной практики. Это касается руководителей не только кол­лективных предприятий - различного рода ТОО, ЗАО, СХА и т. д., но, может быть, в еще большей степени - крестьянских и фермерских хозяйств. "Постоянно в долгах, но это даже хо­рошо, это стимулирует", - так выразил свой хозяйственный принцип один из наших собеседников, ведущий интенсивное и успешное фермерское хозяйство. Возможность выгодно "ку­пить деньги" - то есть получить выгодные кредиты - и воз­можность вести продуктивное хозяйство практически всегда совпадают. Хронику развития (или, напротив, угасания) того или иного предприятия наши респонденты часто описывают именно как хронику кредитных отношений. Вместе с тем не­изменно подчеркивается как существенная разница в возмож­ностях и технике получения кредитов хозяйствами различных форм собственности, так и широкое распространение теневых операций на кредитном рынке.

Коллективные хозяйства, как правило, обращаются за госу­дарственными кредитами, заручившись поддержкой местных административных органов: "Весной давали целевой кредит хозяйствам, - рассказывает ростовчанин Г.Г., директор сель­хозартели. - Глава администрации взял это дело под свой кон­троль. Был спецсчет в Госбанке. Взяли мы на эти деньги го­рючее. Очень остались довольны. Закупили ГСМ. И пахали, и сеяли, и убирали на этих ГСМ. И рассчитались по этим кре­дитам уже после уборки зерновых. Жаль, что долгосрочных [66]кредитов не дают". Примерно в том же смысле высказывается О директор сельскохозяйственного кооператива из Новгородской области: "Крупные хозяйства имеют старые долги, и даже если _по текущим платежам они рассчитываются, ни один банк не даст им денег. Только под гарантию губернатора удается по­лучить что-то".

Как видим, администрация различного уровня выступает здесь не только в качестве гаранта, но фактически в качестве по­средника между предпринимателем и банком - коммерческим или государственным. Более того, когда речь идет об опера­циях с госбанком и, в частности, о кредитовании за счет бюд­жетных средств, администрация решительно берет на себя прямо распорядительные функции: как указывают наши респонден­ты, именно администрация в конечном счете решает, кто по­лучит кредиты, а кто нет, и чтобы получить заем, предприни­матель неизбежно должен вступить в некоторые отношения с чиновниками.

Участие бюрократического аппарата в операциях на рынке кредитов легко можно объяснить и даже оправдать неразвито­стью контрактного права вообще и особенно отсутствием сколько-нибудь значительной земельной собственности, которая могла бы стать основой залогового механизма. Нет легального рын­ка земли - не может быть и эффективного кредитования. Ры­ночная функция посредника в кредитных отношениях, кото­рую администрация берет на себя в этой правовой ситуации, может быть удачно использована для проведения рыночных реформ, для поддержки фермерства и тому подобной либеральной политики. (Вспомним новгородского районного администратора, озабоченного поддержкой рыночных "маяков"). Но та же самая правовая ситуация создает обширные возможности для коррупции и прочих теневых сделок - возможности, возника­ющие всегда, когда бюрократия вторгается в сферу рыночных интересов.

Когда чиновник имеет возможность распределять деньги по своему произволу - "по личным моментам", как выразился один [67] наш собеседник, - его решение становится неким "сопутству­ющим товаром" на рынке кредитов и, соответственно, обрета­ет конкретную цену, обусловленную размерами и условиями займа. Цена эта может быть объявлена легально (выражена официальными обязательствами, которые истребуются у пред­принимателя, - например, обязательство вести хозяйство на определенном уровне продуктивности), но может также иметь и теневую составляющую. Например, чиновник способствует получению кредита (а в дальнейшем - и его списанию) в слу­чае, если получатель выплатит ему часть полученной суммы в качестве вознаграждения (известный "откат") или окажет ка­кую-то иную услугу. В подобных случаях само решение о пре­доставлении кредита становится товаром теневого рынка.

Именно как товар теневого, а в частности - административного рынка, понимает существующие сегодня кредитные отноше­ния в сельском хозяйстве уже знакомый нам ростовчанин Е.: "«Верхушка» получила кредиты, а не мы. Те председатели, которые главу района слушают, кредиты получили. Их разда­ли втихаря - мы и не знали, кому достались. Потом только всплыли факты. Если начнешь возмущаться, то тебе говорят, что у этого председателя, которому выделили кредит, - и хо­зяйство большое, и его людям, колхозникам, надо работу да­вать, и поставки он выполняет, и прочее. Да мы и сами пони­маем, что все эти кредиты, которые выделяют на агропром, на всех этапах перемещения «половинятся». Глава областной ад­министрации с этих кредитов себе что-то берет - и не то что в свой карман, а на другие задачи, но не сельскохозяйственные. Наш глава администрации района тоже с приближенными пред­седателями эти кредиты расходует на свои задачи. Потом все на неурожай списывают. Вот говорят, что неурожай в этом году - засуха, опять спишут кредиты. А зерна район собрал немало, даже по сравнению с прошлым годом".

Мотив списания кредитов - то есть их фактического разба­заривания, если вообще не хищения - возникает довольно ча­сто. Особенно удобны для этой теневой операции оказываются фактически обанкротившиеся, но юридически еще существу­ющие хозяйства. "Официально колхоз не расформирован, та­ковым и числится, - раскрывает технологию дела пенсионер ф.Г, бывший руководитель районного уровня (Ростовская обл.). -Это выгодно для того, чтобы в дальнейшем списать долги. Когда спишут долги колхозу или обанкротят его, то глава админист­рации района заберет себе всю собственность этого бывшего колхоза бесплатно". "Были ли хозяйства-невозвращенцы?" -спрашивает интервьюер ростовского фермера И.Д. "Возмож­но, - отвечает тот. - Потому что давали кредиты таким хозяй­ствам, которые в такой «трубе сидели»... и списывали, навер­ное". Респонденты не рискуют наверняка утверждать, что в таких случаях кредиты даются при условии, что чиновник, способ­ствовавший их получению, имеет свою долю, однако понятие "делить кредиты" время от времени возникает. Причем люди, стоящие в стороне от каких бы то ни было отношений с рай­онными властями, - например крестьяне, чье товарное произ­водство ограничивается личным подсобным хозяйством, - выс­казываются по этому поводу значительно более резко, чем фермеры и руководители хозяйств, в какой-то степени зависи­мые от благосклонности начальства.

"Вообще сейчас воруют так, как в советские времена нам даже и не снилось, - утверждает Н.К., зарабатывающий свой хлеб насущный выращиванием овощей и посредничеством при их реализации. - Но сейчас как дело обстоит: если ты маши­ну зерна украл, ты враг общества; а если ты колхоз украл -ты предприниматель. Вы уже слышали о нашей МТС?.. Под организацию МТС дают из области кредиты, которые потом «вешают» на «мертвый» колхоз, который скоро ликвидируют. Технику в МТС свезли отовсюду, откуда можно, да еще и в ^кРедит технику дали. У них там в МТС все новье - трактора, комбайны... Заправляют этой МТС глава администрации рай­она вместе с руководителем областного подразделения мини­стерства сельского хозяйства... Мне кажется, эта МТС со вре­менем приберет к рукам многие хозяйства района. Особенно [69]те, которые задолжали или по налогам, или по кредитам".

Понятно, что сами теневые экономические отношения ни­как не оформляются документально и поэтому наши собесед­ники - особенно те, кто к теневым расчетам по поводу креди­тов впрямую не причастен, - говорят не столько о конкретных фактах, сколько о том, что "известно всем", то есть выражают сложившееся общественное мнение. Тем более не склонны рассказывать о своих теневых отношениях с районным и про­чим начальством респонденты, которые извлекают из таких отношений определенную выгоду.

Весьма важным условием развития предприятия кредиты являются и для фермерских хозяйств. В нашем распоряжении имеется несколько ярких свидетельств того, как успешное по­лучение кредитов способствовало становлению и развитию хозяйства. Вот одно из них: "Когда в 1989 году получал пер­вую ссуду на трактор, я ее три недели пробивал. Потом, в 1991 го­ду, стало просто. Достаточно было придти, сказать: я крестья­нин - и тебе дают... Осенью выбил еще один кредит. Купили сразу МТЗ-82, ГАЗ-53, еще два трактора. Кредитов набрали 30 ты­сяч. Я боялся страшно, но, с другой стороны, я же не пропи­ваю ничего, в случае чего - техника-то стоит, в крайнем слу­чае ее можно продать... Постепенно стали долги отдавать, к 1997 году полностью рассчитались по всем долгам, теперь кре­диты только на работу в поле, а строимся уже на свои день­ги... В этом году мы одни из всего района получили кредит от «СБС-Агро» - 30 тысяч под 16%. Банки теперь уже сами зво­нят, предлагают кредиты. Кредит целевой: ГСМ, запчасти, ядо­химикаты, семена... Благодаря своей репутации могу, напри­мер, в Сельхозхимии взять что-то вообще без документов, просто по телефону договориться, потому что меня уже знают" (фер­мер К., Новгородская обл.).

Заметим, что хотя репутация является весьма важным "за­логовым инструментом", под нее все-таки довольно свободно получать кредиты может только один фермер на весь район. Остальным приходится пускать в ход другие механизмы: поскольку кредитование как фермерских, так и коллективных хозяйств производится через соответствующие бюрократичес­кие структуры, то оно чрезвычайно зарегулировано и требует от предпринимателя значительных затрат - по крайней мере, времени и сил. "Два года я пытался взять кредиты. За два года я как мышь, наносил тома справок", - так образно описывает процесс оформления кредита фермер И.Д. из Ростовской об­ласти, и в этом же смысле высказываются многие наши собе­седники.

Необходимость соблюсти весьма непростые формальные требования, а возможно, и необходимость вступать в теневые расчеты с администрацией района (области) рассматривается некоторыми предпринимателями как слишком высокие трансак-ционные издержки, которые непомерно увеличивают цену кредита в целом: "надо обивать пороги, просить, унижаться". В этом случае предприниматель ищет возможности снизить свои зат­раты, обращаясь к неформальным кредитным операциям, как это, например, делает Д.М., глава крестьянского хозяйства в Новгородской области: "Кредит сейчас взять - целая история. Мне проще иметь дело с частным предпринимателем: я при­хожу, прошу определенную сумму на оговоренный срок под проценты, месяца на два-три. Есть такие люди, которые этим живут. Процент небольшой. Если вовремя не отдать, можно договориться и отсрочить платеж, правда, проценты увеличат. Никакими бумагами это не оформляется, под честное слово. В банке же кредит получить практически невозможно. Очень много надо всяких бумажек заполнять, а никакой уверенности нет, что дадут. Наш филиал с этими заявками едет в Москву, день­ги выбивает на кредиты, а нам потом могут и не дать ничего. «СБС-Агро» дает кредиты только под залог техники"¹ .

¹ Заметим, что Д.М. ведет весьма интенсивное хозяйство на сравнительно небольших земельных площадях - всего на 36 гектарах. При этом он, пожалуй, наиболее успешный фермер из всех нами опрошенных. В его хозяйстве голов крупного рогатого скота и 100-120 свиней. Надои - по 4500 килограммов на корову (в большинстве хозяйств области - от 1500 до 2000). Приплод свиней - по 18 поросят на свиноматку в год (при том, что, как он говорит, "на хороших племзаводах получают по 14 поросят"). Опыт этого предпри­нимателя полностью опровергает представление о малой рентабельности сельского бизнеса: по его собственным подсчетам, "на затраченный рубль получается где-то рублей 15 прибыли".

[71] Надо полагать, что если бы фермеру Д.М. потребовалась кредитная поддержка со стороны районной администрации, он бы ее без труда получил. Однако Д.М. полагает, что описан­ная им система неформальных кредитных отношений с сельс­кими "теневыми банкирами" или, говоря проще, с современ­ными нелегальными ростовщиками (кредиты в форме "черного нала") значительно удобнее и продуктивнее. При этом он ис­ходит не только из соображений собственной независимости. (Хотя и о независимости он говорит с явным удовлетворени­ем: "С районными властями у меня отношения нормальные, никто не наезжает. Да и как они будут на меня наезжать, когда они все в долгах у меня? В этом году я все бюджетные орга­низации района обеспечил овощами".) Неформальные же кре­дитные отношения оказываются удобнее еще и потому, что значительная часть его бизнеса вообще ведется в теневой сфере. Говоря о высокой - один к пятнадцати - рентабельности хо­зяйства, он многозначительно добавляет: "Но мы не можем этого показывать. Сами понимаете". В теневой сфере - с помощью неучтенной наличности - происходит значительная часть его расчетов с наемными работниками. Неучтенной наличностью расплачиваются с ним получатели готовой продукции. Креди­ты, полученные из неформальных источников, удобны не только упрощенной процедурой получения, но и возможностью ин­тегрировать полученные деньги во всеобъемлющий оборот неучтенной наличности, который и составляет основу успеха и независимости аграрного предприятия фермера Д.М.

Впрочем, Д.М. не является убежденным сторонником тене­вых экономических расчетов. "Я был бы законопослушным, если [72]бы власти были законопослушными. А так они нас сами ста­вят в такие условия, что мы вынуждены закон нарушать. Я вынужден поросят продавать без документов, чтобы какие-то деньги иметь. Как минимум 50% производимой продукции идет в обход налогов". Но когда половина продукции идет в обход налогов, то есть когда половину оборотных средств (как ми­нимум, половину) составляет неучтенная наличность, креди­ты, полученные в теневой сфере, оказываются более удобны, чем кредиты банковские, легальные.

Д.М. не отвергает возможности перейти к легальным кре­дитным отношениям, если они будут вполне соответствовать его интересам. "Самое важное, - чтобы власть смотрела на тех, кто реально работает на земле и дает с земли отдачу. Таких надо поддерживать. Кредиты должны быть долгосрочные и крупные". Надо полагать, что если бы успешно работающий фермер имел возможность получить крупный и долгосрочный кредит, сама ситуация в том секторе кредитного рынка, кото­рый связан с сельскохозяйственным производством, значительно изменилась бы в том смысле, что предприниматель предпочел бы легальные формы расчетов теневым.

Кроме активных предпринимателей - фермеров и руково­дителей коллективных хозяйств, для которых кредиты являются обязательным фактором их производственной деятельности, -среди наших собеседников, живущих в сельской местности, было немало и тех, кто обходится без денежных заимствований. Причем эта группа респондентов значительно более многочисленна, чем группа активных предпринимателей: в нее входят все, кто во­обще не имеет собственного хозяйства и работает по найму, и ^те, чья хозяйственная деятельность ограничивается ведением "личного подсобного хозяйства", даже если оно и имеет то­варный характер. В сознании всех этих сельских жителей кре­дит - товар и малопривлекательный, и недоступный. Он и до-Р°г, и требует особой ответственности, которую люди далеко не всегда готовы принять на себя: "Вообще-то можно взять кредит, [73]но люди не рискуют. Потому что не будет потом возможности его выплатить вовремя"; "Боимся попасть в кабалу"; "Проценты такие, что брать кредиты никто не захочет. Чтобы не отдавать, лучше не брать", - так, вполне рационально, люди мотивиру­ют отсутствие какого бы то ни было проявленного интереса к кредитам. Но поскольку никакое серьезное предприниматель­ство без кредитной поддержки невозможно (в аграрном секто­ре - особенно), эти ответы свидетельствуют или о каких-то объективных трудностях, при которых люди не уверены в соб­ственной возможности вернуть занятые деньги, или об отсут­ствии у людей четкой установки на предпринимательскую де­ятельность. Такой тип общественного сознания, видимо, можно определить как пассивно-рациональный: эти люди, возможно, умеют четко определить свою выгоду в мелких рыночных опе­рациях, однако не проявляют инициативы и сторонятся риска, связанного с более интенсивной предпринимательской деятель­ностью. И хотя мы видели, как сельские жители с таким ти­пом сознания оперируют на всех иных теневых рынках, на те­невом рынке кредитов мы их присутствия не обнаружили.

Безопасность теневого рынка и его операторов

Еще недавно неведомое русскому сельскому жителю ино­странное слово "рэкет" теперь прочно вошло в его обиходный словарь. Почти все наши собеседники, которым приходилось самим торговать на рынках, подчеркивают, что рыночный про­давец беззащитен перед незаконными поборами со стороны уголовников. Ниже мы приводим несколько типичных историй, рассказчики которых постоянно выезжают на рынок со своим товаром и, соответственно, так же постоянно сталкиваются с практикой "теневого налогообложения", чем в некотором смысле и является рэкет.

"Чтобы продать хотя бы молоко на рынке - это ведь тоже проблема... Я должна заплатить за место на базаре, за провер­ку каждого вида молочной продукции - отдельно. Становишься уже торговать, а там к тебе рэкет подходит и требует день­ги, угрожает... До того, чтобы они сделали что-то, у нас не доходило. Но представьте: к вам подходит человек в два мет­ра ростом и весом в 140-160 кг, тут от одного вида испугаешь­ся. Платят все. Это у нас как будто бы уже и узаконено" (Л.П., домохозяйка, бывший колхозный бухгалтер, Ростовская обл.).

"Вот последний раз на рынке было следующее. Вид у меня -пенсионера - немного затрапезный. Подходит ко мне на шахтинском рынке молодой, стриженый парень, морда большая. Говорит мне: "Привет". А я ему говорю: "Мы что - ровня?". Я повысил голос. А он мне говорит: "Платить-то надо". Я ему ответил в особых выражениях, нецензурных. Ну, он и отстал. Потом подошел к соседней женщине, и та ему заплатила. В основном все платят. Потому что они могут и машину соляр­кой облить: угрожают поджечь" (Ф.Г., пенсионер, Ростовская обл.).

Рэкет является настолько существенным фактором в жизни мелкого сельского предпринимателя, что его даже приходится учитывать при выборе своей хозяйственной стратегии, - по­добно тому, как исправный налогоплательщик учитывает, ка­кой вид продукции или какие хозяйственные операции в большей степени облагаются налогом, а какие - в меньшей. Например, один из наших новгородских респондентов рассказал, что от­казался от производства мяса и целиком сосредоточился на молоке и молочных продуктах, поскольку на том рынке, где он обыч­но торгует, рэкетиры берут поборы с мясных рядов и почему-то не трогают молочные. Надо полагать, что дело тут не столько ^в сумме этого "уголовного налога", который в процентном выражении, видимо, не так уж велик, чтобы отказываться от бизнеса, сколько в самом унижении и чувстве незащищеннос­ти, которое испытывает человек при столкновении с рэкетом.

С уголовниками-рэкетирами по части поборов конкурирует милиция. Здесь как раз уместно говорить именно о конкурен­ции - скорее даже робкой, чем активной, - а иногда и о коопе­рации, но уж никак не о противоборстве. С хорошим чувством [75]юмора об этом рассказывает уже знакомый нам ростовчанин Н.К., бывший судовой механик, теперь ведущий активный бизнес по производству овощей и посредническим услугам в их про­даже:

"Менты, рэкет - это уже в порядке вещей. Не успеешь из района выехать, так тебя на каждом мосту или при въезде в какой-нибудь город начинают тормозить, проверять. То в на­глую бензинчика попросят отлить, то помидоров отсыпать. У тебя, говорят, много. Ну я, как правило, сиротой прикидыва­юсь, говорю: дети голодные сидят, жене операцию делать нужно. Ну эти, гаишники или как их там - гибэдэдэшники - и не на­стаивают.

Криминал основной на рынке. Приглядываться они начина­ют, как только ищешь, куда машину поставить возле рынка. Обычно подсылают молодых сопляков, лет по 18-20. Вот не­давно в Твери подходят ко мне двое - прилично одеты, лица не бандитские, нормальные - и спрашивают: «Ты к нам на­долго?». Я им отвечаю: «Пока не продам». Они мне: «Уста­нешь. Может, по-хорошему договоримся? Ты нам по такой-то цене отдашь, и езжай в свою Кисляковку». А я им отвечаю: «Я в этой Кисляковке по такой же цене и купил, чтоб сюда привезти». А они: «Ну, тогда делиться надо. Ты же знаешь, все так делают». А я им: «С вами что ли, с малолетками?». Ну, тут начинаются наезды: «А ты Юру Гвоздя знаешь?». Я говорю: «Это которого убили в прошлом году?». Они злиться начинают, так и перебрехиваемся. Они говорят: «Юра Гвоздь тут все держит. Если ты такой умный, то назад машину на себе потащишь». Они могут скаты проткнуть. На стекло лобовое кирпич уронят. Вон моему знакомому машину соляркой поли­ли среди бела дня и обещали поджечь. Ну чего тут поделаешь -приходится откупаться, дашь полтинник - нормально... Иног­да после этих «хозяев рынка» участковые подбегают с папка­ми, начинают всякую туфту нести про регистрацию и прочее. Я им говорю: «А вы у Гвоздя спросите, насколько я приехал, [76]зачем. Я ему за это плачу». Ну менты потрутся-потрутся и к кому-нибудь другому цепляются. Обязательно с кого-нибудь или деньжат поимеют или сумку продуктами набьют".

Еще более разительные примеры того, как милиция не только не выполняет свои функции защиты предпринимателя от уго­ловного насилия, но и сама выступает в роли наиболее нагло­го и жестокого рэкетира, приводит ростовский фермер Е. "Все властями делается так, чтобы даже мент-сержант какой-нибудь мог из себя начальника строить, - рассказывает этот предпри­ниматель, имеющий кроме своего фермерского хозяйства еще и несколько торговых точек. - Один раз такой «начальник» говорит моей продавщице в ларьке: «Либо давай мне две бутылки пива, либо вечером сегодня выйдешь и мы с тобой "погуляем". Иначе протокол составлю (придумает за что), и тебя должны будут уволить». Мне это девки рассказали - все в слезах. Я сходил к начальнику райотдела, поговорил об этом случае. Через неко­торое время девчата-продавщицы мне говорят: опять этот «на­чальник" приходил, ругал за то, что мы пожаловались на него, и грозил, что они (менты) будут нас «давить»... Но бывают и просто чудеса. Мои торговые точки на трассе Ростов - Элиста находятся. Проезжих много с различными документами (ФСБ, МВД и пр.). Заехали как-то такие в ларек, а девки мои чек не пробили на кассовом аппарате. Они представились (какие-то «органы») и говорят: сейчас оштрафуем минимум на 10 окла­дов за непробитый чек. Либо, говорят, отоварьте нас рублей на 200. Что делать? Отоварили... Деньги фальшивые как-то какой-то чужой майор милиции менял у нас... У меня дважды грабили ларек, а один раз я выследил воров, увидел их маши­ну, схватил ружье и погнался. Мне помогли знакомые мужики -поймали одного из воров, связали и в РОВД отвели. Я тоже туда пришел, написал заявление и жду, когда очную ставку будут Проводить. А следователь стал юлить и через некоторое время сказал, что его выпустят за недоказанностью улик. Но я же свидетель! И машину их определили. Ну, думаю, дождусь, когда [77]будут выпускать этого вора, - разберусь на месте. Дождался. Выпускают его, а кругом менты. Он идет, улыбается и сразу в машину. Машина уехала - и с концами. А мне потом говори­ли, что за это «дело» ребята откупились 093-й (автомобиль ВАЗ-21093)... Я, конечно, мог обратиться в Ростове к «крутым», но подумал, что этого вора-то накажут, а я потом у этой новой «крыши» буду под контролем. Плюнул на все в итоге".

Незащищенность сельского предпринимателя нельзя объяснить лишь коррумпированностью низовых структур МВД, уголов­ными нравами, царящими в милицейской среде (характерно, что милицейский шантажист-насильник не только не потерял службу, но даже и не был наказан), или прямой смычкой ми­лиции с уголовниками. Основой для шантажа и насилия ока­зываются действующие административные и юридические нормы: "участковые с папками" или "мент-сержант какой-нибудь" всегда выступают от имени закона.

Действительно, предприниматель, особенно предпринима­тель мелкий, опутан таким количеством запретов и ограниче­ний в своей деятельности, что милицейскому шантажисту ни­когда не составляет труда придумать, по какому поводу "составить протокол". При этом шантажист рассчитывает, что предпри­ниматель непременно ведет операции в теневой сфере, и как раз и претендует на свою часть от нелегальных доходов. Речь идет именно о доле от нелегальных доходов, поскольку от ле­гального бизнеса, где на учете находится любое движение ре­сурсов, так просто кусок не отщипнешь. В теневой же сфере предприниматель перед угрозой рэкета оказывается практически беззащитен. Более того, действующее формальное законодатель­ство и необходимость вести теневые операции по сути дела прямо отдают его в руки шантажиста.

Наши соображения подтверждаются тем, что, будучи обы­денным явлением в жизни мелких сельских предпринимате­лей, уголовный или милицейский рэкет довольно редко упо­минается в рассказах фермеров и руководителей коллективных [78]хозяйств . Даже когда эта тема возникает, речь скорее идет о том, что крупное хозяйство все-таки защищено от прямых уголов­ных "наездов": "Рэкет нами не интересуется, поскольку мы -государственное предприятие, - рассказывает К.П., директор госптицесовхоза (Новгородская обл.)- - Был случай, приезжа­ли выколачивать долги. В Новгороде фирма такая была - «Нива», мы ей и задолжали. Зашел ко мне парень, спрашивает: «У вас КАМАЗы есть?». Я говорю: «Нет». Он: «А трактора?». «Трак­тора есть, старенькие». «А коровы есть?». Я говорю: «Есть». «Ну вот и хорошо: вы должны 130 тысяч - когда можно маши­ну пригонять за коровами?». Я отвечаю: «Да в любое время пригоняйте, только вместе с решением суда. Мы же госпредп­риятие, поэтому без решения суда я вам ничего отдать не могу». Он сразу все понял. А были бы мы акционерным обществом -они бы у нас и забрали, так они и делают. Потом я с этим долгом рассчитался маслом"¹ . Этот случай, пожалуй, интере­сен тем, что показывает рэкет как некий механизм теневой юстиции, которая возникает как естественная составляющая всей системы теневых экономических отношений.

Руководители крупных коллективных хозяйств, редко под­вергаясь шантажу и вымогательству со стороны рэкетиров,

¹ Впрочем, одно характерное свидетельство все же стоит привести: '"Мя­сом пытались торговать на Выползовском рынке, там на нас «наехали». По­требовали денег. Там даже к частникам сразу подходят и требуют платить. Там большой поселок и военный городок рядом. В Валдае весь рынок под контролем чеченцев и других кавказцев. Мясо заставляют продавать и сами скупают за копейки" (председатель кооператива, Новгородская обл.).

Один из наших респондентов поведал об интересном случае сотрудни­чества с бандитами: "Был у нас старый долг и неграмотно заключенный до­говор с энергетиками, от старого председателя остался. Они передали его бандитам. Приезжали ребята с золотыми цепями, пытались угрожать. Я им на это передал свой долг (были тут мне должны, не скажу, кто). В общем, остались друзьями. Сказали: будут проблемы - обращайтесь к нам. Но пока бог миловал, обращаться не приходилось" (СВ., директор кооператива, Нов­городская обл.).

[79]оказываются, впрочем, совершенно открыты для поборов со стороны непосредственного административного начальства: здесь процветает особенный, административный рэкет и шантаж: мы помним характерный случай (о нем поведал нам А., Рос­товская обл.), когда некий начальник, столкнувшись с фактом сокрытия части посевных площадей под подсолнечником, ни к каким оргвыводам не прибег, но попросту потребовал отгрузить часть полученного теневого урожая в свою пользу.

По мнению некоторых респондентов, теневые отношения между районным руководством и руководителями отдельных хозяйств складываются на основе еще прежних, советских связей и имеют, так сказать, исторический характер: "Связи между районным руководством и руководством колхоза сохранились, -рассказывает наша собеседница Н., учитель труда и черчения в сельской школе (Ростовская обл.). - Это старые связи. Наш председатель СХТ (сельхозтоварищество) раньше был предсе­дателем колхоза. Потом, когда колхоз стал распадаться на от­дельные товарищества, он стал руководителем одного из них. У него были старые связи, и его СХТ развернулось. А другие два распались, потому что у них не было связей, не было по­мощи. А помощь заключается в том, что наш председатель может брать кредиты. Там могут быть и незаконные дела какие-то, которые районное руководство покрывает. Вообще нашего пред­седателя районный глава администрации контролирует. Через своих людей узнает, сколько и чего собрали на полях, сколько начислили людям за работу, где чего утаили, припрятали. А потом использует эту информацию, чтобы держать председа­теля на коротком поводке. И если наш председатель укрывает часть продукции, сдает ее налево и не делится с районными шишками, то когда кредиты дают хозяйствам, так ему в райо­не напоминают о его делах, и никуда не денешься, приходит­ся подчиняться району. Какие там кредиты и куда идут - мы не знаем...".

Однако такая система взаимных (а в представлении учитель­ницы Н. - почти приятельских) услуг все в большей степени [80]приобретает черты жесткого и безличного рынка теневых ад­министративных решений, непосредственно влияющих на дви­жение сельскохозяйственной продукции и других ресурсов. Причем наиболее распространенным способом контролировать как легальные, так и теневые рынки является система адми­нистративных запретов и ограничений. Например, устанавли­ваются запреты или определенные квоты на вывоз продукции из района. Чтобы преодолеть этот барьер, надо платить, при­чем, по всей видимости, теневые платежи оказываются здесь более эффективны, чем легальные. По крайней мере, теневые посредники, скупающие продукцию на месте, никаких труд­ностей с вывозом ее за пределы района (и далее, за пределы страны) не испытывают: "Вот сейчас урожай не продашь куда хочешь, а есть постановление, которое запрещает вывозить сельхозпродукцию за пределы района. Только по отдельному разрешению. Я, например, работаю с подсолнечником по экс­портным контрактам с 1992 года с одной фирмой. У нее хоро­шая цена, я имел деньги на валютном счете, платил налоги. В прошлом году в первый раз вышло это постановление - не вывозить за пределы района... А продавать на Луговую, 9. Там находится наш Ростовский элеватор. (Ростовский элеватор, по некоторым свидетельствам, гигант-монополист теневой южно­российской коммерции, связанный с административными струк­турами области и районов. - Авт.) Расплачиваются там сплошь «черным налом». И по районам наделали таких структур. А перекупщики - ничего, свободно ездят и из других областей -Договариваются с властями" (И.Д., фермер, Ростовская обл.)

Таким образом, практически все наши собеседники увере­ны, что местные административные власти района не только не заинтересованы в борьбе с теневыми отношениями, но и намеренно создают для них наиболее благоприятные условия - с тем чтобы извлечь из теневых операций максимальную выгоду для себя. "У нынешней власти один принцип руководства - дать руководителям предприятий и хозяйств немного уворовать, а потом держать их под контролем. Проворовавшиеся [81]руководители, конечно, скорее пожертвуют всем своим хозяй­ством в пользу районной власти, чем пойдут под суд". Такова всеобщая формула современного административного рэкета, со знанием дела выраженная предпринимателем В.Ф., в прошлом руководящим работником районного управления сельского хо­зяйства.

Впрочем, было бы неправильно понимать, что местное на­чальство занимает позицию лишь пассивных потребителей те­невого рынка. Как видим из свидетельств о деятельности эле­ваторов, или о системе кредитования, или об организации новых хозяйств типа упомянутой нашими собеседниками МТС, на­чальство различных уровней, используя свои официальные статусы, стремится к постоянному расширению сферы тене­вых экономических операций. И эта агрессивная стратегия представляет определенную угрозу как для предпринимателей, так и для коллективных хозяйств. Существенный принцип та­кой политики предельно лаконично и четко выразил ростовс­кий фермер И.Д.: "Местная власть именно потому благоволит к руководителям коллективных хозяйств, что ими можно уп­равлять, и имущество колхозное - не их собственность, а зна­чит, его можно забрать". Такие далеко идущие планы состав­ляют, по мнению многих наших респондентов, основу политики властей в отношении современного сельскохозяйственного производства.

Выводы

1. Информация, полученная в ходе исследования, дает ос­нования утверждать: современное сельское хозяйство России опирается не только, а часто и не столько на легальные рынки капитала, орудий труда и рабочей силы, сколько на широко развитые теневые рынки этих факторов аграрного производ­ства. В некоторых случаях в нелегальный оборот попадает также и земля: при всем том, что ее купля-продажа законом не пре­дусмотрена вообще, в современной российской деревне существует не только теневой рынок арендных прав на мелкие уча­стки, но и теневой рынок административных решений, опре­деляющих судьбу больших земельных массивов. Судить о мас­штабах этого явления наши данные не позволяют, но наличие его явных симптомов сомнений не вызывает.

1. Стихийное развитие сельских теневых рынков, как показывают свидетельства, имеющиеся в нашем распоряжении, сопровождается достаточно глубокими институциональными процессами. В постсоветской деревне возникает своя теневая юстиция, складывается свое специфическое контрактное право, заявляют о себе новые, отсутствовавшие при советской власти, агенты рыночных отношений - теневые купцы, теневые банкиры, поставщики теневых производственных услуг (частные микро-МТС), теневая рабочая сила. Есть все основания утверждать, что в деревне складывается новая - рыночная по своей природе - экономическая реальность, позволяющая многим людям не просто выживать, но и достаточно успешно развивать принадлежащие им хозяйства. Поэтому любые попытки обуздать эту нелегальную рыночную стихию методом административного нажима могут принести только вред и обернуться очередным движением вспять. Зарождающийся в теневой сфере новый экономический уклад имеет значительный потенциал, однако его реализация должна быть обеспечена соответствующими юридическими нормами, которые в наибольшей степени способствовали бы его легализации.
2. Судя по высказываниям наших собеседников, новые агенты сельских стихийных теневых рынков обладают относительной - порой значительной - самостоятельностью по отношению к сохранившимся с советских времен и приспособившимся к новым условиям нелегальным бюрократическим рынкам. Однако пока Два этих рыночно-теневых сегмента составляют все же единую систему; новые игроки оказываются нередко вынужденными вступать со старыми (чиновниками) в нелегальные или
   полулегальные отношения, покупая нужные им административные решения или оплачивая невмешательство чиновников в их повседневную хозяйственную жизнь. Кроме того, экономическая деятельность за пределами правового поля неизбежно обора­чивается зависимостью от правоохранительных органов, извле­кающих из этого факта определенную теневую ренту и даже более того, нередко действующих в тесном взаимовыгодном контакте с откровенным криминалом.

1. При всем том, что частный капитал проникает на сельские теневые рынки (субсидирование закупок неучтенной продукции, частное кредитование и т. п.), приток этого капитала остается относительно незначительным. При сохраняющейся в деревне практике административного управления хозяйственными процессами и отсутствии надежно гарантированных прав собственности (прежде всего на землю) крупный капитал, без которого деревне, видимо, не встать прочно на ноги, сюда не идет и не пойдет. Косвенно об этом свидетельствует практика
   государственных кредитных капиталовложений, которые по каналам бюрократических рынков нередко направляются в заведомо неперспективные хозяйства, чтобы затем быть списанными. Картина прогрессирующего развала таких хозяйств, процветающее в них воровство, о чем поведали наши собеседники, -
   это едва ли не самые красноречивые свидетельства как заинтересованности чиновничества в сохранении административного управления сельской экономикой и сопутствующих ему теневых рынков административных решений, так и крайней расточительности и бесперспективности такого способа управления.
2. Возникновение в российской деревне параллельно с бюрократическим рынком теневых рынков различных факторов производства (капитала, труда и др.) можно рассматривать как существенные шаги в сторону свободной экономики. И все-таки их значение не следует переоценивать. Во-первых, как показывают свидетельства наших респондентов, этот рыночно-теневой сектор, будучи мелкотоварным, находится на периферии сельской экономики; возможности приложения капитала (а значит, и перспективы его роста) здесь ограничены

[84]Во-вторых, многие индивидуальные сельские производители зависят от ресурсов коллективных хозяйств; самостоятельно выжить им было бы непросто. В-третьих (и это, быть может, самое главное), среди сельских предпринимателей и в кресть­янских хозяйствах, не испытывающих давления налогового пресса, не обнаруживается каких-либо явных симптомов, свидетель­ствующих о потребности в переходе от нынешних теневых по­рядков к порядку правовому, без которого становление разви­той рыночной экономики попросту немыслимо. В совокупности же все это означает, что без преобразования нынешних - чрез­вычайно неопределенных и запутанных - отношений собствен­ности российское сельское хозяйство имеет очень немного шансов выбраться из того промежуточного состояния между колхоз­ной и рыночной системами, в котором оно сегодня находится. Что касается теневых отношений, то они при таком состоянии скорее органичны, чем противоестественны.

КОРРУПЦИЯ И ТЕНЕВАЯ ЭКОНОМИКА В ПОВСЕДНЕВНОЙ ЖИЗНИ РОССИЙСКОГО ГОРОЖАНИНА

[86-88]

Сделки с чиновником

Теневые экономические отношения в деревне и в крупном городе проявляются по-разному и потому требуют от исследо­вателя разных подходов. Главным героем нашего повествова­ния о современной русской деревне был сельский производи­тель, и это естественно, поскольку каждый из сельских респондентов сам в той или иной мере занят теневым произ­водством и сбытом сельскохозяйственной продукции, а значит, и хозяйственный опыт, и знания, отразившиеся в интервью, у большинства из них вполне совпадают, создавая широкий массив интегрированной информации, причем именно о производствен­ной сфере. Что же касается тех сторон повседневной жизни, которые относятся к сфере непроизводственных отношений, -таких, как административное управление, образование, меди­цинское обслуживание и т. п., - то в сознании сельского жи­теля они слабо связываются с проблемами теневой экономики и, соответственно, суждения о них не дают исследователю Достаточного материала для обобщений¹ . Исключение состав-

¹ Последнее обстоятельство, быть может, объясняется тем, что в деревне Процесс теневой либерализации и коммерциализации в непроизводственной сфере идет значительно медленнее, чем в производственной, что, в свою очередь, связано, видимо, с весьма низким жизненным уровнем большинства сельс­кого населения. На теневые платежи здесь просто не хватает денег, а пото­му и вопроса - платить или не платить - чаще всего не возникает.

При постановке соответствующей задачи и применении соответствую­щего инструментария участие в теневой экономике городских предприятий промышленности и торговли может, конечно, стать объектом специального изучения, о чем свидетельствует ряд весьма успешно проведенных исследо­ваний. См.: Долгопятова Т. Г. и др. Указ. соч.; Косалс Л., Рывкина Р. Указ. соч.; Радаев В. Указ. соч. Однако мы перед собой такую задачу не ставили, в том числе и потому, что используемый нами социологический инструмен­тарий не позволяет подступиться к ней сколько-нибудь основательно.

[89]

ляют взаимоотношения с органами милиции, и потому об этой стороне сельской жизни мы смогли подробно рассказать в пре­дыдущей главе.

В городе - иначе. Совокупный производственный опыт го­родских жителей несравненно шире по содержанию, а потому неизбежно оказывается и неоднородным, и разрозненным, и как раз о нем-то в связи с теневыми экономическими отноше­ниями респонденты говорят относительно редко и мало (что, возможно, определяется также значительно большей, чем в деревне, вероятностью санкций за незаконную деятельность) . Напротив, нелегальная экономическая практика в непроизвод­ственной сфере (и прежде всего - коррупция, взяточничество) занимает значительное место в повседневной жизни российс­кого горожанина. И тут совершенно естественным образом в общей картине теневых экономических отношений на первый план выходит фигура государственного (или муниципального) служащего. Этот герой может занимать различные кресла и кабинеты, носить цивильное платье, белый халат врача или милицейский (а хоть и военный) мундир, но во всех случаях он выступает именно в роли коррумпированного государственного

[90]

чиновника, с которым многим российским горожанам понево­ле приходится иметь дело.

По свидетельствам наших собеседников, наиболее часто с яиновниками-взяточниками приходится сталкиваться предста­вителям бизнеса. Поэтому, приступая к рассмотрению повсед-невной теневой экономической практики российского горожа­нина, мы и начинаем с того явления, о котором наши респонденты упоминают чаще всего и о котором склонны рассуждать наи­более подробно, - с теневых сделок между чиновниками и предпринимателями. Это кажется тем более целесообразным, что полученные конкретные свидетельства позволяют поста­вить ряд принципиальных вопросов - в частности, вопрос о рациональной экономической природе коррупционных сделок и об их институциональной самоорганизации.

Чиновник и бизнес. Практика мздоимства

Так сложилось исторически, что административный бюро­кратический аппарат с коммунистических времен сохранил в российском государстве свои распорядительные функции. До сих пор, исполняя законы, он стремится предельно зарегули­ровать права собственности, искусственно создать дефицит прав, четко соблюдая при этом собственные корпоративные интере­сы, то есть приторговывая различными лицензиями и други­ми решениями и получая при этом своеобразную ренту¹ . И все же, хотя явление это само по себе не ново, современные эко­номико-правовые функции бюрократии по сравнению с ком­мунистическими временами значительно изменились.

¹ В научной литературе подобные явления иногда рассматриваются как бюрократическая рента, присущая любым административным системам, См., например: Buchanan J.M. Rent Seeking and Profit Seeking // Toward a Theory of the Rent-Seeking Society / Ed. J.M. Buchanan, R.D. Tollison, G. Tullock. ^Texas: A&M University Press, 1980. P. 3.

[91]

В советскую эпоху все без исключения агенты администра­тивных торгов, на которых продавались и покупались хозяй­ственные решения, выступали от имени того или иного субъекта государственной плановой экономической системы. Частные интересы проявляли себя лишь как параллельный, теневой мотив сделки. Теперь же непосредственным потребителем результа­тов административного решения сплошь и рядом оказывается частное лицо, юридический собственник, предприниматель. Частная выгода становится единственным мотивом его обра­щения к властям. И во взаимоотношениях с ним представи­тель власти, распоряжающийся неким капиталом администра­тивных решений, имеет возможность инвестировать этот капитал в частный бизнес и получать собственную частную выгоду. "Чиновник в наше время - лучший эксперт по бизнесу, - го­ворит москвич О.В., имеющий небольшое торгово-производ­ственное предприятие. - Он лучше меня знает, сколько я зара­ботаю, и когда я прихожу за разрешением на торговлю, вменяет мне такую взятку, которая (по обстоятельствам) точно соот­ветствует десяти, пятнадцати или двадцати процентам буду­щей прибыли. Я открыл точку - и он в деле".

Юридическое, конституционное право - по сути дела, един­ственный товар, которым чиновники всех уровней и админис­тративный аппарат в целом распоряжаются монопольно. Ни­чего другого, никакой другой собственности у них сегодня нет, но чтобы жестко контролировать любые легальные рынки, ничего другого и не требуется: искусственно созданный дефицит ле­гальных возможностей - самый доходный способ бюрократи­чески-теневого управления.

Эта общая экономико-правовая ситуация предопределяет сегодня отношение не только чиновника к бизнесмену, но и бизнесмена к чиновнику. "Чиновник тоже хочет есть, и с этим надо считаться, - говорит московский экономист Л.И., участву­ющий в небольшом коммерческом предприятии. - Если адми­нистрация контролирует рынок, то договариваться с ними вы­годнее, чем конфликтовать. Даже если я прав, - никогда не спорь.

[92]

Начнешь спорить, все завалишь. Прав или не прав, чиновник все равно поступит по-своему. Он хочет иметь свою долю, и это святое! А потому проще всего достать бумажник и запла­тить. Или оформить его племянницу к себе на фирму". По­ставленные в условия жесткой зависимости от административных решений, предприниматели во многих случаях ищут и нахо­дят пути для развития своего дела не в оптимальной органи­зации законных рыночных операций и открытой конкуренции, но в теневых сделках с чиновниками, способными освободить их от ответственности, когда нарушается закон, предоставить льготные возможности и - в то же время - создать непреодо­лимые препятствия на пути конкурентов. Таким образом, те­невой бизнес и коррумпированная бюрократия оказываются кровно заинтересованными друг в друге, сделки между ними приобретают характер постоянного экономического сотрудни­чества, которое требует соответствующей рациональной орга­низации и институционального оформления.

Посмотрим теперь, как складываются взаимоотношения между чиновником и предпринимателем на разных стадиях ведения бизнеса и каковы конкретные механизмы этих взаимоотноше­ний.

Огромным спросом в условиях рыночной экономики пользуется само право на предпринимательскую деятельность. И право это в России можно получить только из рук чиновника. То есть предприниматель встречается с ним еще до того, как сделаны первые шаги в бизнесе, причем встреча, как свидетельствуют наши собеседники, происходит не на легальном поле, но в те­невой сфере, где законные права покупаются или, вернее, вы­купаются за взятку. "Если необходимо решить какой-то воп­рос в администрации по поводу выдачи разрешения на какой-либо ^вид деятельности, на торговлю и прочее, то у административ­ных работников найдется масса «объективных» причин для того, чтобы притормозить это дело, затянуть. Но все это сводится только к одному - вымогательству", - считает, например, Ю.Н, Менеджер коммерческой фирмы из Ростова-на-Дону.

[93]

Таких свидетельств в нашем распоряжении немало: даже люди, далекие от бизнеса, порой прекрасно осведомлены о том, что открытие магазина или, скажем, бензоколонки без взятки чи­новнику попросту немыслимо. Но что такое взятка в экономи­ческом смысле? Ведь если речь идет о вымогательстве, как считает Ю.Н., то такую сделку никак нельзя считать добро­вольным и равноправным экономическим обменом; тут, вроде бы, более правомерно говорить об одностороннем криминаль­ном акте, шантаже или даже прямом грабеже, то есть анали­зировать ситуацию не в экономической, а в юридической плоско­сти. Однако в реальной жизни ни один из опрошенных нами предпринимателей формально-юридической логикой не руко­водствуется. Никто из них и словом не обмолвился даже о ги­потетической перспективе судебной тяжбы с чиновником, ущем­ляющим их законные права. Они не протестуют против сложившейся практики, понимая свое бессилие, а приспосаб­ливаются к ней и, подобно уже знакомому нам москвичу Л.И., ищут и находят в ней свою выгоду. И именно такое поведение предпринимателей оставляет нас в границах экономических отношений и, соответственно, чисто экономического анализа явления.

Соглашаясь платить чиновнику уже на стадии открытия своего дела, предприниматель руководствуется не формальным юри­дическим правом, которое в сфере теневых отношений не мо­жет найти никакого применения, но нормами права обычного, согласно которым решение чиновника воспринимается как особый товар, имеющий свою цену. Интерес же предпринимателя за­ключается в том, чтобы купить этот товар и подешевле, и с наименьшими трансакционными издержками¹ .

¹ Теоретический вопрос, который здесь возникает, чрезвычайно важен для правильного понимания эмпирического материала, содержащегося в расска­зах наших собеседников. Если бы мы оценивали ситуацию с точки зрения формального права, то должны были бы признать, что де-юре разрешение на открытие бизнеса, которое чиновник продает за взятку, не является товаром, но относится к категории "общественных благ", равный доступ к кото­рым имеют все без исключения граждане (в том числе и любой предприни­матель). Но при рассмотрении реальной экономической практики разговор о том, кому права принадлежат де-юре, имеет абстрактно-академический характер, тогда как де-факто правами распоряжается тот, кто имеет возмож­ность вынести их на рынок в качестве товара. И потребитель, соглашаясь купить этот товар, на деле подтверждает факт его принадлежности чинов­нику. В конце концов, рыночная сделка в том и заключается, что продавец и Покупатель к взаимной выгоде договариваются о том, кого они считают на­стоящим владельцем товара и кого будут считать владельцем в будущем.

[94]

Вместе с тем вопрос об издержках, которые несут или которые могут понести операторы теневого рынка в процессе купли-продажи административных решений, касается не только по­купателей этих решений, но и их продавцов.

По-видимому, первой и главной заботой при оформлении теневых сделок является их безопасность. Не в последнюю очередь именно с этим связано, наверное, широкое распрост­ранение памятного нам по советским временам своеобразного бартерного обмена между предпринимателем и чиновником, когда платеж принимает форму взаимной услуги или подарка. "Мне, например, пришлось в свое время дарить администрации го­рода автомобильные колеса, чтобы мне дали разрешение на торговлю, - рассказывает ростовчанин Е.М. - Мало того, они еще и выбирают, что им лучше взять в качестве подарка. Так получается, что работники администрации с каждого тянут то, что им необходимо: у одного парня на рынке «попросили» ко­леса для ВАЗ 21099, у другого коробку передач, у третьего автомагнитолу". И это свидетельство, как ниже увидим, отнюдь не единственное.

Большинство наших собеседников-предпринимателей пока­зывают, что прекрасно ориентируются в переплетении взаим­ных интересов и противоречий бизнеса и властной админист­рации. И это несмотря на то, что из соображений безопасности сведения о ценах и форме расчетов, принятых при теневых сделках

[95]

с чиновниками, не обнародуются открыто, но распространя­ются "из уст в уста" в процессе неформального общения. Эф­фективность теневой сделки зависит от наличия или отсутствия такого рода знаний: "свой человек", осведомленный, "где, что и почем", усвоивший язык корпоративного общения, принятый в среде чиновников, может в большей степени рассчитывать на успех, чем "чужой". От "человека с улицы" взятку могут и не принять, более того, сама попытка дать ее может оказаться серьезной тактической ошибкой, способной насторожить чи­новника и существенно затруднить получение нужного реше­ния. Понимая эти особенности теневого рынка, потенциаль­ный предприниматель, не имеющий необходимого "капитала неформальных связей", бывает даже вынужден совсем отка­заться от намерения открыть свой бизнес, как это произошло, например, с уже знакомым нам Ю.Н., который на вопрос, хо­тел бы он открыть собственное дело и что ему мешает, отве­тил: "Для этого мне нужны связи среди чиновников и капи­тал, чтобы их кормить".

Будучи менеджером коммерческой фирмы, Ю.Н. понимает, что вступление в бизнес не есть одноразовая сделка предпри­нимателя с государственным или муниципальным служащим. "Кормить" чиновника приходится и во все последующее вре­мя. Даже уплатив соответствующую взятку и открыв свое дело, бизнесмен не покидает (и не может покинуть) рынок админи­стративных решений; он получает не полную свободу эконо­мического маневра, но лишь некоторый ограниченный "раци­он прав", границы которого всегда упираются в интересы государственной или местной администрации. Бюрократия никогда не оставляет бизнес своим корыстным вниманием, она постоянно присутствует во всех коммерческих начинаниях -явно или незримо. Можно без особой натяжки сказать, что любая российская фирма всегда есть вынужденное "совместное пред­приятие" с чиновником, который смотрит на коммерсанта как на вечно обязанного ему партнера. "Ресторан наш - лакомый кусок для всевозможных чиновников, - рассказывает Т.Е., хо-

[96]

зяйка уфимского ресторана. - Сами понимаете, какой здесь простор для вымогательств... В последнее время тетки из тор­гового отдела администрации повадились к нам ходить со своими гостями. Вот и сидишь с ними, водку жрешь, хоть и не хочет­ся. Пришли, поели, один богатый мужик, который с ними был, достает кошелек, а эта баба ему: «Нет-нет, уберите, это же я вас пригласила». Я думаю: ну, раз ты пригласила, то ты и пла­ти, а я здесь при чем? И не скажешь ничего. Как-то раз меня не было, а моя сотрудница психанула и потребовала с них деньги. Потом столько на нас неприятностей свалилось! Долго не могли оправиться".

Подобный взгляд на фирму как на дочернее предприятие администрации, обязанное ей самим фактом своего существо­вания, равно как и возможностью настоящего и будущего бла­гополучия, судя по свидетельствам наших собеседников, ши­роко распространен среди чиновников. Разумеется, формы и способы подобного "партнерства" могут быть при этом самы­ми разными. "Когда префектура собирается на какие-нибудь конференции, нас включают в состав организаторов, - расска­зывает, например, москвич М.Ю., владелец не крупного, но успешного (двухмиллионный долларовый оборот) производствен­ного предприятия. - Мы берем на себя львиную долю расхо­дов по проведению этого мероприятия, включая банкет для всей команды". Заметим, что расходы такого рода не являются пря­мым платежом чиновнику за какую-то его конкретную услугу, как это бывает, скажем, при регистрации фирмы. В этом слу­чае административный аппарат стремится сделать взятку пер­манентным явлением, некоторым образом формализовать и даже легализовать ее, "встроить" в общую структуру своей деятель­ности, превратить фирму в постоянного донора, обеспечиваю­щего в одном случае проведение банкета, в другом - ремонт служебного автомобиля, в третьем - ремонт конторских поме­щений. И предприниматели вынуждены идти на такое "сотруд­ничество".

[97]

Однако говорить здесь об односторонней выгоде чиновни­ка у нас еще меньше оснований, чем в случае регистрации. Слово "вымогательство", оброненное хозяйкой ресторана из Уфы, опять-таки не должно нас вводить в заблуждение. И для нее, и для ее коллег по бизнесу услуги чиновникам, а точнее - свя­занные с ними расходы, вовсе не являются чистыми убытка­ми. В существующей экономико-правовой ситуации, когда права предпринимателя очерчены весьма неопределенно и нет усло­вий для их защиты в суде¹ , затраты на обеспечение "добрых" отношений с административной властью могут расцениваться как эффективные издержки, дающие важную гарантию разви­тия и безопасности бизнеса. "Если очень захотеть, меня все­гда можно прижать к ногтю, - признается экономист Л.И. -Нельзя успешно вести дело и соблюдать существующие зако­ны. Да их никто и не соблюдает". И именно поэтому, резюми­рует он, "каждый стремится договариваться с чиновниками".

Чиновник же, со своей стороны, должен быть заинтересо­ван в стабильности и безопасности фирмы, которую он может постоянно "доить". Здесь его отношения с предпринимателем опять принимают вид взаимовыгодной сделки, а в качестве товара теперь фигурируют гарантии стабильного бизнеса. "От пре­фектуры за определенную мзду мы получаем своеобразную «крышу», суть которой заключается в принципе «помочь - значит не навредить», - говорит студент В., работающий заместите­лем директора отдела реализации частного производственно­го предприятия. - Основная поддержка - что они не суют палки в колеса. За это приходится платить, и это уже достаточно крупные

¹ К возможности защиты своих прав в суде предприниматели вообще от­носятся весьма скептически. Вот, например, суждение москвича К.В, работ­ника агентства недвижимости, имевшего в прошлом собственный бизнес: "Открыть уголовное дело даже в очевидных случаях явного мошенничества или, скажем, невозврата долга, подтвержденного расписками, стоит полто­ры-две тысячи долларов. Ты как заявитель можешь еще и пострадать, если не заплатишь".

[98]

вложения, правда, в завуалированной форме. В частности, это участие в мероприятиях, которые не приносят никакого дохо­да фирме, но идут на пользу родной префектуре. Участие только в одном из летних мероприятий обошлось нам в 170 тысяч рублей. Еще одна форма - это устройство банкета в самой префектуре полностью за счет фирмы. Это, конечно, дешевле, но тоже деньги хорошие. Я молчу про коньяк, шампанское и прочие конфеты и цветы".

Тот факт, что все эти платежи являются, по сути дела, взят­кой, но "в завуалированной форме", а опыт различных фирм так похож, еще раз напоминает нам о строгих правилах, обес­печивающих безопасность теневых сделок. Но если безопас­ность - основная забота бюрократии, то главная забота пред­принимателя - минимизация прочих трансакционных издержек, связанных с теневыми операциями. Снизить же эти издержки можно лишь в том случае, если рационально их организовать, ввести в отношения с чиновником элементы контрактного права, превратить непредсказуемый административный произвол в рассчитанную коммерческую операцию, включить в состав своего бизнеса. "Если знаешь заранее, кому, когда и сколько придет­ся дать, то в этом нет ничего страшного, - считает предпри­ниматель О.В. - Такие расходы можно включить в общую каль­куляцию, - и это уже проблемы экономики".

Четкие правила поведения на теневом рынке, своеобразный "теневой порядок" заранее никем не планируется и не програм­мируется, а вырастает из живой экономической практики и закрепляется в обычае. Более того, следуя необходимости под­держивать этот стихийно возникающий порядок, предприятия ^в Дальнейшем бывают вынуждены осуществлять и определен­ные структурные инновации: например, принимать на работу специально обученных профессионалов, которые берут на себя обязанность регулировать (в том числе и посредством взятки) взаимоотношения с любыми государственными органами и службами.

[99]

По этому поводу приведем пространный рассказ уже знако­мой нам Т.Е., хозяйки ресторана из Уфы, - о том, как ей при­ходилось сталкиваться с произволом инспекторов санитарно-эпидемиологической службы и пожарной инспекции, которые, по выражению одного из наших респондентов, являются "наи­более хищным отрядом всей чиновной стаи". Найденный на­шей собеседницей выход из, казалось бы, безысходной ситуа­ции проясняет весьма важные особенности сделки с чиновником.

"СЭС устроила проверку, - рассказывает Т.Е., - причем сами же они признают, что их ГОСТы невозможно выполнить. По­этому все на их усмотрение: хотят - закроют, хотят - нет. Мне очень долго не давали разрешение на открытие кухни. Потом я их уговорила, мне сказали: поставьте тут перегородку, тут... То же самое было с пожарниками... Пришел начальник пожар­ной охраны и заявил, что у нас стены не из того материала. Хотя в этом помещении еще при советской власти было кафе, и кто-то же его принимал, значит, все соответствовало. Я его сразу спросила: «Сколько вы хотите?». Он стал уходить от от­вета. Потом ему не понравились плафоны у нас в подсобке. И сразу - закрывать. В результате получается так: мы его кор­мим, вместе выпиваем, - и он уходит. Выясняется, что закры­вать не обязательно. Но тут надо быть психологом, потому что перед кем-то нужно поплакать, на кого-то - наехать. С этими инстанциями не хватает никаких нервов сражаться. Пришлось мне специально брать такого «психолога», исполнительного директора, чтобы он взял на себя работу посредника, - и только так можно работать более или менее спокойно".

Профессиональный посредник не сражается с представите­лем власти, но берет на себя организацию сделки с ним. Сви­детельство Т.Е. показывает, в чем такая сделка заключается: если существуют обязательные правила (упомянутые ГОСТы), следовать которым в принципе невозможно, чиновник может оградить фирму от их действия (в рассказе нашей собеседни­цы именно это и делают работники пожарного и санитарно-эпидемиологического надзора). Иными словами, чиновник со

[100]

своей стороны тоже принимает на себя роль посредника - только _в данном случае между законом и бизнесом - и в конце кон­цов решает дело в пользу бизнеса. Понятно, что услуга такого рода имеет рыночную цену, о которой эти два посредника -представитель фирмы и представитель власти - и договарива­ются между собой.

Необходимость структурных инноваций, которые могли бы обеспечить оптимальную организацию взаимоотношений с го­сударственными и муниципальными администрациями, признается многими нашими собеседниками. Интересен в этом смысле опыт уже знакомого нам М.Ю. Тот уровень, на котором он ведет дело (двухмиллионный годовой оборот в долларах), и те методы, которые он использует, позволяют ему сделать весьма харак­терное заявление:

"Сегодня меня лично коррупция не достает, хотя я не могу отрицать ее масштабов. Может, просто потому, что за время работы я изучил ее досконально и просто знаю, как надо по­ступать в тех или иных случаях... Чтобы различные подразде­ления администрации округа нам не мешали, на нашем пред­приятии введена специальная штатная единица «специалиста по работе с государственными органами». Это человек, кото­рый может подружиться с любым сотрудником этих учрежде­ний. У нас на этой должности женщина. Она регулярно посе­щает эти структуры, приносит что-нибудь к чаю и «советуется», разговаривает с ними по душам. Поэтому, когда, допустим, к нам предъявляются какие-то претензии, наш сотрудник офор­мляет необходимый пакет документов... и предоставляет по назначению. И этого достаточно, никаких взяток не надо. В такой форме мы имеем дело не со взяточниками, которые бе-РУт у нас деньги и боятся и нас, и собственной тени, а с дру­зьями, с которыми приятно пообщаться за чашечкой чая".

Никто из других наших респондентов, занимающихся пред­принимательской деятельностью, не подтвердил, что можно Улаживать дела с бюрократией без взятки, ограничившись "чашечкой чая". Более того, приведенный рассказ М.Ю. в этом

[101]

смысле явно противоречит, на первый взгляд, некоторым дру­гим его свидетельствам. Но, если вдуматься, никакого проти­воречия тут нет. Просто посредник стал сегодня фигурой, обес­печивающей не только выгоды бизнеса, но и безопасность чиновника. Последний заинтересован в том, чтобы предельно сузить круг лиц, вовлеченных в теневые контакты, перевести официально-безличные отношения в лично-доверительные. Ведь в противном случае, как хорошо объяснил нам М.Ю., чинов­ники "боятся и нас, и собственной тени". Не удивительно по­этому, что институт профессионального посредничества полу­чил столь широкое распространение: даже в нашей не очень обширной выборке оказался человек, который сам является таким посредником. Правда, стиль его деятельности несколько иной и более привычный по сравнению с тем, который мы только что наблюдали. "Сейчас в мои функции входят отношения с Центробанком, - рассказывает М.Л., работник одного из мос­ковских частных банков. - Я не могу сказать, что ЦБ берет взятки, но дорогие подарки при каждом посещении ЦБ, тем более по праздникам, - это обязательно. Например, новогод­няя корзина с шампанским, кофе, конфетами - 4000 рублей"¹ . Однако масштабы теневых рынков в современной России таковы, что усилий подобных посредников для согласования интересов бизнеса и чиновничества уже недостаточно. Поэто­му наряду с персональным посредничеством возникают целые посреднические фирмы, имеющие вполне легальный статус, но по сути предназначенные для повышения эффективности и

¹ Гастрономические поборы приобретают иногда и вовсе абсурдную форму Например, один из наших респондентов таким образом вынужден выкупать.-собственную зарплату! "Работаю я в пароходстве, - рассказывает Р.И., судо­водитель-механик из Уфы. - Это не работа, а песня. Как мы зарплату полу­чаем? Звонишь в выплатной пункт: «Есть деньги?». Говорят: «Заезжай, мо­жет, будут». Идешь покупаешь гостинец: духи, водку, рыбу, колбасу - тогда дадут деньги; если нет, то получишь после всех, через месяц. Все уже при­выкли к этому, почти и не замечаем".

[102]

безопасности теневых сделок. Наши собеседники довольно часто упоминают о деятельности таких "буферных" фирм, пристра­ивающихся к самым разным государственным структурам. Но все же наиболее охотно и подробно они рассказывают о них в связи с таможней, которую считают одной из самых коррум­пированных государственных служб.

Сошлемся еще раз на свидетельство уже хорошо знакомого нам М.Ю., имеющего в данном отношении богатый собствен­ный опыт. "Российская таможня, - утверждает он, - без взя­ток жить просто не может. Если в Германии общение с тамож­ней занимает несколько минут, то в России - минимум несколько дней, при этом приходится заплатить дополнительные деньги. Раньше было примитивно: перед каждым кабинетом всегда стояла очередь, в которой «первыми» всегда были одни и те же люди, с которыми можно было за деньги договориться. А без такой договоренности пришлось бы бог знает сколько там терять время". Однако со временем ситуация изменилась. "Постепенно, - про­должает наш собеседник, - сформировалась сеть услуг: дан­ная фирма организует вам растаможку, за вознаграждение, ес­тественно. Эти посреднические структуры постепенно взяли под себя и карго, то есть обеспечивают сразу и таможенные, и транспортные услуги. Теперь это уже приняло вполне циви­лизованные формы, и за это не жалко платить. Причем суще­ствует конкуренция таких компаний. Практически без их по­мощи оформить документы невозможно, или, по крайней мере, очень трудно. Из-за этого я вынужден содержать в отделе экс­педирования человека, который занимается только таможней. Этот человек прошел специальное обучение, и только благо­даря этому нам удается противостоять незаконным поборам со стороны таможенников".

Этот рассказ интересен не только тем, что знакомит нас с Новым персонажем, - посредником, связанным не с чиновни­ком непосредственно, а с фирмой (или фирмами), которая сама является посредником. Происшедшие на таможне институциональные перемены вполне устраивают нашего респондента:

[103]

"цивилизованные формы" позволяют "противостоять незакон­ным поборам". Но при этом в его сознании само представле­ние о законном и незаконном соответствует уже не столько букве юридического кодекса, остающегося недостижимым идеалом (причем идеал находится в далекой Германии, где "общение с таможней занимает несколько минут"), но практическим нор­мам обычного права. Законными для нашего собеседника ока­зываются те коррупционные издержки, которые предсказуемы, поскольку связаны с деятельностью рационально организованных посреднических фирм, а незаконными - любые непредсказуе­мые, неупорядоченные, "дикие" поборы.

Таковы некоторые особенности взаимоотношений между чиновником и предпринимателем в современной России. Под­черкиваем - лишь некоторые. Потому что пока мы говорили, в основном, лишь о том, как государственный аппарат использует свое положение и свои возможности для того, чтобы прода­вать предпринимателям их собственные законные права, неле­гально торговать разрешениями на легальную деятельность. Речь шла о явлении, которое в старые времена обозначалось сло­вом "мздоимство". Сюда же - с определенными оговорками -можно отнести и широко представленную в рассказах наших собеседников практику оплаты услуг бюрократии, позволяю­щую бизнесу освобождаться от необходимости следовать мно­гочисленным неудобным, а порой и просто невыполнимым, нормам и правилам, нарушение которых юридически не нака­зуемо, но по своим последствиям может оказаться разруши­тельным для бизнеса. Однако мздоимством чиновника его те­невые отношения с предпринимателем отнюдь не исчерпываются.

Чиновник и бизнес. Практика лихоимства

До сих пор мы знакомились лишь с тем минимальным ры­ночным пространством, где происходят сделки, инициирован­ные самими чиновниками: предприниматель здесь выступает в скромной роли покупателя товаров (прав) первой необходи-

[104]

мости, без которых невозможно начать и вести бизнес. Вместе с тем наши собеседники неоднократно указывают на слу­чаи, когда инициатива исходит от самих бизнесменов, предла­гающих представителям власти взаимовыгодные сделки в обход закона. В подобных случаях, видимо, следует говорить уже не о мздоимстве, но о злонамеренном лихоимстве. Употребляя это слово, мы и будем иметь в виду такую форму коррупции госу­дарственных служащих, при которой они вступают в сговор с заведомыми нарушителями действующих юридических норм и помогают им совершить правонарушение или уйти от ответ­ственности за уже совершенные деяния, получая при этом оп­ределенное вознаграждение.

На первый взгляд, действия чиновника, который соучаству­ет в преступлении или покрывает преступника, по своей эко­номико-правовой сути мало чем отличаются от практики "ко­пеечной" торговли разрешениями и лицензиями - за пару автомобильных колес или за автомагнитолу. Действительно, в обоих случаях мы имеем дело с теневой "приватизацией" и пос­ледующей продажей прав, которые чиновнику не принадлежат. Однако есть и существенная разница. Если в первом случае речь идет просто о коррупции, то во втором - о коррупции, сочетающейся с теневым бизнесом, в котором коррупционер выступает партнером предпринимателя на правах владельца и инвестора административного капитала.

И все же мздоимство и лихоимство - не разнородные явле­ния, но лишь разные сегменты одного теневого рынка, четкую границу между которыми провести чрезвычайно трудно. Их органическая близость и существенные различия хорошо про­являются в некоторых переходных, промежуточных вариантах, ^с которыми знакомят нас наши собеседники. Об одном из них повествует ростовчанин В.Ю., заместитель директора частно­го производственного предприятия.

"У нас установилось своеобразное «сотрудничество» со служ­бой занятости, - начинает он свой обстоятельный рассказ. -Некоторые предприятия города и области участвуют ежегодно

[105]

в тендере на трудоустройство новых работников на своем пред­приятии - по сути, речь о создании новых рабочих мест. Для этого нужно заручиться поддержкой высоких чинов городско­го или районного начальства. Этот конкурс - конкурс только на бумаге, а реальный конкурс заключается в том, кто из ру­ководителей предприятий больше даст чиновнику, который распределяет эти средства. Чиновник пишет бумагу о том, что «мы (администрация) не против того, что данному предприя­тию будут перечислены средства на создание рабочих мест». Контроль в данном случае возлагается на органы милиции, которым нам также приходится кое-что «отстегивать», для того чтобы не приезжали с проверками, сколько реально у нас лю­дей работает, и кто они. Мы им платим, например, строймате­риалами.

Подобный тендер, - продолжает наш собеседник, - это льгот­ный, очень льготный кредит, для того чтобы создать новые рабочие места. Он, как правило, дается на год, и наш руководитель должен отчитываться за использованные средства. Для нас этот кре­дит - от пятисот тысяч до миллиона рублей на год. Его дают по частям. Казалось бы, обернуть этот кредит в свою личную пользу сложно - отчетность серьезная. Поэтому мы, например, укрепляем «периметр» предприятия - или попросту забор, улуч­шаем подъездные пути... (респондент имеет в виду, что создается видимость работы, для чего избираются такие виды деятель­ности, результаты которых с трудом поддаются объективной оценке. - Авт.). Мы отчитываемся за средства, а потом нам могут передать деньги на увеличение мощностей, на средние и капитальные ремонты. Естественно, есть каналы для обна­личивания денег в свой карман. Например, можно покупать официально новый двигатель, а можно отремонтировать ста­рый, а разницу положить себе в карман. Можно покупать какие-то материалы, необходимые для обустройства завода (железо, шифер и пр.), а можно использовать те же матери­алы, которые мы получаем по бартеру за кирпич. Способов много".

[106]

На этом примере отчетливо видно, как элементарное, "про­стодушное" мздоимство бюрократии сочетается уже с теневы­ми манипуляциями значительными общественными ресурсами. На первый взгляд, предприниматель за взятку выкупает у пред­ставителей власти лишь свое законное право на кредит (как ранее, возможно, выкупил законное право на регистрацию фирмы). Но в рассматриваемой ситуации право это данному предприя­тию изначально не принадлежит - его надо выиграть в борьбе с конкурентами. И в результате сделки с чиновником предпри­ниматель покупает уже не только и не столько законное пра­во, но некую привилегию, возможность отстранить конкурен­тов, получить монополию на кредит. Чиновник же, решая, куда направить общественные ресурсы, руководствуется не интересами общества, но лишь собственной частной выгодой и принима­ет решение в пользу того, кто готов заплатить за него дороже и во всех отношениях является наиболее надежным партне­ром. Понятно, что при этом бизнес, который не вовлечен в операции на теневом рынке кредитов, оказывается в проигры­ше.

На представленную нашим респондентом теневую практи­ку интересно посмотреть и в ракурсе контрактного права. Не­сомненно, что акт получения взятки объединяет коррупционе­ра и взяткодателя определенными взаимными обязательствами, которые далеко не исчерпываются в момент подписания доку­ментов о предоставлении кредита. Раз ступив за рамки зако­на, участники сделки уже не могут (да и не стремятся, навер­ное) быстро вернуться в границы правового поля. Замечание респондента о строгой отчетности явно противоречит им же предъявленным фактам вольного обращения с кредитными суммами. Между тем эти факты кажутся вполне закономерны­ми при толерантном отношении контролирующих чиновников: по-видимому, взятка обязывает их быть терпимыми и по отно­шению к последующему разворовыванию кредита. Указание же на то, что в эту систему теневого контрактного права могут быть вовлечены и правоохранительные органы (что, как

[107]

увидим в дальнейшем, подтверждается и другими многочис­ленными свидетельствами), лишь укрепляет нас в мнении о прочности и долговременности этого криминального союза.

Нетрудно понять, почему наши собеседники-предпринима­тели к фактам лихоимства относятся даже более благосклон­но, чем к практике мздоимства: ведь они в данном случае вы­купают не собственные законные права, которыми еще только предстоит выгодно воспользоваться, а право на теневую дея­тельность, выгода от которой очевидна и осязаема. Причем это терпимое отношение к лихоимству должностных лиц прояв­ляется и тогда, когда последние навязывают свои услуги, по­нуждая предпринимателя проявлять активность в поиске не­легальных контактов с представителями государственных органов. "Чуть что, все ищут знакомых, - рассказывает о своем опыте москвичка Ж.В., ведущая розничную торговлю. - Если тебя взяли за жопу – ОБЭП¹ , налоговая, участковый, - надо искать какие-то подходы, иначе оберут, как липку. Если же насчет тебя уже есть договоренность, то ты пишешь объяснительную: чек не пробит, потому что кассовый аппарат был неисправен - не было электричества. Накладных не было, потому что они были у директора и т. п. И получается, что тебя просто можно по­ругать и предупредить, ну, для острастки оштрафовать (по документам - на две тысячи, а реально - на пять, но ты все равно рад, потому что иначе надо было бы заплатить десять). В общем, это соотношение соблюдается: через посредников платишь половину суммы. Везде люди работают, они предпо­читают получить «на лапу», а не перечислять на какой-то рас­четный счет".

Первое, что привлекает наше внимание в этом рассказе, -ситуативность теневых сделок, отсутствие устоявшихся инсти­туциональных рамок. Возможно, это связано с незначитель­ностью масштабов бизнеса - речь идет об индивидуальном

¹ Отдел по борьбе с экономическими преступлениями. - Прим. ред.

[108]

частном предприятии. Не исключено, однако, что в случаях ли­хоимства институционализация развита не столь широко, как при мздоимстве. Да, здесь мы тоже обнаруживаем знакомую фигуру посредника. Но в рассказе Ж.В. он выглядит не столько организатором порядка, сколько агентом безопасности, причем обоюдной - предприниматель в данном случае заинтересован в ней ничуть не меньше, чем чиновник. При столь очевидном двустороннем нарушении закона перевод функционально-без­личных отношений в лично-доверительные особенно важен. Поэтому, может быть, и посредники, берущие на себя эту миссию, здесь не постоянные, а разовые.

Однако при всей ситуативности реакций и процедур в дей­ствиях персонажей просматривается вполне определенная си­стемная логика: все игроки готовы придерживаться заранее известных им единых правил, и ход событий для каждого из них легко предсказуем. Хотя, на первый взгляд, непосредственным инициатором сделки здесь выступает наша собеседница, заметим все же, что за помощью она обратилась лишь после того, как была поймана на правонарушении, - именно этот момент и следует считать началом данной теневой операции. Зафиксировав на­рушение закона, чиновники оставляют предпринимателю вы­бор: или официальные штрафные санкции, или неофициаль­ный, теневой платеж. Причем очевидная готовность, с какой они (впрочем, действуя через посредника) вступают в сделку, дает некоторые основания полагать, что само их служебное рвение, приведшее к раскрытию правонарушения, как раз и было продиктовано надеждой, что "взятый за ж..." предприниматель не будет платить по официальным каналам, но придет к ним и расплатится наличными по теневым налоговым ставкам. Про­сто потому, что ему это выгоднее: по собственным подсчетам нашей собеседницы, ставка платежа снижается при этом вдвое. Таким образом, мы видим, как параллельно официальной на­логовой системе возникает и действует система теневого фискала, одинаково выгодная как предпринимателю, так и конкрет­ному представителю власти. И можем лучше понять, почему,

[109]

по словам уже упоминавшегося в начале этой главы О.В., за­интересованный чиновник всегда знает состояние фирмы луч­ше любого аудитора.

Есть в рассказе Ж.В. и еще одна деталь, наталкивающая на размышления. Эта наша собеседница - едва ли ни единствен­ная среди предпринимателей, которая вскользь проговорилась о неуплате налогов. И это понятно: бизнесмену признаваться в собственных финансовых правонарушениях - все равно, что чиновнику объявлять о том, что он берет взятки. Но если так, то тогда, быть может, слабая институционализация теневых сделок у нашей собеседницы определяется все же не особенностями лихоимства и сопутствующими ему рисками, а микроскопическим масштабом ее бизнеса, в котором штатного посредника и со­держать накладно, да и делать ему особенно нечего? Быть может, и институционализация мздоимства, о которой так охотно и подробно рассказывали наши респонденты, - это одновремен­но и институционализация лихоимства, о чем они, не желая рисковать, почли за лучшее умолчать? Во всяком случае, у нас нет оснований для полной уверенности в том, что персональ­ные посредники и посреднические фирмы не обслуживают одновременно и теневые операции самих бизнесменов, действу­ющих в союзе с чиновником-лихоимцем.

Для этого нет оснований, потому что наряду с рассказом о "цивилизованных" и "законных" отношениях с теми же тамо­женниками у нас есть и свидетельства совсем иного рода. "Бумаги на ввоз товаров в Россию можно оформить и пошлины взи­мать по-разному, - рассказывает уже знакомый нам менеджер коммерческой фирмы Ю.Н. - Дорогие грузы (лекарства, сига­реты, компьютеры, видеотехника и пр.) оформляются под ви­дом продуктов питания, какой-нибудь ваты или барахла. Та­моженникам выплачиваются значительные суммы за то, что они не будут досматривать груз по всем правилам, а пропустят его по поддельным документам. Таким образом, пошлина с барахла в десять раз меньше, чем с партии лекарств. Так же дело об­стоит и с автомобилями, которые перегоняются из-за рубежа.

[110]

Существует гигантское количество «липовых» справок, по ко­торым беспошлинно ввозятся дорогие иномарки... Таможен­ники закрывают глаза на «нарисованные» документы и за мзду пропускают машины и в дальнейшем пошлину с машин взи­мают копеечную".

Однако и эта картина, при всей ее выразительности, нис­колько не расширила наши представления о степени и спосо­бах институционализации чиновничьего лихоимства. Мы ви­дим, что не все на таможне обустроено так "цивилизованно", как нам рассказывали, но нам ведь и не говорили о ввозе в страну контрабандных товаров. Так что высказанное выше предположение о том, что практика лихоимства может обслу­живаться теми же структурами, что и практика мздоимства, остается всего лишь предположением. Тут у нас по-прежнему больше вопросов, чем ответов. А вот что касается экономи­ческой природы описываемого явления, то полученные от рес­пондентов свидетельства дают основания для вполне опреде­ленных выводов.

Принимая решение, противоречащее закону (например, ре­шение пропустить за определенную плату контрабандный груз, выдать кредит или освободить правонарушителя от санкций), чиновник рассчитывает свою собственную выгоду и поступа­ет рационально. Он принимает во внимание вероятную при­быль, которую получит потребитель его решения, и соответ­ственно определяет свою долю. В том, что дело обстоит именно так, можно удостовериться, познакомившись с рассуждения­ми М.И., занимающего высокий пост в кабинете министров Республики Башкортостан. Он поведал нам об одной несосто­явшейся сделке (надо полагать, именно потому и поведал, что она не состоялась). "Сегодня пришел ко мне человек, предло­жил 30 тысяч рублей за определенные услуги, - рассказывает М.И. - Я его отправил обратно, потому что то, о чем он просил, я сделать не могу, - это невозможно на сегодняшний день, никто этого не сделает. И деньги его, естественно, не взял. А если бы от меня что-то зависело, тут мог бы быть другой раз-

[111]

говор. Это нормальная практика. Потому что, предлагая мне 30 тысяч, он сам при этом рассчитывает заработать 300 ты­сяч". Такой видится "нормальная практика" из кресла высоко­поставленного должностного лица, и он не опасается сказать об этом совершенно незнакомому ему интервьюеру.

Размах теневых операций, на который указывают многие респонденты, свидетельствует о том, что во всех предъявлен­ных случаях вероятность применения юридических санкций к участникам теневых сделок весьма невелика. И это является одной из важных причин того, что духом лихоимства оказыва­ется проникнута вся повседневная практика субъектов хозяй­ственной деятельности в России. Причем возможности для коррупции открываются тем большие, чем теснее увязывают­ся рыночные интересы чиновника и предпринимателя. Схемы подобных теневых сделок могут быть приняты самые разно­образные, но суть их всегда одна: чиновник, который по дол­гу службы распоряжается неким общественным благом - зако­ном, государственными материальными ресурсами, кредитами, -по своему произволу наделяет этим благом частное лицо, из­влекая при этом и собственную частную выгоду.

Смычка административного аппарата с бизнесом в деле не­легального распределения общественных ресурсов становит­ся еще более тесной в тех случаях, когда чиновники сами вы­ступают в качестве фактических (хотя формально, может быть, лишь косвенных) учредителей коммерческих предприятий. Анализируя теневую экономику деревни, мы уже сталкивались с фактом организации крупной агропромышленной фирмы "с подачи" и под патронажем районной администрации, работ­ники которой, по мнению наших собеседников, имеют от ее деятельности свою частную выгоду. Такого рода предприятия возникают и в городах. "В Ростове в последнее время взялись за укладку плитки-брусчатки, - повествует многократно упо­минавшийся нами менеджер Ю.Н. - Дело хорошее, и теперь можно спокойно ходить по тротуарам. Но подряд в городе отхвати-

[112]

ла фирма «Тандем», которую никто из строителей и не знал раньше, потому что ее создали и сейчас контролируют город­ские чиновники. Эта фирма не только укладывает плитку, но и производит ее, причем производят ее в ростовских тюрьмах, естественно, нелегально. Чиновники имеют суперприбыль, потому что ни один налоговый инспектор не сунется с проверкой в эту фирму. Хотели некоторые строители ранее получить зака­зы на укладку такой плитки, но им сказали в районных адми­нистрациях о том, что вначале нужно поработать, как говорится, в аванс. Но люди-то знают, что поработав какое-то время бес­платно на администрацию, можно в итоге вообще денег не получить за такую работу. Просто чиновники «кинут» тебя веж­ливо, и попробуй потом в суде объясни свои права".

Это, конечно, взгляд не изнутри, а со стороны, и насколько он объективен и точен, мы судить не можем. Но мы вправе утверждать, что в представлениях некоторых наших респон­дентов, основанных на жизненных наблюдениях, рыночные интересы бюрократии смыкаются с интересами криминально­го бизнеса. Говоря иначе, практика лихоимства закономерно и неизбежно тяготеет к созданию криминальных корпораций, которые, опираясь на административную власть, осуществля­ют контроль над рынками, становятся, по сути дела, их моно­польными распорядителями. Теоретически этот контроль ад­министративного аппарата над рыночными отношениями можно рассматривать как внешнюю, неэкономическую (политическую или юридическую) помеху нормальному функционированию экономики. Но рынок помех не терпит. Любые политические или юридические препятствия, мешающие рациональному эко­номическому поведению человека, рано или поздно коммер-Циализуются, становятся товаром и с наклеенным на них цен­ником вовлекаются в рыночный оборот. Именно этот процесс и интересовал нас в первую очередь при рассмотрении нынешних ^взаимоотношений бизнеса и чиновничества, и он же будет в Центре нашего внимания в дальнейшем.

[113]

Чиновник и рядовой гражданин: "проблема безбилетника'" (рынок освобождений от воинской обязанности)

Мы не располагаем достаточно обширным материалом, ко­торый позволил бы провести детальный анализ теневых взаи­моотношений между чиновником и рядовым гражданином или, как иногда принято говорить, "физическим лицом". Наемные работники предприятий и фирм, служащие бюджетной сферы, пенсионеры, составляющие большинство наших респондентов, в своей повседневной жизни, судя по их интервью, редко стал­киваются с какой бы то ни было необходимостью обращаться к чиновнику. Социальная позиция этих граждан, как правило, прочно фиксирована, доля каждого из них при распределении прав и прочих общественных благ остается неизменной в дол­госрочном периоде, что сводит взаимный интерес этих групп населения и чиновничества к минимуму. Понятно, что респон­денты, относящиеся к данным социальным группам, весьма редко говорят о личном участии в коррупционных сделках с госу­дарственными служащими. Более того, некоторые наши собе­седники упоминают о таких сделках как раз в связи с неучас­тием в них и, соответственно, в связи с упущенными возможностями, как это делает, например, жительница Уфы В.Д., работающая программистом. "Мы с мужем, честно говоря, люди непрактичные, - сетует она. - Нам иногда просто невдомек, что надо сделать подарок, сунуть что-то. И из-за того, что мы такие «несообразительные» в вопросе о подарках, мы стоим на очереди на квартиру уже много лет, все вокруг уже давно получили. А у меня муж такой, он, знаешь, не пробивной. Он просто этого не умеет. Мне потом сказали, что все что-то кому нужно давали. А мы - нет... И до сих пор живем в общежи­тии. То же с получением путевки в санаторий для ребенка: пока не заинтересуешь кого следует, ничего тебе не дадут".

Впрочем, и представители более активных социальных слоев (легальные или теневые предприниматели и др.) в личном пла­не - как "физические лица" - видимо, обращаются к чиновни-

[114]

кам достаточно редко и лишь тогда, когда обстоятельства жизни требуют позаботиться об изменении доли общественных благ, которую человек имел прежде (например, бесплатно получить муниципальную квартиру или добиться каких-то иных льгот). Если такое перераспределение происходит вне закона (а именно это нас и интересует), то мы сталкиваемся с "проблемой без­билетника", к которой современная экономическая теория от­носит случаи, когда человек стремится незаконным путем уве­личить свою долю потребления общественных благ или уменьшить свой вклад в их формирование.

В полученных нами материалах "проблема безбилетника" представлена, как уже отмечалось, незначительным количеством разрозненных упоминаний о сделках с чиновниками в различ­ных сферах распределения общественных благ (квартиры, пу­тевки, выдача заграничных паспортов и т. п.). Исключение со­ставляет, быть может, и не слишком обширная, но все-таки дающая основание для некоторых умозаключений информация, отно­сящаяся к распространенной практике уклонения от воинской обязанности. Ее мы и рассмотрим несколько подробнее - тем более, что проявляющаяся в ней схема теневых взаимоотно­шений позволяет составить определенное представление об общем характере нелегальных сделок между рядовым гражданином и чиновником.

На существование теневых способов уклонения от военной службы наши собеседники указывают неоднократно - даже и те, кто прямого касательства к воинскому призыву никогда не имел. "С военкоматами я напрямую не сталкивался, - сообща­ет И.П., вузовский преподаватель из г. Иваново, - но слышал о взятках в подобных учреждениях от друзей. Как мне гово­рили, основная проблема в том, чтобы найти подход к военко­му через знакомых или как-то еще, чтобы он поверил, что ты не подставной, и взял у тебя деньги".

Однако при достаточно частом упоминании фактов корруп­ции в государственной системе призыва на воинскую службу технические детали операций на этом теневом рынке никем

[115]

не раскрываются: респонденты указывают лишь, что все сделки тщательно законспирированы. Даже тот, кто дал взятку и го­тов в этом признаться, о подробностях все-таки предпочитает помалкивать. Это, видимо, связано с тем, что при огласке "по­требителю" (взяткодателю) в данном случае грозит не мень­шая, если не большая опасность, чем "продавцу" (взяточни­ку). И дело не только в возможных юридических санкциях. Если сделка расстроится, то молодой человек отправляется служить в армию, что, по общепринятому мнению, даже в мирное время представляет едва ли не большую угрозу его здоровью, а то и самой жизни, чем тюрьма. Вот почему наши собеседни­ки, включая и тех, кто сам становился непосредственным уча­стником подобных сделок, весьма скупо говорят об их дета­лях, а иногда и вообще не осведомлены о них. "Военный билет я покупал, потому что в вузе, где я учился, нет военной ка­федры, - чистосердечно признается К.А., молодой работник частного торгового дома из Ростова-на-Дону. - После школы я учился в техникуме, когда его закончил, мне уже было 19 лет. А нужно было продержаться до поступления в институт. Лег в больницу, отлежался там; потом оформили за деньги отсрочку по медицинским показаниям. В военкомате непосредственно тоже пришлось платить, но подробности, как это все дела­лось, - не знаю, родители занимались этим".

И все-таки, познакомившись с некоторыми свидетельства­ми наших респондентов, мы можем получить хотя бы самое общее представление о характере операций на рынке освобож­дений от воинской обязанности. Прежде всего следует отме­тить, что на этом теневом рынке, видимо, в большей степени, чем на всех прочих, никакая сделка невозможна без услуг про­межуточного теневого оператора, который знает, как, где и когда обеспечить связь между "потребителем" и "поставщиком" ис­комой услуги. Об этом, собственно, и говорит цитированный нами преподаватель И.П. из Иваново. Но если он знает о сделках с работниками военкоматов понаслышке, то москвичка Ж.В. имеет в данном отношении свой собственный опыт: "У нас,

[116]

конечно, нет еще такого, чтобы я пришла в военкомат, а мне там говорят: «Или тысяча баксов - и твой сын служит в Со­кольниках, - или Чечня», - рассказывает она. - Так не делает­ся. Если ты готовишь ребенка в армию, ты уже заранее ко­пишь деньги. Но мало накопить - нужно еще найти, кому их дать. Организуется все через посредника. Лучше всего с по­мощью тех родителей, кто уже прошел через это. Между взят­кодателем и взяткополучателем обязательно должно быть про­межуточное звено. Крупные чиновники сами не берут деньги, чтобы не подставляться. Берет мелкая сошка, и у него в кар­мане что-то оседает, небольшая сумма. Мне лично найти по­средника помогла моя подруга, поэтому я не боялась, что меня кинут. Мы же с пеленок друг друга знаем. Мне это обошлось в тысячу долларов, когда доллар стоил шесть рублей. Мне было все равно, кому эти деньги заплатить: Ивану Ивановичу, Пет­ру Петровичу или в кассу государства. Если бы была офици­альная такса, я бы с удовольствием эти же деньги отдала. Вы поймите - я же плачу за безопасность моего ребенка и за соб­ственное спокойствие".

Из этого рассказа мы практически ничего не узнаем о том, как именно "производится" услуга освобождения от воинской повинности. Упоминание фигуры посредника лишь дает нам основание предположить, что для данного теневого рынка ха­рактерна некая внутрикорпоративная упорядоченность, при которой между чиновниками устанавливаются фиксированные ролевые зависимости. Упорядоченная система конспиративных отношений значительно снижает, наверное, потенциальные издержки, связанные с высокой степенью рисковости опера­ций, хотя вряд ли снимает их вовсе. Но это, пожалуй, и все, что мы можем сказать о характере производства интересую­щей нас услуги. А вот информация о тарифах, действующих ^на данном теневом рынке, заслуживает более внимательного Рассмотрения.

Сумма денег, уплаченная нашей собеседницей за "безопас­ность ребенка", видимо, и показывает примерный уровень цен -

[117]

щих рынках - например, на рынке нелегальных медицинских услуг, где можно купить фиктивный диагноз (и об этом уже упоминалось), или на том рынке, где приобретается возмож­ность поступить в вуз и, соответственно, получить отсрочку или освобождение от службы в армии (более подробное зна­комство с этим рынком нам еще предстоит). Но цены, по ко­торым работники военкоматов продают свои услуги, сравни­тельно низки не только потому, что у военкоматов есть конкуренты, но и потому, что в конкуренции они проигрыва­ют, ибо гарантировать надежность и качество услуг не в со­стоянии. "За деньги работники военкоматов могут «отмазать» от службы, - сообщает двадцадвухлетний ростовский студент А. - До кризиса можно было 1500 долларов дать военкоматовским работникам, чтобы выдали или военный билет, где бы значилось, что ты отслужил, либо «белый» билет. «Белый» билет лучше, потому что тебя на всю жизнь оставляли в по­кое. Но я слышал, были случаи, когда люди жаловались в органы на то, что здоровым парням выдавали такие документы, а потом была повторная медкомиссия и они все-таки «загремели» в армию".

Отсутствие гарантий и заставляет некоторых потенциаль­ных потребителей данного рынка искать альтернативные спо­собы получения искомой услуги. Интересен в этом смысле рассказ уже хорошо знакомого нам московского предпринимателя М.Ю.: "В военкомат пришел, сказал: «Сын перенес менингит». Справки У меня не было. Тетки потребовали историю болезни или справку, что сын состоит на учете. Тогда я пошел к военному комен­данту и спросил: «Надо приносить справку?». Он сказал: «А зачем? Все равно возьмут. Это повлияет только на род войск, например, или место службы». Поэтому пришлось его просто увозить из страны". Не так уж важно, почему наш собеседник избрал именно такой вариант. Важнее другое: на рынок, где продают услуги работники военкоматов, он не пошел, хотя при его доходах и связях выйти на этот рынок для него не соста­вило бы никакого труда. И если он этого не сделал, то, навер-

[119]

ное, отнюдь не из-за моральной или правовой щепетильности, но только с целью избежать излишнего риска. Он выбрал ме­нее рискованный путь, более надежное вложение своих денег.

Свидетельства М.Ю. и других респондентов дают нам не­которые косвенные основания для того, чтобы прочертить при­близительные социальные границы, за которыми, по-видимо­му, сделки по освобождению от воинской обязанности не проводятся. Очевидно, что на этот рынок не выходят люди, не располагающие доходом, который позволил бы им уплатить взятку в тысячу долларов и выше. С другой стороны, на него не выходят и потребители, которые способны уплатить более значительные суммы денег за более надежные способы, по­зволяющие им или их детям избежать военной службы (на­пример, три-четыре тысячи долларов за поступление и, как мы еще увидим, весьма дорогостоящее обучение в течение пяти-шести лет в вузе). Таким образом, можно предположить, что наиболее вероятными потребителями рынка освобождений от воинской обязанности являются люди, принадлежащие к тому слою современного российского общества, который социоло­ги обычно называют низшим средним классом (в отличие от высшего среднего). Видимо, уровень благосостояния этого слоя в конечном счете и определяет тарифы на теневые услуги во-енкоматовских чиновников¹ .

Закачивая обзор тех немногих свидетельств об операциях на рынке освобождений от воинской обязанности, которые

¹ Некоторое подтверждение нашим предположениям находим в интер­вью военного комиссара г. Москвы М. Сорокина, опубликованного под весьма содержательным заголовком "Служить пойдут больные, бедные и негра­мотные". Среди прочего г. Сорокин замечает: "Сейчас даже в Москве при­зываем много полностью безграмотных ребят. В основном из неблагопо­лучных семей, до 30% - сыновья матерей-одиночек" (Коммерсантъ. 2000. X» 173. 16 сентября.) Очевидно, что речь идет о семьях, никак не способ­ных купить своим детям освобождение от воинской обязанности на тене­вом рынке.

[120]

оказались в нашем распоряжении, мы не можем не процити­ровать еще одного нашего собеседника, который указывает на то, что нелегальные возможности освободиться от военной службы вовсе не исчерпываются теневыми взаимоотношения­ми с военкоматами или медицинскими комиссиями при них. Оказывается, что определенный сегмент этого рынка действу­ет и непосредственно в армии. "Чтобы комиссоваться, челове­ку необходимо дать взятку в несколько сот долларов за нуж­ный диагноз, - считает уже хорошо знакомый нам двадцатисемилетний ростовчанин Ю.Н., менеджер коммерческой фирмы. - Врачи делят между собой деньги, кто-то готовит нужные анализы, кто-то готовит медкомиссию и пр. Поэтому человек порой со 100% здоровьем может уволиться из армии по бо­лезни. За деньги можно также и пристроиться при штабе или служить в гарнизоне хорошего города, а не на далекой «точ­ке». И все это происходит в действующей армии. Один мой товарищ, который собирался в отпуск, не заплатил командиру за него и был по надуманной причине посажен на гауптвахту суток на двенадцать. Там у него забрали новую форму, обря­дили в старую и немного искалечили. И все из-за того, что не дал денег. Раньше мой товарищ привозил взятки регулярно, а в последний раз не привез. Вот и получил".

Анализ коррупции в армии изначально не входил в наши задачи: полученный нами материал позволяет затронуть это явление лишь походя. Но важность его изучения очевидна, и, надеемся, оно найдет своих исследователей.

[121]

Сделки с милицией

Милиция и предприниматели

К каждому из наших собеседников мы обращались с воп­росом о том, где бы он стал искать защиту, если бы его иму­ществу или жизни угрожала опасность. Ответы, которые мы получили, указывают на серьезный кризис доверия граждан к государственным структурам и к милиции в частности: явную готовность искать у них защиты выразили немногие. О поло­жительном опыте уже состоявшегося сотрудничества с мили­цией повествует лишь один респондент. Учитывая, что этот наш собеседник является предпринимателем, именно к его свиде­тельству мы и обратимся в первую очередь. "Мне самому при­ходилось иметь дело с МВД. Мы ведь на войне находимся, -повествует москвич М.Ю., как мы помним, наиболее успеш­ный бизнесмен среди наших собеседников. - Со всеми этими бандитскими наездами надо же разбираться. Мне повезло, что один из работников ОБЭП - мой старый товарищ. Мы вместе с этими ребятами спланировали определенную тактику по борьбе с бандитами. Сегодня все сколько-нибудь крупные бизнесме­ны - это выстоявшие в боях полевые командиры. Сегодня Москва здорово взята под контроль РУОПом, а несколько лет назад было просто страшно за себя, за семью. И у меня нет данных, под­тверждающих их собственную криминализированность. Я лично ничего и никогда им не платил. Правда, я пришел туда «от Ивана Ивановича», поэтому моя безопасность была взята под особый контроль".

Случай М.Ю. позволяет взглянуть на проблему как с фор­мально-юридической точки зрения, так и со стороны реаль­ной практики. Услуги по обеспечению безопасности населе­ния формально относятся к категории "общественных благ", распоряжаться которыми избирательно - по своему личному произволу и к своей частной выгоде - никто не должен; рав­ным правом на безопасность обладают все граждане без ис-

[122]

ключения. Но такова лишь формальная сторона дела. Реально же все выглядит совершенно иначе. Это очень хорошо видно на примере М.Ю., который хоть и утверждает, что "никогда не платил", однако тут же ссылается на протекцию "Ивана Ива­новича". В милицейских кабинетах, где распределяются услу­ги по обеспечению безопасности, такая протекция, по-види­мому, давала нашему респонденту существенное преимущество перед другими потребителями, и если даже он действительно не платил денег непосредственным исполнителям, это еще не означает, что в данном случае не было никаких теневых рас­четов.

Вступая в отношения с милицией, М.Ю. располагал капи­талом неформальных связей, а этому капиталу всегда можно дать более или менее определенное денежное выражение в зависимости от того, где и в каких масштабах он находит свое применение. Причем нельзя исключать и вероятность того, что капитал этот был получен в результате непосредственной сделки между потребителем услуги - нашим М.Ю. - и начальством тех милицейских "ребят", которые взяли его дела "под осо­бый контроль". В какой уж там валюте велись расчеты - в дру­жеских взаимных услугах или в наличных деньгах - для нас не имеет особого значения. Важно, что услуги по обеспече­нию безопасности могут иметь свою рыночную цену и предо­ставляться (либо не предоставляться) в зависимости от плате­жеспособности "клиента". Заметим попутно, что для М.Ю. любая форма расчетов вряд ли составит трудность: состояние этого человека позволяет ему иметь собственную виллу в Испании и держать лошадей на даче в Подмосковье.

Как же, однако, складываются взаимоотношения с мили­цией у тех предпринимателей, бизнес которых не защищен ка­питалом неформальных связей? Пользуются ли они правом на безопасность как "общественным благом" или им приходится частным образом расплачиваться с конкретными милицейски-^ми работниками? Представление об этом дает рассказ моск­вича О.В., хозяина небольшой фирмы, торгующей дверями:

[123]

"Через две недели после того, как мы открыли наш мага­зин, - проверка. Человек десять в камуфляже, в масках, с ору­жием. «Всем на пол, руки за голову, ноги в стороны!» Моло­денький продавец уже с пола что-то спросил - ему сапогом в зубы. Лежим так, не знаю сколько, может десять минут, мо­жет полчаса, мордой в пол... Меня кто-то за плечо трогает: «Хозяин? Вставай!». Встаю. Майор милиции. Здесь отделение через дом, и он пришел со мной «дружбу» завести. «По-со­седски». А менты вроде ошиблись, вроде им что-то не то по­казалось, они нас и положили... Цена «дружбы» - поставить у них в отделении три двери... Поставили, куда денешься. Ду­бовые поставили. А то ведь жизни не будет. И теперь так и «дружим» с ними: то помочь их коллективу обмыть новую «звез­дочку» у начальника (на погонах) - триста баксов из кармана; то полы отциклевать и полакировать - еще пятьсот. Не знаю, есть ли большой прок от такой «дружбы», но все-таки банди­ты к нам не приходили пока. Может, менты и бандиты между собой зоны влияния поделили, и мы все-таки под защитой у того майора, который теперь уже стал подполковником".

Эта история возвращает нас к знакомой схеме взяточниче­ства, в соответствии с которой строятся взаимоотношения между чиновником и предпринимателем и которую ранее мы опреде­лили как мздоимство. Само представление об "общественном благе" исчезает, и перед нами открывается мрачная картина теневого рынка, где безопасность продается частным потре­бителям за деньги.

Нам, впрочем, могут сразу же возразить, что в случае нале­та на торговую фирму говорить о рынке по меньшей мере странно. Поэтому попробуем разобраться. Безопасность есть один из факторов экономической деятельности, которая дает фирме прибыль. Фактор этот можно приобрести различными конку­рирующими способами (защита со стороны милиции, собственная охрана, криминальная "крыша" и т. д.), и цена его может быть выше или ниже. Выбор, который в нашем случае навязывает-

[124]

ся предпринимателю, говорит как о его собственных ограни­ченных возможностях (у М.Ю., например, возможности иные), так и о состоянии того сегмента рынка, на котором он работа­ет и который монопольно контролируется данным поставщи­ком безопасности (отделением милиции). Брутальный метод ведения переговоров ("мордой в пол") следует отнести на счет общей культуры данного рыночного оператора и наличия у него соответствующих "переговорных аргументов". Однако, в кон­це концов, все издержки переговорного процесса включаются в цену фактора безопасности, цена оказывается приемлемой, и безопасность фирмы обеспечивается на уровне, который по­зволяет ей оставаться на рынке и получать прибыль. Именно факт получения конечной выгоды потребителем и отличает наш случай милицейского налета от грабежа на большой дороге, где прохожий может купить ценой кошелька личную безопас­ность, но никакой другой пользы извлечь из этого не в состо­янии.

Другим подтверждением того, что отношения предприни­мателя с милицией являются, по сути, рыночной сделкой, мо­жет служить использование правоохранительными органами такого "переговорного аргумента", как возможный отказ вы­полнять свои функции в случае, если потребитель уклоняется от игры по навязываемым ему правилам теневого рынка. "Я слышал от знакомых, родители которых занимаются торгов­лей или другим бизнесом, - рассказывает ростовский студент А., - что менты практикуют так называемый «товарно-веще­вой кредит». То есть регулярно вымогают у коммерсантов деньги или товар и грозят им, что, если они не сделают это добро­вольно, то будут уже с бандитами разбираться". Если свиде­тельство нашего респондента достоверно, то это значит, что потенциальная угроза со стороны криминального рэкета и есть ^Та социально-психологическая среда, которая обеспечивает милиции устойчивый спрос на ее специфический "товар", среда, в устранении которой милицейские работники меньше всего заинтересованы. Напомним, что и наш предыдущий собесед-

[125]

ник О.В. тоже не исключает, что бандиты к нему "не приходи­ли пока" благодаря его "дружбе" с милицейским майором, став­шим подполковником.

Не надо, думаем, доказывать, что превращение услуг по обеспечению безопасности из "общественного блага" в товар теневого рынка, которым монопольно распоряжаются работ­ники милиции, имеет далеко идущие последствия. В этих ус­ловиях перед лицом милицейского произвола граждане - и физические, и юридические лица - оказываются абсолютно беззащитными. Потому что на интересующем нас рынке та­кие понятия, как обеспечение безопасности и угроза безопас­ности могут быть связаны с деятельностью одних и тех же субъектов, в роли которых могут выступать как создатели бан­дитских "крыш", так и призванные бороться с ними милицей­ские работники. Ведь ничто не может заставить последних ограничивать себя шантажом предпринимателя угрозами, ис­ходящими от криминальных структур, и требованиями опла­ты своих услуг, обеспечивающих защиту от этих угроз. Имея узаконенное право на применение насилия, они могут вообще не утруждать себя какими-либо упоминаниями о своих долж­ностных обязанностях и сами выступать в качестве криминальных рэкетиров - тем более опасных, что от них нет защиты.

О том, как это происходит, детально и эмоционально рас­сказывает Т., механик автосервиса из Москвы:

"РУОП - наехали, искали, к чему придраться, даже сигаре­ты фотографировали, дескать, могут быть наркотики. Придра­лись к документам, опечатали сервис. Пару дней держали, потом пригнали свою машину, сказали, чтобы мы сделали. Ремонт был достаточно сложный, где-то на 1000 рублей. Местный уча­стковый хотел сделать капитальный ремонт своей машины. Он противный такой парень, младший лейтенант. Хам. Мы отка­зались делать. Кто он такой?! Мы же не рабы. Он притащил ОМОН, эти ребята нас пару раз ударили, притащили к себе, там снова били в автобусе. Потом передали в милицию, там проверили документы, ничего не нашли и отпустили. Жало-

[126]

ваться некуда. Все равно мы были бы виноваты... Экологическая милиция часто приезжает. Проверяют регистрацию, отбирают паспорта, заставляют приезжать к себе, заставляют платить штрафы, несмотря на то, что регистрация в порядке (респон­дент, уже 12 лет проживающий в Москве, сохранил граждан­ство Армении. - Авт.). Непонятно только, при чем здесь эко­логическая милиция, какое отношение они к регистрации имеют".

Эта и другие истории, на которые мы уже ссылались, инте­ресны не только тем, что знакомят нас с нравами операторов, действующих на теневых рынках безопасности, и применяе­мыми ими методами. Если государственные служащие, каки­ми, по сути, являются работники милиции, используя свои дол­жностные возможности, оперируют вне сферы легального права, то они неизбежно обрекают на теневые операции и тех, кто становится жертвой их произвола. Разумеется, не только ра­ботники милиции выталкивают предпринимателя в теневую сферу, но их роль, как говорится, трудно переоценить. Очевидно, на­пример, что поборы, о которых поведали наши собеседники, представляют собой некоторый теневой налог на фирмы и их работников. Отказаться от уплаты этого налога - невозможно. Между там платить и этот "налог", и те официальные налоги, которыми (теоретически) оплачивается система общественной безопасности, предпринимателю оказывается не по карману. К тому же он прекрасно понимает, что от "общественного блага", которое оплачивается через систему официального фиска, ему ни кусочка не достанется.

Так что не только чрезмерно высокие узаконенные ставки заставляют предпринимателя уклоняться от уплаты официальных налогов, но и необходимость создавать "черную кассу" для теневых платежей. Конечно, предназначена она не только для Милиционеров. Но - не в последнюю очередь - и для них тоже. "Ведь все те, кто на нас наезжает, все эти менты, они же и будут приезжать и просить, никто нас от них не избавит, им же всем надо платить, - продолжает размышлять Т. - Так как же хозяин может все платить? Ты же сам понимаешь. Как я

[127]

могу относиться к тому, что он налоги не платит, если у него другого выхода нет? Он или налоги будет платить, или мне зарплату".

При такой практике и таких настроениях нет достаточных оснований для уверенности в том, что осуществленное влас­тями снижение государственных налоговых ставок реально скажется на поведении бизнеса. Ведь теневые налоги ему по-прежнему придется платить, потому что никаких дополнительных гарантий правовой защищенности у него не появится.

Все, о чем пока говорилось, характеризует специфические особенности практики мздоимства в милицейской среде. Во всех рассмотренных нами случаях речь так или иначе шла о прода­же предпринимателям их законного права на безопасность, включая защиту от угрозы, исходящей от самих милиционе­ров. Однако теневой рынок безопасности легального бизнеса, по мнению некоторых наших собеседников, - не единствен­ный источник криминального дохода милицейских работников. Они могут "зарабатывать" и тем, что в полном противоречии со своими должностными обязанностями берутся обеспечивать безопасность преступников. В этом случае они, по сути дела, "входят в долю" с криминальными структурами и оставляют им простор для безнаказанной деятельности вне закона (в на­ших терминах - практика лихоимства).

Понятно, что достоверных сведений о милицейском лихо­имстве наши собеседники сообщить не могут - для одних до­ступ к информации о такого рода сделках закрыт в силу их глубокой законспирированности, а те, кто сам в них вовлечен, говорить о них не станет. Мы располагаем лишь некоторыми наблюдениями наших респондентов, интересных прежде все­го тем образом милиции, который сложился в сознании лю­дей. "Посмотрите на работников милиции: они связаны с кри­минальными структурами и подчас непонятно, где заканчивается милиция и начинается криминал, - утверждает, например, А.А. – сорокалетний ростовский учитель. - «Наперсточники» на ав-

[128]

ховокзале находятся под прямым контролем сотрудников ми­лиции. Как уж они там взаимодействуют и рассчитываются, -не знаю, но часто приходилось наблюдать, как «наперсточни­ки» подбегают к автобусу и начинают заводить свою «игру», а милицейский патруль благополучно заворачивает за угол вок­зала и уходит в другую сторону".

Другие наши собеседники подозревают милицию в прямом покровительстве подпольным цехам, производящим незакон­ную продукцию. Вот как об этом говорит в своем интервью Э.Б., руководитель одного из подразделений "Ростсельмаша": "Мой начальник получил квартиру, и из его окна видно, что во дворе большого частного дома расположен мини-завод по производству фальшивой водки. К этому дому подъезжают гру­зовики, отгружают тару, забирают готовую продукцию - и все это под контролем милиции"¹ . А землячка Э.Б., пятидесяти­четырехлетняя работающая пенсионерка З.И., основываясь на информации, полученной от знакомых, склоняется к еще бо­лее категоричным утверждениям. "Знаю, - заявляет она, - что есть такие подпольные цеха, на которых люди, как рабы, за копейки работают. У моей знакомой дочь работала в таком под­польном цехе, они шили одежду и всякий ширпотреб. Все это делалось на дому у самого работника, либо ходили к хозяину и в каком-то ангаре работали. По пять-семь человек. Условия каторжные. Конечно, у таких цехов есть, как сейчас называет­ся, «крыша» - либо криминальная, либо милицейская. Неле­гальным это производство можно назвать лишь потому, что они не оформляют работников и не платят никаких налогов. Но чтобы не знала милиция о таком производстве - невозможно. Просто

¹ О том, что подозрения респондента по меньшей мере не безосновательны, косвенно свидетельствуют появляющиеся в печати материалы о прямом участии Работников милиции в торговле нелегально произведенной водкой и коньяком. См.: Шишкин А. Майор Пронин стал полковником и теперь дружит с Моней // Российская газета. 1999. 7 августа.

[129]

руководители таких подпольных фирм делятся прибылью с милицией, которая их покрывает"¹ Как бы ни оценивали мы достоверность таких свидетельств, одно не вызывает сомнений: не только предприниматели, но и рядовые граждане проявляют сегодня к деятельности милиции самое пристальное внимание. Их настороженность и подозри­тельность могут объясняться или конкретным опытом столк­новения с данной государственной службой, или сложивши­мися представлениями о том, каких результатов следует ожидать, если придется с ней столкнуться.

Милиция и рядовые граждане. Рынок разрешений на правонарушения

Операции на теневом рынке безопасности несколько меня­ют свое содержание, когда в роли покупателей выступают не предприниматели, а люди, к бизнесу никакого отношения не имеющие. Судя по собранной нами информации, в этом слу­чае речь уже, как правило, идет не о защите граждан от пре­ступников, но только о защите самих правонарушителей от закона. Иными словами, взятки даются не за исполнение милицией ее должностных обязанностей, а за бездействие в тех случаях, когда правонарушителя ждут законные санкции.

Впрочем, соблюдая принятую нами последовательность изло­жения материала, начнем мы все-таки с единственного имею-

¹ Свидетельства о покровительстве такого рода также время от времени появляются в печати. Вот, например, характерный случай: "...При получе­нии взятки в $500 был задержан начальник ОБЭП УВД Новомосковского района майор милиции Валентин Нестеров... Майору стало известно, что в Новомосковске работает подпольный цех по производству фальсифициро­ванного стирального порошка под торговой маркой «Проктер энд Гэмбл». Для изготовления продукции использовался дешевый сорт отечественного порошка, куда добавлялись ароматизаторы и красители. Нестеров за взятки покровительствовал мошенникам..." (Парамонова И. Начальник ОБЭПа по­крывал подделку стиральных порошков // Коммерсантъ. 1999. 25 мая).

[130]

щегося у нас рассказа, в котором действия милиции хоть как-то связаны с исполнением возложенных на нее функций. "У моего приятеля украли машину, - рассказывает ростовчанин д.А. - Он написал заявление, отдал его в милицию, но дело не двигалось. Позднее ему дали понять, что найти машину можно, но это будет стоить денег. Когда он дал деньги милиции, то машину сразу нашли и вернули моему знакомому". Эта триви­альная история свидетельствует вроде бы о том, что за взятку милиционеры готовы и способны выполнять свою работу доб­ротно. Но мы бы, тем не менее, не рискнули подводить такого рода случаи под понятие простого мздоимства. Можно, конеч­но, простодушно полагать, что милиция не искала автомобиль, пока потерпевший не заплатил. Но указание на то, что маши­на была найдена сразу, дает основание предполагать, что ми­лицейские работники знали о ее местонахождении до того, как получили деньги. Возможно, они заранее нашли машину и придерживали ее до "выкупа". Но не исключено и то, что сам угон был организован с их ведома и что милиция была в сго­воре с похитителями, выступая посредником между преступ­никами и потерпевшим. Понятно, что при подобных допуще­ниях (хоть и вольных, но не совсем безосновательных) речь надо вести уже не о мздоимстве, но о крутом лихоимстве, об участии стражей правопорядка в специфическом нелегальном бизнесе.

И все же большинство наших собеседников склоняется к тому, что милиция "кормится" не столько совершая преступ­ления сама и даже не столько поддерживая откровенный кри­миналитет, сколько вступая в сделки с теми, кто преступника­ми не являются, но в силу некоторых специфических особенностей современного российского законодательства вынуждены совер­шать мелкие правонарушения (прежде всего - административные). Именно такого рода повседневные теневые операции и фор­мируют широкий рынок "разрешений на правонарушения", на котором милиция выступает в роли монопольного поставщика Данной услуги.

[131]

Спрос на этот товар особенно возрастает в тех случаях, когда права граждан оказываются объективно ограничены. Характерная в этом смысле ситуация - введение обязательной прописки или регистрации временно проживающих гостей. "В нашем при­городном поселке менты по несколько раз в день выезжают на охоту: ловят иногородних работяг, которые не зарегистриро­вались как приезжие, - рассказывает москвич Л.И. - Менты берут с них дань - по сотне с носа - и отпускают, чтобы завт­ра или послезавтра снова поймать тех же самых и снова «обо­драть»".

В приведенном случае милиция выступает не исполнителем законных правил, но в уже хорошо знакомой нам по опыту чиновников роли своеобразного коммерческого посредника между правилами и их нарушителями. Понятно, что это оказывается выгодно не только милицейским работникам, но иногда и са­мим приезжим, поскольку официальная процедура требует затраты значительных усилий, времени и, что вполне вероятно, взятки регистрирующим органам. Понятно также, что чем строже вве­денные правила и чем труднее простому гражданину их со­блюдать, тем более активизируется теневая торговля, в результате которой "разрешающий документ" принимает в конце концов вид обычной денежной купюры.

Исключительно благоприятные условия для теневых посред­ников из органов милиции созданы и правилами прописки в столице (заметим попутно, что правила эти, введенные мест­ными властями, противоречат российской Конституции). "Са­мое характерное поле для коррупции - прописка, - свидетель­ствует уже знакомый нам москвич К.В., работающий в агентстве недвижимости. - Вообще-то ты можешь пойти официально и пройти все девять кругов ада, но ты просто жить не захочешь после этого. Если платишь - дело идет, если нет - все вязнет. По моим впечатлениям, взятка в Москве чуть ли не узаконена. У нас в агентстве висит даже информация для клиентов: рас­ценки на оформление гражданства, регистрации - в зависимо­сти от срока и характера прописки (временная или постоян-

[132]

ная, Москва или Подмосковье) это стоит от 400 до полутора тысяч долларов". Как видим, и здесь столь очевидная наце­ленность действий милиции на получение частной материаль­ной выгоды не только доставляет неприятности потребителям их услуг, но при выборе из двух зол может выглядеть в их гла­зах как зло меньшее.

Принцип взаимной выгоды связывает милиционера и граж­данина не только тогда, когда они совместно преодолевают различные административные запреты, но и тогда, когда дело касается других правонарушений, в том числе и таких, мера ответственности за которые должна бы определяться судом. "На празднике пива «волков»¹ загребли за драку, - делится, например, своим опытом общения с милицией двадцатитрехлетний П., студент одного из московских экономических вузов. - Ну, чтобы их отмазать, пришлось скидываться, мне лично пришлось рублей 300 дать. Всего набрали тысячи полторы. Мы деньги переда­ли тем троим, кто сидел в ментовке, ну, их выпустили, сами же менты нас отвезли в МДМ² , и мы там остались в бильярд играть".

При всей своей обыденности этот случай дает весьма вы­разительный пример того, как милиция, призванная охранять законный порядок, может выступать коммерческим посредни­ком между этим порядком, соответствующим интересам общества, и его нарушителем, имеющим свои интересы. Можно сказать, что "волки" в данной ситуации купили себе (хоть и post factum) лицензию на драку.

Но едва ли не ярче (и масштабнее) всего коммерциализа­ция посреднических функций между правонарушителем и за­коном проявляется в деятельности государственной инспекции безопасности дорожного движения (ГИБДД), также входящей ^в состав милиции. "На машине недавно без прав задержали, -

¹ "Волки" - друзья респондента, байкеры. - Прим. ред.

² МДМ - Московский дворец молодежи. - Прим. ред.

[133]

вспоминает В., студент одного из московских вузов. - Снача­ла рассказали, как мне теперь «плохо» будет, как много при­дется заплатить, привезли на «штрафстоянку», остановились в пяти метрах от нее и стали откровенно вымогать деньги. Естественно, пришлось отдавать. Хотя лично вот на этих то­варищей я не держу зла, потому что действительно было бы хуже, а они вроде как помогли". Эта история - одна из мно­гих, рассказанных нашими собеседниками, и мы ограничива­емся ею лишь потому, что другие от нее мало чем отличают­ся¹ .

Произвольное отношение к праву позволяет милиции не только отказываться (за деньги) от применения формальных законов и правил, соблюдение которых она должна гарантировать. Бывает и наоборот, когда милицейские работники (опять-таки в соб­ственных корыстных интересах) склонны применять эти зако­ны и правила неоправданно жестко. "Неоднократно с моими товарищами происходили случаи, когда на выходе из кафе их поджидали сотрудники МВД, - свидетельствует менеджер ро­стовской коммерческой фирмы Ю.Н. - Естественно, находясь

¹ Среди наших респондентов не было, правда, людей, достаточно хоро­шо знакомых с практикой милицейских поборов на шоссейных трассах, по которым следуют грузовые автомобили (если не считать ростовчанина Н., сбывающего мелкие партии овощей, у которого гаишники "то в наглую бензинчика попросят отлить, то помидоров отсыпать"). Однако в печати время от времени появляются факты такого рода: известен, например, случай, ког­да хозяин фуры, груженой свежими цветами, отказался платить автоинспек­тору, вымогавшему пять тысяч долларов, и в результате потерял весь груз, стоивший 25 тысяч, - цветы увяли. (Хлыстун В. Жадный мент // Труд. 1999. 6 августа.) Из этой же публикации узнаем, что если в России какой-либо груз перевозится автотранспортом на дальнее расстояние, то перевозчик включает в смету расходов определенную сумму (не менее двухсот долларов на поез­дку) на взятки работникам ГИБДД, - эта практика хорошо знакома не толь­ко российским предпринимателям, но и их западным коллегам, имеющим бизнес у нас в стране.

[134]

в кафе, в котором разливают спиртное, люди его пьют. Потом им нужно идти домой или дойти до остановки транспорта. Вот на этом этапе доблестная милиция и пристает к товарищам. Причем ситуация носит явно провокационный характер. Вна­чале: «Почему выпили?»; потом: «Покажите документы»; по­том: «Полезайте в машину, там мы составим протокол»; по­том: «Ах, так вы сопротивляться будете?!» - и в КПЗ, а на утро административный суд. Конечно, на всех этапах такого разго­вора потерпевшим дается понять, что сто рублей решают все проблемы и человека могут даже довезти поближе к дому".

Заметим, что объектом этого корыстного произвола чаще всего оказываются люди, находящиеся или, по крайней мере, ощу­щающие себя в ситуации некоторой правовой неопределенно­сти, - например, если уж и не пьяные, то, по крайней мере, после употребления алкоголя. При этом действия милицейс­ких работников вроде бы обоснованы формальными правила­ми: появление пьяного человека на улице есть очевидное от­клонение от общественной нормы, а при тяжелом опьянении и агрессивном поведении - и прямое нарушение обществен­ного порядка. И если так, то взяточничество милиции здесь, как и в предыдущих случаях, следует расценивать как прода­жу разрешения на правонарушение. Однако на деле степень опьянения, а значит, и реального отклонения от нормы - и, соответственно, основание для задержания - определяются исключительно по произволу милиционеров и, судя по рассказам наших собеседников, всегда не в пользу того, кто задержан и от кого ждут "выкупа". Иначе говоря, "разрешение" вынужде­ны покупать и те, кто никакого правонарушения не совершал, но кого работники милиции произвольно выбрали в качестве объекта для вымогательства.

Впрочем, как свидетельствуют некоторые респонденты, в иных случаях милиция не ждет ни выгодных для себя правонарушении, ни появления человека в ситуации правовой неопределен­ности. При нынешней бесконтрольности и безнаказанности у ее есть все возможности для того, чтобы предъявлять ничем

[135]

не обоснованные претензии к первому, кто попадется под руку. "Самая страшная организация - ГАИ, - убеждена, например, москвичка Т.М., - Они занимаются поборами каждый день и каждую минуту, причем совершенно безнаказанно. С сыном была история: он ехал по МКАД в три часа ночи. На светофоре остано­вился, только начал набирать скорость, его останавливают и говорят: «Ты превысил скорость». Дали ему под дых. Он дос­тал телефон и хотел позвонить адвокату, они у него вырвали телефон, а самого затолкали в машину и куда-то увезли. Не было его два часа. Все это время с него вымогали деньги... Наглые, продажные все".

Было бы крайним упрощением искать причины таких исто­рий (а в имеющихся у нас материалах о чем-то подобном упо­минается неоднократно) только в тех нравах, которые царят сегодня в милицейской среде. Они свидетельствуют о том, как зыбка и подвижна на интересующем нас теневом рынке грань между продажей услуг и откровенным криминальным рэкетом. Потому что речь идет о рынке, где поставщиками нелегаль­ных услуг выступают люди, обладающие санкционированным государством правом на насилие.

Институционализация милицейской коррупции

Коррупция в органах милиции, с которой ежедневно стал­киваются миллионы российских граждан, в принципе не мо­жет быть штучным явлением. Взяточник-милиционер - не есть одинокий предприниматель, на свой страх и риск продающий некий товар на конкурентном рынке. Широкий размах, систе­матический характер и пестрое многообразие коррупционной деятельности наводит на мысль, что здесь дело поставлено "на поток" и если и не обязательно инициировано "сверху", то, по крайней мере, структурировано вертикально. Вообще-то и сам "товар" - разрешение на правонарушение - принадлежит ми­лиционеру-взяточнику лишь отчасти и лишь постольку, поскольку он имеет определенный статус в должностной иерархии. Сам

[136]

этот статус, способный приносить теневой доход, также явля­ется товаром: за него приходится расплачиваться с тем началь­ником, который назначает на должность. Строгая иерархичес­кая организация милицейской коррупции - факт, не вызывающий сомнений и у наших собеседников. При этом особенно выде­ляют они государственную инспекцию безопасности дорожного движения (ГИБДД), которая является, по мнению многих, од­ной из наиболее коррумпированных служб милиции. "Насколько мне удавалось беседовать и с водителями, и с рядовыми со­трудниками, существует целая система, - рассказывает ростов­чанин Э.Б. - У рядовых сотрудников ГИБДД есть план: какую-то часть денег он должен отдать вышестоящему начальнику, тот тоже делится с вышестоящими, а то, что сверх плана, - то его. Если сотрудник ГИБДД не справляется с таким планом или вообще против таких отношений, то к нему могут приме­няться различные меры дисциплинарного характера. Придраться к человеку можно по любому поводу, особенно в системе та­кой субординации, как МВД".

Мы имеем также весьма определенные указания наших рес­пондентов на то, что начальство заботится о сохранении су­ществующих условий, благоприятных для постоянного воспро­изводства коррупционных отношений. Вот, например, суждение уфимского жителя И.М. - тем более ценное, что оно представляет собой взгляд изнутри (И.М. - работник милиции). "Противо­стоять всему этому (то есть коррупции. - Ред.) нельзя, - убежден он. - Я просто сразу отсюда вылечу. Без пенсии, без льгот... Не я один. Таких ведь много. В милиции есть честные люди, есть. Но сломать это нельзя". Понятно, что решение об уволь­нении без пенсии и льгот принимается начальством достаточ­но высокого уровня и только в том случае, если действия сотрудника серьезно противоречат интересам корпорации. Иными словами, наш собеседник уверен, что его милицейское руководство не заинтересовано в том, чтобы кто-либо в корпора­тивных структурах поднимал голос против сложившихся порядков. В данном случае именно теневые интересы оказываются

[137]

той центростремительной силой, которая обеспечивает струк­турную целостность милиции как профессиональной корпорации¹.

Еще одно косвенное подтверждение того, что коррупционно-теневая деятельность органов охраны правопорядка четко структурирована и спаяна правилами корпоративной солидар­ности, находим у хорошо информированного - ниже мы в этом сможем убедиться - ростовского адвоката И.С. "Правоохрани­тельным органам, - утверждает он, - безусловно свойственны и вымогательства, и взятки, и незаконная предпринимательс­кая деятельность. Или, например, незаконная оперативно-ро-

¹ Показательно, что некоторые респонденты убеждены в коррумпированности не только низших чинов, но и высоких должностных лиц в интересующей нас сфере. "Да вы только посмотрите на дачи бывших генералов МВД и ФСБ, которые расположены в пригородах Ростова, - восклицает Ю.Н, двадцати­семилетний менеджер торговой фирмы из Ростова. - Законно заработать такие хоромы на зарплату в несколько тысяч рублей, включая все льготы, плюс имея на содержании семью, - невозможно. И не сможет на законную зарп­лату тот же высокопоставленный чин ездить на «джипе» и обучать детей за границей или оплатить свою собственную избирательную кампанию. Понятно, что такие люди в погонах, которые идут на выборы, либо связаны с крими­налом, либо являются его организаторами". В данном случае респондент имеет в виду конкретные лица - начальника управления МВД по г. Ростову и быв­шего начальника ГУВД Ростовской области, которые выдвигали себя канди­датами в депутаты Госдумы на прошлых выборах по одномандатным окру­гам. Заметим также, что респондент склонен полагать, что коррупция характерна и для ФСБ, которая многими считается последним неподкупным оплотом закона. Он даже охотно набрасывает схему коррупционных отношений, ха­рактерных для этой спецслужбы: "Это же видно: любой генерал или пол­ковник ФСБ, который выходит на пенсию, устраивается на престижную ра­боту, строит себе особняк и пр. Понятно, что во время службы он является негласным учредителем коммерческих фирм, имеет свою долю, но получает ее после увольнения из спецслужб. На зарплату такие дома не построишь. Да и после выхода на пенсию эти офицеры сохраняют достаточно теплые отношения с банкирами, чиновниками, которые предоставляют фирме, в ко­торой работает отставник, и кредиты, и льготы".

[138]

зыскная деятельность, которая направлена на подавление кон­курентов, - здесь могут возбуждаться так называемые «заказ­ные» уголовные дела... И дело не в том, что в правоохрани­тельных органах собрались самые плохие люди... Я даже не исключаю, что среди работников правоохранительных органов есть более или менее честные люди, но в целом среди них су­ществует «система». То есть их служебные взаимоотношения пронизаны так называемыми «неформальными» отношениями, которые в основном и определяют характер служебных".

Неформальные отношения, о которых говорит наш собе­седник, не только обеспечивают структурную целостность кор­порации, но и помогают организовать внешнюю институцио­нальную среду, удобную для заключения теневых сделок с гражданами. В частности, для этой цели широко использует­ся все тот же институт теневых посредников, одной из важ­нейших задач которых является информационный, а в дальней­шем - и платежный обмен между потребителем и поставщиком услуги. О том, как это происходит, достаточно подробно рас­сказывает все тот же И.С:

"Приходит к нам в адвокатскую коллегию женщина хода­тайствовать за своего сына. Мы заключили с ней договор. У этого парня уже была первая судимость за наркотики, и в тот момент его проверяли и удерживали в отделе по подозрению в краже. В отделе милиции я встретился со следователем, ко­торый отвел меня в сторону от членов семьи этого парня и сказал: «Пусть они думают, что им делать дальше». Я сказал следователю, что родственники готовы предложить 2000 руб­лей и коньяк, конфеты и прочее, что положено. Следователь сказал, что этого «барахла» не нужно и что пусть готовят 3000. Следователь использовал меня, адвоката, чтобы вести перего-воры с семьей задержанного по поводу «выкупа». Эти деньги я от родственников получил и по совету следователя обменял в кассе адвокатской конторы на другие купюры. Потом я передал эти деньги следователю. В итоге: вина парня оказалась не доказана (ее, как мне кажется, трудно было доказать вооб-

[139]

ще, просто следователь хотел «пришить» это дело), деньги переданы, - и я соучастник... Возможно, мне с этим следова­телем еще придется иметь дело. Вообще, нужно сказать, что есть система, когда у следователя есть «свои» адвокаты, и с ними он решает денежные дела. Адвокат - посредник между следователем и подследственным во взятках, а также консуль­тант следователя в каких-то юридических процедурах".

Из этого рассказа о технологии теневой сделки мы почерп­нули интересные детали и подробности, о которых раньше не знали. Наверное, кое-что из изложенного было бы внове и для большинства наших респондентов, которым в последние годы не доводилось иметь дело со следователями и адвокатами. Но у нас нет никаких сомнений в том, что сама эта история их бы не удивила, психологически они к ней вполне готовы. Люди прекрасно понимают, что законы обычая и неформальные свя­зи, на которых основывается механизм любого теневого рын­ка, часто оказываются более действенными, чем законы юри­дические, на которых основана система формального права. И поэтому, размышляя, как им следует поступать в случае, если возникает прямая угроза их имуществу или даже самой жиз­ни, они скорее склонны искать защиту не у формального зако­на, но именно в сфере отношений межличностных, неформальных.

"В случае угрозы жизни однозначно обращусь в официаль­ные органы, но через знакомых, дабы не обратиться случайно к афилиированной структуре¹  ", - откровенно признается двадца­титрехлетний Г., бизнесмен из Москвы. И это - один из самых распространенных ответов на наш вопрос (к данному сюжету мы еще вернемся в следующей главе книги). Но отсю­да как раз и следует, что в глазах многих российских граж­дан закон только тогда приобретает действенную силу, когда

¹ Под "афилиированной структурой" понимается, видимо, некто, выра­жающий частные интересы как раз той силы, которая угрожает респонден­ту. - Прим. ред.

[140]

услуга по его применению становится товаром теневого рын­ка. Понятно, что о безопасности как об "общественном благе" или о равенстве граждан перед законом здесь уже не думают, ибо понимают: выигрывает тот, чья "афилиированная струк­тура" предъявит противоположной стороне более веские аргу­менты отнюдь не правового свойства (более высокое место в служебной иерархии, деньги, оружие и т. п.)¹.

Интересно, что в этих условиях товаром становится даже авторитет федеральной службы безопасности, в чьи официальные прерогативы не входит обеспечение личной безопасности граждан, но которая, по свидетельству некоторых респондентов, все-таки продает услуги такого рода на теневом рынке. Сошлемся еще раз на нашего гида по лабиринтам правоохранительной систе­мы, ростовского адвоката И.С. "В случае угрозы мне или моей семье я предпочел бы обратиться в ФСБ, - говорит он. - Это профессионалы, интеллектуалы и физически подготовленные люди... Конечно, сотрудник ФСБ - это не участковый инспек­тор. К ним сложнее обратиться, они стараются не появляться на публике. Но при желании я могу это сделать опять же че­рез знакомых лиц. Обращение к ФСБ удобнее еще и в том плане, что это не будет судопроизводством. Это будет или соглаше­ние с посягателями, или к посягателям будут применены кон­кретные меры. К «невменяемым» или «неадекватным» будут применены конкретные меры, а со стороны покажется, что это очередная разборка преступных элементов".

Важно отметить, что те наши собеседники, которые, используя личные связи, чувствуют себя готовыми и способными искать

¹ Заметим, что данный тип сознания в принципе мало чем отличается от тех же неправовых представлений о поисках защиты в условиях опасности, ко­торые выразил, например, наш собеседник Д., двадцативосьмилетний врач-анестезиолог из Костромы: "Я думаю, если бы мне или моим близким что-нибудь или кто-нибудь угрожал, то, к сожалению, больше пользы могло бы принести обращение к уголовному миру, чем, скажем, к милиции. Это быстрее, надежнее и справедливее".

[141]

и находить неформальные аргументы в правовых конфликтах, оказываются людьми наиболее адаптированными к условиям рыночной экономики и, соответственно, наиболее состоятель­ными: среди них - предприниматели, менеджеры, юристы. Напротив, те респонденты, которые не вполне представляют себе технологию и правила теневой юстиции или вовсе с ней не знакомы, принадлежат к группам с более низким уровнем материальной обеспеченности (рабочие, учителя, научные ра­ботники и т. д.). Впрочем, и эти люди не очень-то доверяют формальным структурам, предпочитая в случае опасности об­ращаться к друзьям и знакомым (хоть бы даже и не имеющим отношения к правоохранительным органам), понимая вместе с тем, что и их возможности могут оказаться недостаточны­ми. "О физической угрозе мне страшно даже думать, - выра­жает свое отчаяние сорокадвухлетняя В.Д., программист од­ного из частных предприятий Уфы. - Я осознаю, что мне не у кого просить защиты. Я бы привлекла как можно большее ко­личество друзей и знакомых для возможного решения пробле­мы. Но поможет ли это?"

Таким образом, широкий размах коррупции в правоохрани­тельных органах, подрывая доверие населения, формирует в обществе такой тип сознания, при котором люди ориентиру­ются прежде всего на нормы неформального, обычного права. Что же касается формально-правового подхода к обеспечению личной безопасности, то он в их глазах выглядит, как прави­ло, совершенно бесперспективным.

[142]

Коррупция в высшей школе

В самой постановке вопроса о коррупции в системе высше­го образования нет ничего нового. В прессе неоднократно по­являлись материалы о взяточничестве при сдаче вступитель­ных экзаменов, о поборах со студентов при переходе с курса на курс, о черном рынке курсовых работ, дипломов и диссер­таций, о кумовстве и семейственности при назначении на дол­жности. Эти и многие другие обыденные факты вузовской жизни не только находят свое полное подтверждение в рассказах на­ших респондентов, но и, обогащенные неизвестными ранее живописными деталями, складываются в единую картину развито­го и рационально структурированного теневого рынка, пред­ставляющего собой весьма содержательный объект для науч­ного осмысления.

В нашу задачу не входило исследование нравственного вы­бора, перед которым оказывается вузовский преподаватель, чья официальная зарплата не дает возможности не только обеспе­чить сколько-нибудь достойный уровень жизни, но и просто прокормить семью. Однако мы сразу должны отметить, что в рассказах наших собеседников есть достаточно указаний и на то, что далеко не все вузовские работники вовлечены в тене­вые операции. "Есть отделения, где вступительные экзамены проводятся объективно, без взяток, без репетиторства. В об­щем-то, при условии принципиальности декана или завкафед­рой, это можно организовать", - замечает тридцатилетний пре­подаватель И.П. из города Иваново. Даже репетиторство, которое еще с советских времен представляет собой весьма распрост­раненный и прибыльный полулегальный бизнес, привлекает Далеко не всех.

Вместе с тем в общественном мнении прочно утвердился и Другой образ российской высшей школы. "Если говорить о той коррупции, с которой сталкивается каждый и чуть ли не ежеднев­но, то я считаю, что самое безнравственное, что у нас есть, - это система образования, - убежденно говорит москвичка Е.Л.,

[143]

начальник отдела одной из коммерческих структур. - Не слу­чайно все турфирмы говорят: мы живем за счет врачей и пре­подавателей. Куда это годится, когда студент приходит домой и рассказывает, сколько он должен дать преподавателю за за­чет, за экзамен". Ей вторит ростовчанин СМ., свидетельство которого тем более важно, что он сам работает в системе выс­шей школы. "Если преподавателям вузов не платить зарплату, -замечает он, - то они все равно будут ходить на работу, пото­му что источники финансирования посредством вымогательств и взяток неиссякаемые". Этот же респондент считает возмож­ным и еще более резкое суждение: "В вузовской системе я ра­ботаю почти пятнадцать лет и могу сказать, что около вось­мидесяти процентов всех преподавателей так или иначе нарушают существующее законодательство: здесь процветают незаконная предпринимательская деятельность, сокрытие доходов, вымо­гательство, взятки, злоупотребление служебным положением".

Мы располагаем и другими, довольно многочисленными свидетельствами того, что государственная система высшей школы представляет собой грандиозный теневой рынок, в операции которого, возможно, вовлечена весьма значительная часть ву­зовских работников России. Скажем сразу, что именно рынок в целом, а не личность на рынке является предметом нашего внимания. Свою задачу мы видим в том, чтобы выяснить, ка­ким образом этот рынок возникает, как он устроен и по каким общим правилам работает. Впрочем, вполне вероятно, что, от­ветив на эти вопросы, мы сумеем лучше понять и те мотивы, которыми руководствуются его операторы.

Самый первый и в то же время, быть может, самый глав­ный вопрос, который стоит перед нами, - это вопрос о том, рынок какого товара мы исследуем. Казалось бы, наиболее естественно было бы ответить, что система образования - это рынок знаний. Здесь человек за некоторую цену покупает (или получает бесплатно, если покупка оплачена из государствен­ного бюджета) необходимое ему количество знаний определенного

[144]

содержания и качества¹ . Сертификатом, подтверждающим на­личие у человека знаний, полученных в вузе, является диплом. Диплом - документ денежный, своего рода капитал, в даль­нейшем он может стать важным фактором при определении цены данного работника на рынке труда.

Однако этот капитал - диплом государственного вуза - дано обрести не каждому. Ресурсы существующей государственной системы образования ограничены, спрос здесь значительно превышает предложение: налицо дефицит студенческих вакансий, оплаченных из бюджета, поэтому острая конкуренция разво­рачивается уже на первых этапах "гонки за дипломом". Но при конкуренции потребителей здесь, как и на всяком рынке де­фицита, практически отсутствует конкуренция производителей товара. Именно производители - в нашем случае работники вузов - диктуют законы, по которым живет рынок дефицита. Чтобы понять, кто в конце концов имеет наибольшие шансы победить в конкуренции и получить дефицитный диплом о высшем образовании, рассмотрим некоторые сегменты инте­ресующего нас рынка.

Рынок зачислений. Общие принципы

Казалось бы, при приеме в вуз прежде всего должны учи­тываться знания и способности абитуриента. Вполне естественно полагать, что преимущественное право поступления в инсти­тут имеют молодые люди, окончившие школу с медалью. Ат­тестат с медалью как раз и является сертификатом этих зна-

¹ Знания, как и некоторые другие блага, могут быть получены бесплатно в "Домашнем хозяйстве", если, например, они преподаны родителями, или при минимальных затратах, как это бывает при самообразовании или при заочном обучении. Однако эти возможности не меняют самой сущности знаний как рыночного товара. Более подробно о рыночных свойствах знаний см.: Hayek F.A. von. The Use of Knowledge in Society (1945) // The Essence of Hayek / ^Ed- Ch. Nishiyama & K. R. Leubu. Stanford; California, 1984. P. 211-224.

[145]

ний и способностей. Это как бы маленький прообраз будуще­го диплома и в то же время первый шаг к нему. Учитывая это, наиболее дальновидные соискатели дипломов (или, вернее, их родители) выходят на соответствующий рынок задолго до ву­зовских вступительных экзаменов. Технологию возможных способов получения медали подробно раскрывает в своем ин­тервью уже упомянутый нами И.П. из Иванова:

"Начать с того, что «липой» является подавляющее боль­шинство медалистов. В крайних случаях, конечно, медали, как и все остальное, просто покупаются. То есть родители идут к учителю, к директору или даже в гороно и за определенную сумму делают своему чаду медаль. Но это все-таки довольно редкий вариант. Обычно все происходит немного по-другому. Гений в чистом виде, да еще в равной степени успевающий по всем предметам, встречается в природе достаточно нечасто. Обычный материал, из которого делают медалиста, - это спо­собный подросток, имеющий по большинству предметов объек­тивные пятерки, но по некоторым до них не дотягивающий. Недостающие пятерки ему могут натягивать абсолютно бес­корыстно, из симпатии к ученику или ради престижа школы. Но это опять же ситуация относительно редкая. Чаще такой ученик начинает заниматься по тем предметам, в которых он слабее, со своими же школьными учителями дополнительно. Независимо от того, насколько он реально в результате таких занятий прибавляет, меньше пятерки ему уже, естественно, никто в этой ситуации не поставит. Мне как словеснику-русисту все это хорошо известно, потому что сочинение на «пять», если подходить объективно, способны написать очень немногие школьники. Поэтому у меня всегда было очень много допол­нительных занятий. Здесь тоже существуют разные варианты. Я как человек ответственный никогда это дело на самотек не пускал и просто писал за всех своих учеников «медальные» сочинения".

Сочинения, написанные нашим собеседником, конечно же, не прибавляли знаний его ученикам, но зато создавали им пре-

[146]

имущество перед теми одноклассниками, чьи родители не имели возможности оплатить подобную услугу (или по тем или иным соображениям вообще не стремились установить теневые от­ношения со школьным учителем). Заметим, что на этом, пред­варительном этапе способности и знания все еще имеют су­щественное значение: о попытках "сделать" медаль откровенно неуспевающему выпускнику респондент не упоминает.

Однако капитал знаний капитулирует перед денежным ка­питалом сразу же, как только молодой человек приходит сда­вать экзамены для поступления в вуз. Большинство наших со­беседников убеждены, что здесь успех обеспечивается только взяткой. "Я не поверю практически никому из родителей, что его ребенок учится бесплатно в каком-либо престижном вузе города Ростова-на-Дону, даже если он студент коммерческого набора, - заявляет В.Ю., замдиректора одного из ростовских частных предприятий. - Могу назвать эти вузы: это Экономи­ческая академия, юрфак госуниверситета, иняз университета и пединститута, Таможенная академия, Академия госслужбы 1. Я сам платил за поступление своего ребенка в Академию гос­службы 3000 долларов. Причем это была не открытая взятка, а плата за подготовку моего сына в течение года по предме­там вступительных экзаменов. Пришлось продать автомобиль для того, чтобы собрать деньги. Еще раньше платил за поступ­ление дочери, но меньшую сумму - она более сообразитель­ная".

Экономико-правовая природа такой коррупции, кажется, Довольно проста. Дело в том, что бесплатное образование есть общественное благо, распоряжаться которым, как, впрочем, и любым другим общественным благом, призваны чиновники. Как мы уже знаем, некоторой частью своих должностных возмож-

1 Авторы не имеют каких бы то ни было иных данных, подтверждающих факты коррупции в тех или других названных анонимными респондентами конкретных вузах.

[147]

ностей чиновник может распорядиться в своих частных инте­ресах - например, продать их на теневом рынке. Преподава­тель государственного вуза в данном случае как раз и выпол­няет функцию государственного чиновника, которому по статусу положено принимать решение о зачислении студента и кото­рый продает это решение на теневом рынке (назовем его "рынком зачислений"), более или менее замаскировав под репетиторс­кие занятия. "Примерно каждый второй преподаватель имеет ежегодно двух-трех, а некоторые и более десяти абитуриен­тов, с которыми он занимается по предметам вступительных экзаменов... Но сейчас родители абитуриентов готовы платить репетиторам не просто за занятия, а за гарантию поступления в вуз. Именно эта гарантия и стоит денег" (СМ., Ростов-на-Дону).

Впрочем, иногда операторы "рынка зачислений" вовсе не считают нужным маскироваться. В этом случае речь может идти о прямых выплатах членам приемной комиссии. "Вы спраши­ваете о вузах? Там все начинается с приемных экзаменов, -рассказывает Д., врач-анестезиолог из Костромы. - Их можно покупать как по отдельности, так и единым блоком. То есть человек сдает три экзамена. Можно купить один экзамен. До­пустим, за биологию и химию человек не боится, а в физике он не вполне уверен. Он идет и проплачивает физику. Если же он плох во всех областях, которые сдает, то он может купить все вместе. Это, в общем-то проще, чем бегать и искать, кому бы дать три отдельные взятки".

Однако возможности преподавателя, оперирующего на те­невом "рынке зачислений", все же не безграничны. "Прини­мая заказы" (то есть набирая группу для репетиторских заня­тий или попросту принимая плату наличными), он вынужден считаться, во-первых, с количеством мест в вузе и, во-вторых, с аппетитами коллег. Поскольку потребности преподавательс­кого корпуса в теневом заработке могут превышать возможно­сти данного учебного заведения, то иногда оказывается, что объективные характеристики абитуриентов - то есть их зна-

[148]

ния и способности - вообще перестают приниматься в расчет. В этом случае технической задачей экзаменатора становится не только необъективно высокая оценка своему абитуриенту, но и необъективно низкая - любому, кто не внес теневую пла­ту за поступление. Некоторые преподаватели, вовлеченные в этот бизнес, сами говорят о нем достаточно спокойно и от­кровенно, как это, например, делает уже знакомый нам И.П. из города Иваново: "Проблема здесь даже не в самом репети­торстве, это явление, в общем-то, ничего страшного собой не представляет, хотя и хорошего, конечно, тоже мало. Настоя­щая проблема в том, что количество мест на факультете огра­ничено, и для того, чтобы всем репетиторам принять тех, кто с ними занимался, приходится валить абитуриентов, которые не прошли через репетиторов... Завалить любое сочинение можно вполне легально, так сказать... Пару лет назад один парень сочинение написал практически идеальное, но у нас лимит пятерок был исчерпан, и чтобы он не составлял конкуренции тем, с кем мы занимались, его надо было как-то до четверки сбить. Он употребил какой-то оборот вроде «каждый человек знает...» или что-то в этом роде. Я ему пометил этот оборот как недопустимое обобщение: в самом деле, откуда он знает, каждый или не каждый, он же весь мир не опрашивал".

Необходимость "валить абитуриентов, которые не прошли через репетиторов", вполне соответствует логике развития рыночных отношений, и в этом смысле нет ничего странного, что неплатежеспособные потребители покидают рынок. Заме­тим, однако, что стремление полностью исключить фактор знаний из конкурентной борьбы абитуриентов проявилось лишь в са­мые последние годы. Костромич Д., который поведал нам о Покупке вступительных экзаменов оптом и в розницу, добав­ляет: "Впрочем, это было несколько лет назад, когда я учился. Мои друзья, которые после института остались там работать, Рассказывают, что сегодня ситуация изменилась, и как бы ты Предмет ни знал, если ты не заплатил, - тебя завалят". О том,  эта тенденция относительно нова и, в некотором смысле,

[149]

имеет поколенческий характер, свидетельствует и Л.Д., жен­щина-профессор одного из уфимских вузов: "У нас, препода­вателей старой закалки, все же есть такая установка, чтобы тем, кто отвечает хорошо, не ставить плохие отметки. Другое дело, что за плохой ответ можно абитуриенту «из списка» по­ставить более высокий балл. А молодые, тридцатилетние пре­подаватели сейчас уже позволяют се*бе занижать отметки или вообще, не слушая ответ, ставить двойки".

Если эта тенденция по мере естественного омоложения про­фессорско-преподавательского корпуса будет нарастать, то трудно даже представить, какими последствиями это может обернуться и для вузовской системы, и, что еще существеннее, для всего дела подготовки высококвалифицированных специалистов в стране.

Рынок зачислений. Организационные технологии

Ограниченность теневых возможностей отдельного препо­давателя ставит его в положение, когда он вынужден конкури­ровать с коллегами, бороться с ними за "своих" абитуриентов. Однако конкуренция коррупционеров упорядочивается, если они прибегают к своеобразной кооперации. Это, видимо, тоже от­носительно новое явление, свидетельствующее о том, что корруп­ция приобрела настолько широкий размах, что требует опре­деленной институциональной основы.

Кооперирование, по свидетельству уже неоднократно упо­минавшегося нами ростовского преподавателя СМ., происхо­дит следующим образом: "Практически на каждом факультете у «деятельных» преподавателей есть свои «квоты» на количе­ство абитуриентов, которые должны поступить. Например, один преподаватель в текущем году входит в приемную комиссию. Естественно, что он протолкнет своих абитуриентов и абиту­риентов своих близких коллег. Но он обязан протолкнуть и абитуриентов, которых готовили и более «дальние» (по степе­ни отношений) коллеги, потому что в следующем учебном году

[150]

этот преподаватель уже не будет в составе комиссии (проис­ходит ротация кафедр) и не сможет влиять напрямую на за­числение". Вместе с тем в кооперацию могут быть включены не только педагоги, но и те вузовские работники, которые во­обще не имеют никакого отношения к вступительным экзаме­нам и к "рынку зачислений". "Некоторые из деканатских ра­ботников берут деньги с абитуриентов, а потом договариваются с преподавателями в обмен, например, на хорошо составлен­ное личное расписание этого преподавателя. То есть работник деканата может поставить преподавателю занятия на удобные для этого преподавателя дни, и он это делает. А преподава­тель в свою очередь способствует поступлению деканатского протеже. То есть возможность для обмена услугами на одном факультете всегда есть" (И.П., Иваново).

Впрочем, разнообразные формы кооперации лишь смягча­ют и упорядочивают конкуренцию, но не ликвидируют ее. Со­храняется соперничество за ключевые места в приемной ко­миссии и за введение вступительного экзамена по тому или иному предмету. "Борьба, и временами довольно жесткая, идет за то, чтобы твой экзамен включили в число вступительных, -рассказывает все тот же И.П. - Вот, скажем, на юрфак надо сдавать историю и право, ну, сочинение, как обычно. Но ведь можно поставить еще один экзамен. И вот факультет романо-германской филологии начинает лоббировать включение ино­странного в число вступительных. Я знаю, что в течение года в ректорате несколько раз принимали по этому поводу проти­воположные решения. В итоге иняз таки вошел в число всту­пительных. То же самое и на многих других факультетах". Понятно, что после того, как был назначен вступительный эк­замен по иностранному языку, позиции преподавателей соот­ветствующей кафедры на теневом рынке значительно упрочи­лись, а цена их услуг существенно выросла.

И в конкурентной борьбе, и в институциональной органи­зации "рынка зачислений" важная роль принадлежит вузовс­кому ректорату. При номинальной демократизации управления

[151]

высшими учебными заведениями в большинстве вузов России сохраняется довольно строгое единоначалие, и решение рек­тора по тому или иному вопросу, как правило, принимается как окончательное. Понятно, что и операторы "рынка зачисле­ний" обязаны считаться с указаниями начальства, у которого в теневой сфере есть и свои интересы, и свои операциональ­ные приемы. "«Оптовые» взятки, как правило, даются на са­мом верху: ректор, проректор, - продолжает свой рассказ кос­тромич Д. - Но на таком уровне взятки берут не от всех. Попасть к ректору и дать деньги непосредственно ему могут только те люди, которые занимают в городе достаточно высокое поло­жение. Остальным приходится искать того человека, который мог бы взять деньги и поделиться с кем надо наверху. Это, кстати, не очень легко. Ведь ни на одном кабинете не висит табличка «Главный взяточник». Но кому нужно было, те находили".

Это свидетельство, помимо прочего, интересно и тем, что показывает: вузовский теневой рынок не является замкнутым и изолированным, а представляет собой органическую часть широко разветвленной сети других теневых рынков, операто­ры которых связаны между собой взаимным интересом и со­ответствующим спросом и предложением. Д. не говорит, кто эти "люди, которые занимают в городе высокое положение", но мы, опираясь на полученные ранее сведения, вполне мо­жем предположить, что среди них окажется и коррумпирован­ный чиновник администрации (например, ответственный за распределение жилплощади или строительство), и работник военкомата, и крупный милицейский чин. Понятно, что их рас­чет с ректором скорее всего произойдет не в наличных деньгах, но в форме взаимных услуг, а в некоторых случаях и вообще в кредит - в порядке накопления теневого капитала, использовать который представится возможность когда-нибудь в будущем¹ .

¹ Впрочем межрыночный обмен происходит не обязательно на высоком уровне "ректор - городское начальство". В него могут быть вовлечены и рядовые операторы различных теневых рынков. Вот соответствующее свидетельство Е.П., женщины - научного работника из Уфы: "Когда сына в саадик устраивали, тоже долго не могли добиться, чтобы нас приняли, пока не проскочило в случайном разговоре, что у нас папа в университете преподает, а кому-то из детей детсадовского начальства как раз поступать надо было. После этого нам путевку прямо домой принесли. Я не знаю, муж потом, наверное, помог, потому что в садике все было в порядке".

[152]

Так или иначе, но внутривузовская система теневых связей должна гибко реагировать на эту необходимость межрыночных обменов, которые ведутся ректоратом. Воспользуемся еще раз осведомленностью нашего респондента И.П. из Иванова. "Есть так называемый «ректорский список», - рассказывает он, - это такое внутреннее название, в общем-то всем, кто с этим свя­зан, понятно, о чем идет речь. Это те люди, которые поступа­ют непосредственно через ректорат. Это тоже явление доста­точно нормальное, в смысле привычное, к нему все приспособились. Плохо, когда ректор превышает разумные пределы, то есть требует, чтобы приняли больше студентов, чем реально получается, исходя из негласного дележа мест между членами приемной комиссии. Еще хуже, когда ректорат в пос­ледний момент меняет правила. То есть договаривались на восемь человек, расчистили для них площадь, а из ректората прино­сят список, в котором пятнадцать. И крутись, как знаешь. Та­кое «нарушение конвенции», конечно, радости никому особой не доставляет, но приходится как-то выкручиваться. Ссорить­ся с ректоратом нежелательно, из приемной комиссии можно и вылететь".

Сказанное нашим респондентом означает, что в поведении ректора - в силу наличия у него значительного администра­тивного ресурса - в определенных условиях может проявить­ся тенденция к монополизации "рынка зачислений". Впрочем, по нашей информации, пока такая вероятность существует лишь теоретически.

Рассматривая общую структуру и некоторые функциональ­ные особенности вузовского "рынка зачислений", мы несколь-

[153]

ко в стороне оставили разговор о его ценах. Между тем цено­вая дифференциация на этом рынке лучше, чем какое бы то ни было иное свидетельство, может показать нам, что же именно является здесь предметом купли-продажи и какой товар пользуется большим спросом, а какой - меньшим. Ростовчанин В.Ю., ко­торому, как мы помним, пришлось продать свой автомобиль, чтобы оплатить поступление сына в один из вузов, считает, что это еще далеко не самая высокая цена: "Всем хорошо из­вестно, сколько нужно «дать на лапу» за поступление на бес­платное обучение в юридический институт - семь-десять ты­сяч долларов. Разница зависит от степени «кавказости» абитуриента: чем выше гора, с которой он спустился за дип­ломом, тем выше и плата за поступление". Его земляк, школь­ный учитель А.А., говорит о близких ценах: "Есть такие ра­ботники высшего образования, которые берут пять-шесть тысяч долларов за поступление, к примеру, на юрфак университета". Цены на этом рынке могут варьироваться также и в зависимо­сти от региональных особенностей: "Абсолютное большинство абитуриентов поступают не бесплатно, особенно на юридический, на факультет иностранных языков, - свидетельствует профес­сор Л.Д., живущая в Уфе. - Средняя цена колеблется около десяти тысяч рублей за экзамен, а за юрфак - в пределах од­нокомнатной квартиры или дачи. Вообще это зависит и от воз­можностей родителей, и от престижности факультета, и от подготовки абитуриента".

Цены, указанные нашими собеседниками, дают совершен­но определенное представление о том, что потребители вузов­ского рынка, по российским понятиям, люди совсем не бед­ные. Но нас здесь интересует другое. Насколько можем судить, процент населения, декларирующего уровень доходов, соизме­римый с приведенными выше ценами на "рынке зачислений", весьма незначителен. Это дает нам право предположить, что деньги, циркулирующие на теневых рынках в системе россий­ского высшего образования, перетекли сюда из других сегментов всеобъемлющей теневой сферы.

[154]

Рынок экзаменов

Расходы, связанные с вступительными экзаменами, далеко не исчерпывают общую сумму издержек, которые человек не­сет на пути к обретению диплома. Абитуриент, ставший сту­дентом, не уходит с рынка и не перестает платить. Вернее, ему не дают уйти. Как это происходит, рассказывает уже хорошо знакомый нам Д., окончивший институт совсем недавно:

"После того как человек поступил в институт, у него уже появляется выбор: либо учиться, либо платить. То есть в принципе можно платить за все экзамены, зачеты, пересдачи. Но тут, если ты знаешь предмет, то тебя уже не валят, как на приемных, чтобы взять с тебя деньги. Или я могу подойти к своему одно­курснику, у которого отец работает в институте, и попросить, чтобы он за меня замолвил словечко. Его отец ставит мне нор­мальную оценку, а я ему как бы в знак благодарности дарю бутылку коньяка. Но это у нас взяткой никто не называл и не считал. Это уже «благодарность», другая форма. Разница, в ча­стности, в том, что подарить тот же коньяк - это нормально. Потом при общении с этим профессором у меня не возникает какого-то барьера, неловкости. Если ты давал взятку, там все-таки есть какая-то двусмысленность потом в человеческом плане. Кроме того, благодарность примет практически любой, а взятки берут не все. Взяточники в институте, в принципе, всем изве­стны. Скажем, экзамен принимают пять преподавателей. Из них, как правило, один или два - это люди старой закалки, кото­рые будут ходить в рваных штанах, но денег у тебя не возьмут. Таким наплевать, чей ты сын, они все равно поставят тебе тот балл, которого ты заслуживаешь. Даже если ректору надо, чтобы какому-то студенту поставили «пять», он не будет к такому принципиальному преподу обращаться, а попросит кого-то из более гибких. Тем более простой студент, конечно, такому деньги не понесет, а передаст их кому-то, про кого известно, что тот неравнодушен к деньгам".

[155]

Не беремся судить, насколько часто встречается столь ши­рокое разнообразие взаимоотношений между студентами и преподавателями на внутривузовском теневом рынке (назовем этот сегмент "рынком экзаменов"). Во всяком случае, полученная нами информация свидетельствует о том, что бывает и по-другому, когда выбор "учиться либо платить" студенту не предоставля­ется: платить приходится всем. "За сессию для студентов объяв­ляется прейскурант, - рассказывает двадцатидвухлетний рос­товский студент А. - Сами преподаватели об этом не говорят напрямую, но всегда находятся такие студенты (или лаборан­ты кафедр), которые начинают агитировать остальных студен­тов, чтобы они скидывались деньгами. Мой знакомый занятия практически не посещает... но сессии сдает успешно, потому что всегда платит. Можно, конечно и не платить, но в таком случае вас поставят в такое положение, что придется запла­тить. Например, начинают гонять по всему предмету и цеп­ляться, придираться к каждой мелочи. А потом начинают го­ворить, что вы не сдали предмет и переносят вам пересдачу после сессии. А кому это надо, ведь два несданных предмета -повод к отчислению".

Как видим, "гонка за дипломом" и в стенах вуза может про­должаться в условиях жесткой конкуренции претендентов: не­платежеспособные выбывают, порой их попросту выталкива­ют с рынка. Впрочем, само понятие о платежеспособности не всегда напрямую связано с деньгами. Платежным средством могут быть также взаимоуслуги операторов теневых рынков (необходимость получить место в детском саду для сына мо­жет заставить вузовского преподавателя ставить положитель­ную оценку ребенку детсадовского начальства) или наличие у потребителя значительного административного капитала. "У меня студентом был сын нашего министерского начальства, - рас­сказывает Л.Д. - Такой тихий, приглуповатый мальчик. Так перед каждым экзаменом являлся гонец из ректората с предупреж­дением, чтобы быть с ним помягче. Слава богу, он у меня хоть

[156]

как-то тянул, а то, боюсь, были бы у меня проблемы с ректо­ром" ¹

И все же, насколько можно судить по полученной нами ин­формации, "рынок экзаменов" несколько отличается от "рын­ка зачислений". Тут нет конкуренции; каждый преподаватель здесь - монополист, чьи аппетиты ограничены лишь плате­жеспособностью студентов. На этом рынке оперируют, в ос­новном, индивидуальные, некооперированные коррупционеры. Однако в принципе кооперация возможна и на этом рынке, и в ходе некоторых операций она уже складывается. "Относительно неплохие возможности левого заработка в деканате, - знако­мит нас с еще одной подробностью внутривузовской теневой повседневности ивановский преподаватель И.П. - Там всегда есть пространство для маневра. Каким числом, скажем, закрыть студенту сессию, оформить сдачу экзамена, выписать направ­ление на зачет? От этого многое зависит. Он может уложиться в сессию и потом полгода получать стипендию, либо сидеть следующий семестр и лапу сосать. Некоторые студенты, обычно заочники, состоятельные или даже живущие в других городах,

¹ Наш всезнающий респондент Д. рассказывает и о вовсе экзотических формах теневых платежей: "Была у нас и... расплата натурой. Это, понятно, распространялось на девчонок и начиналось обычно с подготовительного отделения. На подготовительное обычно поступали такие девочки, у кото­рых с мозгами не очень. Препод начинает их зондировать, готовы ли они на Уступки в обмен на оценку. Потом девочки поступают, а информация о тех, кто сдался, сообщается преподавателям, работающим с первым курсом. Де­вочек, если они упрямятся, здесь уже начинают валить - как это так, там давала, а здесь не дает - и многие девчонки так до шестого курса и спят со всеми, кому это надо. Я знаю один случай, когда девочку на подготовитель­ном постоянно валили. Она работала лаборантом на кафедре, понравилась профессору, он начал ее добиваться, она его послала. Ее при окончании подготовительного заваливали три раза, пока она не согласилась. Обычно, правда, все было более мирно: хочешь - давай, не хочешь - сдавай на общих осно­ваниях".

[157]

проплачивают деканатским работникам или дарят им какие-то подарки, а те уже сами договариваются с преподавателями, чтобы их подопечным поставили зачеты и экзамены".

Не исключено также, что существует кооперация и между отдельными преподавателями: ведь не только ректору, но и многим из них приходится оплачивать услуги нужных людей "со сто­роны", ставя завышенные оценки их детям. И тут вполне мо­жет возникнуть заинтересованность друг в друге работников разных кафедр. Однако это всего лишь гипотеза, основанная на неплохом знании одним из нас вузовской практики советс­ких времен (современными свидетельствами мы на этот счет не располагаем).

Частью общего "рынка экзаменов" является и рынок, на котором происходит купля-продажа контрольных, курсовых и дипломных работ. Однако этот давно уже существующий ры­нок в наше время вышел за рамки внутривузовских отноше­ний и скорее примыкает к рынку потребительских услуг (объяв­ление о соответствующих услугах даже печатаются в газетах). Поэтому данный сюжет мы оставляем за пределами нашего повествования, ограничившись рассмотрением коррупционных отношений в границах высшей школы.

Все, что говорилось до сих пор, относилось исключитель­но к системе бесплатного высшего образования. Но что меня­ется, если плата за обучение легализуется? Свидетельства на­ших респондентов показывают, что официальное введение платы за обучение никаких принципиальных изменений в общую кар­тину теневой "гонки за дипломом" не вносит. Ростовчанин СМ., которому вообще свойственны весьма резкие суждения как в адрес своих коллег-преподавателей, так и по поводу всей сис­темы российской высшей школы, высказывается в связи с платной формой обучения в вузе вполне определенно:

"На платных отделениях обучения ситуация аналогичная (аналогичная ситуации на отделениях "бесплатных". - Авт.)-Правда, за подготовку к зачислению в вуз абитуриенты там платят

[158]

меньше: главное для абитуриента - пройти собеседование. Но каждая сессия для «коммерческих» студентов - сезон расплат. Из студентов таких отделений получаются специалисты еще худшего уровня, чем на бесплатных отделениях. Это касается особенно таких факультетов, как экономический и юридичес­кий. На юридическом факультете не платить за экзамен - нон­сенс. Таким образом, правоведы нашего города с младых ног­тей - потенциальные нарушители закона. Что-либо изменить в вузовской системе, по-моему, невозможно. Тысячи родите­лей готовы давать взятки за обучение своих детей и готовы молчать. Особо это касается юношей, которым грозит призыв в армию".

Еще более определенную и конкретную информацию о по­рядках, существующих в платных вузах, находим в интервью М.В., сорокапятилетней москвички, преподавателя вузовской кафедры романо-германских языков. "Институт сейчас плат­ный, - констатирует она. - Когда он был бесплатным, были высокие конкурсы. На вступительных экзаменах у меня было 24-25 человек в группе, из них только трое шли без блата... Сейчас у нас другая проблема: набрать учащихся. Конкурса нет практически... Но зато за переводные экзамены берут по 100 дол­ларов за экзамен (до кризиса одна вообще брала по 300). На нашей кафедре это было не так распространено, а из разгово­ров с преподавателями других кафедр ясно, что берет как ми­нимум половина". Такая вот закономерность: цены становят­ся выше, конкуренция потребителей ослабевает, а рынок сужается.

Из рассказов наших собеседников мы можем сделать вы-^вод, что единственное изменение, вызванное введением плат­ной формы обучения, заключается в том, что теперь приходится платить дважды: сначала - легально, в кассу вуза, а потом -нелегально, в руки преподавателю. Понятно, что все это при-^в°Дит к увеличению совокупных затрат, которые студенту при-*одится нести в ходе пяти-шестилетней гонки за дипломом.

[159]

Плоды просвещения

Гонку за вузовским дипломом можно рассматривать и как растянутую на годы инвестиционную акцию. Соискатели дип­лома понимают будущее его обретение как некую финальную операцию, которая может - хотя бы в долгосрочном периоде -капитализовать их вложения. Причем сама возможность успешной капитализации, ее характер и способы зависят от того, какой диплом окажется в руках у выпускника - экономиста, врача, инженера, переводчика и т. д. И мы, видимо, не очень погре­шим против истины, если в соответствии с общей картиной взаимосвязи различных теневых рынков, открывающейся в рассказах респондентов, предположим, что в наши дни пре­стиж вуза все в большей степени определяется не качеством знаний его выпускников, но спросом на профессии, дающие преимущества для работы в теневой сфере. Это, конечно, весьма ответственное предположение: если оно соответствует реаль­ности, то отсюда следует, что в институтских аудиториях се­годня формируется новое коррупционное поколение. И, тем не менее, определенные основания для такого предположения у нас есть.

Как можно понять из неоднократных свидетельств наших собеседников, наибольшим спросом пользуется сейчас диплом юриста. Понятно, что люди именно с такими дипломами зай­мут вскоре различные должности в органах МВД, ФСБ и дру­гих структурах, призванных обеспечивать правопорядок вооб­ще и служить главным орудием общества в борьбе с коррупцией и теневой экономикой в частности. Однако, как мы уже выяс­нили, некоторые из этих структур (например, милиция) обще­ственное мнение относит к числу наиболее коррумпированных, причем - выразимся максимально осторожно - не совсем без­основательно. Добавим к этому, что наши респонденты ука­зывают на чуть ли не поголовное участие студентов юриди­ческих вузов в операциях на вузовских теневых рынках. Какое же использование диплома, полученного таким образом, мож-

[160]

но считать наиболее вероятным? Быть может, будущие юрис­ты - идейные люди и мечтают, продравшись сквозь тернии сту­денческой коррупционной практики и получив заветный "сер­тификат знаний", вырваться в конце концов на оперативный простор борьбы с коррупцией? Или, напротив, они потому и готовы выкладывать значительные деньги на вузовских тене­вых рынках, что надеются с помощью диплома получить та­кое место, которое позволит с лихвой компенсировать теневые затраты в той же теневой сфере?

У нас нет однозначных ответов на эти и подобные им воп­росы. С одной стороны, мы не вправе утверждать, что среди преподавателей и студентов юридических и других факульте­тов нет честных людей, желающих передавать и получать зна­ния и движимых благородными общественными целями. Но мы не вправе и игнорировать ту вузовскую практику, о которой рассказывают наши собеседники, равно как и озабоченность, высказываемую, скажем, такими людьми, как Б.С, офицер ФСБ из Уфы. "Разве это правильно, - сетует он, - что у нас на юри­дические факультеты или в Академию налоговой полиции при­нимают учиться за деньги, причем за большие - семь-десять тысяч долларов в год надо заплатить. Это что значит? Значит, что в органы придут работать дети воров и бандитов. Их же нужды они и будут обслуживать". Возможно, тут есть преуве­личение. Но это не значит, что можно позволить себе не при­слушиваться к таким свидетельствам.

Мы говорим об этом в том числе и потому, что обществен­ная терпимость (если не равнодушие) к порядкам и нравам, Царящим в высшей школе, порождает у многих глубокий пес­симизм относительно возможности их изменить, который, в свою очередь, лишь усугубляет ситуацию. Вот как оценивает, например, положение дел в высшей школе один из самых осведомлен­ных наших информаторов, ростовский преподаватель СМ., в словах которого находим некую формулу отчаяния: "Вузовс­кая система современной России - сплошной гнойник, кото­рый удалить можно, наверное, только вместе с таким геогра-

 [161]

фическим понятием, как сама Россия". Так говорить может только человек, вплотную столкнувшийся с каким-либо отвратитель­ным явлением и испытывающий полное бессилие.

Правда, есть среди наших респондентов и такие, кто сохра­няет способность анализировать сложившуюся ситуацию бо­лее спокойно и рационально и предлагать вполне конкретные методы ее преодоления. "Способ устранения коррупции, соб­ственно, один, и он всем давно известен, - убежден главный герой этой главы, ивановский педагог И.П. - Необходимо рез­кое повышение зарплаты учителям и преподавателям. Причем тысячи нам не нужны. Я, скажем, без проблем работал бы в университете при зарплате в 300-400 долларов. Я думаю, та­ких большинство. А при нынешнем уровне зарплаты взятки неизбежны. И все попытки что-то изменить здесь без измене­ния уровня оплаты труда заведомо бесполезны". И в такого рода представлениях И.П. не одинок.

Не имея против этого каких-либо принципиальных возра­жений, мы, тем не менее, не очень уверены, что предлагаемые меры радикально помогут делу (даже если государство изы­щет деньги, чтобы поднять зарплату вузовских преподавате­лей до 300 долларов). В конечном счете, рынок знаний и дип­ломов - не изолированный коррупционный заповедник, но органическая часть экономической системы страны. И если на всеобъемлющем общероссийском теневом рынке знания не пользуются спросом и не могут принести сколько-нибудь дос­тойный уровень дохода тем, кто ими обладает, бесполезно предъяв­лять претензии системе высшего образования и надеяться на возможность ее очищения от разъедающей ее коррупционной ржавчины. Здесь неизбежно будет сохраняться купля-продажа дипломов, при которой приоритет отдается не тем, кто обла­дает знаниями и способностями, но тем, кто обладает опреде­ленными ресурсами и поднаторел в операциях на теневом рынке.

[162]

Теневой рынок медицинских услуг. Стихийная либерализация государственного здравоохранения

Некоторыми своими существенными признаками рынок ме­дицинских услуг напоминает рынок знаний (или, вернее, ры­нок дипломов), с которым мы познакомились в предыдущей главе. Как и высшее образование, медицинская помощь в стране номинально остается, в основном, бесплатной. Действующие законы фактически относят систему медицинского обслужи­вания к разряду общественных благ, свободный доступ к ко­торым в равной степени может иметь каждый гражданин. Кон­куренция потребителей здесь не предполагается. Однако, как и в системе высшей школы, на деле оказывается, что реаль­ный объем услуг, предоставляемых населению медицинскими учреждениями, во-первых, ограничен, а во-вторых, весьма диф­ференцирован по качеству. Высокоэффективная медицинская помощь - всегда большой дефицит. И эти обстоятельства не­избежно способствуют возникновению довольно острой кон­куренции потребителей (пациентов), успех в которой всецело определяется их платежеспособностью. Понятно, что при офи­циальном статусе системы медицинского обслуживания как государственной (то есть как общественного блага), вся эта конкуренция переносится в сферу теневых отношений.

Больничные поборы или кооперация нищих?

Между тем объективные предпосылки для возникновения теневого рынка в сфере медицинского обслуживания и разво­рачивающаяся здесь конкуренция потребителей находят далеко не однозначное отражение в общественном мнении. Чем Меньше у человека возможность платить, тем более склонен он говорить о коррупции и вымогательстве со стороны меди­цинских работников. Такие суждения кажутся тем более обоснованными, что современное - без преувеличения катастро-

[163]

фическое - состояние медицинского обслуживания в России заставляет врачей и руководителей медицинских учреждений прибегать к некоторым экстраординарным мерам, чтобы хоть как-то обеспечить лечение и уход за больным. "Вымогатель­ством, насколько я знаю, чаще всего занимаются работники здравоохранения, - полагает, например, двадцатидвухлетний ростовский студент А. - Сам я с этим сталкиваюсь регулярно. На обследование настоящее всегда нужно тратиться. Рентген, флюорография - за это всегда берут деньги, либо требуют, чтобы принесли пленку, но проще деньги дать. Рентгенологи часто просят прийти со своими материалами. Например, я диагнос­тировал не так давно свою почку. Ее нужно было фотографи­ровать. Мне сразу сказали - это стоит 100 рублей, если вы хотите, чтобы и снимок был хорошим, и результат мы написали хоро­шо. В больницах, где лежал я или мои знакомые, сразу гово­рили: «Если хотите нормальную кормежку, то либо приносите свою, либо платите нам...». За белье приходилось платить. Перевязки, шприцы также за деньги. То есть всегда мы плати­ли за расходный материал, несмотря на то, что у нас были по­лисы".

Система медицинского страхования в России находится в зачаточном состоянии и существует лишь номинально. По крайней мере, наличие страхового полиса, которым, впрочем, формально наделяются все граждане без исключения, никак не сказыва­ется на реальном качестве медицинского обслуживания. Есть у человека полис или нет, больница все равно нищая, и боль­ным во всех случаях предлагается принять это во внимание. "Не так давно один из наших родственников сломал ногу, -рассказывает, например, СМ., преподаватель одного ростовс­кого вуза. - Его привезли в больницу... Нам объяснили, что в больнице необходимо иметь свое постельное белье, бинты, шприцы, системы для капельниц, само собой - лекарства. К этому мы были готовы, потому что так живет весь Ростов (Да и вся страна): все покупают медицинские средства сами и со­держат больного полностью".

[164]

Правомерно ли, однако, подобные взаимоотношения между лечебным учреждением и пациентом считать формой незакон­ных поборов, вымогательством, коррупцией, как это делают некоторые наши респонденты? Конечно, если строго придер­живаться буквы закона, то описанные случаи можно квалифи­цировать как нарушения: материалы и лекарства, которые больной приносит с собой, нигде не регистрируются, и это создает мед­персоналу возможность произвольно списывать соответству­ющее количество бинтов, шприцов и т. п. из фондов больни­цы. Также незаконной является и нерегистрируемая передача денег из рук в руки - скажем, в оплату за рентгеновскую пленку. И все же так ли уж мало у нас оснований для того, чтобы ус­мотреть во всем этом и нечто иное, а именно - специфичес­кую форму кооперации между нищей медициной и нищим на­селением в попытках сохранить хоть какие-то возможности лечиться и лечить больных?

Впрочем, о коррупции в таких случаях чаще говорят люди с низким уровнем доходов, для бюджета которых подобная "больничная кооперация" оказывается обременительной, а нередко и просто непосильной. Напротив, те, кто без особого напря­жения своих возможностей способен соответствовать сложив­шейся практике, готовы с пониманием относиться к объектив­ным проблемам современной российской медицины. Так, например, ростовчанка М.Е., предприниматель, для которой, видимо, больничные расходы не являются непомерно тяжелой нагрузкой, начала свой рассказ с "типичной" истории о род­ственнике, которому в больнице пришлось покупать бинты, марлю и лейкопластырь (с запасом, чтобы и другим осталось), но склон­ности к обличениям не обнаружила: "Вы знаете, мне что-то жалко нашу систему здравоохранения. Мне кажется, что слишком мало средств идет в эту область, чтобы обеспечить такой уровень медицинского обслуживания, который был хотя бы в советские времена. Поэтому я считаю, что на данном этапе та­кая ситуация с больницами нормальная. Если нет в больнице Достаточного количества медицинских средств, то пусть люди

[165]

их приобретают. Ведь они же будут тратиться на лечение са­мого человека".

Более того, некоторые наши собеседники не только оправ­дывают действия работников здравоохранения, старающихся привлечь в лечебные учреждения средства пациентов, но и видят в этом некий этап на пути к полному (хотя, может быть, и вре­менному) отказу от бесплатной медицины. "В идеале все рав­но должна оставаться бесплатная медицина, - считает уже упо­минавшийся нами в предыдущем разделе Д., врач-анестезиолог из Костромы, - но такое может потянуть только сильное госу­дарство. У нас сегодня это нереально. Когда нет денег на пре­параты, на оборудование, на питание больным, особенно ка­кое-нибудь диетическое - о чем можно говорить? Так что сегодня для того, чтобы у врача был стимул работать, надо постепен­но легально приучать больных платить деньги за лечение. Для начала больной мог бы оплачивать питание, стирку белья и т. д."

Респондент, по-видимому, не вполне различает границу между отношениями, в ходе которых оплачиваются (или предметно обеспечиваются) условия содержания пациента, и оплатой не­посредственных услуг врача, то есть границу между необхо­димой кооперацией пациента с лечебным учреждением (в ко­нечном счете с государством) и теневым рынком медицинских услуг, о котором пойдет речь в дальнейшем. Скорее всего, та­кое сглаживание различий между не полностью идентичными явлениями происходит потому, что человек, находящийся се­годня внутри системы здравоохранения, на все происходящее смотрит под одним углом зрения, а именно - под углом зре­ния недостаточного бюджетного финансирования. Надо пола­гать, что подобный взгляд, не очень чувствительный к оттен­кам, обусловлен прежде всего личным профессиональным опытом нашего собеседника, о котором он говорит достаточно откро­венно, не замечая, правда, что говорит уже о другом. "Что ка­сается моего личного опыта, непосредственно на рабочем ме­сте, - продолжает Д., - то в основе всей больничной коррупции

[166]

лежит низкий материальный уровень врачей и медработников низшего звена. Врач не может получать меньше тысячи руб­лей в месяц и ходить черт знает в чем. Естественно, я вынуж­ден раскручивать пациентов на подарки, благодарности, кото­рые взятками, как мне кажется, не считают ни больные, ни врачи. Это обычно вино, цветы, конфеты". Впрочем, если су­дить по другим имеющимся у нас материалам, то особо "рас­кручивать" пациентов не приходится - в большинстве случаев они сами готовы к неформальным отношениям: "Я считаю, что врачу «дать» - это не грех, - полагает ростовский предприни­матель В.Г. - Врач должен жить достойно. Профессия эта бла­городная. Да и учиться на нее сложно, десяток лет уходит у человека. Врача надо благодарить, это правильно".

Врачи и пациенты: встреча "в тени"

Так или иначе, со знаком ли "плюс" или "минус", но карти­на вынужденной кооперации медперсонала и больных на на­ших глазах постепенно превращается в картину теневого рын­ка в сфере медицинского обслуживания. Врач, работающий в государственной поликлинике, есть государственный служащий. В тех случаях, когда он на своем рабочем месте получает от пациента подарки или наличные деньги за свою работу, он, конечно же, нарушает закон и за определенную плату прода­ет часть тех самых общественных благ ("бесплатных"), кото­рыми распоряжается по долгу службы. Можно бы сказать, что здесь перед нами мздоимство в чистом виде. Однако сразу же ^возникает вопрос: а возможно ли в принципе настолько стро­го формализовать отношения врача и пациента, чтобы вообще Исключить их взаимную личную заинтересованность, эконо­мическим выражением которой и является непосредственный Снежный расчет?

Система государственной бесплатной медицины по приро­де свой не может не быть формализована и деперсонифицирована: предполагается, что врач с одинаковым вниманием

[167]

отнесется к любому больному (из тридцати - сорока, которые проходят перед ним в течение дневного приема), а пациент -с одинаковым доверием к любому врачу, которого найдет в кабинете "номер такой-то". Однако такая обезличка, по край­ней мере при нынешних российских условиях, для пациента психологически дискомфортна. Пациент хотел бы, чтобы врач знал и помнил его не только в течение десяти минут, отведен­ных на прием в поликлинике; он хотел бы, чтобы отношения сложились как можно более неформальные и чтобы в случае необходимости всегда была возможность обратиться за помо­щью к своему врачу, которому вполне доверяешь. О том, что дело обстоит именно так, свидетельствуют и некоторые наши собеседники. "К зубному хожу только к знакомому, потому что психологически это более приемлемо, - говорит Е.А. замди­ректора частного предприятия в Уфе. - Все равно платить (про­тезирование, например, везде платное), так лучше отдать близкому человеку: поддерживать надо своих. Вообще, считаю, лучше, чтобы был семейный врач". Того же мнения придерживается преподаватель из Уфы В.А.: "У меня нигде не вымогают, я сам понимаю, что к врачу лучше ходить к знакомому. А раз он с тобой после работы занимается, хочется ему тоже что-то хо­рошее сделать".

Государственная бесплатная медицина не предусматривает столь неформальных отношений между врачом и пациентом. Однако такие отношения без особого труда устанавливаются на теневом рынке, где врач и пациент могут совершить сделку купли-продажи определенного комплекса медицинских услуг при условии взаимной заинтересованности. Здесь пациент уже может не только мечтать о "семейном враче", но, при наличии средств, купить услуги такого врача, которому доверяет.

Широкое развитие теневого рынка медицинских услуг по­зволяет людям не только выбирать, у кого и как лечиться, но и, как это ни покажется странным, рационально рассчитывать при этом собственную экономическую выгоду. Вполне вероят-

[168]

до, что именно поэтому большинство наших собеседников и готово охотно поддерживать практику непосредственного и нигде не зарегистрированного денежного расчета с врачом. "Лечиться даром - это даром лечиться, - считает, например, Л.Д., жен­щина-профессор из Уфы. - Поэтому в государственные поли­клиники наша семья практически не обращается. Даже если лечимся в государственной поликлинике, то все равно част­ным образом и за деньги". Столь же рационально рассчитыва­ет свои взаимоотношения с врачами москвичка Ж.В., имею­щая свой небольшой торговый бизнес: "Когда возникают проблемы со здоровьем, за то, чтобы попасть не в больницу по месту жительства, а в хорошую, тоже, конечно, придется платить. Вот я сейчас занимаюсь зубами. Если я пойду в по­ликлинику, за консультацию надо заплатить, за все заплатить, да еще очередь. А если я пойду к врачу в частном порядке, я ему заплачу вдвое меньше, потому что все ему прямо идет; и сделает он в удобное для меня время. Как считать - это вымо­гательство или нет? По-моему, нет, если мне это дешевле об­ходится, чем я бы официально платила".

Расчет пациента может проявляться и в виде своего рода рациональной идеологии, когда экономические затраты рассмат­риваются не с точки зрения текущей ситуативной выгоды, а в долгосрочном периоде, как своеобразные инвестиции. В этом случае человек, оплачивая услуги врача, вступает с ним в не­формальные договорные отношения и предлагает их поддер­живать в будущем. "Вот случай - рождение ребенка у моего товарища, - рассказывает ростовчанин Э.Б. - Роды прошли удачно, обслуживание в роддоме было бесплатное, но хорошее. Но жена попросила «зарядить» конверт с деньгами доктору. Муж так и ^сДелал. Жена говорила, что этот врач пригодится в будущем, если придется рожать еще одного ребенка. В общем, дали деньги, чтобы не было проблем в будущем. Сейчас уже люди делают это добровольно, но по проторенной схеме. Люди знают, что это нужно делать. Конечно, «в лоб» никто не просил денег, но люди подстраховываются".

[169]

"Подстраховаться" - значит в максимальной мере упростить доступ к нужному специалисту на случай необходимости в будущем, в некотором смысле приватизировать такую возмож­ность, сделать ее своим частным достоянием, чтобы впредь обращаться уже не в государственное лечебное учреждение "номер такой-то", но к конкретному специалисту. И не получать бес­платно свою (равную со всеми другими и подчас совершенно мизерную) долю от общественного блага, но купить столько внимательного отношения врача к пациенту, сколько последнему кажется необходимым.

Кстати, практика прямых рыночных взаимоотношений между пациентом и врачом, работающим в государственной системе здравоохранения, свидетельствует о том, что однозначно от­носить медицинскую помощь к категории общественных благ было бы и в принципе не совсем правильно. Хороший врач-специалист - всегда явление штучное, и доступ к его услугам (к его знаниям и таланту) не может быть равным для всех. Чем выше квалификация, тем обычно уже круг пациентов, которых врач может принять: его знания используются лишь в особо сложных случаях. Критерием выбора может быть острота не­обходимости (например, при угрозе жизни больного) или на­учный интерес, но вполне вероятно, что врач примет также (или даже в первую очередь) того пациента, который больше за­платит. "Из врачей самые высокие дополнительные доходы имеют либо узкие специалисты, либо те, кому принято платить по уже сложившейся традиции, - свидетельствует хорошо знающий пред­мет костромской врач Д. - Что такое узкий специалист? Ска­жем, в Ярославле есть очень хороший хирург-гепатолог, то есть работающий с желчевыводящей системой. Он единственный специалист такого уровня в городе, но все знают, что он при­езжает только тогда, когда больной готов заплатить. А тради­ционно «платные» врачебные специальности - это акушеры, гинекологи (здесь традиция оплаты идет от подпольных абор­тов), урологи, врачи кожвендиспансера (им часто платят не столько за лечение, сколько за анонимность). Меньше всего несут те-

[170]

рапевтам, инфекционистам, как ни странно, хирургам, то есть тем, кто лечить обязан при любом раскладе. Скажем, если в инфекционное отделение поступает больной с гепатитом, ин­фекционист хочет не хочет, а лечит".

Хотя этот наш респондент, будучи врачом, хорошо знает положение дел в системе здравоохранения и даже различает, в каких случаях пациенты платят за лечение, а в каких - за со­блюдение анонимности, его замечание насчет хирургов вызы­вает все же некоторые сомнения. Как свидетельствуют другие наши собеседники, услуги хирурга весьма часто становятся предметом теневой сделки. Речь идет не о том, разумеется, лечить или не лечить больного, но о том, делать ли это с большим или меньшим вниманием и ответственностью. Врачебную по­мощь вообще и помощь хирурга в частности люди склонны воспринимать именно как рыночный товар, качество которого напрямую связано с его ценой. "В медицине... сложившаяся система, - считает, например, ростовчанин И.С. - Моим род­ственникам приходилось платить за проведение хирургичес­ких операций. Их ребенок нуждался в операции. Они догово­рились сразу с врачом-хирургом через знакомых об оплате этой операции, точнее, об оплате его хорошей и качественной ра­боты... Это все, конечно, можно воспринимать и как взятку, но родители ребенка были заинтересованы в проведении ус­пешной операции, и поэтому инициатива в передаче денег при­надлежала только им самим. Хирург мог сделать операцию и бесплатно, но последствия такой операции могли быть разны­ми: я не говорю о том, что забывают вынуть то тампоны из человека, то инструменты, но могли остаться и большие руб-Цы, могло у ребенка и срастись что-то не так. Формально ведь хирург сделал операцию, то есть свой долг выполнил, но вряд ли можно заставить его сделать операцию хорошо, кроме как заплатив ему. Это ведь тоже работа. И хотя в медицине суще­ствует теневая система оплаты за различные медицинские услуги, но нужно отметить, что больные или их родственники, во-первых, уже знают, что им придется платить врачам за ка-

[171]

чественные медицинские услуги, то есть люди знают, что есть такая система; во-вторых, инициатива подобной оплаты чаще всего исходит не от врачей".

Мысль о том, что услуги врача, если есть возможность, следует покупать, близка многим нашим собеседникам. "Идешь к вра­чу - готовь деньги. На рынок без денег не ходят", - афористи­чески высказывается москвич Л.И., и эта формула, судя по полученной нами информации, отражает не только его личный опыт и персональное умонастроение. Практика теневых рас­четов, о которой рассказывают наши собеседники, распрост­ранена, похоже, настолько широко, что можно уже говорить о процессе стихийной либерализации медицинского обслужива­ния в масштабах страны. Причем инициаторами такой либе­рализации, по-видимому, в равной степени являются как вра­чи, стремящиеся иметь достойную плату за свой труд, так и пациенты, которые хотели бы получать медицинскую помощь хорошего качества. Интересы производителя услуги и ее по­требителя в данном случае полностью совпадают; перед нами очевидная "игра с положительной суммой", являющаяся вер­ным признаком эффективных рыночных отношений. Однако есть тут и свои "но", о которых тоже говорят многие наши собе­седники, и нам предстоит их внимательно выслушать. Это тем более важно, что речь идет не только о дефиците платежеспо­собности, но и о специфических особенностях такого товара, как медицинская услуга, - в случае, когда она продается на теневом рынке.

Теневая медицина — игра без правил

Широкое развитие нелегальных коммерческих отношений между врачом и пациентом ведет к основательным институ­циональным изменениям во всей системе здравоохранения. Правила и нормы (профессиональные, юридические, этичес­кие), которыми прежде регулировалась работа государствен­ной системы здравоохранения, на теневом рынке практически

[172]

не действуют. Вместе с тем - в силу стихийности и теневого характера происходящей либерализации - не были да и не могли быть выработаны сколько-нибудь четкие деловые, правовые и этические принципы, регулирующие профессиональную дея­тельность врача в рыночных условиях. Отсутствие же единой нормативной основы и связанный с этим постоянный дефицит информации часто ставят пациентов в весьма трудное поло­жение. В одном случае они не знают, где и как найти врача, которому они могли бы доверять, в другом - не ведают, надо ли обязательно платить врачу, и если надо, то сколько и на какую именно услугу они могут рассчитывать, заплатив конк­ретную сумму денег. Короче говоря, прежние нормативные принципы государственного здравоохранения в значительной степени разрушены, а новые - причем не только легальные, но и теневые - складываются медленнее, чем в других сферах жизни. Тому есть свои причины, и ниже мы на них остано­вимся. Но сначала присмотримся все же к тем элементам ин­ституционального порядка на интересующем нас рынке, кото­рые выявились в ходе исследования.

Институционализация любого экономического явления начи­нается с упорядочения информации. Наиболее важный источник информации о правилах и нормах поведения потребителя на те­невом рынке медицинских услуг (как, впрочем, и на всех дру­гих теневых рынках) - неформальное общение с родственника­ми, знакомыми, сослуживцами. "Посоветовались с друзьями", "по рекомендации знакомых" - указание на эти и подобные источ­ники информации встречаются в полученных нами интервью очень часто. "В поликлиники я сейчас редко обращаюсь, - сообщает, например, ростовчанин И.С. - Но когда надо, то ведь хочешь к хорошему врачу попасть. Тогда действую через знакомых. Ну вот сына к зубному устраивали. По знакомству" ¹.

¹ Один из наших респондентов делает и вовсе курьезное признание: "У нас настолько отвратительная система, что даже скорую помощь приходится через знакомых вызывать" (И.М., технический специалист, работающий в милиции, Уфа).

[173]

Однако предварительная информация, полученная "от зна­комых", может лишь в общих чертах дать потребителю пред­ставление о тех или иных правилах поведения на рынке. Де­тали проявляются при непосредственной сделке. Понятное отсутствие фиксированного прейскуранта иногда заставляет пациента прибегать к методу проб и ошибок. "Бывают случаи, когда человек в качестве подарка хирургу приносит пакет, в котором находится традиционный набор - бутылка спиртного, конфеты и т. п., - рассказывает А.А., ростовский учитель. -Хирург же, посмотрев на эти подношения, может сказать: «Это не ко мне, это к медсестрам». То есть подарки на такую сум­му его не устраивают, и врач хочет большего. И он не будет брать этот пакет".

В других случаях операторы теневого рынка - врач и паци­ент - пользуются неким удобным им обоим операциональным языком. "Есть даже специальная формула для передачи взят­ки, - раскрывает некоторые секреты своей профессии хорошо знакомый нам костромич Д. - Больной передает врачу деньги и говорит: «Посмотрите, доктор, результаты анализов». Если денег мало, врач может сказать: «Этих анализов недостаточ­но». Или, если сумма его устраивает: «О, это уже совсем дру­гое дело!». Видимо, этот шифр нужен для того, чтобы нельзя было записать на диктофон все и потом шантажировать врача или в милицию сообщить".

Впрочем, опасность, что разговоры врача с пациентами бу­дут записаны и использованы для шантажа или повлекут за собой какие-либо санкции, видимо, минимальна. По крайней мере, никто из наших собеседников не упоминает о случаях, когда врач был бы привлечен к ответственности за получение наличных денег. Более того, нередко речь не идет и о какой бы то ни было конспирации вообще: и врач, назначающий цену за свои услуги, и люди, готовые платить, похоже, чувствуют себя при этом вполне уверенно. "Родственники подошли к врачу и спросили, как сделать, чтобы было все хорошо, а мы могли бы отблагодарить, - делится своим опытом ростовский пред-

[174]

приниматель В.Г. - Врач объяснил, как можно отблагодарить. Он не смущался".

После ознакомления с этими короткими рассказами может создаться впечатление, что разговоры о слабой институциона-лизации интересующего нас рынка попросту надуманы. Чего, мол, тут не хватает и что еще нужно, если все так просто и прозрачно? У человека возникают проблемы со здоровьем, он находит (лучше через знакомых, но можно и без них) нужного врача, договаривается с ним, оставшись с глазу на глаз, об ус­ловиях сделки (можно использовать простейшие приемы кон­спирации, а можно и не использовать) и - дело с концом. Даже в посредниках - ни разовых, ни, тем более, постоянных - тут вроде бы нет никакой необходимости. И, тем не менее, про­блема институционализации этого рынка существует. Более того, она проявляется здесь значительно острее, чем на других те­невых рынках, и решается труднее. Речь идет не совсем о той проблеме, с которой мы до сих пор сталкивались. В рассмот­ренных нами случаях говорилось об организационных техно­логиях, обеспечивающих соблюдение принятых продавцом и покупателем правил теневой игры, между тем как на данном рынке не ясны сами правила. Неясность же возникает из-за специфики врачебных услуг, которая проявляется в момент их превращения в нелегальный товар.

Понять эту специфику нам помогут рассказы двух наших респондентов. Сделки, которые они заключали с врачами, в чем-то схожи, но отношение к этим сделкам (и врачам) прямо про­тивоположное. Начнем с истории, рассказанной нам ростовча­нином СМ.:

"Врач сразу после осмотра больного сказал нам, что пере­лом сложный, со смещением, что больной - человек уже не­молодой и пр. То есть нужна операция, но нет никаких гаран­тий того, что она пройдет успешно. Естественно, мы «все поняли» ^и к следующему визиту, проконсультировавшись со знакомы­ми, которые попадали в такие ситуации, подготовили 2000 рублей.

[175]

Я лично, оставшись один на один с врачом, продолжал с ним беседовать о «предстоящих сложностях операции», а потом положил на край его рабочего стола свернутый вчетверо лист бумаги, в который была вложена сумма. Это было в минуту прощания с врачом. Я уже выходил и видел, как он эти деньги засунул себе в брючный карман. Потом врач меня проводил и сказал: «Надеюсь, все будет хорошо». И действительно, опе­рация прошла достаточно удачно".

На первый взгляд, в этой истории все предельно ясно: сделка состоялась, обе стороны довольны. Но это обоюдное удовлет­ворение скорее затушевывает, чем проясняет некоторые осо­бенности теневого рынка медицинских услуг, отличающие его от рынка легального. На легальном рынке разворачивается кон­куренция за пациентов. Главное условие успеха здесь - репу­тация хорошего специалиста, проявляющего все свои способ­ности в любой ситуации. Можно вообще не лечить больного бесплатно, но лечить плохо - значит проиграть в конкуренции. На теневом же рынке, как видим, все иначе. В этих условиях врачу важна не столько репутация безусловно хорошего спе­циалиста, сколько репутация человека, который за деньги ле­чит хорошо и успешно, а без денег - плохо. И если до того, как ему заплатили, он не дает никаких гарантий, а получив деньги, вселяет в потребителя надежду, это значит, что клятва Гиппократа, выражающая суть врачебной этики, свою силу утрачивает - и ничем не замещается. Никакого кодекса "тене­вой морали" врача, как известно, не существует. Поэтому един­ственное, на что остается уповать пациенту и его близким, -личные нравственные принципы поставщика услуги. Но как универсальный регулятор рынка, где главное - получение при­были, этот субъективных критерий - не самый надежный, по­тому что качество услуги он потребителю отнюдь не гаранти­рует. К тому же сам принцип - "за деньги лечу хорошо, а без денег плохо" - находится за пределами морали и уже потому не может иметь обязывающей силы для всех без исключения врачей (тем более, что при нынешнем дефиците высококва-

[176]

лифицированных специалистов серьезная конкуренция между ними попросту немыслима). Ростовчанину СМ. в данном от­ношении повезло. Его земляку Е.М. повезло меньше, точнее -совсем не повезло.

"Когда я перевернулся на «Волге», - рассказывает он, - то мой товарищ, который ехал со мной, оказался в больнице. У него было смещение позвонка, нужна была операция, которая в принципе должна быть бесплатной¹ . Конечно, определенные средства требовались на медикаменты. В конце концов, зап­росили за операцию с моего приятеля 500 долларов. Это толь­ко операция. И плюс медикаменты, которые обходились в день около 500-600 рублей. Врач об этом сказал напрямую, и если бы мы тогда отказались платить (а я тоже участвовал в расхо­дах, потому что авария произошла и по моей вине), врачи могли бы представить ситуацию таким образом, будто операция не­возможна. Так что пришлось платить. В таких ситуациях жа­ловаться нет никакого смысла, если хочешь, чтобы все закон­чилось благополучно для больного. Мы заплатили, хотя все равно это к успешному исходу не привело. Приятель не выжил".

В этом рассказе обращает на себя внимание не столько не­гативная реакция на поведение врача (предложил оплатить операцию в заведомо безнадежном, по мнению респондента, случае), сколько правовая и этическая растерянность рассказ­чика, столкнувшегося с игрой без всяких правил. "Жаловать­ся нет никакого смысла", потому что жаловаться некому и не на что. Е.М., сам того, быть может, не подозревая, столкнулся с главной особенностью теневого рынка медицинских услуг, на котором взаимоотношения врача и пациента не опираются на сколько-нибудь четкие и взаимопонятные нормы и принци­пы - хотя бы на уровне обычного права. Нам (как, впрочем,

¹ В некоторых случаях суждения респондентов о диагнозе выглядят явно некомпетентными, но мы, понятно, не чувствовали себя вправе вносить какие-либо изменения или уточнения. - Прим. авт.

[177]

и самому респонденту) остается лишь гадать, действительно ли "врачи могли бы представить ситуацию таким образом, будто операция невозможна", или это всего лишь субъективное впе­чатление рассказчика, и медики в любом случае сделали бы все, что от них зависит (признаемся, что однозначно признать факт криминального вымогательства нам мешает неспособность представить себе хирурга, хладнокровно отказывающегося даже от попытки спасти больного).

Конечно, неопределенность и необязательность договорных отношений характерна для любых теневых рынков. Но данный случай - действительно особый. Услуги, которые продаются на рынке медицинского обслуживания, с экономической точ­ки зрения уникальны. Дело в том, что, покупая товар на дру­гих рынках, потребитель платит деньги за результат некой деятельности, которая только результатом и важна, а сама по себе особого значения для покупателя не имеет. В медицине же важнее всего именно деятельность врача: даже при не­обратимо плохом результате (а он здесь возможен) потреби­тель должен быть уверен, что врач сделал все от него завися­щее, и не медик оказался бессилен, а медицина. При таких обстоятельствах предметом купли-продажи становится не только и не столько сам факт услуги (врач обязан оказать ее и бес­платно), сколько гарантия добросовестности исполнения врачом своих профессиональных обязанностей. И если на легальном рынке такая гарантия - естественное следствие конкуренции репутаций, то на теневом она не обеспечивается ничем. Врач здесь получает возможность весьма неопределенно говорить об ожидаемых результатах своей деятельности, указывая на "сложность операции", "тяжелое состояние больного" или что-то еще, а у потребителя нет никаких критериев, чтобы оце­нить достоверность сообщенной ему информации, а тем бо­лее - степень добросовестности, проявленной врачом в процессе его заранее оплаченной и заведомо неподконтрольной деятель­ности.

[178]

Отсутствие фиксированных норм деловой и профессиональной этики на рынке медицинских услуг размывает и делает неуло­вимой грань, отделяющую хоть и теневой, но "цивилизован­ный" рынок от откровенного вымогательства. Добровольно вступая в сделку с врачом, потребитель неизбежно выходит за пределы легального правового и этического поля и попадает в полную зависимость от субъективных представлений медицинских работников о том, что в данной конкретной ситуации возмож­но, а что недопустимо. Между тем субъективизм - как право­вой, так и этический - в такой деликатной сфере, как меди­цинская помощь, создает основательные предпосылки для откровенно криминального поведения.

Последствия теневой либерализации: диапазон злоупотреблений

Как свидетельствуют наши респонденты, нормативная не­определенность, характерная для теневых сделок между вра­чом и пациентом, действительно открывает широкие возмож­ности для разного рода злоупотреблений, вплоть до таких криминальных приемов, как шантаж и вымогательство. Для начала обратимся к относительно невинным случаям, в которых ме­дицинские работники, по сути дела, выступают в роли мелких чиновников, в чьи обязанности входит проведение экспертиз и выдача заключений, необходимых для принятия различных административных решений. Поскольку в рыночных условиях любые административные решения, как мы уже знаем, имеют свою теневую цену, не приходится удивляться, что теневая цена назначается и за "прикладные услуги" медиков, которые в данном случае можно квалифицировать как корыстные лжесвидетель­ства. Ранее мы уже упоминали о фактах криминального парт­нерства медицинских работников с чиновниками военного ве­домства по поводу освобождения от военной службы. Теперь обратимся к некоторым иным случаям, на которые указывают Респонденты.

[179]

"Можно и не болеть, а медработникам все равно будешь платить, - утверждает ростовчанин В.Ю. - Например, за ме­дицинское освидетельствование для водителей. На таком ме­досмотре вкладываешь в паспорт 100 рублей (в 1999 году) и получаешь справку со всеми штампами - «годен». Есть, ко­нечно, и такие, кто проходит медкомиссию, но это те, у кого нет денег". В случае, если справку получает человек, которо­му по объективным данным следует запретить вождение ма­шины, то операция напоминает нам о сделках с милицией и другими чиновниками, продающими "разрешения на правона­рушение". Здесь человек покупает за деньги свидетельство, что он здоров, однако при необходимости он может купить и про­тивоположное свидетельство - о том, что болен. "Предполо­жим, мне нужно срочно больничный оформить, - рассказыва­ет москвичка Ж.В., - я иду к знакомому врачу: шампанское, коробка конфет, что-то из косметики... Сейчас все берут, что ни принесешь".

В обоих указанных случаях инициатива сделки, понятно, исходит от потребителя, и сама сделка представляет собой выгодную обеим сторонам "игру с положительной суммой". Рынок как рынок: есть спрос, есть предложение, есть товар, есть цена. Однако совершенно иначе следует расценивать ситуацию, в которой врач "в нагрузку" к товару, за которым пришел к нему пациент, вынуждает его приобретать нечто совершенно не нужное. "Приходит наш человек в ведомственную больницу за боль­ничным, - рассказывает ростовчанин Э.Б. - А врач говорит, что если он хочет получить больничный, нужно купить таб­летку какого-то калиевого препарата. По всей видимости, врач работает в системе сетевого маркетинга, и ему нужно про­дать какое-то количество лекарств. Таблетка стоит два рубля, купить их нужно нашему работнику десять штук. Как только он купит, то отношение к нему меняется - выписывается боль­ничный. Подобные таблетки стоят в аптеке раз в десять де­шевле... Но если у посетителя нет денег, то тут-то ему и начи­нают «выкручивать руки». Врач говорит, например: «Зайдите

[180]

через три дня, тогда и посмотрим, что у вас болит»; либо: «Ничего страшного с вами не произошло, и вы можете идти к себе на участок работать»".

На специфическую практику поборов через продажу па­циенту нужных или не нужных ему лекарств респонденты ука­зывают довольно часто, причем, что особенно важно, инфор­мация, идущая от пациентов, подтверждается и свидетельствами самих медицинских работников. "Врач может предложить боль­ному какой-то препарат помимо официально ему прописан­ного, - рассказывает наш главный информатор о врачебных тайнах и секретах костромич Д. - Естественно, что за допол­нительный препарат требуется дополнительная оплата. Пре­парат, конечно, больничный, а деньги получает непосредственно врач. При этом многое зависит от личных качеств врача. Врач может предложить действительно редкое и нужное лекарство, а может под видом редких заморских таблеток толкнуть ка­кие-нибудь залежалые витамины, от которых хоть хуже и не станет, но и улучшение пе наступит. Больные же врачу верят, да и не разбираются в препаратах". Понятно, что объективно подобную "торговлю" следует расценивать как откровенное мошенничество. Здесь уже не рыночная сделка с обоюдной выгодой, но акт "одностороннего обмена", в котором паци­ент отдает врачу деньги, не получая взамен ничего.

Наряду с мошенничеством при продаже лекарств и торгов­ле ложными свидетельствами о состоянии здоровья наши со­беседники указывают и на различные формы шантажа и пря­мого вымогательства, которые медицинские работники используют ^в отношении тяжело больных пациентов и их родственников. "Заболела у нас бабушка, - рассказывает Э.Б. - Вызвали мы «скорую». Приехали крепкие ребята, сказали, что ее нужно забирать. Но говорят, что спускать по лестнице ее на носил­ках мы не должны. Я предлагаю им сумму денег, и бабушку выносят. Это экстремальный случай и не было никакого жела­ния препираться с медбратьями".

[181]

Рассказы такого рода тоже в наших материалах не редкость что, видимо, говорит о широком распространении самого яв­ления. "Бывает, человек нуждается в срочной помощи, а его начинают мытарить, гонять по каким-то процедурам, анали­зам, но в больницу не кладут. И так до тех пор, пока он сам не поймет или другие не подскажут, что надо заплатить", - со знанием дела свидетельствует врач Д. Наиболее же впечатля­ющую историю мы находим в интервью ростовчанина В.Ю. Рассказ этот, полный мрачных подробностей, настолько четко воссоздает картину коррупции в больнице, что мы считаем необходимым дать из него пространную выдержку:

"В прошлом году заболел мой отец. Его мы отправили в больницу на машине «скорой помощи». А я ехал за ними вслед на машине с моего производства. Так машину «скорой» про­пустили сразу в больницу, а мне пришлось свою машину ос­тавить на стоянке. Я потом поднялся в приемный покой и стал искать отца, потому что его бросили куда-то в угол, как како­го-нибудь бомжа. Состояние мое было «на взводе», такой кар­тины я не мог вытерпеть. Им привозят много больных и пост­радавших, с ними - родственники, и вот родственники больных мне стали подсказывать, что, мол, ваш отец может так долго лежать без внимания. И подсказали - кому платить. Я достал сто рублей, отдал их фельдшеру, и процесс пошел. Как только увидели работники приемного отделения, что я достаю день­ги из портмоне, то их настроение сразу изменилось в мою пользу. Я дал деньги санитарам, чтобы они положили отца на каталку и провезли в смотровую. Потом платил за УЗИ, анализы. Сра­зу платил наличными тут же - в приемном отделении. Мне медработники стали говорить, что отец очень «тяжелый» (в смысле - его состояние тяжелое), то есть они просто нагнета­ли ситуацию, для того чтобы меня «раскрутить». Работники приемного отделения мне говорят, что лекарств у них нет, а я говорю: «Пишите, что отцу нужно, а я куплю» (в больнице у них есть аптека). Но потом я решил, что бегать за лекарства­ми я не буду, и на месте - в отделении, у медработников поку-

[182]

пал глюкозу и другие лекарства. Они мне говорили, что эти лекарства они взяли «взаймы» у другого больного (то есть якобы эти лекарства принесли родственники для лечения своих больных). Хотя я уверен, что эти лекарства были их личными, они их просто припрятали для случая. Это и есть вымогательство, которое для медработников - обычная вещь. Скорее, они создают та­кие условия, при которых ты сам будешь искать, кому бы су­нуть деньги, чтобы больному помогли.

В этот же день я, находясь рядом с отцом, вижу, что необ­ходимо ему спустить мочу. А мне в отделении урологии гово­рят, что у них нет катетера и его нужно купить. Я помчался на машине его разыскивать. Объехал все, что можно - нет нигде. Вернулся в больницу, а там мне говорят: «И чего это вы по­ехали искать катетер? Их же нет нигде, это всем известно». Я побежал к старшему врачу из урологов, рассказал обо всем и пообещал отблагодарить. И сразу все нашлось, и катетер в том числе. Но уже было поздно. Мне говорят: «Крепитесь, ваш отец умер». Состояние мое - ужасное, а из реанимации выходит тот человек, который поставил отцу катетер, похлопал меня по спине и сказал: «С вас - сто рублей». Деньги я отдал. Но потом, че­стно говоря, разругался там в больнице: не такое уж крити­ческое состояние было у отца, его можно было спасти.

Потом я еще три дня искал отца. У них в больнице три морга, и он был завален другими. С трудом отыскал".

Эта дантова картина, конечно же, требует, чтобы мы при­няли во внимание эмоциональное состояние рассказчика. Вопрос о том, можно ли было спасти больного и при каких условиях, остается открытым. Однако в любом случае картина эта явля­ется прекрасной иллюстрацией к той игре без правил, которая характерна для современного теневого рынка медицинской помощи в его наиболее мрачных и диких проявлениях.

Деньги и очередь

Даже в тех случаях, когда конкретная сделка приносит вы­году одному из участников и пользу другому, ее внешние эф-

[183]

фекты (экстерналии) и ее общественный резонанс могут быть не однозначно положительными. Всякое либерально-рыночное начинание неизбежно обнажает существующее в обществе со­циальное расслоение, а при стихийной либерализации здраво­охранения различие возможностей у людей проявляется тем более остро, что дело идет об их жизни и смерти или, по крайней мере, о сохранении полноценного здоровья. Напомним, что неравенство возможностей в данном случае возникает при за­конодательном закреплении равенства прав. "Мой знакомый попал в больницу с серьезным ожогом руки, - рассказывает ростов­чанин Ю.Н., менеджер коммерческой фирмы. - Его положили в палату на одного, там был холодильник, приятный интерьер. Медперсонал заходил к нему через каждый час. Руку удалось спасти. Но другие больные с подобными ожогами теряли пальцы или кисти рук. А все дело в том, что мой знакомый сразу до­говорился с врачами об оплате конечного результата: «Сделайте так, чтобы и рука осталась, и лежать мне пришлось в челове­ческих условиях»".

Людям состоятельным, видимо, не обязательно приходить в больницу со своим бельем и приносить перевязочный мате­риал - они платят деньгами. Пациенту, который предоставил значительную помощь медицинскому учреждению, оказывается повышенное врачебное внимание и создаются улучшенные условия содержания и ухода. "У каждого больничного отделе­ния есть свой благотворительный фонд, куда больной якобы от чистого сердца может внести определенную сумму, - сви­детельствует все тот же Д., врач-анестезиолог из Костромы. -Если лечится какой-нибудь крупный бизнесмен, с него могут «стрясти» новую мебель, микроволновую печь, причем как для больницы, так и для кого-то из врачей лично. В последнее время очень распространена такая форма благодарности, когда какой-нибудь излеченный предприниматель вывозит все отделение на пикник или на банкет куда-нибудь на дачу. Поэтому есте­ственно, что к бизнесмену и отношение в больнице будет дру

[184]

гое. Ему могут дать отдельную палату, почаще делать пере­вязки и т. д."

В условиях дефицита, когда общий объем благ (в нашем случае — возможностей для эффективной медицинской помо­щи) ограничен, дать больному отдельную палату и почаще де­лать перевязки можно только урезая объем услуг, предостав­ляемых другим пациентам. И как раз судьба этих "других больных", номинально располагающих теми же правами, но не имеющих достаточного количества денег, становится едва ли не самой острой проблемой, возникающей как следствие стихийной либерализации. Дефицит порождает очередь, соци­альная справедливость требует относиться к очереди с уваже­нием. Рынок, напротив, никаких очередей не признает - здесь уважением пользуются только деньги. "Следующий уровень взаимоотношений врача и пациента (после цветов и конфет. -Авт.) - это когда за то, чтобы нормально прооперировали или, скажем, положили в нормальные условия, больной просто дает деньги врачу, - продолжает обогащать нас своими знаниями Д. - Это часто бывает в тех отделениях, где большая очередь на обследование. Например, чтобы попасть в глазное отделе­ние, надо несколько месяцев простоять в очереди. Если ты хочешь попасть туда вне очереди - плати".

Очевидно, что теневой рынок медицинский услуг возника­ет не как параллельная возможность по отношению к бесплатному здравоохранению, но нередко попросту замещает его: то, что прежде считалось бесплатным, теперь становится платным. И те, кому платить нечем, оказываются оттесненными "в хвост очереди" - иногда и вовсе без надежды получить необходи­мую медицинскую помощь. Эта особенность современного здравоохранения вполне осознается даже теми нашими собе-^Седниками, которые в целом положительно оценивают либе­рализацию отношений между врачом и пациентом. "Платить Придется все равно, если ты сам заинтересован в излечении, -говорит ростовчанин СМ. - К этому готовы все люди, кото-

[185]

рые имеют на лечение деньги. Вот у кого их нет - это другой вопрос".

Многие же респонденты, как мы успели заметить уже в на­чале данного раздела, считают такую практику не только не­нормальной, но и безнравственной. Проявляющаяся здесь со­циальная несправедливость особенно остро воспринимается теми слоями и группами населения, которым платить за привычно-бесплатное медицинское обслуживание и доходы не позволя­ют, и психологические стереотипы не велят. "Я в больнице давно не была, сейчас мне нужно идти к врачу, но я боюсь даже на­чинать лечиться, потому что не знаю, во что мне это обойдет­ся", - сетует Т.П, работающая на низкооплачиваемой должно­сти заместителя коменданта общежития. "Я считаю, что такая ситуация в здравоохранении не нормальная, - говорит ростов­чанин А. - Государство должно обеспечить нуждающихся в медицинской помощи. От советского государства (хоть я и маленький был, но родители рассказывали) я видел один только «плюс» - бесплатное здравоохранение". С ним солидарна пен­сионерка З.И.: "Если человек не может лечиться за деньги, то он получит самое некачественное обслуживание. Можно ска­зать, что ничего не получит. У моей соседки больной отец. Ему для того, чтобы пройти только обследование, нужно заплатить очень большие для их семьи деньги... Люди просто теряются, где их взять, эти деньги... Я лично считаю такую ситуацию неправильной, потому что государство на медицину может тратить больше денег, и это облегчит ситуацию в здравоохранении".

Морально-этические оценки, которые наши собеседники дают стихийной либерализации медицинского обслуживания, име­ют отчетливо выраженный поколенческий характер. "Люди старшего поколения процентов на 98 убеждены, что их долж­ны лечить бесплатно, - делится еще одним своим наблюдени­ем Д., выступающий на этот раз в роли социолога. - Их ос­новной аргумент: «Я всю жизнь отпахал, и извольте меня лечить»-Некоторые говорят прямо: «Ты знал, куда ты шел. Хотел бы зарабатывать деньги - шел бы в бизнес. Врач должен быть

[186]

бессребреником». Среди представителей среднего поколения (лет от 40 до 60) таких процентов 60-70. С молодежью проще, а вообще легче всего договариваться с тем, кто сам занимает­ся бизнесом"¹ .

Однако социальные последствия происходящего на наших глазах разрушения системы бесплатного медицинского обслу­живания не сводятся только к тем потерям, которые несут пен­сионеры и другие малообеспеченные слои населения. Не ис­ключено, что в ближайшее время могут возникнуть или уже возникли проблемы у представителей привилегированной ча­сти бесплатных потребителей, то есть у тех, кто имел и имеет различного рода льготы в виде права на обслуживание в ве­домственных поликлиниках и больницах или административ­ного ресурса при обращении в обычные лечебные учреждения. Мы располагаем на этот счет двумя свидетельствами: одно из них - о том, как старый механизм льготного обслуживания про­должает исправно работать; второе - о том, как он начинает давать сбои.

Первое свидетельство принадлежит М.И., высокопоставлен­ному чиновнику из Уфы. "В больницах я тоже не плачу, -

¹ Зависимость мнения от возраста здесь весьма симптоматична: обще­ственное представление, что медицинское обслуживание может и даже дол­жно быть бесплатно - один из наиболее устойчивых общественных пред­рассудков, унаследованных от советских времен. На самом деле теневые расчеты пациентов за медицинские услуги были настолько широко распространены в Советском Союзе, что именно к тем временам следует отнести - и хроно­логически, и генетически - сам факт возникновения соответствующего те­невого рынка. Давние наблюдения подтверждаются также и в ходе данного Исследования суждениями некоторых наших собеседников, еще не забывших советские порядки: "В советские времена в медицине теневых отношений было гораздо больше, - вспоминает пятидесятилетняя москвичка Е.Л., фи­нансовый работник. - Сейчас есть возможность официально заплатить – и не волноваться: возьмут - не возьмут, кому дать, сколько дать, как... На самом деле наша медицина никогда бесплатной не была, во всяком случае, если касалось чего-то серьезного".

[187]

говорит он, подчеркивая этим тоже , что и во многих других случаях не платит там, где другим приходится раскошеливать­ся. - Недавно отца клал в госпиталь на обследование и лече­ние. Позвонил главврачу, представился. Ни копейки ни я, ни отец не платили. Просто использовал свое служебное положе­ние. Поликлиника у нас своя, у жены тоже ведомственная, де­нег там не берут". По-видимому, телефонный звонок и был предъявлением той "кредитной карты" чиновника, на которой записана величина его административного капитала. Сумма оказалась достаточной, чтобы главный врач взял посторонне­го пациента, не запросив денег.

Второе свидетельство мы получили от ростовского препо­давателя СМ. Оно-то и навело нас на предположение о том, что современный теневой рынок, в отличие от теневых рын­ков советских времен, не всегда с готовностью принимает в качестве платежа капитал административного положения. "Один мой знакомый - работник спецслужб, - рассказывает СМ., -в течение года возился со своей тещей. У нее были проблемы с желудком, и мой знакомый поместил ее в больницу для про­ведения операции. Главврачу по своим каналам коллеги моего приятеля сообщили, что операцию нужно сделать хорошо, так как пациент не простой, точнее, ее родственники. Ребята по­надеялись на авторитет «конторы». Но операцию сделали «как обычно», то есть через два месяца начались свищи и пр. Опять положили в больницу тещу - повторная операция. Опять на­давили через «органы», но состояние больной стало ухуд­шаться - она потеряла в весе, ей дали инвалидность. Третий раз уже не стали никуда возить. Но она живет и поныне, хотя сильно сдала. Итог - лучше бы моему знакомому было запла­тить сразу за операцию, а не надеяться на то, что авторитет «конторы» поднимет больного на ноги... В спецслужбах, как и у ментов, не любят платить за какие-нибудь услуги, а стара­ются все сделать на халяву. Но халява халяве рознь. Хорошего специалиста не принудишь свое дело делать творчески (это только в сталинских «шарашках» получалось)".

[188]

Уверенность респондента, что не опора на авторитет "кон­торы"", но лишь своевременная выплата гонорара врачу мог­ла мы облегчить участь больной, сама по себе симптоматич­на, но все-таки требует дополнительного комментария. С одной стороны, история эта действительно может свидетельствовать о сужении сферы административной зависимости российской медицины: у главврача больницы может быть более высокая (и не обязательно административная) "крыша", в теневые свя­зи с этой "конторой" он может быть просто не включен, конк­ретный хирург может не зависеть от главврача и т. д. С дру­гой стороны, потребитель, похоже, в данном случае попал в зону уже хорошо знакомой нам "договорной неопределеннос­ти", когда у него нет достаточных оснований судить, ухудши­лось ли состояние больной из-за плохого лечения (потому что не заплатили) или это тот случай, когда "медицина бессиль­на". Эта неопределенность, представляющая собой существенную особенность теневого рынка медицинских услуг, как раз и по­зволяет, возможно, девальвировать административный капитал различных неплатежеспособных "контор". По крайней мере, на данном конкретном рынке.

В заключение уместно напомнить, что либерализация госу­дарственного здравоохранения идет двумя параллельными пу­тями, и кроме теневого рынка медицинских услуг развивается и рынок легальный. Последний к нашей теме непосредствен­но не относится, однако мы должны все же отметить, что не­которые наши собеседники, причем наиболее состоятельные из них, предпочитают обращаться именно в платные поликли­ники и больницы. "Недавно заболела моя жена, - рассказыва­ет все тот же ростовчанин СМ., - Мы обратились в Дом здоровья на платный прием. Оплатили 60 рублей за визит. Без Душещипательных сцен, которыми изобилует обычная поли­клиника, посетила жена врача, он ей назначил лекарства, на­правил на анализы. Болезнь ушла. Мы потратили, может быть, На 100 рублей больше, чем в обычной поликлинике за прием к вРачу, за «нормальные» анализы, но избежали потери време-

[189]

ни, возможного хамства, неприятных зрелищ, с которыми стол­кнулись бы в случае посещения муниципальных поликлиник". Или вот еще признание молодой женщины, тридцатилетней ростовчанки М.Е., имеющей свой небольшой торговый бизнес: "Если честно, то когда лежишь в палате обычной больницы, то сталкиваешься со стариками, тяжело больными. Ночевать рядом с такими людьми очень тяжело. А в платных отделени­ях, как правило, люди молодые и более обеспеченные, и пала­ты на двух-трех человек. Так что я предпочитаю лечиться в платных больницах".

Кроме легального рынка медицинских услуг одной из мер нетеневой либерализации здравоохранения является внедрение принципов страховой медицины. Однако, как мы уже отмеча­ли, медицинское страхование пока не дает сколько-нибудь ощутимых результатов. Более того, оказывается, что данный способ организации медицинского обслуживания в наши дни также не свободен от элементов теневых рыночных отноше­ний. Интересен в этом смысле рассказ М.Л., работающего в одном из московских частных банков:

"В государственные медицинские структуры я давно не об­ращался - у меня сейчас медицинская страховка на обслужи­вание в Центральной клинической больнице, нескольких быв­ших поликлиниках 4-го управления (сеть привилегированных лечебных учреждений коммунистической поры, так называе­мая "кремлевка"). Вопрос о подарках каждый решает сам для себя, устоявшейся системы нет. Я лишь однажды подарил ко­робку конфет стоматологу, и то потому, что была симпатичная девушка. В последнее время, правда, стала наблюдаться не­приятная тенденция. Приходишь, например, к зубному, рядом два кабинета. В одном хорошая анестезия, но там принимают только за «живые» деньги, а в другом, куда ты идешь со своей дорогой страховкой, такой анестезии нет".

Тот факт, что в наши дни даже привилегированная страхов­ка проигрывает в эффективности непосредственному наличному расчету, кажется нам весьма выразительным финальным штрихом к общей картине теневого рынка здравоохранения.

[190]

Рынок потребительских услуг. Теневой бизнес и неформальная экономика

Рассматривая сделки предпринимателей и других граждан _с чиновниками различных государственных служб или неле­гальные операции в системе высшего образования и здравоох­ранении, мы выяснили, каким образом ценности, относящие­ся к категории общественных благ (прежде всего, различные конституционные права), попадают в исключительное распо­ряжение частных лиц и, в конце концов, превращаются в то­вар теневого рынка. При этом мы, в основном, оперировали в пределах непроизводственной сферы, где теневой экономический интерес возникает в связи с такими, на первый взгляд, неэко­номическими ценностями, как безопасность, престиж, здоро­вье и т. д. Производственной сферы экономики в этой главе мы касались лишь постольку, поскольку речь заходила о взаи­моотношениях бизнеса с чиновниками, извлекающими ренту из своего административного положения; соответственно, и предприниматели интересовали нас прежде всего как взятко­датели или расчетливые плательщики "теневого налога". Од­нако экономическая логика требует, чтобы был поставлен и вопрос о том, откуда берутся средства, которыми предприниматели расплачиваются с чиновниками.

Откуда берется "черная наличность"?

В общей форме ответ очевиден: источником этих средств может быть только производственная сфера. Причем сама воз­можность вступать в нелегальные сделки с чиновниками (а тем более расплачиваться неучтенной наличностью) предполагает существование достаточно обширного неучтенного, теневого производства и развитых теневых рынков - и рынков факторов, и рынков готовой продукции. В первой главе было пока­зано, как различные теневые рынки формируются и функцио­нируют в таком важнейшем производственном секторе экономики,

[191]

как сельское хозяйство. Здесь же мы обратимся к той пестрой и весьма неоднородной области экономической деятельности, которую условно можно объединить понятием "сфера потре­бительских услуг" и которая занимает весьма существенное место в повседневной жизни российского горожанина¹ .

Начавшаяся несколько лет назад либерализация экономики коснулась этой сферы едва ли не в первую очередь. Различ­ные ремонтные мастерские, автосервис, парикмахерские, по­шивочные ателье и прочие предприятия, оказывающие повсед­невные услуги населению, были (наряду с предприятиями торговли) первыми объектами, подлежавшими приватизации. В настоящее время эта отрасль в основном контролируется частным капиталом и представляет собой довольно развитой легальный рынок, которому свойственны и свободное ценооб­разование, и относительное равновесие спроса и предложения, и конкуренция производителей.

Однако цифры и факты показывают, что наряду с легаль­ными рыночными операциями в сфере услуг часто практику­ются различного рода нерегистрируемые сделки, общее число которых, по-видимому, позволяет говорить о существовании обширного теневого рынка (некоторые количественные данные будут представлены в следующей главе). Убедительные сви­детельства этого мы находим и в материалах проведенных нами интервью: о своем участии в нерегистрируемых сделках рас­сказывают практически все наши собеседники. "У нас приня­та оплата услуг наличкой, - говорит, например, В.А., препода­ватель вуза из Уфы. - Вот, видишь, ремонт в разгаре. Ребята трубы меняли - у них вроде ИЧП (индивидуальное частное предприятие). Они даже какую-то бумагу давали. Типа гаран-

¹ Широкий анализ теневой деятельности российских промышленных предпри­ятий и предприятий торговли не входил в задачи данного исследования -тем более, что работа эта отчасти уже проделана другими экономистами и социологами. См., например: Долгопятова Т.Г. и др. Указ. соч.

[192]

тии. Но не квитанцию. Деньги платил налом. А плитку клали, потолок, это просто работяги после работы приходили, дела­ли. Эти, конечно, тоже за наличные, без всяких бумаг. Сантех­ник из ЖЭКа унитаз менял, я ему и заплатил, и стакан налил. Бытовую технику у меня друзья чинят - бесплатно. Тесть вы­зывал мастера из ателье телевизор чинить - платил наличны­ми без квитанции. У кресла сломался брус, я у своего столяра в университете заказал, он за наличные делал. Балкон стек­лил, тоже налом расплачивался".

Уже из этого краткого рассказа понятно, что речь идет о явлении широкомасштабном и не вполне однородном. Прак­тически у всех, к кому респондент обращается за помощью (и с кем одинаково расплачивается неучтенной наличностью) со­вершенно различные статусно-правовые позиции: сантехник -муниципальный служащий; мастер из телеателье - служащий частной фирмы; "ребята из ИЧП" - зарегистрированные част­ные предприниматели; "работяги после работы" в данном случае выступают в роли незарегистрированных, "неформальных" ремесленников. Столь широкий спектр правовых статусов ры­ночных операторов дает основания предположить, что появ­ление каждого из них на теневом рынке имеет свои, особен­ные причины и связано с особенными обстоятельствами.

Начнем с операторов, представляющих частные предприя­тия¹. Респонденты, которые в той или иной степени сами свя-

¹ Хронологически и генетически следовало бы начать с сантехника из ЖЭКа (или ДЭЗа), чья фигура хорошо известна с советских времен. Но про­блематика, связанная с этой фигурой, теперь уже слишком очевидна, чтобы останавливаться на ней специально. Приватизация не коснулась службы эк--плуатации жилых зданий - она осталась в ведении муниципальных властей и в ней мало что изменилось за последние годы. Здесь нет ни рынка, ни конкуренции. А потому, как ни покажется странным, "проблема сантехни-имеет совершенно ту же природу, что и уже знакомая нам проблема бюрократической ренты. Сантехник - муниципальный служащий, мельчайшая молекула административной системы. Хоть это и выглядит печальным пара­доксом, его услуги следует отнести к разряду "общественных благ", и дос­туп к ним должен бы быть открыт всем (жильцам) в равной степени. Но поскольку налицо дефицит возможностей (и желания) всем услужить оди­наково, то он назначает за услуги такую дополнительную цену, какую по­считает нужной, и продает их на теневом рынке - то есть получает за них неучтенными наличными. Как указывают многие респонденты, другим теневым рынком, достав­шимся нашему времени в наследство от советских порядков, является ры­нок ритуальных услуг. Поскольку и земля, и система ритуальных учрежде­ний остаются муниципальной собственностью, то, естественно, становятся объектом интенсивной теневой приватизации и распродажи на теневых рынках. "На кладбище всегда приходилось платить дополнительные деньги за хоро­шее место; за хорошую бригаду гробовщиков, за ритуал, - свидетельствует ростовчанин Ю.Н. - Новые кварталы, которые находятся далеко от центра кладбища или в низине, дают охотно, но за хорошее место приходилось платить довольно много кладбищенским работникам. Бригаде могильщиков платят за то, чтобы они не были пьяными во время процессии, чтобы могила была на нормальной глубине и нормальной ширины, чтобы гроб не уронили, что­бы его нормально заколотили. Но, конечно, платят те, у кого есть деньги, а те, у кого их нет, довольствуются ритуалом за сумму, которую определил собес".

[193]

заны с фирмами, работающими в сфере услуг, вполне опреде­ленно указывают, что основным мотивом, понуждающим пред­принимателей рассчитываться с потребителями неучтенной черной наличностью, является стремление избежать уплаты налогов, которая грозит фирме банкротством. "С налогами все просто: если бы мы платили налоги, то просто нет смысла ра­ботать", - считает Т., механик частного автосервиса. Он же охотно раскрывает технологию расчетов с потребителями: "Кли­енты со мной расплачиваются деньгами. Конечно, только на­личными! По правилам, конечно, он должен в кассу деньги давать, а механик или хозяин квиток выдавать. Приходный ордер, ко­решок к нему. И счет, какой ремонт, какие запчасти. Но так только раньше, в самом начале было... Теперь с каждым ме-

[194]

хаником его клиент расплачивается, как сначала договорились. А потом уже мы отдаем хозяину".

Знакомство со сферой потребительских услуг мы начали с упоминания о том, что при переходе к рыночной экономике приватизация коснулась этой экономической отрасли в первую очередь. Однако, как показывает опыт наших собеседников, юридическая декларация права частной собственности лиша­ется какого бы то ни было практического содержания, если государство вводит запретительные налоги. Не имея возмож­ности в полной мере защитить свое право собственности ле­гально, предприниматель вынужден выбирать: или совсем уходить из бизнеса, или часть операций вести на теневых рынках. Но, как мы успели убедиться, во многих случаях и теневые опера­ции требуют весьма значительных трансакционных издержек (платежи чиновникам, милиции и т. д.), которые по природе своей напоминают некую параллельную налоговую систему. И такая система, понуждающая предпринимателя к использова­нию "черного нала", вполне устраивает, по мнению наших со­беседников, и контролирующие органы, которые кровно за­интересованы в ее сохранении. Круг замыкается. "Я не показываю часть бизнеса налоговикам. Но ведь они и не хотят, чтобы я им все показывал, - говорит москвич О.В., имеющий фирму по продаже и установке дверей. - Им выгоднее меня на чем-нибудь схватить за руку, чтобы я им на лапу отвалил... А во что мне обходится моя «дружба» с милицией? А мужики из территориальной администрации? А пожарные? А санинспек­ция? Помнишь картинку «Один с сошкой, семеро с ложкой»? Но если я им не заплачу, а заплачу налоги - они меня закро­ют. Если же им заплачу - они помогут и налоги не платить... Но для того чтобы им платить, я должен иметь наличность. И ^Своих мастеров я должен так инструктировать, чтобы они стре­мились получить с клиента наличными без всяких там квитанций". Заметим, что столь эмоционально рассказывая о причинах, вынуждающих его к операциям с неучтенной наличностью, ^аш собеседник вместе с тем вполне сознательно поднима-

[195]

ется от своего опыта до общих рассуждений о природе госу­дарства и особенностях его взаимоотношений с бизнесом. По­добную позицию разделяют и даже еще более определенно фор­мулируют и некоторые другие респонденты - особенно из числа предпринимателей, оказавшихся в той же ситуации, что и О.В. "Если платить все налоги, то придется одалживать деньги на стороне, - считает, например москвич К.В., оказывающий ри­элтерские услуги. - Налоги непомерно велики, их можно было бы безболезненно снизить. По-моему, это все делается наме­ренно. Если каждый гражданин станет законопослушным, то функции государства, подобно шагреневой коже, будут сужаться. А когда все невольно вынуждены нарушать законы, можно всех держать на крючке. Такой средневековый принцип, но он про­должает работать".

Интерес предпринимателя здесь выражен вполне определенно. Однако рынок может эффективно работать и развиваться только в том случае, если представление о выгоде производителя то­вара и его потребителя совпадает. Между тем перед потреби­телем на рынке повседневных услуг возникают по крайней мере три варианта выбора: (1) обратиться к зарегистрированной, легальной фирме и расплачиваться через кассу; (2) обратить­ся к зарегистрированной, легальной фирме, но расплачивать­ся неучтенными наличными "из рук в руки" и (3) иметь дело с незарегистрированными, неформальными производителями услуг - и, понятно, платить наличными. Эти три способа ве­дения операций конкурируют между собой, и нам важно по­нять, чем руководствуется потребитель, определяя свой выбор-

Легальные фирмы и неформалы

Если потребитель имеет дело с зарегистрированной фирмой, то, по нашей информации, ему при прочих равных условиях безразлично, платить ли в кассу по квитанции или непосред­ственно мастеру наличными, и он обычно платит так, как предлагает исполнитель работ. "Когда мои мастера спрашива-

[196]

ют у клиента, нужна ли квитанция, - рассказывает о своей практике О.В., - мало кто говорит, что нужна. Люди все всё понимают и думают, что если мастер заинтересован, чтобы без квитанции ему платили, то и работу сделает понадежнее. Но если речь идет о гарантии, то здесь требуют оформления как положено. Да мы и сами не можем совсем уйти в наличность. Мы все-таки официально зарегистрированная фирма, и долж­ны следить, чтобы был определенный баланс между налом и кассой. Мастера все опытные, сами смотрят по обстоятельствам". Как видим, возможности легальной фирмы получать от по­требителя наличные деньги без официального оформления все-таки ограничены. Да и потребитель, обращаясь в такую фир­му, хотел бы полностью использовать преимущества именно легальной операции и, в частности, получить гарантии каче­ства, которые должны быть оформлены официально¹ . Однако эти преимущества легальной фирмы могут оказаться недоста­точными, и тогда потребитель находит более выгодным и удобным обратиться к неформальному производителю. "За услуги я плачу либо по счету в фирме, либо исполнителю на руки, - расска­зывает ростовский студент А. - По счету я магнитофон ремон­тировал, сам возил в фирму. Наличными родители за ремонт квартиры с работягами расплачивались. Всегда есть такая си­туация: если ремонт техники происходит у заказчика на дому, -обращаешься к человеку, которого знаешь, и он делает, - то, понятно, расплачиваешься наличными. А если в сервисный центр нужно вести технику, то ты платишь по квитанции. Цены, кстати, не сильно отличаются, и мне все равно как платить. Но все-таки наличными лучше платить, потому что меньше проблем

¹ Как видим, уровень правосознания российского гражданина таков, что не побуждает его во всех случаях потребовать от производителя услуги обя­зательного соблюдения закона. Вместе с тем в российском законодательстве нет норм, которые создавали бы соответствующие экономические стимулы, что было бы возможно, например, если бы расходы на некоторые виды потребительских услуг хотя бы частично списывались с общей суммы налогов, которые платит гражданин.

[197]

возникает. А вот в фирме нужно выписать чек, потом нужно искать то кассу, то менеджера, и обратно. То есть мне нужно побегать, для того чтобы просто отдать свои деньги. Что ка­сается оплаты наличными исполнителю, то даже если по оди­наковой цене с фирмой платишь, он сделает работу лучше, или хоть чуть-чуть качественней. Или с уважением отнесется к тебе и к твоей технике".

Выбор, перед которым оказывается потребитель, касается как содержания и качества услуги, так и формы оплаты, при­чем предпочитается именно платеж неучтенной наличностью, который не всегда принят при расчетах с легальной фирмой, но оказывается единственно возможным для незарегистриро­ванных предприятий или для индивидуальных мастеров-нефор­малов¹ . Удачный расчет конкурентных возможностей предпри-

¹ Говоря о неформальной экономике, мы имеем в виду не принятое неко­торыми исследователями расширительное толкование этого термина, согласно которому "неформальный сектор экономики - это любая экономическая деятельность, сознательно укрываемая ее субъектами от государства с це­лью минимизации издержек, в частности - за счет ухода от налогообложе­ния" {Допгопятова Т.Г. и др. Указ. соч. С. 22.). Смысл, который мы вклады­ваем в это понятие, соответствует лишь инициативной незарегистрированной (и потому остающейся вне официального налогообложения) деятельности мелких предпринимателей в сфере производства потребительских услуг (а также строительства и торговли). Такая дефиниция подразумевает также, что содержание неформальной экономической деятельности повторяет со­держание официально регистрируемых операций на соответствующих легальных рынках.

Впрочем, по нашей информации, тот факт, что предприниматели-нефор­малы не охвачены системой официального фиска, означает лишь, что они вынуждены платить различные "теневые налоги" коррумпированным пред­ставителям власти или криминальным элементам. И поэтому многие из них выражают готовность при первой же возможности легализовать свой биз­нес, особенно при условии либерализации системы налогообложения и га­рантированной защиты бизнеса со стороны государства. Отметим, что к по­добным выводам приходят и западные исследователи неформальной экономики в других странах. См., например: Сото Э. де. Указ. соч. С. 197-198.

[198]

ятий, оперирующих "в тени" и работающих вполне легально, находим в интервью В.Ю., замдиректора по производству на частном заводе в Ростове-на-Дону: "У меня машина, которую временами приходится чинить. Здесь важно, где машина ло­мается, если это близко к станции техобслуживания, то выхо­да у меня нет. Еду туда. Но если машина ломается далеко от станции, то мне уже по расстоянию все равно: на СТОА (станция технического обслуживания) автомобиль тащить или к знако­мому частнику. Я, конечно, поеду к частнику, потому что у него дешевле я починюсь. А на СТОА очень высокие расценки. Плюс к тому мне нужно еще машину помыть, а это тоже стоит у них 80-100 рублей. Мне нужно всего-то заменить какую-то деталь, а на СТОА - без разницы: машину в мойку. В каждой подво­ротне сейчас есть мастера по ремонту автомобилей, да и стор­говаться с ними всегда можно: он запросит 150 рублей за ре­монт, а ты говоришь - 80. Вот на 100 рублях и сойдетесь. Это очень частое явление. На СТОА не всегда лучше сделают ре­монт, чем частник. К тому же они на СТОА мне говорят: «Ты заплатил деньги за ремонт не мне, а предприятию. Так хоть подкинь пару червонцев». В любом случае на СТОА возьмут дороже".

Таким образом, по свидетельствам наших собеседников, бизнес, основанный на операциях с "черным налом", выигрывает кон­куренцию у бизнеса, официально регистрирующего свои фи­нансовые потоки. Причину увидеть нетрудно: наличный пла­теж не только (а) дешевле, (б) удобнее технически, поскольку связан с меньшими трансакционными издержками и (в) гаран­тирует лучшее качество, но и, как оказывается, (г) более при­влекателен психологически, ибо позволяет установить прямые межличностные отношения между потребителем и исполни­телем работы. В результате таких прямых контактов могут сло­житься долговременные взаимовыгодные отношения, и тогда У потребителя появляется свой парикмахер, который лучше других Мастеров знает, как стричь данного клиента, свой автослесарь, который лучше других слесарей знает данную машину, свой

[199]

сантехник, свой специалист по бытовой технике и т. д. "У меня есть свой мастер по ремонту автомобиля, - рассказывает С.А. преподаватель вуза из Ростова-на-Дону. - Если возникает по­ломка, которую он не может устранить, то он мне рекоменду­ет кого-либо из своих друзей-знакомых. И эти ребята тоже от­вечают за свою работу. Они знают мою машину лучше, чем я и дают мне советы, которые я не получу даже за деньги: для того чтобы дать дельный совет, нужно быть либо суперавтос­лесарем, либо наблюдать за моей машиной долгое время".

Опираясь, видимо, на частный опыт взаимовыгодных отно­шений со своим автослесарем, СМ. формулирует некую об­щую рациональную философию сферы потребительских услуг:

"Я всеми силами стремлюсь найти хороших мастеров за умеренную плату - умеренную не по своим возможностям, а по городским раскладам. Мечтаю, чтобы у меня был свой са­пожник, свой теле-, радио-, аудио- и прочих «железных» дел мастер, свой электрик, сантехник и пр. Я хочу, чтобы у нас были долгосрочные отношения на взаимовыгодных условиях. Весь мой опыт общения с работниками таких специальностей в советские времена был, что называется, сплошной «голов­ной болью». Я удивляюсь тому, что у нас в Ростовской облас­ти есть целая Академия сервиса (бывший Институт бытового обслуживания населения), а найти толкового мастера по ре­монту отечественной стиральной машины я не могу. В мас­терскую я не повезу машину по разным причинам:

там работают очень часто молодые ребята, у которых нет опыта;

провоз-отвоз техники влетит мне в копеечку;

сроки ремонта могут быть безграничными;

нет никаких гарантий, что я смогу получить нормально ра­ботающую вещь из той же мастерской на длительный срок Если гарантию и дают, то это фикция: если моя стиральная машина опять сломается после ее починки в мастерской, я как нормальный человек должен искать другого, более квалифи­цированного мастера, а не везти за свои деньги эту машину

[200]

опять в мастерскую только лишь потому, что мне дали гаран­тию на три месяца. Уверен, что за бесплатно ребята из мас­терской мне хорошо вещь не починят".

Долгосрочное теневое сотрудничество и межличностные контакты в сфере потребительских услуг могут вообще при­нять вид отношений настолько неформальных и доверитель­ных, что становится возможным исполнение работы в кредит. "Ремонт машины... оплачивается наличкой у своих мастеров. Они могут и без денег сделать, авансом, потом получить день­ги", - рассказывает женщина-экономист А.И., работающая в одном из уфимских банков.

В начале данного раздела мы установили, что на рынке потре­бительских услуг конкурируют между собой три типа произ­водителей: фирмы, работающие полностью легально, фирмы, официально зарегистрированные, но ведущие операции с не­учтенной наличностью (впрочем, одно и то же экономическое лицо может одновременно вести операции обоих указанных типов) и, наконец, производители-неформалы. Теперь, опираясь на сви­детельства респондентов, мы можем сказать, что вторые вы­игрывают конкуренцию у первых, а неформалы - у зарегист­рированных фирм. Впрочем, следует заметить, что хотя конкуренция между ремесленниками-индивидуалами и легально работающими фирмами очевидна, она не слишком остра, и спрос на услуги и тех, и других оказывается достаточно емким, что­бы никому из них в ближайшем будущем не грозило вытесне­ние с рынка. Потребитель же, как мы можем судить по выска­зываниям наших собеседников, весьма доволен возможностью выбирать. Однако столь мирное сосуществование различных Форм бизнеса есть лишь знак переходной экономики, в кото­рой слабо проявлена или вовсе отсутствует конкуренция кор­поративных репутаций и деловой престиж фирмы еще не вполне проявился как рыночный товар. В этих условиях естественная потребность в доверии к производителю неизбежно смещается в сторону личных отношений, стремится реализоваться в сфере межличностных контактов, желательно постоянных и стабильных.

[201]

С этим, видимо, и связано желание иметь своих специалистов во всем диапазоне необходимых услуг. Относясь к таким на­строениям и установкам с полным пониманием и даже с сим­патией, мы, тем не менее, хотели бы еще раз подчеркнуть, что сами они есть лишь психологическое следствие неразвитости конкурентных отношений, хотя на рынке услуг они сегодня и выглядят относительно развитыми - в основном благодаря ак­тивной деятельности производителей в теневой сфере, охва­тывающей как часть легального бизнеса, так и всех неформальных производителей.

Итак, большинство наших собеседников реагируют на те­невые отношения в сфере услуг вполне позитивно. В некото­рых случаях они могут сетовать на дороговизну работ, но при этом почти всегда предпочитают рассчитываться непосредственно с исполнителем наличными деньгами помимо кассы. Поэто­му вполне логичным выглядит и желание некоторых респон­дентов видеть деятельность теневиков (по крайней мере их неформального сегмента) легализованной. "Я считаю, - гово­рит ростовский преподаватель СМ., - что всех этих ремонт­ников-специалистов, которые работают частным образом и хотят продолжать работать официально, нужно перевести на лицен­зирование - и все. Заплатил 500 рублей, к примеру, в год за лицензию - и делай людям добро. Не нужно этих людей хва­тать за руку и делать из них дельцов теневой экономики".

Этой же точки зрения придерживается и Е.М., который ри­сует перед нами почти идиллическую картину собственного бизнеса: "Мне хотелось бы заняться перевозками пассажиров на своем автобусе. Сейчас я уже получил лицензию на пере­возки, осталось получить маршрут движения. Практически ничего мне не мешает, только вот был бы автобус новый у меня, то и проблем с ремонтом было бы меньше. Машину я люблю, и всю жизнь работал водителем - на городском пассажирском транс­порте, на легковых автомобилях. То есть хочу быть независи­мым ни от кого. Сейчас для этого созданы некоторые послаб­ления. Я, например, плачу в месяц 500 рублей за лицензию и

[202]

никто не лезет в мой карман. Раньше нужно было отчитывать­ся по билетам и пр. А теперь спокойно я могу эти деньги от­работать и заниматься своим делом".

Рассмотрение теневого рынка потребительских услуг мы на­чали с вопроса о том, каким образом в теневой сфере оказы­ваются ресурсы, которые могут стать и становятся валютой при расчетах предпринимателя с чиновником, "приватизировавшим" и по кускам распродающим "общественное благо". Теперь мы видим, что эти ресурсы есть не что иное, как невыплаченные налоги, то есть опять-таки некоторая доля "общественного блага", незаконно присвоенная предпринимателями. Действительно, предприниматели, уходя от налогов, так же, как и чиновники, присваивают часть "общественного блага" - в том смысле, что воруют деньги у государства. Но ущерб государству не есть еще обязательный ущерб его гражданам. Представление о том, каким должен быть объем "общественных благ" (а значит, и величина налогов), у государства и граждан может не совпа­дать. Именно на это несовпадение и указывает сам факт учас­тия населения в теневых сделках - как на рынке потребитель­ских услуг, так и на других теневых рынках, на которые современный российский горожанин постоянно выходит в своей повседневной жизни. Иными словами, теневые рынки суще­ствуют и развиваются только постольку, поскольку операции на них выгодны населению и оплачены населением.

Выводы

1. Полученная нами информация о поведении и установках городского населения России свидетельствует о том, что зна­чительная часть горожан в своей повседневной экономической практике руководствуется не только или даже не столько дек­ларативными принципами юридического права, сколько раци­ональными нормами права обычного, отдающего предпочте-^Ние частным интересам перед общественными. Хотя свидетельства Респондентов не дают оснований для того, чтобы судить о ко-

[203]

личественных параметрах явления (этому, как мы уже упоми­нали, будет посвящена следующая глава книги), однако карти­на, представшая перед нами, не позволяет сомневаться в том, что нелегальные экономические отношения пронизали все ос­новные сферы жизнедеятельности россиян. При этом субъек­тами теневого порядка выступают не только производители товаров и услуг, но и их потребители. Речь, таким образом, идет не просто о злоупотреблениях в отдельных ведомствах и группах населения (среди чиновников, предпринимателей, ра­ботников милиции, высшей школы, образования и т. д.), но о « всеобъемлющей плотной социальной материи, о коррупцион-но-теневой среде, которую нельзя быстро изменить никакими законодательными и репрессивными мерами хотя бы потому, что для реализации таких мер в обществе нет соответствую­щих субъектов. По крайней мере, на это указывают свидетельства наших собеседников о поведении и нравах людей, работаю­щих в системе исполнительной власти, включая органы охра­ны правопорядка.

2. Если полученная нами картина соответствует положению дел в обществе (или хотя бы в его значимых сегментах), то особенность переживаемого страной периода заключается не столько в недостаточном развитии рыночных отношений, сколько в чрезмерно широком распространении принципов рыночного поведения. В частности, объектом рыночной конкуренции ста­новятся все без исключения общественные блага, доступ к ко­торым по закону должен быть равным для всех граждан - в силу равенства их конституционных прав. В этих условиях исполнительная власть, бюрократия, в чьи прерогативы вхо­дит распоряжение общественными благами, получает важные рыночные преимущества. Как показывают наши собеседники, чиновничество реализует эти свои преимущества на многооб­разных и связанных между собой теневых рынках. Такие рынки, генетически и исторически восходящие к советской эпохе, после легализации частной собственности получили новые импуль­сы для расширения и развития именно потому, что расшири-

[204]

лась область самих конституционных прав, являющихся глав­ным объектом теневой приватизации и основным товаром на нелегальных рынках. Информация, представленная в данной главе, может рассматриваться как убедительное эмпирическое подтверждение этой мысли.

1. Превращение общественных благ в рыночный товар происходит при сочетании формально-юридических деклараций о максимально широких конституционных гарантиях с их острейшим дефицитом в правоприменительной практике. Имеющиеся у нас материалы показывают, что ни один из респондентов, чьи законные права нарушаются, не предпринимал и не собирается предпринимать никаких попыток защитить их в судебном порядке. В сложившихся условиях их выгоднее выкупить, осуществив теневую сделку с их фактическим держателем (чиновником, милиционером и др.), чем отстаивать в законном порядке. Проявляя готовность вступать в такого рода сделки, наши собеседники фактически дают понять, что существующие в обществе механизмы обеспечения их прав они считают ненадежными, а потому в своей деловой и частной повседневной жизни попросту не принимают их в расчет. Но если есть принципиальная возможность рыночных операций с таким нерыночным товаром, как конституционное право, то воспользоваться этой возможностью могут не только те, кто хочет получить (за деньги) свои законные права, но и те, кто стремится купить товар, названный нами "разрешением на правонарушение". В полученных нами свидетельствах эта закономерность тоже получила выразительное эмпирическое подтверждение. Вместе с тем в них отчетливо проявилась и главная линия социальной дифференциации, проходящая сегодня между теми, чья платежеспособность позволяет им оперировать на теневых рынках, и теми, чьи доходы для этого недостаточны.
2. Еще один результат исследования, который представляется существенным, заключается в обнаруженной нами тенденции институционализации теневых рынков, к выработке опреде­ленных норм и правил их функционирования, обладающих той

[205]

или иной степенью обязательности. Речь идет, иными слова­ми, о формировании своего рода теневого порядка, существу­ющего параллельно официальному и во многом вопреки ему. Этот порядок в разных сферах жизнедеятельности проявляет­ся по-разному и находится на разных стадиях развитости. В одних случаях (система здравоохранения) теневой рынок сти­хиен и хаотичен, в других (высшая школа, в значительной сте­пени — милиция) имеет место внутрикорпоративная горизон­тальная кооперация или вертикальная иерархическая самоорганизация, в третьих (государственный аппарат и биз­нес) - налицо вполне развитые формы межкорпорационной ин-ституционализации. Последний случай представляется наибо­лее интересным и важным. С одной стороны, он свидетельствует о том, что возможности упорядочивания нелегальных отношений выше тогда, когда сами партнеры являются структурирован­ными легальными субъектами, и ниже тогда, когда один или оба партнера выступают в роли стихийных (и разовых) инди­видуальных поставщиков и покупателей тех или иных услуг. С другой стороны, межкорпоративные постоянные отношения бюрократии и бизнеса, при которых в рыночный оборот вов­лекаются нередко значительные ресурсы, связаны с повы­шенным риском, причем для обеих сторон: чиновнику угро­жают юридические санкции за взяточничество и злоупотребление служебным положением, а предприниматель не может быть до конца уверен в том, что чиновник его не "кинет", отказавшись предоставлять оговоренную и заранее оплаченную услугу. Вот почему возникновение института посредничества, неоднократно упоминаемого нашими респондентами, представляет значитель­ный интерес для понимания происходящего сегодня на рос­сийских теневых рынках и тенденций их развития. Уже сама легализация этого института (введение в штатное расписание специальных должностей, создание посреднических фирм) свидетельствует о том, что и на нелегальных рынках, как вы­разился один из наших собеседников, вполне возможно дви­жение от "дикости" к "цивилизованности".

[206]

5. Процессы, происходящие сегодня в пространстве "биз­нес - бюрократия", чрезвычайно важны для понимания реальнных, а не иллюзорных перспектив перехода от теневого бес­порядка и вырастающего из него теневого порядка к порядку правовому. Полученная нами информация укрепила нас в мысли,-что внутри этого пространства такой переход невозможен: ка­кие бы законы ни принимались, взаимосвязанные и вполне рациональные интересы чиновников и зависимых от них пред­принимателей их исполнение заблокируют. Однако, судя по нашим данным, перспектива начинает просматриваться в пространстве "бизнесмен - потребитель". Мы выяснили, что единственным источником ресурсов, поступающих на теневые рынки непро­изводственной сферы, является сфера производственная. В свою очередь, познакомившись с одним из ее сегментов, в котором производятся потребительские услуги, мы могли убедиться в том, что теневые рынки в этой сфере возникают и существу­ют лишь постольку, поскольку они соответствуют экономическим предпочтениям потребителя. Тем самым именно население (не только городское, но, как было показано в предыдущей главе, и сельское) поддерживает нелегальный рынок потребительс­ких услуг, а значит, в конечном счете, и всю систему российс­ких теневых рынков. Экономическая природа этой поддержки проста и очевидна: возникающая на данном рынке конкурент­ная среда - не в последнюю очередь благодаря присутствию на нем производителей-неформалов - вполне соответствует инте­ресам потребителя. Поэтому легализация деятельности нефор-» малов - посредством предоставления им льготных условий су­ществования - могла бы стать естественным и логичным шагом на пути от теневого порядка к правовому. Это, разумеется, не панацея от коррупции и всего, что с ней связано. Это - наряду со снижением налогов для легальных фирм - всего лишь первый шаг в данном направлении, но зато такой, который подго­товлен стихийным течением экономической жизни, а не бесконечно далекими от нее умозрительными решениями, которые готовятся и принимаются в начальственных кабинетах.

[207]

МЕЖДУ МОРАЛЬЮ И ПРАВОМ

(теневое и антитеневое сознание россиян в количественном измерении)

[208-210]

До сих пор у нас речь шла об особенностях современной теневой практики, в которую вовлечены отдельные люди и группы населения, и об обстоятельствах, которые такому вовлечению способствуют. О том, как много людей включены в коррупци-онно-теневые связи или предрасположены к ним, пока не го­ворилось. Теперь нам предстоит обратить внимание и на эту сторону дела.

Как уже отмечалось во введении к книге, проект "Теневая Россия" предусматривал проведение - по интересующей нас тематике - массового опроса населения России. Замышляя его, мы, разумеется, отдавали себе ясный отчет в сложности и но­визне задачи: до последнего времени в ходе массовых опро­сов социологи не решались обращаться к коррупционно-тене-вым сюжетам, не без оснований полагая, что объективную информацию о своем теневом поведении и даже теневых на­мерениях многие люди вряд ли решатся предать гласности. Ниже читатель увидит, как мы пытались - с помощью прямых и кос­венных вопросов - эту задачу решить. Упреждая изложение полученных данных, считаем нужным отметить, что не рас­сматриваем их как полную и точную картину реальности, ^Но - лишь как первое приближение к ней.

Главное, что нас интересовало с ходе исследования, - это насколько в современном российском обществе распространены различные типы сознания: юридически-правовой, неправовой

[211]

(коррупционно-теневой) и доправовой (морально-репрессивный). При этом мы намеревались выяснить не только то, в каких пропорциях эти типы сознания представлены в обществе, но и то, как они соотносятся с причастностью или непричастнос­тью людей к самостоятельному бизнесу, с установкой на заня­тие предпринимательством¹ . Такой ракурс кажется нам акту-, альным и интересным уже потому, что от менталитета бизнесменов (и их резерва - бизнесменов потенциальных) в значительной степени зависит не только современное состоя­ние общества, но и вектор его развития, а также обществен­ная готовность к соблюдению законов. Уместно напомнить, что речь идет о стране, успевшей за долгие десятилетия советской власти забыть, что такое легальная частная инициатива в эко­номике, но - вместе с тем - имеющей богатый опыт теневых экономических отношений в условиях, когда такая инициати­ва запрещена.

Вот почему мы рассчитывали, что интересующие нас типы сознания должны соотноситься с ориентацией на занятие биз­несом либо с отсутствием таковой. Полученные цифровые данные это подтвердили, как, впрочем, подтвердили это и углублен­ные интервью, которые мы будем использовать и в данном разделе, комментируя количественные выкладки. Такое использование тем более оправданно, что интервьюируемым предлагалось ответить на многие из тех вопросов, которые задавались рес­пондентам в ходе массового всероссийского опроса.

Задумывая исследование, мы предполагали существование глубоких и принципиальных мировоззренческих различий между людьми, которые уже имеют или хотели бы иметь свой биз­нес, и теми, кто никакого собственного дела не имеет и иметь не хочет. Очевидно, что мировоззрение человека - особенно

¹ Опрос проведен Центром совместно с Институтом социологического анализа на базе ВЦИОМ по репрезентативной общероссийской выборке в 83 городских населенных пунктах и сельских районах страны в августе 1999 года. Были опрошены 1600 человек.

[212]

человека взрослого, зрелого - часто не поспевает и даже не стремится поспевать за политическими и социальными изме­нениями. Именно поэтому мы посчитали, что при движении от эпохи, когда легальный частный бизнес был запрещен и его фактически не было, к эпохе, когда он вполне легализован и для многих становится привлекательным, условная граница между непредпринимательским и предпринимательским мировоззре­нием неизбежно должна проходить также и между поколения­ми. Полученные нами данные это тоже подтвердили. Более того, различия оказались даже глубже, чем мы предполагали, и од­ними только возрастными особенностями они не исчерпыва­ются.

Кто есть кто

Немногие - всего 4% опрошенных - заявили, что у них есть собственный бизнес. В дальнейшем мы будем называть их предпринимателями. Гораздо больше (21%) в стране тех, кто испытывает желание заняться бизнесом, но по тем или иным причинам осуществить его пока не может, - они будут фигу­рировать у нас под условным именем ПРЕДпредпринимателей. Подавляющее же большинство не испытывает такого же­лания - назовем этих людей, составляющих 67% населения, НЕпредпринимателями. Респонденты, которые затрудняются ответить на данный вопрос - их всего 8%, - нас интересовать не будут.

Предметом нашего сравнительного анализа станут умонас­троения трех указанных групп, при этом - для полноты карти­ны - их отношение к коррупции и различным видам теневой Деятельности будет сопоставляться с соответствующими пока­зателями по населению в целом. Но предварить свой социоло­гический рассказ мы хотим все же краткой информацией о некоторых социально-демографических и других особеннос­тях этих групп, чтобы читатель с самого начала имел пред­ставление о той условной границе между большинством и мень­шинством российского общества, о которой говорилось выше.

[213]

В предпринимательской среде явно доминируют мужчины (их численность превышает здесь две трети). Несколько боль­ше их, чем женщин, и среди предпринимателей потенциаль­ных. Что касается НЕпредпринимателей, то у них соотноше­ние иное: 59% из них - женщины.

В составе непредпринимательского большинства свыше 42% составляют люди старше 55 лет, между тем как в рядах пред­принимателей их всего 8%, а среди ПРЕДпредпринимателей и того меньше (5%). Если в группах меньшинства преобладают люди, не перешагнувшие сорокалетний рубеж, то есть вошед­шие в сознательную жизнь в годы перестройки или после нее (среди предпринимателей таких две трети, а в составе ПРЕД­предпринимателей - три четверти), то непредпринимательское большинство в массе своей сформировалось при советской власти (доля тех, кто моложе 40 лет, не дотягивает здесь даже до тре­ти).

Среди НЕпредпринимателей 44% не имеют среднего обра­зования, между тем как в группах меньшинства процент та­ких людей в два раза ниже. Доля же людей с высшим и неза­конченным высшим образованием в составе тех, кто занят бизнесом или хотел бы им заняться (соответственно 33 и 22%), значительно больше, чем у тех, кто такого желания не испы­тывает (12%).

В группах меньшинства заметно представлены жители крупных городских центров (44% у предпринимателей и 49% у ПРЕД­предпринимателей), между тем как среди НЕпредпринимате­лей таких только 37%. В свою очередь, в составе последних более высокий процент не только жителей небольших горо­дов, но и селян.

Наконец, интересующие нас группы существенно различа­ются уровнем материального достатка. Среди тех, кого мы назвали НЕпредпринимателями, 44% заявили, что их денежных дохо­дов не хватает даже на питание. В составе потенциальных предпринимателей таких 27%, а среди предпринимателей ре­альных - 14%. Последняя цифра выглядит, впрочем, странной-

[214]

нищий бизнесмен, с трудом зарабатывающий себе на хлеб, -это что-то из области фантастики. Но мы должны отдавать себе ясный отчет в том, что речь идет не о крупном, среднем или паже малом организованном бизнесе (руководители фирм - в силу своей относительной немногочисленности - в поле мас­совых социологических опросов обычно не попадают), но скорее об индивидуальном "низовом" предпринимательстве - мелкой торговле, челночном бизнесе, репетиторстве, бытовых услугах, прибыльной эксплуатации личных транспортных средств и т. п. Понятно, что доходность такого бизнеса может быть и крайне низкой (не исключено, впрочем, что "нищие" бизнесмены просто опасаются открыто говорить о своем реальном уровне жизни из-за его несоответствия их официальным заработкам).

Однако на фоне других опрошенных (включая и ПРЕДпред-принимателей) наши бизнесмены все же заметно выделяются уровнем достатка. Среди предпринимателей довольно высок процент тех, кому хватает денег и на питание, и на одежду, и на покупку вещей длительного пользования: таких здесь больше трети, между тем как в рядах ПРЕДпредпринимателей - по­чти в десять раз меньше (всего 4%). Естественно, что эти раз­личия проявляются и в образе жизни: 40% "низовых" бизнес­менов в последние годы могли позволить себе отдых на курортах России, Украины или дальнего зарубежья, в то время как у потенциальных предпринимателей этот показатель составляет лишь 13%, а у НЕпредпринимателей он и того ниже - 6%.

Знание этих различий создает хорошие стартовые возмож­ности для того, чтобы выявить и понять отношение каждой из интересующих нас групп к коррупции и теневой экономике.

Чем чаще встречи с коррупцией, тем меньшим злом она кажется

Отношение к любому явлению во многом зависит от того, сталкивается ли человек с ним лично или только наслышан

[215]

о нем от других. И если даже чужая точка зрения безогово­рочно принимается, то это еще не значит, что мнения и оцен­ки, сформировавшиеся помимо собственного опыта, правомерно интерпретировать так же, как мнения и оценки, на таком опы­те основанные. Поэтому мы и начинаем с информации о том, насколько часто наши респонденты сталкиваются с коррупцией, взяточничеством и другими незаконными действиями должно­стных лиц и сталкиваются ли вообще. Эти и все последую­щие цифровые данные будут представлены в процентах от об­щего числа опрошенных ("население в целом") и от численности каждой группы ("предпринимателей", "ПРЕДпредпринимателей" и "НЕпредпринимателей").

Таблица 1

Приходилось ли Вам лично в последние годы сталкиваться с коррупцией, взяточничеством, незаконными поборами и другими незаконными корыстными действиями со стороны должностных лиц?

Варианты	Населе-	Предпри-	ПРЕДпред-	НЕпредпри-
ответов	ние в	ниматели	прини-	ниматели
	целом		матели
Нет, не приходилось	58	22	52	641
Пришлось лишь раз	7	9	8	6
Приходилось, но редко	20	35	24	18
Приходится довольно
часто (несколько раз в
год)	7	9	11	5
Приходится очень
часто (несколько раз в
месяц)	1	12	1	1
Приходится постоянно
(ежедневно)	2	1	3	1
Затрудняюсь ответить	5	13	1	5

Здесь и далее выделен максимальный процент по каждому варианту ответа-

[216]

Как видим, большинство россиян получают информацию о коррупции из вторых и третьих рук, лично их она не затро­нула, считать себя ее непосредственными жертвами они не могут. Это относится и к населению в целом, и к потенци­альным предпринимателям, и особенно к тем, кто предпри­нимательством не занимается и заниматься не собирается. И, напротив, люди, имеющие собственный бизнес, в массе своей указывают, что знают о коррупции не понаслышке.

Но влияет ли факт личного столкновения с коррупцией на оценку общественной значимости борьбы с ней? И если влия­ет, то как? Картина, которую мы получили, выглядит, скажем сразу, довольно неожиданной и в чем-то даже парадоксальной.

Таблица 2 Насколько важна сегодня, на Ваш взгляд, проблема борьбы с теневой

экономикой, коррупцией и другими видами экономических

преступлений?

Варианты	Населе-	Предпри-	ПРЕДпред-	НЕпредпри-
ответов	ние в	ниматели	прини-	ниматели
	целом		матели
Это самая важная	43	29	39	45
проблема
Одна из важнейших	43	42	47	42
Это второстепенная
проблема	4	17	5	3
Вообще не вижу в	3	5	5	2
этом проблемы
Затрудняюсь ответить	8	7	5	8

Странно, не правда ли? Предприниматели, чаще других стал­кивающиеся с коррупцией, оценивают значимость борьбы с ней ниже всех, а люди, которых мы назвали НЕпредпринимателями и которые сами от коррупции почти не страдают, ставят ту проблему выше, чем кто бы то ни было!

[217]

Первое, что приходит на ум, когда пытаешься разгадать этот парадокс, - известный факт союза теневого бизнеса и госу­дарственной бюрократии в современной России. Отсюда вро­де бы должно следовать, что предприниматель и коррумпиро­ванный чиновник нужны друг другу: ведь первый, оказавшись в теневой среде, не может обходиться без оплачиваемого по­кровительства со стороны второго, а потому и к разговорам о борьбе с коррупцией и теневой экономикой не может не отно­ситься с известной долей настороженности. Но если и так, то не очень понятно, почему все-таки большинство бизнесменов придают этой проблеме довольно большое значение, а не от­брасывают ее как несущественную. В этой связи нам, видимо, важно будет выяснить, действительно ли предприниматели во что бы то ни стало хотят остаться в теневой среде или, наобо­рот, желали бы, будь такая возможность, из нее выбраться.

Забегая вперед, отметим, что бизнесмены, хоть они и по­гружены в эту среду, отнюдь не являются по своим установ­кам самыми последовательными и убежденными теневиками, нередко уступая лидерство в данном отношении представите­лям группы ПРЕДпредпринимателей. Поэтому отложим на время разговор о выявленном нами парадоксе и подробно рассмот­рим отношение респондентов к различным видам современ­ной теневой деятельности. По ходу мы столкнемся и с други­ми парадоксами постсоветского массового сознания, зафиксируем их и лишь затем попробуем объяснить.

Советская наследственность

Составляя вопросы для нашей анкеты, мы исходили из того, что система всеобщей коррупции и всеохватных теневых от­ношений, действовавшая при коммунистах, не только транс­формировалась в новые формы, соответствующие изменившимся экономическим и политическим условиям, но отчасти сохра­нилась и в прежних своих проявлениях.

[218]

Помня о том, что навыки теневого поведения настолько глубоко укоренились в сознании советского человека, что сама тене­вая практика воспринималась как нечто обычное, нормальное и чуть ли не законное, мы решили спрашивать людей прямо: вовлечены ли они сегодня (и если да, то в какой степени) в такую практику в тех или иных ее проявлениях. В частности, респондентам предлагалось ответить, оплачивают ли они -деньгами или "подарками" - услуги врачей и медперсонала в государственных больницах и поликлиниках, то есть там, где услуги эти должны предоставляться бесплатно. Мы также пы­тались выяснить, насколько широко распространены неофици­ально-теневые способы оплаты бытовых и ритуальных услуг, формально являющихся платными (ремонт квартиры, автомо­биля, бытовой техники, организация похорон и т. п.). Нельзя сказать, что все без исключения опрошенные решились отве­тить на эти вопросы. Но уклонившиеся от ответа составляют все же очень незначительное меньшинство.

Таблица 3

Оказавшись в государственной больнице (поликлинике), платили ли вы в последние годы врачам и медперсоналу за то, что должны были получить от них бесплатно, делали ли им соответствующие "подарки"

И Т. П.?

Варианты	Населе-	Предпри-	ПРЕДпред-	НЕпредпри-
ответов	целом	ниматели	матели	ниматели
Каждый раз	8	14	9	6
В большей части
случаев	15	16	20	12
Иногда	27	32	28	27
Никогда	42	30	33	45
Отказ от ответа	3	6	4	3
Затрудняюсь ответить	6	3	7	6

[219]

Таблица 4

Каким образом в последние годы Вы обычно расплачиваетесь за бытовые услуги (ремонт автомобиля, телевизора, стираль­ной машины, ремонт квартиры,  строительные работы

И Т. Д.)?

Варианты ответов	Населе­ние в целом	Предпри­ниматели	ПРЕДпред-прини-матели	НЕпредпри-ниматели
По безналичному расчету через банк (в том числе и посредством кредитной карточки)	3	5	4	2
Наличными по выписанному счету в кассу предприятия, исполнявшего работу	23	19	24	22
Наличными без квитанции и счета с непосредственным исполнителем работ	37	53	45	34
Другим образом	9	8	4	10
В последние годы не делал ремонта, строи­тельных работ и т. п.	30	18	24	33
Отказ от ответа	2	6	2	2
Затрудняюсь ответить	6	2	6	5

[220]

Таблица 5

Приходилось ли Вам в последние годы участвовать в организации похорон, и если да, то платили ли вы наличными без каких бы то ни было квитанций непосредственным исполнителям?

Варианты ответов	Населе-	Предпри-	ПРЕДпред-	НЕпредпри-
	ние в	ниматели	прини-	ниматели
	целом		матели
Всегда	12	14	15	11
Иногда	18	4	14	19
Никогда	14	14	12	15
В последние годы не
участвовал в
организации похорон	46	60	49	45
Отказ от ответа	4	2	3	4
Затрудняюсь ответить	7	6	8	6

Итак, примерно каждый четвертый россиянин всегда или почти всегда платит врачам и медперсоналу, которым формально платить не должен, почти каждому третьему приходилось доплачивать работникам похоронных служб, а тех, кто неофициально рас­считывается за бытовые услуги, в стране еще больше. Эти цифры впечатляют, ибо далеко не всем нашим согражданам, судя по ответам респондентов, приходилось в последние годы органи­зовывать похороны или что-то строить либо ремонтировать. Если же считать от числа тех, кому приходилось, то вовлеченных в теневые отношения и связи оказывается явное большинство.

О том, почему так происходит, подробно говорилось в пре­дыдущей главе. Здесь же нас интересуют прежде всего коли­чественные параметры явления, а потому достаточно еще раз повторить, что теневые способы оплаты жизненно важных услуг точно так же пронизывают постсоветскую повседневность, как они пронизывали и повседневность советскую.

[221]

Парадокс, однако, в том, что советские теневые традиции наследуются в первую очередь теми группами российского общества, представители которых формировались уже в пост­коммунистическую эпоху или вошли в нее в относительно мо­лодом возрасте. Наши предприниматели и ПРЕДпредприниматели заметно чаще других вступают в неформально-теневые контакты с врачами и медперсоналом государственных поликлиник, среди них более высокий процент людей, предпочитающих неофи­циальные формы оплаты бытовых услуг официальным. Впро­чем, парадокс этот, если вдуматься, кажущийся. Просто люди, выделяющиеся на общем фоне не только активностью жизненных установок, но и уровнем достатка, отличаются и более высо­кими запросами относительно качества жизни, равно как и возможностями их удовлетворения.

В подтверждение - еще один факт. Наши предпринимате­ли, чьи доходы заметно выше, чем у других, не только чаще оплачивают услуги врачей в государственных поликлиниках. Каждый четвертый из них при возникновении проблем со здо­ровьем всегда или в большинстве случаев обращается за по­мощью в поликлиники частные, между тем как среди ПРЕД-предпринимателей так поступает лишь один из семи, а среди НЕпредпринимателей - один из восьми. Однако и "низовые" бизнесмены, как видим, в массе своей не обладают все же до­статочной платежеспособностью, чтобы пользоваться услуга­ми таких поликлиник: по свидетельствам некоторых наших собеседников, это, как правило, обходится дороже, чем не­официальные отношения с врачами государственных медицинских учреждений.

Представленный выше анализ взятых нами интервью, в ко­торых говорится о теневых отношениях интересующего нас типа, дал основание предположить, что готовность быть повседнев­но вовлеченным в такие отношения вряд ли стоит рассматри­вать как предрасположенность к осознанным правонарушени­ям. Скорее всего, не только наши собеседники, но и большинство россиян такого рода нелегальные расчеты воспринимают как

[222]

юридически нейтральные, как устоявшуюся жизненную нор­му а не как отклоняющееся поведение. У нас, правда, нет прямых количественных подтверждений этого предположения - соот­ветствующих вопросов в анкете не было. Но некоторыми кос­венными доказательствами мы все же располагаем. По оцен­кам респондентов, органы здравоохранения не относятся к наиболее коррумпированным государственным структурам: предприниматели поставили их на предпоследнее одиннадца­тое место, ПРЕДпредприниматели - на восьмое, НЕпредпри-ниматели - на шестое. Ни в одной из групп доля причисляю­щих медицинских работников к разряду самых коррумпированных не превышает семи процентов¹ . И это при том, что с врачами непосредственно сталкивается почти каждый, а, скажем, с на­логовиками и таможенниками, которые во всех группах вос­принимаются более коррумпированными, чем врачи, - срав­нительно немногие.

Тот факт, что число людей, ведущих теневые расчеты с ра­ботниками здравоохранения, многократно превышает число тех, кто относит их к злостным коррупционерам, как раз и означа­ет, что поведение медперсонала оценивается не с позиции пи­саного права, а с точки зрения права обычного, которое опи­рается на общественный здравый смысл. У нас нет оснований считать, что другие разновидности повседневно-обыденных теневых отношений воспринимаются как-то иначе. Моральное осуждение каких-то проявлений унаследованной от прошлого практики может, конечно, присутствовать, и оно, судя по при­веденным выше выдержкам из интервью, не такая уж редкость. Но вся эта практика, повторим, видится россиянам как нечто такое, что юридическим оценкам (а тем более санкциям) давно уже не подлежит.

¹ Данные о том, как население оценивает степень коррумпированности различных организаций и учреждений, см. в приложении к основному тексту главы (табл. 16, с. 292).

[223]

Мы не осмелимся утверждать, что во всех возможных слу­чаях так думает большинство населения, - тут необходимы дополнительные исследования. Пока это всего лишь гипотеза базирующаяся как на высказываниях наших собеседников и собственном жизненном опыте, так и на полученной количе­ственной информации. В дальнейшем мы хотели бы ее прове­рить и надеемся, что такая возможность нам предоставится.

Заметим, что до сих пор речь шла исключительно об отно­шении россиян к теневым расходам. Теперь нам предстоит разобраться с установками на теневые доходы - прямые или косвенные. Естественно, что при этом нам придется выйти за рамки советского опыта и прямой советской наследственнос­ти.

Теневые соблазны

Чтобы получить максимально полную картину, мы в дан­ном случае прибегали не столько к прямым, сколько к косвен­ным методам получения информации. Не питая иллюзий, что любой человек, вовлеченный в незаконную деятельность, про­стодушно признается в этом интервьюеру, мы спрашивали людей не об их реальном поведении, а о поведении возможном, ги­потетическом. Мы интересовались, насколько в современном российском обществе распространена установка на участие или косвенное соучастие в теневой практике. Готовы ли наши со­граждане - если это сулит им выгоду - поддерживать коррум­пированных чиновников, теневиков-хозяйственников или лич­но участвовать в теневом бизнесе?

Учитывая, что россияне традиционно все свои беды и на­дежды связывают с властью и олицетворяющими ее людьми, а также то, что сама власть в постсоветской России формиру­ется все-таки не без участия избирателей, мы хотели, в част­ности, понять, какая доля населения предрасположена к тому, чтобы на определенных условиях сознательно пойти на кри­минализацию власти, тем самым вступив в некий косвенный

[224]

сговор с коррупционерами и теневиками. Разрабатывая программу исследования, мы помнили о широко известных случаях, ког­да избиратели приводили к власти заведомо криминальных кандидатов (Нижний Новгород, Ленинск-Кузнецкий и т. д.). Опыт таких выборов мы приняли как своеобразный тест и решили повторить его в рамках всероссийского опроса. Вот ответы, которые мы получили.

Таблица 6

Предположим, Вы уверены в том, что кандидат на должность главы местного самоуправления (мэра, главы администрации и г. п.) участвует в теневом бизнесе или связан с криминальными кругами. Могли бы Вы проголосовать за него на выборах?

Варианты	Населе-	Предпри-	ПРЕДпред-	НЕпредпри-
ответов	ние в	ниматели	прини-	ниматели
	целом		матели
Мог бы проголосовать
в любом случае	6	5	7	6
Мог бы проголосовать,
если был бы уверен,
что жизнь при нем
станет лучше	32	38	42	28
Не стал бы за него го-
лосовать ни при каких
обстоятельствах	47	45	37	50
Затрудняюсь ответить	15	12	15	15

Как видим, у 38% россиян иммунитет против соучастия в криминализации власти отсутствует. Правда, подавляющее ольшинство этих людей готово проголосовать за сомнитель­ного кандидата только на определенных условиях ("если жизнь

[225]

при нем станет лучше"), а без всяких условий ("в любом слу­чае") - сравнительно немногие. Но и этих последних мы бы со счетов не сбрасывали. Можно предположить, что готовность голосовать за криминального кандидата "в любом случае" оз­начает неверие в то, что власть в современной России может быть законопослушной и некоррумпированной. Люди с таки­ми взглядами выбирают не между коррупционером и честным человеком, но между разными коррупционерами. Наши интер­вью это предположение подтверждают. "Если мы сойдемся на том, что любой представитель власти «не чист» по определе­нию, - говорит, например, В. (студент и - одновременно - один из руководящих работников промышленного предприятия), -то вопрос о кандидате, связанном с криминалом, теряет свою актуальность". Иными словами, коррумпированы все, и пото­му выбирать приходится между коррупционерами компетент­ными, способными выполнять возлагаемые на них функции руководства, и теми, чьи профессиональные возможности выг­лядят проблематичными. И такие настроения присущи не од­ному только В., в чем читатель может убедиться, ознакомив­шись с приведенными в конце книги интервью. Да, таких людей действительно не очень много, но они все же есть, и их чис­ленность измеряется не сотнями и тысячами, а миллионами. Интересно, что во всех рассматриваемых группах эти люди представлены примерно в одинаковых пропорциях, между тем как в реакциях на другие варианты ответов расхождения меж­ду группами довольно существенны, что позволяет говорить о вполне определенных тенденциях.

Во-первых, теневые установки в группах меньшинства про­являются заметно отчетливее, чем среди большинства. Во-вторых, нетрудно заметить, что наибольшую терпимость к кримина­лизации власти демонстрируют респонденты, которых мы ус­ловно назвали ПРЕДпредпринимателями. Только среди них совокупный процент готовых - на определенных условиях или без всяких условий - проголосовать за криминального канди-

[226]

ата превышает процент тех, кто такой готовности не обнару­живает. Эти данные кажутся нам заслуживающими серьезно­го внимания. Они говорят о том, что многие люди, желающие заняться бизнесом, но не имевшие до сих пор возможности свое желание реализовать, не просто отдают себе отчет в том, в какой среде им придется существовать в случае, если их намерение осуществится. Они, похоже, больше других склонны считать такую среду нормальной, вполне соответствующей сложившимся в стране условиям и обстоятельствам, а потому и власть они чаще других хотели бы видеть этой среде соответствующей.

К ПРЕДпредпринимателям относится уже знакомый нам В. К этой же группе принадлежит В.Ю., работающий заместите­лем директора на частном кирпичном заводе; несмотря на со­лидный возраст (52 года), он тоже мечтает о собственном биз­несе. "Если бы я знал, - говорит он, - что мой кандидат на выборах связан с каким-то криминалом, - я все равно прого­лосовал бы за него, если бы был уверен, что это поможет на­шему предприятию и людям, которые там работают... Произ­водство у нас налажено, но необходимо организовать систему сбыта готовой продукции. Если руководитель администрации сможет организовать хозяйственную жизнь в городе таким об­разом, чтобы мы могли заключать какие-то долгосрочные до­говора на поставку того же кирпича, а это в его компетенции, то я проголосую за него". Тут - установка на своего рода кри­минально-теневой патернализм, сформировавшаяся в резуль­тате ясного представления об особенностях существующей в современной России системы хозяйства.

Ниже мы увидим, что подобные установки сочетаются у 1РЕДпредпринимателей с повышенной психологической готов­ностью и к личному участию в теневой деятельности. Пока ^е °™етим, что среди препятствий, мешающих заняться предпринимательством, только 5% представителей данной группы назвали неготовность вступать в незаконные отношения с чинониками; среди других помех (отсутствие первоначального

[227]

капитала, высокие налоги, угрозы со стороны криминального мира, недостаточная уверенность в своих силах) эта - на пос­леднем месте.

Если же мы присмотримся к умонастроениям людей, свой бизнес уже имеющих, то увидим, что в их среде все-таки больше тех, кто не испытывает желания соучаствовать в криминали­зации власти. В этом они, как ни странно, ближе к тем, кто о предпринимательстве не помышляет. Но близость эта вряд ли означает совпадение мотивов, по которым претензии крими­нала на власть отвергаются даже тогда, когда он предлагает взаимовыгодную сделку: вы нам - свои голоса, а мы вам - улуч­шение вашей жизни.

Как мы помним, люди, занятые малым индивидуальным бизнесом, несопоставимо чаще других сталкиваются с коррум­пированными чиновниками. И они, очевидно, на собственном опыте успели не только познать преимущества теневых отно­шений, в которые неизбежно вовлекаются, но и почувствовать тяготы зависимости и бесправия, на которые обрекает их ны­нешний криминально-теневой патернализм больших и малых начальников. Рискнем поэтому предположить, что неприятие многими нашими предпринимателями криминализации влас­ти опирается прежде всего на прагматические правовые сооб­ражения. "Где я с этой коррупцией не сталкиваюсь! - воскли­цает хозяйка ресторана Т.Е. - Это же повсюду!" Поэтому она не хочет выбирать между криминальными и полукриминаль­ными кандидатами: "В таком случае я проголосую против всех. Все равно они гребут под себя". А предпринимательница Е. на выборы уже вообще не ходит: "Не хочу голосовать за лю­дей, связанных с криминальным капиталом. Я категорически не проголосовала бы за такого кандидата, потому что, конеч­но, хотела бы, чтобы у нас в стране было больше законности-Иначе решение чиновников никто не контролирует, и получа­ется полный чиновничий произвол". Если наше предположе

[228]

ние относительно предпринимателей, основанное на цифровых показателях и высказываниях интервьюируемых, не беспочвенно, то это значит, что в отечественных предпринимательских "ни­зах" вызревает запрос на законный цивилизованный порядок и соответствующую ему власть, которая придет на смену вла­сти, действующей не по общеобязательным правилам, а по "понятиям", ею же самой принятым.

У тех же, кто бизнесом не занимается и заниматься не хо­чет (а они, напомним, составляют большинство населения), мотивы неприятия криминальной власти, видимо, не столько правовые, сколько моральные. Такое предположение допусти­мо уже потому, что люди эти в массе своей сформировались при коммунистической системе, а коммунизм - это и есть не что иное, как верховенство морали над правом. И, добавим, над экономическими интересами. Известно, однако, что мораль­ный протест против тех или иных явлений (особенно эконо­мических) очень часто имеет в своей основе все те же эконо­мические интересы - особенно если последние не удовлетворяются и шансы на их удовлетворение кажутся со­мнительными. Когда же возникает надежда (пусть даже сла­бая) без особого риска решить экономические проблемы в об­ход закона, моральные тормоза нередко начинают отказывать, и ниже мы сможем в этом неоднократно убедиться, анализи­руя как цифровой материал, так и содержание взятых нами интервью.

Вот характерное проявление этического максимализма в оценке интересующих нас явлений и соответствующей такому миро­ощущению мотивации поведения. "Я сам никогда не стал бы голосовать за человека, связанного с «нелегальщиной», - ка­тегорически заявляет пенсионер В.А., продолжающий работать по краткосрочным контрактам. - Ни при каких условиях. Если связан с криминалом, то это уже не человек". Мы хотели бы обратить внимание на этого респондента, потому что на

[229]

его примере мы сможем в дальнейшем наглядно показать, как подобный максимализм начинает ослабевать и притупляться, когда речь заходит о реальной выгоде, которую люди, подоб­ные В.А., могли бы сами извлечь из нынешних коррупционно-теневых связей и отношений.

Наши НЕпредприниматели, чей активный возраст чаще всего позади и чьи возможности включения в теневые связи ограни­чены, меньше других могут уповать на коррумпированную власть. Будучи даже уверены в том, что при избранном криминаль­ном руководителе "жизнь улучшится", они, очевидно, сомне­ваются в том, что позитивные изменения коснутся именно их жизни. Они меньше других видят собственный интерес в кри­минализации власти, а поэтому, быть может, и меньше других склонны к соучастию в такой криминализации. Этим они от­личаются и от ПРЕДпредпринимателей, выделяющихся свои­ми упованиями на криминально-теневой патернализм, и от предпринимателей, успевших испытать на себе не только вы­годы, но и тяготы такой "опеки".

А теперь попробуем проверить наши предположения, рас­смотрев отношение опрошенных не к косвенному соучастию, а к непосредственному личному участию в теневой деятель­ности. При этом отмеченные выше тенденции, если они не лишены оснований, как-то должны себя обнаружить.

Не без некоторых колебаний мы решились напрямую, "в лоб" спросить людей о том, допускают ли они возможность личного соучастия в корпоративном бизнесе теневиков. Здесь мы еще больше сомневались в искренности ответов. Но, как выяснилось, сомнения и в этом случае оказались безоснова­тельными. Отметим, что варианты ответов предусматривали лишь такое соучастие в теневой деятельности, которое не сопряжено с личным риском: нас не интересовали способность и желание рисковать. Это был тест на законопослушание как ценность и норму жизни.

[230]

Таблица 7

Где вы Вы предпочли работать?

Варианты	Населе-	Предпри-	ПРЕДпред-	НЕпредпри-
ответов	ние в	ниматели	прини-	ниматели
	целом		матели
Там, где начальство
никак не связано с
теневым бизнесом	41	43	34	44
Там, где начальство
может быть и связано
с теневым бизнесом,
но так, чтобы меня это
не касалось	11	11	13	11
Мне все равно, свя-
зано ли начальство с
теневым бизнесом,
даже если это будет
касаться меня самого;
лишь бы не грозила
тюрьма и хорошо
платили	28	31	41	24
Затрудняюсь ответить	20	15	12	22

Картина мало отличается от той, которую мы наблюдали раньше. Примерно те же количественные пропорции, те же тенденции. Почти 40% наших соотечественников не считают нужным противодействовать теневым соблазнам, исходят ли эти соблазны от начальников, действующих независимо от подчиненных, или от начальников, искушающих также и тех, кем руководят. Мы снова видим, что наибольшую податливость демонстрирует при этом группа ПРЕДпредприниматели, а установки реальных предпринимателей близки к взглядам тех, кто бизнесом не занимается и желания такого не испы­тывает.

[231]

Приведенные данные позволяют в первом приближении су­дить о том, насколько в российском обществе и его отдельных группах укоренилась ценность законопослушания и как она соотносится с экономическими интересами. Подчеркнем еще раз: вопрос касался такого участия в теневой деятельности которое не связано с риском и страхом перед наказанием. По­этому мы вправе рассматривать полученные данные именно как информацию о ценностях, не замутненную оглядками респон­дентов на реальные жизненные обстоятельства, при которых вовлеченность в теневые связи не может быть гарантирован­но ненаказуемой.

В результате вроде бы выясняется, что ценность законопо­слушания в наибольшей степени свойственна тому большинству, которое находится в стороне от частного бизнеса - и в реаль­ной жизни, и в своих намерениях. Но так ли это на самом деле? Ведь на практике, повторим, приверженность нравственным или правовым ценностям вполне проявляется только тогда, когда в противоречие с ними вступает насущный экономический инте­рес человека и - в то же время - появляется реальная возмож­ность безнаказанно преступить закон. Это обязательно надо иметь в виду, рассматривая "антитеневые" настроения вышедшего из советской эпохи большинства россиян, многие из которых в нынешней криминально-теневой реальности не нашли себе ме­ста и оказались выброшенными на обочину экономической жизни.

Речь идет не о том, разумеется, чтобы безоговорочно оп­равдывать нынешние порядки. Просто не следует в очередной раз впадать в иллюзию, будто нравственные чувства большин­ства могут стать достаточной основой для эффективной поли­тики, направленной против коррупции и теневой экономики. Тем более что и в самом этом большинстве не наблюдается единства: свыше трети его представителей относятся к тене­вой деятельности (начальников или своей собственной под руководством начальников) вполне терпимо, а почти каждый четвертый - это заметно больше, чем в группах меньшинства -испытывает сомнения и колебания, что уже само по себе до-

[232]

статочно симптоматично. Не свободен от них, кстати, и знако­мый нам работающий пенсионер В.А., столь суровый в оцен­ке коррумпированных чиновников и столь непреклонный в не­желании отдавать кому бы то ни было из них свой голос на выборах: "Конечно, хотелось бы, чтобы вся эта теневая эконо­мика вообще меня не касалась. Только где же сейчас это бы­вает?". И это, как увидим, еще не конечный пункт на пути его отступления от морального риторизма.

Мы не знаем, насколько легка дорога от отвлеченной мора­ли, унаследованной от советского прошлого, к ценностям пра­вопорядка и законопослушания, без которых утверждение эф­фективной рыночной экономики немыслимо. Не беремся судить и о том, насколько органично и безболезненно одно способно трансформироваться в другое. Рискнем, однако, предположить, что при сохранении нынешней коррупционно-теневой эконо­мической практики наши потенциальные предприниматели могут принять новые ценности и стать их носителями быстрее, чем люди, обремененные советской ментальной наследственностью. Да, мы хорошо видим, что ПРЕДпредприниматели больше, чем кто бы то ни было, склонны к апологетике нынешних кор-рупционно-теневых отношений и к участию в них. Но они де­лают и важный шаг, свидетельствующий об их психологичес­кой адаптации к условиям рыночной экономики в ее реальных постсоветских формах, о неотягощенности их сознания инер­цией прежнего дорыночного опыта. Многие представители этой группы как бы говорят: мы молоды, энергичны и хотя пока и небогаты, но надеемся, что так будет не всегда. Однако где же еще искать нам сегодня перспективу экономического благосо­стояния, кроме как в теневой сфере? "В идеале хотелось бы Работать без теневого бизнеса, - говорит учитель средней школы А.А., подрабатывающий репетиторством (английский язык) и подумывающий одновременно о том, чтобы заняться торговлей,- Но это скорее организации, в которых небольшие заработки. А там, где заработки высокие и само предприятие ус­тное, там обязательно есть «теневая» деятельность. Я хотел

[233]

бы получать хорошие деньги за свою работу. Такой вот замк­нутый круг получается".

Очевидно, что в мотивации многих представителей этой группы есть и другая сторона: не просто заработать деньги, а зарабо­тать их столько, чтобы они могли стать стартовым капиталом для открытия собственного дела. Работающему студенту В., о котором мы упоминали выше, для этого не хватает именно денег. Чтобы заработать их (а его нынешний доход составляет при­мерно тысячу долларов в месяц), ему, по его собственной оценке, потребуется два года. И насчет того, каким образом он наде­ется приобрести их, наш ПРЕДпредприниматель высказывается однозначно: "Да, я работаю и хочу работать в тени... Если когда-нибудь у меня появится выбор, где зарабатывать 1000 долла­ров - на предприятии, связанном или не связанном (с тене­вым бизнесом. - Авт.), - я, конечно, выберу легальный путь. Но не думаю, что в скором времени появится такой выбор".

Показательно, что подавляющее большинство (почти 80%) ПРЕДпредпринимателей в числе причин, мешающих им заняться бизнесом, назвали отсутствие финансовых средств. Поэтому их теневые установки и правомерно рассматривать как стрем­ление к первоначальному накоплению капитала. Такова реаль­ность постсоветской эпохи и таков реализм людей, которые хотят к ней приспособиться, а не оправдывать свою неприспособ­ленность бессильной моральной риторикой.

Разумеется, законопослушание как мировоззренческая цен­ность здесь пока почти не просматривается. Но его формиро­вание может ускориться, если потенциальные предпринимате­ли станут предпринимателями состоявшимися. И если это произойдет, то они наверняка поймут, что легальный бизнес может быть более продуктивным, чем теневой, и что на рынке правовой порядок все же удобнее, чем правовой беспредел, при котором чувствовать себя комфортно могут лишь те, кто по­давляет экономическую конкуренцию внеэкономическими спо­собами (политическим влиянием, силой бандитского оружия и т. п.).

[234]

Короче говоря, наш оптимизм относительно ПРЕДпредпринимателей, даже будучи весьма умеренным, не имел бы под собой никаких оснований, не будь того естественного сбли­жения экономических интересов и ценностей правового порядка, которое наблюдается в "низовой" предпринимательской среде и которое фиксируется в ответах на наши вопросы. Эта не­большая группа тем-то и привлекательна, что ее оценки тене­вых отношений показывают: ценность законопослушания мо­жет возникнуть только тогда, когда сопрягается с экономическим интересом. И если это, как мы предполагаем, происходит, то только потому, что мелкий индивидуальный бизнес разочаро­вывается в своем союзе с чиновничеством и интересы этих двух социальных групп вступают в непримиримое противоречие. "Думаете, нам нравится работать «в тени»? - вопрошает ин­тервьюера уже известная нам своей эмоциональностью хозяй­ка ресторана Т.Е. - Кто бы стал платить «крыше», если бы нас охраняла милиция? Кто бы стал давать чиновнику из муници­палитета, если бы он не был всемогущ и не закрыл бы тебя в случае неповиновения?". И резюме: "Мне на самом деле хоте­лось бы, конечно, работать честно, чтобы не нужно было но­чами не спать, думать, как обходить закон, и изобретать не­стандартные способы ведения бизнеса".

Возможно (и даже наверняка), в оценке предпринимателей мы тоже впадаем в благостное преувеличение. Ведь людей, терпимых к коррупции и теневому бизнесу, среди них почти столько же, сколько нетерпимых. Не забудем, однако, что речь идет о группе, представители которой при нынешних обстоя­тельствах не могут избежать контактов с теневой экономичес­кой средой. И если часть из них не может устоять перед иску­шениями, если готова согласиться на теневой патернализм власти ^или производственного начальства, то не потому ли, что ви-ДИт здесь возможность укрыться от неудобств и опасностей, Подстерегающих теневика-одиночку? С другой стороны, если среди наших предпринимателей все же так много и тех, кто Демонстрирует нежелание на каких-либо условиях содейство-

[235]

вать теневой практике (их доля даже больше, чем в среднем по населению), то это, быть может, симптом того, что, дей­ствуя в экономической тени, они хотели бы из нее выйти во­обще? В таком случае и в самом деле можно было бы гово­рить о важных тенденциях. Они тем более важны, что мы имеем здесь дело именно с бизнесом, пусть и самым "низовым".

В условиях капиталистической экономики правовой поря­док, определяющий поведение агентов на рынке, может воз­никнуть и возникает только на основе индивидуальной пред­принимательской этики, обеспечивающей соблюдение элементарных правил двустороннего обмена, создающей для них необходимые личностно-культурные (и - тем самым - со­циокультурные) предпосылки. Она не лишает экономическую выгоду морального статуса, но, наоборот, наделяет ее таким статусом - разумеется, не прямо, а опосредованно, ставя ее (выгоду) под контроль универсальной ценности права, задаю­щего принципы и нормы "честной игры" и обеспечивающего взаимовыгодность индивидуальных выгод. Отсюда, из этой бизнес-точки социального пространства право - как ценность - рас­пространяется обычно и вверх, подчиняя власть и ее инсти­туты, и вниз, укореняясь в сознании наемных работников, которые в любом современном обществе составляют большин­ство населения.

Но для того чтобы такой процесс пошел активно, сам биз­нес должен стать экономически сильным и независимым от власти. Пока же в России бизнес вынужден "жить под чиновником", кормить чиновника, исполнять его волю. Поэтому рынок в России существует, а единого легального порядка нет. И именно по­этому же в сознании бизнесменов постоянно сталкиваются представления о должном и сущем, о желаемом и возможном, логика ценностей и логика интересов. Это, в свою очередь, неизбежно сопровождается внутригрупповыми размежевания­ми вроде тех, которые мы могли наблюдать. Примерно такая же картина предстает перед нами и тогда, когда речь заходит не о гипотетическом поведении и гипотетических желаниях,

[236]

Но о таком сугубо практическом вопросе, как уплата или не­уплата налогов.

Уплата налогов: за и против

Предлагая вопросы на эту тему, мы, в отличие от предыду­щих тестов, не ставили респондента в положение гипотети­ческого правонарушителя. Мы спрашивали не о возможном поведении человека, а о его отношении к реальному поведе­нию других. Мы рассчитывали, что на такие вопросы люди будут отвечать откровеннее, хотя и предполагали, что косвенно они будут иметь в виду и самих себя. При этом у нас не было на­мерения выяснять, почему наши сограждане благосклонно или, наоборот, непримиримо относятся к неплательщикам налогов. Нам важно было определить само их отношение к этой важ­нейшей "теневой составляющей" сегодняшней российской жизни.

Когда речь идет о нарушении закона, человеку всегда небез­различно, кто нарушитель и каковы его мотивы. Хорошо зная, что россияне склонны отделять интересы "простых тружени­ков" от интересов начальства, мы предположили, что и сокры­тие доходов руководителями предприятий и рядовыми работниками они воспринимают и оценивают неодинаково. Поэтому о началь­никах и неначальниках мы спрашивали отдельно. Но и началь­ники, как известно, бывают разные: одни делятся с подчинен­ными, другие думают только о себе. Мы предполагали, что к руководителям, которые делятся сокрытыми доходами со свои­ми подчиненными, люди относятся иначе, чем к тем, кто наби­вает лишь собственный карман, - и это предположение также нашло свое отражение в анкете. Нам важно было понять, на­сколько массовое сознание отличает индивидуальные отступления ^От закона, к которым, как правило, "удобно" применять нрав­ственные оценки, от правонарушений институциональных, кор­поративных, которые совершают, укрываясь за спиной началь­ства или даже под его прямым патронажем, - к ним прикладывать ^м°ральные мерки куда как сложнее. Наконец, мы пытались

[237]

выяснить и отношение к конкретным формам такого патрона­жа - например, к выплатам наличных денег (в том числе и в иностранной валюте) в обход платежной ведомости.

И еще одно предварительное замечание. Наша работа выхо­дит в свет уже после того, как Государственная дума приняла радикальные поправки к налоговому законодательству. Мы не знаем, как скажутся они на умонастроениях различных групп российского общества, - это станет ясно лишь после того, как новые законы начнут действовать и влиять на повседневный эко­номический опыт наших сограждан. Через год-полтора такой опрос неплохо было бы повторить: он даст возможность выяснить, как предпринимаемые властями меры, непосредственно затрагива­ющие интересы людей, отражаются в массовом сознании. В данном же случае речь пойдет о том, как относятся россияне к неуплате налогов сегодня и, следовательно, будут относится до тех пор, пока новые законы не вступят в силу, то есть до 2001 года.

То, что не прощают начальникам, готовы простить подчиненным

Начнем с ответов на вопрос о неуплате налогов начальством безотносительно к его взаимоотношениям с подчиненными.

Таблица 8

Как Вы относитесь к руководителям предприятий, которые

уклоняются от уплаты налогов?

Варианты	Населе-	Предпри-	ПРЕДпред-	НЕпредпри-
ответов	ние в	ниматели	прини-	ниматели
	целом		матели
С одобрением	3	11	6	2
С пониманием	19	35	26	15
С осуждением	52	29	39	58
Мне это безразлично	18	18	25	17
Затрудняюсь ответить	8	7	4

[238]

Нетрудно заметить, что если в вопросе о теневых отноше­ниях внимание респондента направить не на его собственные гипотетические выгоды, а на правонарушения тех, кто извле­кает пользу из своего руководящего статуса, то вся картина существенно меняется. Заметно сокращается численность от­носящихся к теневой деятельности (а неуплата налогов - это сегодня едва ли не главное ее проявление) благосклонно или хотя бы терпимо - и среди населения в целом, и в рядах НЕ-предпринимателей, и, что самое, пожалуй, интересное, среди потенциальных предпринимателей. Более того, последние те­перь уже не выглядят самыми убежденными сторонниками теневой практики, уступая место предпринимателям реальным.

Такого рода сдвиги свидетельствуют, очевидно, о том, что некоторые ПРЕДпредприниматели хотели бы действовать в теневой сфере и пользоваться преимуществами, предоставля­емыми ею, но пока этого не произошло (или произошло не в той мере, как хотелось бы), они склонны скорее судить, чем оправдывать тех, кто оказался удачливее. Интерес против мо­рали, когда интерес свой; мораль против интереса, когда ин­терес чужой, - такова, надо полагать, особенность самоощу­щения, свойственного многим представителям современного российского общества, выделяющимся на общем фоне актив­ностью своих жизненных установок.

Правда, среди наших собеседников, принадлежащих к этой группе, не оказалось ни одного, кто реагировал бы на уклоня­ющихся от уплаты налогов хозяйственников как на "безобраз­ников" ("потому что это безнравственно"), подобно далекой от бизнеса Н.В. - научной сотруднице академического центра, семья которой вынуждена довольствоваться месячным дохо­дом в 800 рублей на человека. Моральный пафос у ПРЕД-предпринимателей приглушен, но и здесь его порой можно Уловить тоже. Например, начальник подразделения одного из оборонных заводов не без негодования говорит о банках, где Делают деньги из воздуха", и предприятиях, где "верхушка гребет все деньги себе, а рабочие сидят в нищете", что, впро-

[239]

чем, не мешает ему "исключительно положительно" относиться к уклоняющимся от налогов руководителям, работающим в "госбюджетной производственной сфере". Получается, одни и те же правонарушения могут избирательно подводиться под понятия справедливости и несправедливости - в данном слу­чае в зависимости от того, в каком секторе экономики человек работает.

Таким образом, и в группе ПРЕДпредпринимателей за мо­ральным осуждением просматриваются вполне определенные неудовлетворенные интересы. Их предельно точно выразил один из наших собеседников - молодой врач-анестезиолог Д., не ис­ключающий для себя возможности заняться бизнесом в облас­ти медицины. Свое отрицательное отношение к налогонепла-телыцикам он объясняет тем, что он - бюджетник и с этих налогов живет. Но, продолжает он, "если бы я работал в фирме, я бы наверняка рассуждал по-другому", а если бы занимался биз­несом, то "играл бы по действующим правилам, то есть вел двойную бухгалтерию и уходил от налогов". Можно предпо­ложить, что сдержанное или откровенно негативное отноше­ние к уклоняющимся от уплаты налогов руководителям харак­терно прежде всего для тех потенциальных предпринимателей, которые сегодня работают именно в бюджетной сфере; во вся­ком случае, некоторые интервью дают для таких предположе­ний определенные основания. Что касается ПРЕДпредприни­мателей, работающих в частных фирмах, то они обычно к руководителям-налогонеплателыцикам относятся с полным по­ниманием и сочувствием. Почему - понять нетрудно: ведь именно благодаря таким руководителям и их покровительству они мо­гут уже сейчас, ничем не рискуя, пользоваться всеми преиму­ществами нелегальной и полулегальной экономики.

Не исключено, что среди ПРЕДпредпринимателей, осуждаю­щих неуплату налогов хозяйственниками и - одновременно -настроенных на работу в теневой сфере, есть и такие, кто по­нимает: желание действовать в этой сфере не очень-то со­гласуется с ее осуждением. Возможно, именно они, пытаясь

[240]

уйти от этой несогласованности и затушевать ее, заняли пози­цию безразличия - ее предпочел в данной группе каждый чет­вертый, что заметно выше соответствующих показателей в других группах и в среднем по населению.

Что касается предпринимателей, то их более благосклонное, чем у других, отношение к хозяйственникам, уклоняющимся от налогов, на первый взгляд, перечеркивает те надежды, ко­торые мы пытались на них возложить. Но это - лишь на пер­вый взгляд. Да, в их среде наивысший процент людей, не про­сто сочувствующих руководителям-налогонеплателыцикам, но и поддерживающих их. И все же такие люди ("одобряющие") составляют очевидное меньшинство - один из девяти предста­вителей данной группы. Большинство же предпринимателей относится к сокрытию доходов хозяйственниками или позитивно-сдержанно ("с пониманием"), или осуждающе.

То, что среди них наивысший процент "понимающих", пред­ставляется нам чрезвычайно важным. Это значит, что многие из них могут поставить себя на место людей, вынужденных приспосабливаться к нынешним разорительным налоговым ставкам. Но это может свидетельствовать и о другом.

Если люди относятся к теневой практике "с пониманием" (а не "с одобрением"), то они демонстрируют тем самым от­нюдь не юридический нигилизм, не пренебрежение законода­тельными нормами как таковыми. Они как бы говорят: нару­шать нормы - это плохо, это - непорядок, но когда сами нормативные требования настолько завышены, что соблюдать их становится невозможно, то отступление от них в тень ста­новится вынужденной необходимостью. "Как я, так и мои то­варищи, мы считаем, что уклонение от налогов - это незакон­но, но это не самый большой грех, который может быть. Потому ^Что пока нет нормального налогового законодательства, которое позволяло бы открыто зарабатывать деньги, а не работать «по-черному», как это сейчас делается". Таково мнение молодого предпринимателя О.Д., занимающегося политической рекламой, и в этом с ним солидарны все его коллеги по бизнесу,

[241]

с которыми нам довелось беседовать. Неуплата налогов хозяй­ственными руководителями воспринимается ими как правона­рушение, но правонарушение неизбежное, спровоцированное существующими нормами, как правонарушение поневоле. И если такие представления действительно свойственны многим пред­принимателям, то у нас нет пока оснований отказываться от своих предположений и хоронить надежды на их восприимчи­вость к ценности законопослушания.

Материалы опроса можно трактовать в том смысле, что в сознании значительной части предпринимателей наметился конфликт между экономическими интересами и формирующимися правовыми ценностями, и во многих случаях он обнаружива­ет себя даже тогда, когда люди проецируют свои интересы на интересы других. Это не значит, что в условиях нынешней то­тально-теневой практики конфликт может быть решен в пользу правовых ценностей. Правомерно говорить лишь о том, что в "низовой" предпринимательской среде вызревает неприятие самой такой практики.

И, наконец, о тех предпринимателях, которые уклоняющихся от налогов хозяйственников осуждают (таких, напомним, все же немало - больше четверти). Их позиция может быть про­диктована разными причинами. Возможно, они полагают, что даже непомерные налоговые ставки не могут служить оправ­данием правонарушений. Но не исключено, однако, что мы сталкиваемся тут с ревнивым отношением представителей мелкого неорганизованного бизнеса к бизнесу организованному, тене­вые возможности которого выглядят в глазах бизнесменов-оди­ночек несопоставимо более значительными и который может казаться поэтому одним из главных генераторов нынешней теневой практики и одним из главных препятствий на пути к правово­му порядку.

Понять, какая мотивация здесь преобладает, нам помогут данные, фиксирующие отношение к неуплате налогов не хо­зяйственными руководителями, а рядовыми людьми. Эти данные"

[242]

позволят уточнить и представления об особенностях со­знания других интересующих нас групп российского общества.

Таблица 9

Как Вы относитесь к рядовым гражданам, которые уклоняются от

УПЛАТЫ НАЛОГОВ?

Варианты	Населе-	Предпри-	ПРЕДпред-	НЕпредпри
ответов	ние в	ниматели	прини-	ниматели
	целом		матели
С одобрением	5	11	8	4
С пониманием	37	59	46	34
С осуждением	34	13	23	38
Мне это безразлично	14	14	18	14
Затрудняюсь ответить	9	3	5	11

Первое, что бросается в глаза, - резкий рост и среди насе­ления в целом, и в каждой группе численности "понимающих" и существенное снижение численности "осуждающих". Почти повсеместно - исключение составляют только предпринима­тели - увеличилась доля "одобряющих", хотя и очень незна­чительно. Но в целом сдвиги в настроениях более чем впечат­ляющие.

Мы, разумеется, далеки от того, чтобы всех "одобряющих" и "понимающих" зачислять в ряды налогонеплателыциков, как не можем исключать и того, что в оценках многих из них со­держится и самооценка собственного теневого поведения. Но мы вправе утверждать вполне определенно: когда человек мо­жет соотнести подобное поведение с действиями таких же людей, как он сам, а не начальников, к которым сохраняется традици­онное для России предубежденно-подозрительное отношение, ^его нетерпимость притупляется и даже заменяется чувством солидарности. И так - во всех без исключения группах.

Вполне оправданным - и мы впервые можем это наглядно продемонстрировать - оказалось наше предположение о том,

[243]

что в сознании непредпринимательского большинства моральное осуждение теневого образа жизни вызывается ощущением его недосягаемости: как только появляется возможность соотнес­ти такой образ жизни с собственными частными интересами (или хотя бы с собственным материальным положением), мо­раль начинает свои позиции сдавать. Научный сотрудник Н.В. -та самая, что считает укрывающихся от уплаты налогов руко­водителей «безобразниками», — к рядовым налогонеплатель-щикам относится вполне благосклонно: "Если государство не способно обеспечить гражданам достойный уровень жизни, то нечего удивляться, что они его обманывают... У меня, напри­мер, есть личный парикмахер. Она меня стрижет дешевле, чем в парикмахерской, и, естественно, с тех денег, что я ей плачу, налогов не платит. И я ее не осуждаю, потому что это не от хорошей жизни". Правда, совокупный процент "одобряющих" и "понимающих" в группе НЕпредпринимателей остается все-таки заметно ниже, чем в каждой из двух других групп, а про­цент "осуждающих" - выше. Это значит, что определенный во­дораздел между большинством и меньшинством российского общества сохраняется и в данном случае, что свидетельствует об устойчивости выявленных нами тенденций.

И у ПРЕДпредпринимателей мы наблюдаем то же самое: рецидив морального отторжения, который обнаружился у многих из них по отношению к теневикам-начальникам, исчез, не ос­тавив и следа. Впрочем, и они, похоже, отдают себе отчет в том, что неуплата налогов - это правонарушение, и открыто приветствовать такое поведение не решаются. Поэтому, быть может, в их рядах так мало "одобряющих" и так много "пони­мающих". Однако ставить их, исходя из этого, в один ряд с предпринимателями и говорить применительно к ним о конф­ликте экономических интересов и правовых ценностей у нас по-прежнему нет оснований. Их интересы в теневой сфере не могли быть ущемлены, невыгоды и риски работы в теневом бизнесе они на собственном опыте не познали, а лишь позна­ли или хотят познать ее выгоды, а потому и неоткуда взяться

[244]

здесь ценностям, с этими интересами конфликтующим. Пока­зательно, кстати, что тональность высказываний о необходи­мости правового порядка у предпринимателей и ПРЕДпредп-ринимателей разная - личностно-эмоциональная у первых и отстраненно-рассудочная у вторых, что может служить важным свидетельством неодинаковой актуализации самого вопроса о переходе к такому порядку у тех и других.

О предпринимателях же мы можем позволить себе повто­рить то, что уже было сказано. Оценивая рядовых налогоне-плателыциков, они, скорее всего, имеют в виду прежде всего самих себя. Поэтому столь фантастически велика в их рядах совокупная доля "одобряющих" и "понимающих", доходящая до 70%; более высокой, чем в этом случае, оценки теневых отношений мы у них (в отличие от других групп) в дальней­шем уже не обнаружим. Если же речь идет об оценке собственного теневого поведения, то явное преобладание в составе предпри­нимателей "понимающих" над "одобряющими" мы вправе ком­ментировать так, как уже комментировали, отделяя их в этом отношении от всех остальных. Речь, повторим, идет о начав­шемся в их среде формировании правовых ценностей.

Полученная информация позволяет ответить и на вопрос, чем руководствуются те предприниматели, которые осуждают уклоняющихся от налогов руководителей. Судя по всему, здесь все же больше неприязни к теневому организованному бизне­су, чем убежденности, что даже в нынешних условиях теневое поведение может и должно быть вытеснено законопослушным. Предприниматель Ж.В. не скрывает, что она уклоняется от уплаты налогов. "Если я буду платить налоги, то я себе ботинок не ^кУплю". Но она не склонна ставить знак равенства между сво­им мелким бизнесом и крупными корпорациями: "Я понимаю, Газпром» налоги укрывает. Но ведь у них какой уровень до­ходности! А мне, по большому счету, что скрывать? Какие у меня прибыли? Я вообще считаю, что налоги нужно брать только с тех, у кого прибыль от тысячи долларов в месяц". Примерно в том же духе рассуждает известный нам предприниматель

[245]

в области политической рекламы О.Д.: "Когда небольшая фирма ведет двойную бухгалтерию, - это нормально в наших усло­виях. Но если это какая-то крупная структура, как «Газпром» - она монополист, цены может устанавливать, какие захочет и потому она пусть платит налоги. Там денег много, и они не разорятся. А малые предприятия разорились бы, их бы не было". Эти высказывания помогают лучше понять природу настроений в предпринимательских низах и интерпретировать полученные нами цифровые данные. Обратите внимание: в рядах предпри­нимателей в два с лишним раза меньше тех, кто осуждает ря­довых налогонеплателыциков, чем тех, кто осуждает неплатель­щиков-начальников. В этой связи мы вправе предположить, что в данной группе все-таки очень немного людей, способных и готовых уже в нынешней ситуации и при нынешних законах разрешить конфликт экономических интересов и правовых цен­ностей в пользу сознательного законопослушания. Впрочем, и относительно них у нас нет полной уверенности в том, что дело обстоит именно так: ведь под рядовыми налогонеплателыци-ками они вполне могут подразумевать не себя или себе подоб­ных, а своих соотечественников с высокими и сверхвысокими доходами. Применительно же ко всем другим предпринимате­лям можно говорить о своего рода упреждающем правосозна­нии без установки на реальное правовое поведение, о право­сознании людей, возникающем как реакция на неправовую среду, в которой им приходится действовать. Поэтому, кстати, новая шкала налогообложения может им прийтись по душе. Вопрос лишь в том, поверят ли они властям и решатся ли деклариро­вать доходы, существенно превышающие объявлявшиеся ими прежде.

О терпимости к корпоративному сокрытию доходов и популярности "черного нала"

Все, что говорилось до сих пор об отношении наших со­граждан к неуплате налогов, касалось неплательщиков

[246]

индивидуальных, будь то руководители предприятий или рядовые работники. Между тем в реальной жизни те и другие, как пра­вило, не изолированы друг от друга, а включены в корпоративные связи, при которых скрывающие доходы начальники могут теми или иными способами делиться с подчиненными. Выяснить отношение общества к такого рода корпоративно-патронажной теневой практике важно уже потому, что именно она получила широкое распространение в позднесоветскую эпоху, хотя, разумеется, и в иных, по сравнению с сегодняшними, формах.

Таблица 10

Как Вы относитесь к руководителям предприятий и фирм, которые уклоняются от уплаты налогов, чтобы упрочить материальное положение своих работников?

Варианты	Населе-	Предпри-	ПРЕДпред-	НЕпредпри
ответов	ние в	ниматели	прини-	ниматели
	целом		матели
С одобрением	13	15	16	12
С пониманием	31	37	38	29
С осуждением	31	24	23	33
Мне это безразлично	12	15	14	11
Затрудняюсь ответить	13	10	8	15

Изменения, если сравнивать приведенные данные с отно­шением к индивидуальным рядовым налогонеплателыцикам, просто поразительные. Начнем с того, что среди населения в Целом и в группах ПРЕДпредпринимателей и НЕпредприни-мателей в два-три раза увеличился процент "одобряющих", причем потенциальные бизнесмены впервые опередили по этому по­казателю бизнесменов состоявшихся. Интересно и то, что со­вокупная численность "одобряющих" и "понимающих" среди последних заметно уменьшилась, между тем как в двух дру-

[242]

гих группах и в общей массе опрошенных она или осталась неизменной или даже несколько возросла (у НЕпредпринима­телей). А вот с "осуждающими" все обстоит наоборот: в ря­дах предпринимателей их стало почти вдвое больше, среди ПРЕДпредпринимателей их численность не изменилась, а в целом по населению и в составе НЕпредпринимателей уменьшилась, хотя и незначительно. Что же скрывается за этими впечатляю­щими сдвигами в оценках?

Мы уже могли убедиться в том, что чисто моральный им­мунитет против теневых искушений у человека из непредпри­нимательского большинства ослабляется по мере того, как ис­кушения эти приближаются к нему самому, открывают перед ним перспективу удовлетворения его собственных интересов. К сказанному можно теперь добавить: сопротивляемость ста­новится еще слабее, когда речь заходит не об индивидуальных правонарушениях с сопутствующей им персональной ответствен­ностью, а о выгодной теневой деятельности под опекой и пат­ронажем руководителей, берущих всю полноту ответственно­сти на себя и освобождающих от нее подчиненных. "Вообще-то, если руководитель фирмы и налоги прячет, и рабочим допла­чивает, то это и ничего", - говорит работающий пенсионер В.А., которого мы уже неоднократно цитировали (надеемся, что его негодование против начальственной "нелегальщины" читате­лем еще не забыто). Наверное, такая практика в глазах мно­гих не выглядит даже противозаконной, а кажется обычной и нормальной - иначе трудно объяснить резкий рост численнос­ти одобряющих ее по сравнению с численностью тех, кто одобряет индивидуальное уклонение от налогов. Эта психология, сфор­мированная корпоративно-патронажными теневыми отношениями при брежневском "развитом социализме" и органично воспро­изводящаяся постсоветским недоразвитым капитализмом, не­сколько сближает, судя по нашим данным, нынешних потен­циальных предпринимателей и тех, кто предпринимательства чурается. Но - опять-таки не настолько, чтобы говорить о сти­рании различий.

[248]

Но почему же вновь утрачивают свое место теневых лиде­ров наши предприниматели? Видимо, как раз потому, что биз­нес у них индивидуальный, а не корпоративный (что, кстати, не могло не проявиться в ответах не только на этот, но и на большинство предыдущих вопросов). Возможно, и в данном случае сказывается не очень благосклонное отношение мел­ких бизнесменов-одиночек к организованному государственному и частному бизнесу с его унаследованными от советского вре­мени корпоративно-патронажными особенностями, позволяю­щими ему, как полагают представители мелкого бизнеса, бо­лее успешно адаптироваться к современной коррупционно-теневой реальности.

Правда, в высказываниях наших собеседников-предприни­мателей это предположение подтверждения не находит. Быть может, в том числе и потому, что они - не совсем одиночки, а владельцы и руководители небольших фирм: у них есть наем­ные работники (пусть всего два-три), которых надо стараться удержать, а потому приходится думать и о том, чтобы "упро­чивать их материальное положение". А вот в оценках тридца­тилетнего Е.М., который раньше торговал автомобильными приемниками, сегодня выступает в роли незарегистрированного таксиста, использующего свою машину, а в будущем хотел бы возить пассажиров на личном автобусе (как читатель, возмож­но, помнит, лицензия на перевозки им уже получена), наша версия вроде бы подтверждается. "Может быть, - говорит он, - где-то и есть такое, что руководители уклоняются от налогов в пользу своих сотрудников, но это единичные случаи. Платят деньги сотрудникам ведь не для того, чтобы человек упрочивал свое материальное положение, а для того, чтобы он вообще смог прожить. А «упрочивают» материальное положение только на­чальники". Такое представление об организованном бизнесе играет, наверное, не последнюю роль в жизненных установ­ках этого респондента: он, по его собственному признанию, Потому и ориентируется на индивидуальную деятельность, что ^Ни в каких корпорациях работать не хочет.

[249]

Но если подобные настроения действительно достаточно широко распространены в нашем "низовом" предпринимательстве то они должны проявиться и в их восприятии конкретных не­легальных форм оплаты труда работников, используемых се­годня многими руководителями. И прежде всего - "черного нала". Посмотрим же, как реагируют на него наши предприниматели и чем отличаются они в этом отношении от других групп.

Таблица 11

Существуют руководители, которые помимо зарплаты, отраженной в официальной платежной ведомости, расплачиваются с работниками наличными (с том числе и валютой). Как Вы к этому относитесь?

Варианты ответов	Населе­ние в целом	Предпри­ниматели	ПРЕДпред-прини-матели	НЕпредпри-ниматели
С одобрением	21	20	30	18
С пониманием	26	30	29	23
С осуждением	22	7	15	27
Мне это безразлично	16	27	16	16
Затрудняюсь ответить	15	16	10	16

Обратите внимание, что это, по сути, тот же самый вопрос, что и предыдущий, только в несколько иной, более конкрет­ной формулировке: ведь нелегально расплачиваться с работ­никами руководители могут только сокрытыми денежными доходами. И, тем не менее, ответы на эти вопросы существен­но разнятся.

Прежде всего отметим, что численность "одобряющих" во всех группах и в среднем по населению возросла еще больше. Возможно, сказалось тут то, что в вопросе не содержится пря­мого указания на правонарушение, в том числе и на неизбеж­ное при оплате "черным налом" уклонение от уплаты нало-

[250]

гов: ведь декларировать нигде не зафиксированные и не задо­кументированные доходы не приходит в голову ни тем, кто расплачивается неучтенными деньгами, ни тем, кто их полу­чает. Это значит, что данный способ финансовых расчетов в глазах многих стал выглядеть почти легальной обыденностью, -подобно тому, скажем, как воспринимается оплата без квитан­ции какой-либо бытовой услуги.

Именно поэтому, наверное, во всех группах и среди насе­ления в целом так мало тех, кто к "черному налу" относится негативно. Меньшего числа "осуждающих" мы не видели в ответах ни на один вопрос, прямо или косвенно касающийся сокрытия доходов.

Можно сказать, что мы имеем дело с массовым воспроиз­водством психологии агентов социалистического черного рынка, но - с одной существенной разницей. При "развитом социа­лизме" на этом рынке можно было купить и продать почти все, но труд по месту работы нельзя было продать иначе, чем за официальную зарплату, фонды которой советская власть пла­нировала и держала под контролем. Финансовыми ресурсами, не учтенными государством, руководители предприятий тогда не располагали. В те времена хозяйственники в основном "распла­чивались" со своими работниками ресурсами вещественными -не учтенной (и не могущей быть полностью учтенной) госу­дарством принадлежащей ему собственности было более чем Достаточно, чтобы удовлетворять аппетиты бесчисленной ар­мии рядовых и нерядовых "несунов", дабы удержать их от превращения в "летунов".

Сегодня прежние ограничители устранены, а новые препят-^Ствия хозяйственники научились безнаказанно обходить. У Руководителей появились теневые финансовые средства, в том ^Исле и валютные, в результате чего черный рынок не только ^е исчез, но расширился и усовершенствовался, произошло вытеснение его архаичного натурального сегмента современным денежным. В этом - своеобразие нынешних теневых от-

[251]

ношений на предприятиях и в учреждениях по сравнению с социалистическими, хотя и отрицать преемственную связь между "новым" и "старым" было бы нелепо. В том числе и потому что речь, как и прежде, идет об отношениях корпоративно-пат­ронажных, о нелегальной или полулегальной торговле между собственниками рабочей силы и обладателями руководящих статусов, которые получили возможность оплачивать эту ра­бочую силу из контролируемых ими теневых финансовых ис­точников.

Короче говоря, вместо канувшего в прошлое черного рынка дефицита и рядом с унаследованным от советских времен черным рынком услуг (медицинских, бытовых, чиновничьих и прочих) возник черный рынок труда, на котором значительная, если не преобладающая, часть заработка выплачивается неофици­ально, что автоматически выводит его из-под налогообложе­ния. Надо ли удивляться, что так много наших сограждан от­носятся к "черному налу" не только "с пониманием", но и "с одобрением"?

Нетрудно заметить, что установка на "черный нал" наибо­лее широкое распространение получила среди людей, принад­лежащих, как правило, к постсоветскому поколению и назван­ных нами ПРЕДпредпринимателями: совокупная доля "одобряющих" и "понимающих" составляет в их среде почти 60%. При этом доля "одобряющих" достигает здесь почти трети, что в полтора с лишним раза больше, чем среди непредприни­мательского большинства и почти в полтора раза больше, чем в среднем по населению. И такие настроения не покажутся стран­ными, если вспомнить все, что мы уже знаем о представите­лях данной группы.

Будучи убежденными в том, что сколотить необходимый для открытия собственного дела стартовый капитал можно только в теневой сфере, они прекрасно понимают и то, что сама эта сфера открывает свои возможности для наемных работников,

[252]

каковыми они являются, только благодаря хождению "черного нала". Без него, по мнению многих из них, не только деньги пля занятия бизнесом накопить невозможно, но и просто сносно существовать. "Лично у меня оклад составляет 417 рублей, -говорит хорошо уже знакомый нам работающий студент В., реально зарабатывающий, напомним, тысячу долларов в ме­сяц. - Хотел бы я посмотреть, как вы проживете на такие средства. А то, что расплачиваются валютой, в этом я вообще не вижу криминала, потому что в наше нестабильное время все круп­ные фирмы равняют зарплаты на курс доллара".

Эта информация, помимо прочего, интересна и тем, что снова подводит нас к вопросу об эффективности нового налогового законодательства. Мы не хотели бы заранее ставить ее под сомнение, но если заработок человека в 60 с лишним раз пре­вышает его официальный доход, и он эту разницу скрывал, то осмелится ли он тайное сделать явным, не побоится ли, что прошлые грехи ему припомнят? И другой вопрос, быть может, еще более важный: решатся ли руководители его предприятия легализовать все деньги, идущие на зарплату сотрудникам, даже если при новой (регрессивной) шкале налогообложения зарп­латы увидят в этом свою выгоду? Это, повторим, вопросы о доверии власти, и от ответов на них мы бы пока воздержа­лись. Но то, что они приобретают сегодня, наряду с психоло­гическим и политическим, еще и экономическое измерение, сомнений не вызывает.

Приведенные нами цифры и высказывания наводят на мысль, что в стране наметилось не просто поколенческое, но и мен­тальное размежевание между большинством и меньшинством населения, в основе которого - разнодоступность теневых от­ношений и, соответственно, разное восприятие их, а точнее - их самой распространенной постсоветской формы, именуемой ^в обиходе "черным налом". Конечно, границы между двумя этими сегментами общества не жесткие и закрытые, а подвижные и

[253]

открытые, но сама тенденция слишком очевидна, чтобы ее иг­норировать. Мы имеем в виду не столько размежевание меж­ду предпринимателями и наемными работниками, сколько раз­межевание между разными группами самих наемных работников. Одни - НЕпредприниматели - от теневой сферы в массе сво­ей отстранены и воспользоваться ее преимуществами не рас­считывают. Другие - ПРЕДпредприниматели - в нее уже по­гружены или надеются погрузиться, до поры до времени ничем не рискуя, оставляя всю связанную с этим ответственность привилегией своих хозяев-бизнесменов. Поэтому, очевидно, представители именно этой группы демонстрируют самую боль­шую любовь и к "черному налу", и к руководителям, скрыва­ющим доходы, дабы упрочить материальное положение работ­ников.

Осталось выяснить, по какую сторону от линии размежева­ния находится российское "низовое" предпринимательство. Может показаться, что оно примыкает к непредпринимательскому большинству - по крайней мере по доле людей, которые к нелегальному хождению рублей и долларов относятся "с одоб­рением". Не будем, однако, торопиться с выводами. Во-пер­вых, именно этот вопрос вызвал, похоже, у предпринимателей наибольшие затруднения: свыше 40% их представителей под тем или иным предлогом от прямого ответа на него предпоч­ли уклониться. Во-вторых, они меньше, чем кто бы то ни было, склонны "черный нал" осуждать, что довольно резко контрас­тирует с их ответами на предыдущий вопрос - об отношении к руководителям, уклоняющимся от уплаты налогов ради бла­га руководимых (хотя по смыслу, повторим, речь идет об од­ном и том же).

Возможно, дело тут в том, что наши "низовые" бизнесме­ны, оценивая хождение "черного нала", испытывали двойственные чувства. С одной стороны, упоминание о черной наличности, как можно предположить, вызывает у них живые ассоциации

[254]

с их собственной деятельностью, что и проявилось в неже­лании и неготовности осуждать ее. С другой - речь в нашем вопросе идет все-таки не об индивидуальной, а о корпора­тивно-патронажной теневой практике, в которую они не вклю­чены и к которой многие из них относятся не без предубежде­ния. Поэтому-то, быть может, так велик в их рядах процент людей, либо затруднившихся ответить на этот вопрос, либо проявивших безразличие к самому явлению. Не исключено, впрочем, что кто-то таким образом хотел скрыть свою при­частность к нему.

И, тем не менее, каждый пятый в этой группе признал, что такую форму нелегальных финансовых расчетов одобряет. Это значит, что в сознании каждого пятого предпринимателя кон­фликт экономических интересов и правовых ценностей, о ко­тором мы говорили, никак себя не обнаруживает, - по той, очевидно, причине, что интересы удовлетворяются в условиях вполне комфортных, без особых неудобств. По отношению же ко всем остальным представителям данной группы наше пред­положение о правовых ценностях, прорастающих из интере­сов, ущемленных в теневой сфере, остается в силе. Оно наве­яно всей совокупностью приведенных выше цифровых выкладок и высказываний наших респондентов, хотя, разумеется, мы отдаем себе полный отчет в том, что это всего лишь гипотеза.

Смягчать или ужесточать законы? (грань между коррупцией и теневым бизнесом в массовом сознании)

В начале главы мы приводили данные о том, как восприни­мают проблему борьбы с коррупцией и теневой экономикой пред­ставители интересующих нас общественных групп, насколько важной ее считают. Мы отметили также парадоксальное не­радение жизненного опыта и жизненных установок российских

[255]

предпринимателей: с коррумпированными чиновниками они непосредственно сталкиваются чаще других, а важность про­блемы борьбы с коррупцией и теневой экономикой оценивают ниже других. Теперь, выяснив отношение разных групп к те­невой деятельности, мы можем сказать, что парадокс этот оказался не единственным.

Дело в том, что данные, фиксирующие отношение к про­блеме борьбы с экономическими правонарушениями, отнюдь не всегда согласуются с информацией о распространенности теневых установок в той или иной группе. Соответствие бо­лее или менее отчетливо просматривается у НЕпредпринима-телей, а вот среди потенциальных бизнесменов его, при всем желании, обнаружить нельзя: с одной стороны, они больше всего подвержены теневым искушениям, а с другой - проблема борьбы с нелегальной экономической деятельностью кажется им даже более важной, чем предпринимателям, у которых податливость на такие искушения начинает вроде бы ослабевать. Кажется, тут что-то не так: нельзя стремиться к какой-то цели и одно­временно желать препятствий на своем пути.

Понять природу этих несоответствий нам могут помочь данные, фиксирующие представления респондентов о наиболее эффек­тивных методах наступления на коррупцию и теневой бизнес. Дело в том, что для кого-то оно может ассоциироваться с ло­бовой административно-полицейской атакой, а для кого-то - с устранением причин явления (прежде всего экономических), причем само такое устранение может казаться особой и само­стоятельной задачей, перед которой полицейские меры выгля­дят второстепенными или даже третьестепенными.

[256]

Таблица 12

КАК, по Вашему мнению, легче справиться с теневым бизнесом,

КОРРУПЦИЕЙ, ОРГАНИЗОВАННОЙ ПРЕСТУПНОСТЬЮ?

Варианты	Населе-	Предпри-	ПРЕДпред-	НЕпредпри-
ответов	ние в	ниматели	прини-	ниматели
	целом		матели
Обеспечить
неотвратимость
наказания в
соответствии с
существующими
законами	37	29	37	38
Ввести чрезвычайные
законы и доверить их
исполнение политику-
диктатору	23	15	20	24
Смягчить законы,
чтобы создать
благоприятные
условия для развития
легального
предпринимательства	21	40	31	16
Другое	2	7	1	2
Затрудняюсь ответить	18	10	11	19

Дело, кажется, начинает проясняться. Для представителей российского "низового" бизнеса коррупция, с которой они стал­киваются чаще других, и теневые отношения, в которые они непосредственно вовлечены, - это их личные проблемы, неотъем­лемая составляющая их образа жизни. Поэтому среди них наи­высший процент тех, кто видит корень зла не в нарушении законов, а в самих законах (прежде всего налоговых). В полном соответствии с нашей гипотезой о формировании в сознании предпринимателей правовых ценностей многие из них как

[257]

бы говорят: расширьте пространство легальной свободы, сде­лайте юридические нормы более либеральными, устраните жесткие правила, загоняющие нас в теневую сферу, и мы из нее выйдем, потому что чувствуем себя здесь неуютно.

Однако даже в предпринимательской среде "либерализато-ры" не составляют большинства. Среди бизнесменов немало и тех, кто видит выход в ужесточении контроля за соблюдени­ем действующих законов. Есть среди них даже сторонники чрезвычайщины и диктатуры. В том и другом случае мы, воз­можно, имеем дело с людьми, для которых вопрос о нелегаль­ной экономической деятельности и о борьбе с ней - это воп­рос, относящийся не столько к теневому бизнесу (то есть к ним самим), сколько к коррумпированным чиновникам. "Здесь нужно разделить, - говорит молодой предприниматель Г., один из совладельцев финансового холдинга. - Теневой бизнес - это одно, а криминал и коррупция - это уже совсем другое. Одно дело, когда человек не платит налоги, то есть, по сути дела, не дает государству себя ограбить, и совсем другое, если на­рушается уголовный кодекс". Предприниматели, напомним еще раз, намного чаще, чем кто бы то ни было, непосредственно сталкиваются с коррупционерами, и, видимо, собственный опыт заставляет их с пессимизмом относиться к предположению, что со злоупотреблениями государственных служащих можно спра­виться, не прибегая к жестким репрессивным мерам.

Таким образом, первый из выявленных нами парадоксов можно объяснить тем, что не все представители российского "низо­вого" бизнеса одинаково воспринимают саму проблему борь­бы с экономическими правонарушениями. Одни, как можно предположить, выдвигают на первый план изменение законо­дательных правил игры, которое может казаться не имеющим к такой борьбе никакого отношения, выглядеть совсем другой проблемой. Иных же больше волнует обуздание чиновничества, принуждение его к соблюдению хотя бы тех законов, которы^е уже существуют. Тем же, кто такой возможности сегодня не видит, остается уповать разве что на диктатуру, - сравнитель-

[258]

небольшая часть предпринимателей все же готова ее при­ветствовать.

Это многообразие настроений в российской предпринима­тельской среде, соответствующее возрастающей конфликтно­сти интересов бизнесмена и чиновника, отчетливо просматри­вается и в высказываниях уже знакомых нам предпринимателей. "Чиновников надо стращать, - убежден предприниматель в области политической рекламы О.Д. - Чиновник должен бо­яться и осознавать, что сегодня он на этой должности нахо­дится, а завтра может быть с позором с нее выгнан. Уголовная ответственность чиновника должна быть выше". Есть среди наших собеседников и сторонники диктаторских методов. "Я считаю, что нужен президент-диктатор, который бы жестко следил за исполнением законов, - говорит предпринимательница М.Е. -Подавлять теневую экономику, особенно взятки, нужно толь­ко одним способом: сажать".

Но подобные высказывания - обращаем на это особое вни­мание - вовсе не означают, что сторонники карательных мер против чиновников не озабочены качеством тех законов, кото­рые постоянно норовят обойти и обходят не только государ­ственные служащие, но и сами предприниматели. В том-то все и дело, что идея жесткого контроля за поведением чиновника неотделима в сознании бизнесменов от идеи либерализации имеющих отношение к бизнесу юридических норм. Та же М.Е., мечтающая о законоблюстителе-диктаторе, убеждена и в том, что "нужно создавать условия для легального бизнеса", что сами законы должны быть направлены на создание благоприятных условий для легальной экономики". Это значит, что "либера-лизаторов" среди российских предпринимателей скорее всего гораздо больше, чем это следует из приведенных нами цифр, а сами цифры свидетельствуют не столько о количественном ^с°отношении приверженцев экономических и полицейско-репрессивных методов борьбы с коррупцией и теневой экономики, сколько о том, какие методы выглядят в глазах респондентов приоритетными, и в каких пропорциях представления

[259]

об этих приоритетах распределяются сегодня в российской "низовой" предпринимательской среде.

Остается, однако, неясность насчет того, как реакция пред­принимателей на произвол коррумпированного чиновника, ущемляющего их интересы, сочетается у них с пониманием интересов самого чиновничества и того экономического поло­жения, в которое оно поставлено в современной России. Этот сюжет тоже закладывался нами в программу исследования, и кое-какую социологическую информацию по данному вопро­су нам удалось получить.

Имея в виду опыт развитых стран, мы спросили респондентов, снизится ли, по их мнению, уровень коррупции в России, если увеличить зарплату чиновникам. Почти половина предприни­мателей (46%) ответила отрицательно, 28% полагают, что уве­личение зарплаты могло бы помочь, но лишь в небольшой степени, и лишь 14% верят, что результат может быть значительным. При этом предприниматели относятся к чиновникам лояльнее других, демонстрируют повышенную готовность войти в их положение и считаться с их интересами. Если в сравнении с ПРЕДпредпринимателями это почти не заметно, то при сопо­ставлении с НЕпредпринимателями (соответствующие показатели здесь 54, 21 и 12%) различия достаточно выразительные. Од­нако и в среде "низовых" бизнесменов недоверие к государ­ственным служащим распространено, как видим, очень широ­ко. Возможно, это связано с тем, что в нашем вопросе не было оговорено дополнительное условие, при соблюдении которого повышение окладов выглядело бы в глазах бизнесменов более мотивированным и которое сформулировала - мы ее уже ци­тировали - предприниматель Ж.В.: "Да, нужно платить (чи­новнику. - Авт.) хорошую зарплату, даже очень хорошую, но и карать намного строже, чем рядового воришку". А пока это не гарантировано, вера в то, что чиновников можно "перевос­питать", повысив должностные оклады, не очень крепка. Не беремся судить, насколько это недоверие и это неверие

[260]

янны. Будем исходить из того, что предприниматели отвеча­ли на наш вопрос со знанием дела.

Но если так, то почему в непредпринимательском большинстве, которое сталкивается с коррупционерами несопоставимо реже, предубеждение против чиновников еще сильнее? Почему про­цент уповающих на принудительные меры здесь выше, чем у предпринимателей, а процент "либерализаторов" намного (в два с половиной раза) ниже? Да именно потому, быть может, что собственный теневой опыт НЕпредпринимателей ограничен. Видимо, для них коррупция и теневой бизнес - это не разные, а одно и то же единое явление, к которому они не причастны и своего интереса в нем не имеют, а потому и вникать в суть дела не очень расположены. Пониманию обстоятельств и мо­тивов, не спешащему с осуждением, они предпочитают осуж­дение без понимания.

Полученные данные показывают, что отвлеченные мораль­ные реакции на коррупцию и теневые отношения есть одно из проявлений репрессивного сознания, склонного воспринимать экономический порядок как порядок административно-поли­цейский¹ . Не надо, думаем, доказывать, что природа такой

¹ Известно, что доправовое (морально-репрессивное) сознание имеет своим истоком не городской, а сельский жизненный уклад. Однако применительно к современной России эта истина подтверждается лишь частично. Мы стал­киваемся здесь с чрезвычайно интересным, разрушающим культурологические стереотипы явлением. С одной стороны, репрессивные установки распрост­ранены в современной российской деревне шире, чем в городе: скажем, сто­ронники диктаторских методов среди наших сельских респондентов состав­ляют 27%, а среди жителей городов - 21%. В свою очередь, "либерализаторов" ^в Деревне совсем немного - всего 14%, между тем как в городах их доля в полтора с лишним раза больше. Однако - с другой стороны - моральная ^ставляющая этого типа сознания в постсоветской деревне, вопреки всем ретическим и литературно-публицистическим почвенническим канонам, появляется слабее, чем в городе. Так, за криминального кандидата на тех или иных уровнях готовы проголосовать 43% сельских жителей, а не гото­вы – 41 %, между тем как среди горожан соответствующие показатели со ставляют 36 и 48%. Примерно такие же пропорции обнаруживаются и в от­ветах на вопрос о готовности лично соучаствовать в деятельности теневи­ков на рабочем месте. Понятно, что эти и другие цифровые данные нужда­ются в детальном анализе, который, в свою очередь, требует проведения дополнительных эмпирических исследований. Однако уже сейчас у нас есть основания предположить, что в повышенной предрасположенности сельс­ких жителей к теневому патернализму руководителей и собственной тене­вой деятельности проявляется позитивная реакция на ту теневую коопера­цию - прошлую и нынешнюю - между коллективными и личными крестьянскими хозяйствами, о которой говорилось в первой главе книги. Но если так, то и за коммунистов деревня голосует охотнее, чем город, не потому, что при­вержена идеологии и морали советской эпохи, а потому, что возможности теневой кооперации, имевшие место в брежневскую эпоху, кажутся деревенским жителям более благоприятными, чем нынешние. Не исключено, что и сель­ская повышенная репрессивность имеет своим истоком это недовольство сужением теневых возможностей старого типа при недостаточной компен­сации возможностями новыми. Нельзя исключать и того, что репрессивные установки сельских жителей объясняются недовольством переменами, про­исшедшими в городе и негативно повлиявшими на деревенский жизненный уклад. Однако все это, повторим, всего лишь предположения, требующие проверки.

[261]

репрессивной ментальности принципиально иная по сравне­нию с той, которую мы наблюдали среди предпринимателей Вряд ли есть смысл распространяться и о том, что историчес­кие корни такой ментальности уходят в советскую и более дав­нюю отечественную традицию. Но это и не просто "пережитки прошлого". Похоже, мы сталкиваемся с установками, в которых причудливо переплетаются упования на традиционный для России репрессивный порядок и соответствующую ему верховную власть с надеждами на то, что такой порядок и такая власть способны не только обуздать коррумпированных чиновников, теневиков-бизнесменов и рэкетиров, но и обеспечить в России уровень жизни, соизмеримый с тем, что имеет место в западных странах.

Конечно, для описания и понимания этого социально-пси­хологического феномена нужны специальные исследования.

[262]

Мы же вынуждены ограничиться предположением о его воз­никновении и его связи с происшедшими в России за после­дние годы изменениями и их последствиями - как негативны­ми (падение уровня жизни и ее неупорядоченность), так и позитивными (открытость страны миру и разблокирование ин­формационных потоков). Эти новые проявления морально-реп­рессивного типа сознания хорошо иллюстрируются высказы­ваниями одного из главных героев нашего повествования -работающего пенсионера В.А. "Надо проводить политику Ан­дропова, - говорит он. - Людей заставить работать, чтобы они не болтались, не рэкетом занимались на базаре, а работали... Надо платить зарплату по труду". Пока это все - в границах советского опыта (точнее - идеализированных представлений о его нереализованных возможностях) и советской лексики. Но тут же выясняется, что в сознании респондента есть и другая, совсем не советская точка отсчета: "Любой американец за день получает столько, сколько я за месяц". И вот это-то и есть са­мое интересное: надежда на то, что при карательной экономи­ческой "политике Андропова" доходы среднего россиянина могут приблизиться к доходам среднего американца, которого одно упоминание о "политике Андропова", имей он о ней хоть ка­кое-то представление, повергло бы в оцепенение.

При таком способе мышления даже и не возникают вопро­сы о том, как порядок должен сочетаться со свободой и в ка­кой мере репрессивные действия властей и законы, ограничи­вающие права граждан, должны соотноситься с объемом этих ^пРав, достаточным, чтобы обеспечить хозяйственную эффек­тивность. С сожалением приходится констатировать: люди, чьи представления не обременены подобными вопросами, состав­ляют сегодня, судя по нашим данным, большинство населе-^Ния. Никаких иллюзий на сей счет быть не должно.

Однако и отчаянию предаваться не следует. Формирование нового общественного большинства всегда начинает-

[263]

ся с меньшинства. И такое меньшинство, пусть медленно и трудно, но складывается. О "низовом" предпринимательстве мы уже говорили. Но это все же пока очень тонкий и маловлиятель­ный слой российского общества. Поэтому так важно понять что происходит в сознании гораздо более представительной группы - ПРЕДпредпринимателей. Как мы помним, эта груп­па чрезвычайно перспективна, поскольку составляют ее в ос­новном люди молодые и достаточно образованные.

Конечно, инерция репрессивного мышления сказывается и на их представлениях о способах борьбы с теневыми явления­ми. И все же отвлеченные моральные оценки им вроде бы чужды, они готовы их отбросить и погрузиться, появись такая возмож­ность, в теневую среду, а многие уже давно погрузились и чув­ствуют в ней себя более чем комфортно. Но, как мы видели, забыть об отвлеченно-моральных критериях они готовы лишь тогда, когда дело касается перспективы их собственной тене­вой деятельности или косвенного соучастия в деятельности других - с пользой для себя. В тех же случаях, когда речь идет только об этих других, устоять перед соблазнами отвлеченно­го морализаторства значительная часть наших кандидатов в биз­несмены не в состоянии.

Основываясь на взятых нами интервью, мы, напомним, пред­положили, что морально-репрессивные ориентации свойственны прежде всего тем представителям данной группы, которые ра­ботают в бюджетной сфере. Эта версия требует, разумеется, проверки в ходе дальнейших исследований. Но если она не лишена оснований, то тут-то, возможно, и надо искать объяснение второму из выявленных нами парадоксов. Речь идет о тех потенциаль­ных предпринимателях, которые, как правило, глубоко в тене­вую среду еще не погрузились - многие из них об этом только мечтают. И поскольку административное наступление на те­невую экономику, не говоря уже о коррупции, их лично затрО" нуть не может, они склонны его поддерживать. В таком

[264]

чае понятно, почему ПРЕДпредприниматели выше, чем пред­приниматели, оценивают важность проблемы борьбы с корруп­цией и теневой экономикой, сближаясь в данном отношении с непредпринимательским большинством.

И все же это не больше, чем предположение, относительно оправданности которого у нас самих остаются сомнения. Хотя бы потому, что среди наших собеседников, принадлежащих к ПРЕДпредпринимателям, не обнаружилось таких, кто не по­нимал бы, что исключительно полицейскими методами проблема не решается, что свобода в экономике и охраняющие ее зако­ны - более надежный способ обеспечения порядка, чем реп­рессии. Так что речь, наверное, как и в случае с предприни­мателями, надо вести не о соотношении "чистых" сторонников либерализации и "чистых" приверженцев законодательных и полицейских ужесточений, а о численности людей, которые те или иные методы считают сегодня приоритетными, что вовсе не исключает того, что неприоритетные тоже признаются важными и необходимыми. И только в этом смысле мы решились бы утверждать, что репрессивные настроения среди потенциаль­ных предпринимателей выражены отчетливее, чем среди пред­принимателей состоявшихся.

Не оставим без внимания и то, что почти каждый третий в рядах ПРЕДпредпринимателей (это в полтора раза больше, чем ^в среднем по населению и в два раза больше, чем в группе НЕпредпринимателей) является "либерализатором". Возможно, это как раз те люди, которые, в отличие от остальных, уже успели воплотить свою мечту о теневой деятельности в реальность и примерить себя к будущей роли самостоятельных бизнесме­нов. Если так, то отважимся на парадоксальный вывод: чтобы избавиться от морализаторства и сопутствующего ему репрессивного синдрома и перейти от экономических инстинктов к экономическому мышлению, надо самому испытать выгоды и убытки работы в теневой среде. Вывод, разумеется, гипотети-

[265]

ческий, но мысль, которая к нему подводит, очевидна: спра­виться с коррупцией и теневым бизнесом тем легче, чем боль­ше люди, вовлеченные в нелегальную экономическую деятель­ность, понимают, что это рано или поздно обернется невыгодой для них самих.

Народная любовь к чекистам

Репрессивное сознание, доминирующее сегодня в России, всегда и неизбежно попадает в ловушку, из которой непросто выбраться. С одной стороны, коррупция и все, что с ней так или иначе связано, - это болезнь государственной власти и ее институтов. Но вместе с тем репрессивное сознание уповает именно на власть. Поэтому оно должно, в конечном счете, де­лать ставку или на диктатуру вождя, умеряющего аппетиты чиновников и теневиков, или на какую-то властную структу­ру, которая кажется наименее коррумпированной и наиболее подходящей для ведения антикоррупционной войны. Да, но ведь и эта структура должна направляться и управляться чьей-то могучей и решительной рукой!

Мы могли уже убедиться в том, что в постсоветской Рос­сии, успевшей почувствовать вкус свободы, идея диктатуры не слишком популярна. Теперь попробуем выяснить, какие из су­ществующих в стране властных структур выглядят в глазах людей наиболее подходящими для решения интересующей нас про­блемы. Нам предстоит увидеть, где именно люди ищут силы, способные противостоять коррупции и теневой экономике, - в институтах власти или в обществе, в его интеллектуальных, нравственных и других ресурсах.

[266]

Таблица 13

К4К ВЫ ДУМАЕТЕ, ^{НА КАКИЕ} СИЛЫ ДОЛЖНЫ, В ПЕРВУЮ ОЧЕРЕДЬ, ОПИРАТЬСЯ ПОЛИТИКИ, ПРИДЯ К ВЛАСТИ, ЧТОБЫ СПРАВИТЬСЯ С ТЕНЕВЫМ БИЗНЕСОМ, КОРРУПЦИЕЙ, ОРГАНИЗОВАННОЙ ПРЕСТУПНОСТЬЮ?

(респондент мог выбрать не более трех ответов)

Варианты ответов	Населе­ние в целом	Предпри­ниматели	ПРЕДпред-прини-матели	НЕпредпри ниматели
На органы безопасности и другие спецслужбы	38	33	37	38
На милицию	30	10	27	31
На простых тружеников	25	24	22	26
На армию	21	12	20	22
На предпринимателей	9	29	14	7
На интеллектуальную элиту	8	6	7	8
На священно­служителей	4	3	4	5
Затрудняюсь ответить	24	31	20	24

Итак, современные россияне чаще всего склоняются к тому, чтобы миссию борьбы с коррупционерами и теневиками воз­ложить на силовые структуры, среди которых преимущество отдается спецслужбам. Что касается последних, то тут все бо­лее или менее понятно. Мы уже отмечали, что в анкете у нас был и вопрос о том, какие учреждения и ведомства выглядят ^в глазах респондентов наиболее коррумпированными. Работ­ники спецслужб и органов безопасности называются среди ^Таковых крайне редко, а потому и надежды, связанные с эти-^{и ст}Руктурами, выглядят естественными.

[267]

Люди, разделяющие такие надежды, довольно часто встре­чаются и среди наших собеседников, причем во всех трех ин­тересующих нас группах. Предприниматель Е. (та самая, ко­торая выступает за диктатуру) считает, что спецслужбы могли бы успешнее, чем кто бы то ни было, бороться с коррупцией "в силу своих полномочий". Учитель средней школы А.А., по­думывающий о торговом бизнесе (он тоже нам хорошо извес­тен), надеется на ФСБ, потому что там "больше профессиона­лов, там отбор, а в милицию берут всех подряд". А еще потому, что "и по моральным качествам они выше, чем сотрудники милиции". В том же духе, хотя и не столь уверенно, высказы­вается и филолог А.В., о занятиях бизнесом не помышляющая: "Рассчитывать сейчас можно только на ФСБ. Может быть, там кто-нибудь еще остался. Хотя не знаю, сколько там осталось профессионалов и убежденных людей".

Мы не говорим сейчас о том, насколько сложившийся в мас­совом сознании образ честного, высокопрофессионального и ответственного чекиста соответствует реальности, как не со­бираемся и развенчивать его (для этого у нас недостаточно информации). Мы говорим лишь о том, что такой образ суще­ствует.

А вот упования на милицию выглядят довольно странно; ведь именно она, согласно нашим данным, воспринимается - и на­селением в целом, и каждой из групп - как самая коррумпи­рованная структура. Определенную последовательность в данном отношении демонстрируют разве что предприниматели; наверное, они, как никто, ощущают пристальный (и не всегда бескорыс­тный) интерес к себе со стороны милицейских работников. Надо полагать, что у представителей других групп контакты с ми­лиционерами не столь интенсивны, а потому и доверие к ним не подорвано в той степени, как в предпринимательской сре­де. Ничего более определенного и конкретного на сей счет мЫ сказать не можем, ибо среди наших многочисленных собесед-

[268]

никое не нашлось ни одного, кто назвал бы милицию (в ее нынешнем виде) в числе структур, способных стать опорой в борьбе с коррупцией и теневой экономикой.

Не очень понятно и то, почему так много людей возлагают надежды на армию. Правда, работники военного ведомства в числе самых коррумпированных называются нашими респон­дентами еще реже, чем работники спецслужб. Но вооружен­ные силы, как известно, не предназначены для того, чтобы вести наступление на коррупционеров и теневиков. Среди людей, с которыми мы общались, обнаружился только один (точнее -одна), кто попытался антикоррупционную роль армии обосно­вать. Она полагает, что обуздание экономических правонару­шений невозможно сегодня без введения в стране чрезвычай­ного положения. "Какие силы можно найти в обществе для борьбы с коррупцией? Я, честно говоря, пока не вижу таких сил. Есть только прогрессивная часть армии. Наверное, поэтому и необ­ходимо чрезвычайное положение" (М.В., преподаватель вузовской кафедры романо-германских языков). Есть ли другие объясне­ния такой позиции и мыслимы ли они, судить не беремся. Воз­можно, мы сталкиваемся тут с инерцией восприятия армии как символа не только обороноспособности страны, но и гражданского порядка, которое культивировалось в советскую эпоху. Одна­ко и в данном случае наши предприниматели, имеющие дело не с телевизионными образами коррупционеров, а с корруп­ционерами реальными, выбиваются из общего ряда; процент тех, кто рассчитывает бороться со взятками и поборами с по­мощью танков и самолетов, в их рядах почти в два раза ниже, чем в других группах и в среднем по населению.

Но, как бы то ни было, ясно одно: репрессивная тенденция в массовом сознании сегодня доминирует. Наши сограждане явно склоняются к мысли, что коррупция и теневой бизнес могут быть подавлены только силой - полицейской или даже военной. В самом же обществе они не видят ни влиятельных групп

[269]

экономических интересов, ни интеллектуальных и нравствен­ных ресурсов, на которые власть могла бы опереться и кото­рые, в свою очередь, подталкивали бы ее к серьезным анти­коррупционным действиям. Люди, как правило, не связывают свои надежды со служителями разума (интеллектуалами) и совести (священниками) - то ли потому, что не верят в отзывчивость общества на голоса разума и совести, то ли потому, что не доверяют выступающим в наши дни от их имени. Наши дан­ные лишний раз подтверждают, что сегодня в стране нет об­щепризнанных нравственных авторитетов, чье слово вызыва­ло бы резонанс в обществе и заставляло бы власти корректировать свою политику. Поэтому, быть может, и запрос на них столь невелик: судя по взятым нами интервью, даже те немногие, кто говорит о важной миссии интеллектуалов в решении ин­тересующих нас проблем, имеют в виду их роль исключитель­но как специалистов, разработчиков законов и проектировщи­ков программ, а не как лидеров общественного мнения, творцов и проводников культурных смыслов и общезначимых ценнос­тей. Что же до влиятельных групп экономических интересов, то даже предприниматели не очень-то уверены в том, что их формирующийся класс мог бы стать субъектом борьбы с эко­номическими злоупотреблениями и ее социальной опорой.

Но если таких субъектов - влиятельных и заинтересован­ных в декриминализации государства и бизнеса - наши сограж­дане в обществе не обнаруживают, то, быть может, они возла­гают свои надежды на нерасчлененное "низовое" народное большинство, или, как говорили в советские времена, на "простых тружеников"? Ведь это так привычно для нас: уповать на чудо-власть, которая во имя народа и при его "единодушной под­держке" карает и своих зарвавшихся служителей, и постоянно ищущих, но никогда не находящих себе места между властью и народом представителей частного капитала. Но нет: для по­добных выводов полученные нами данные тоже не дают серь-

[270]

езных оснований. В антикоррупционный и антитеневой потенциал "простых тружеников" верят сравнительно немногие: во всех группах их доля составляет около четверти опрошенных. Ско­рее всего, мы имеем дело со слабеющей инерцией прежних представлений и социальных инстинктов, а не с осознанной реакцией на современные явления.

Взятые нами интервью это предположение убедительно под­тверждают (не высказались о "простых тружениках" только предприниматели). Обратите внимание на союз "но", разделя­ющий все приводимые высказывания на две части. "Объективно в борьбе с коррупцией заинтересованы в первую очередь ра­ботяги с бюджетных предприятий. Но они на это ни фига не пригодны" (П., студент экономического вуза, одновременно работающий в коммерческой фирме). "Опереться в борьбе с коррупционерами можно, единственно, только на пролетари­ат. Но пролетариат - это масса, которой легко управлять, имея СМИ под рукой" (И.М., технический эксперт в милиции). "Про­летариат, работяги - они в первую очередь заинтересованы в том, чтобы все платили налоги. Но работяга - он тоже ворует все, что может утащить" (Е.В., филолог, работающая эконо­мистом в банке). "Коррумпированы богатые, поэтому бороть­ся надо, опираясь на простой народ... Рабочие, которые чест­но трудятся, вроде заинтересованы в наведении порядка, но ведь им нужен вожак, кто-то должен ими руководить" (Т.П., заместитель коменданта общежития).

К последнему высказыванию можно добавить: нет не толь­ко популярного пролетарского лидера, но нет и сколько-нибудь массовой потребности в нем: свято место, как известно, долго не пустует. Однако без веры в народ и при отсутствии запроса ^На сакрального народного вождя лишается почвы и репрессивное ^с°знание: оно неизбежно утрачивает оптимизм, становится ^к°леблющимся и неуверенным. И похоже, что сегодня оно именно ^аково: даже карательные возможности чекистов, имеющих самый

[271]

высокий кредит доверия, кажутся несомненными лишь мень­шинству населения; в глазах же большинства они, судя по всему выглядят сомнительными. Конечно, многие полагают, что спец­службы столь же коррумпированы, как и другие институты: по нашим данным, доля тех, кто все органы и ведомства влас­ти (центральной и местной) считает одинаково подверженны­ми коррупции и вовлеченными в теневой бизнес, во всех группах колеблется около отметки 40%. Это настроение выразил мо­лодой менеджер коммерческой фирмы Ю.Н.: "ФСБ - государ­ство в государстве, - говорит он. - Сотрудники этой службы имеют огромные возможности для ввоза в страну любого то­вара для коммерческих операций. Эта структура имеет боль­шие возможности влиять на МВД и чиновников. Поэтому опи­раться на них опасно, да и бесполезно".

И все же дело, наверное, не только в недоверии к тем или иным институтам власти. Вполне возможно, массовое созна­ние интуитивно улавливает особенность переживаемой стра­ной ситуации.

Суть ее в том, что времена "монолитно единого" народа ушли в прошлое, а гражданского общества, консолидирующего вок­руг общих ценностей народ, уже расщепленный по интересам, в России еще нет. Поэтому действия власти и ее силовых структур, даже направленные на благое дело, могут натолкнуться на рав­нодушие атомизированного населения. Безразличие, с которым россияне воспринимали недавнюю тотальную войну компро­матов, - лишнее тому подтверждение.

Репрессивное сознание, будучи доминирующим в современной России, лишено энергии оптимизма; оно скорее инерционно-остаточное, чем устремленное вперед. Возможно, именно по­этому каждый четвертый наш соотечественник вообще не смог найти ни в обществе, ни в силовых ведомствах какую бы то ни было силу, способную противостоять коррупции, - и по­просту уклонился от ответа. Понятно и то, почему среди пред

[272]

инимателей доля таких людей еще больше - почти треть: ведь они лучше других понимают, что одними репрессиями проблему не решишь, ибо это проблема не столько админист­ративная, сколько экономико-правовая.

Этот пессимизм проявляется и в высказываниях уже упо­минавшихся наших собеседников, представляющих мелкий российский бизнес. "Создается впечатление, что сил бороться с коррупцией в обществе нет" (хозяйка ресторана Т.Е.). "Мне начинает казаться, что бороться с коррупцией - абсолютно бесполезное занятие. Джинн выпущен из бутылки, и обратно его уже не загнать" (предпринимательница Ж.В.). Такие на­строения встречаются и у представителей других групп. Это значит, что паутина теневых связей и зависимостей, опутав­шая страну, делает трудноразличимыми происходящие в ней процессы и намечающиеся сдвиги в сознании, мешает рассмотреть в самом неприятии сложившейся практики симптомы ее само­исчерпания. Ведь если верны наши предположения о начав­шемся вызревании в предпринимательской среде ценностей пра­вового порядка, то и субъект такого порядка в обществе формируется тоже. А раз так, то рядом с пессимистами долж­ны появляться и оптимисты. И они, похоже, появляются.

Да, даже среди самих предпринимателей - и мы об этом говорили - пока не очень много (меньше трети) людей, кото­рые идентифицируют себя и свой класс с субъектом правово­го сознания и правового порядка. Но они все же есть, а самое главное - с предпринимателями связывают свои надежды на Установление такого порядка и представители других групп -14% ПРЕДпредпринимателей и 7% НЕпредпринимателей. Для ^тех, кто скажет, что это очень мало, можем повторить: форми­рование нового большинства начинается с меньшинства, и иначе никогда не бывает. Сегодня важно не столько количество, сколько ^То, что процесс начался: информация о наметившихся в биз­несе и отмеченных нами выше тенденциях просачивается по-

[273]

степенно и в другие слои населения, перестает быть узкогрупповым достоянием. Эти настроения нашли свое отражение и в высказываниях интервьюируемых, представляющих все три интересующие нас группы населения.

"При нормальной политике государство всегда сможет опе­реться на крупных предпринимателей, которые уже заработали себе на жизнь и могут себе позволить играть по правилам" (Г., совладелец финансового холдинга).

"С теневой экономикой надо бороться таким образом, что­бы предпринимателей постоянно подводить к тому, чтобы они переходили в сферу легального бизнеса. Они и сами в этом заинтересованы, потому что у тех, кто связан с теневой эко­номикой, нервы давно не в порядке" (К.А., представитель тор­гового дома, намеревающийся открыть собственное дело).

"Опору в обществе надо искать в представителях среднего и крупного бизнеса, которые устали от коррупции и понима­ют, что повысить доходность бизнеса можно за счет сни­жения уровня коррупции' (М.Л., начальник аналитического отдела в банке, бизнесом заниматься не собирается).

Выше мы пытались показать, что не только в крупном и среднем, но и в мелком и даже мельчайшем бизнесе многие хотели бы выйти из тени, ибо и у них, судя по нашим данным, "нервы давно не в порядке". Правовые ценности, продуцируе­мые экономическими интересами, - это и есть главное осно­вание для социального оптимизма. Оно пока крайне узкое, но оно существует и становится видимым представителям самых разных общественных групп. Однако руководствоваться эти­ми ценностями предприниматели действительно не могут - по крайней мере не могли во время нашего опроса, когда о но­вых налоговых ставках не было еще и речи. При тех обстоя­тельствах, в которых им приходится действовать, их оптимизм может быть разве что стратегическим, в повседневной эконо­мической жизни ему опереться не на что, и пока это так, ^оН

[274]

обречен быть колеблющимся и неуверенным. В неправовой среде упреждающее правосознание или, что то же самое, правовой идеал не имеет никаких шансов найти точки соприкосновения _с реальностью.

Человеку, однако, свойственно приспосабливаться к любо­му положению вещей. И если он даже не видит способов ре­шения общих проблем, то способы решения проблем личных он все равно ищет, хотя и не всегда находит. Если власть не выполняет свои функции и нет гражданского общества, спо­собного заставить ее эти функции выполнять, у человека не­избежно возникает установка на отношения неформальные, параллельные официальным, теневые, - именно так он ком­пенсирует отсутствие соответствующих легальных (государствен­ных и общественных) возможностей. При этом в теневой сфе­ре неизбежно возникают различного рода сообщества - не только производственные корпорации, о которых уже говорилось, но и более широкие и разветвленные сети неформальных (а то и просто криминальных) общностей. И наш опрос это тоже под­тверждает.

Теневое государство и квазигражданское общество

В предыдущих главах была проанализирована многообраз­ная информация, касающаяся купли-продажи административ­ных решений, деятельности на теневых рынках различных ор­ганов власти. Как же воспринимается такая деятельность представителями интересующих нас групп российского обще­ства? И как выглядит их восприятие в количественных показателях? Чтобы узнать это, мы решили выяснить, какими видятся людям способы отмены решений, принятых по отношению к ним официальными лицами и кажущихся им заведомо несправедливыми. Рассчитывают ли они на легальные каналы или отдают предпочтение неформально-теневым способам?

[275]

Таблица 14

Если органы государственной власти или местного самоуправления

ПРИНЯЛИ ПО КАКОМУ-ТО ВОПРОСУ НЕСПРАВЕДЛИВОЕ ДЛЯ ВАС РЕШЕНИЕ, КАК НА ВАШ ВЗГЛЯД, МОЖНО НАДЕЖНЕЕ ВСЕГО ВОССТАНОВИТЬ СПРАВЕДЛИВОСТЬ И ОТМЕНИТЬ ТАКОЕ РЕШЕНИЕ?

Варианты	Населе-	Предпри-	ПРЕДпред-	НЕпредпри-
ответов	ннее	ниматели	прини-	ниматели
	целом		матели
Обжаловать его в
вышестоящих
инстанциях	16	20	11	16
Обратиться в
российский суд	19	5	16	22
Обратиться в
международный суд	4	2	5	3
Дать взятку	5	1	9	4
Обратиться за
помощью к
влиятельным друзьям
и родственникам	14	20	22	12
Обратиться за
помощью к
криминальным
авторитетам	6	10	11	4
Не вижу никаких
надежных способов	25	29	18	26
Затрудняюсь ответить	13	14	9

В этой цифровой картине много выразительных деталей. В основном они касаются предпринимателей и интересны уже потому, что представители именно этой группы, как мы по­мним, несопоставимо чаще других сталкиваются с коррумпированностью власти. "Низовые" бизнесмены меньше, чем кто

[276]

бы то ни было, верят, что несправедливое решение можно от­менить с помощью взятки, - у них, очевидно, больше опыта, и они понимают, что взятку дают до того, как решение приня­то а не после. Предприниматели демонстрируют самое низ­кое доверие к российскому суду - наверное, и здесь сказыва­ется более богатый опыт. Кстати, среди институтов власти суд они считают одним из самых коррумпированных (вторым пос­ле милиции). Но самое, быть может, интересное заключается в том, что именно предприниматели чувствуют себя наиболее незащищенными и беспомощными перед произволом властей, -еще одно косвенное доказательство оправданности нашей ги­потезы, согласно которой ущемляемые интересы отечественного "низового" бизнеса делают его наиболее благоприятной сре­дой для формирования правовых ценностей.

Есть в этой картине и другие заслуживающие внимания де­тали, останавливаться на которых мы не будем, дабы не ухо­дить слишком далеко от главного сюжета. Мы - повторим -пытались выяснить, какими способами люди предпочитают разрешать конфликты с властью - легальными или нелегаль­но-теневыми. Как можно увидеть, на последние ориентирует­ся каждый четвертый гражданин России. Но это еще не все. Дело в том, что предприниматели и ПРЕДпредприниматели в данном отношении заметно отличаются и от НЕпредпринима-телей, и от населения в целом: в этих двух группах числен­ность тех, кто отдает предпочтение неформальным каналам, даже больше, чем численность тех, у кого сохраняется уста­новка противоположная! И речь идет, как правило, не об ин­дивидуальных контактах с представителями власти, а о воз­действии на них через родственно-дружеские сети влияния либо через сети криминальные.

Это не значит, что официальные каналы представителями этих групп вообще не принимаются в расчет. Более того, именно среди предпринимателей мы обнаруживаем наивысший процент    людей, заявивших о том, что несправедливое решение

[277]

властей они попытаются обжаловать у вышестоящего началь­ства. Но они, судя по рассказам интервьюируемых, чаще все­го имеют в виду лишь первый шаг, в успешность которого не очень верят и за которым, скорее всего, должен следовать вто­рой. "Как бы я стал бороться с несправедливостью чиновни­ков?" - переспрашивает предприниматель-одиночка Е.М. (тот самый, напомним, который зарабатывает деньги, используя свою машину, и надеется стать водителем частного автобуса). И от­вечает: "Сначала бы попытался обжаловать в вышестоящих инстанциях, а потом обратился к влиятельным друзьям, свя­занным с милицией и прокуратурой. У меня такие знакомые есть... Суд, я думаю, вряд ли что-то решит, потому что суд у нас «подкупный», предвзятый. Доверия к нему нет. Криминал в таком деле - на самый последний случай". А предпринима­тельница Ж.В. - тоже нам хорошо известная - предпочитает начинать прямо с "криминала" - быть может, потому, что под "несправедливыми решениями" подразумевает прежде всего те, что касаются ее нелегальной деятельности, которые официально оспаривать бессмысленно. "Если попаду в ситуацию, требую­щую вмешательства извне, обращусь к бандитам. Буду искать «крышу», которая на этом уровне разрешит мою проблему. У меня есть приятельница, тоже бизнесом занимается. Когда ее ОБЭП накрыл (они любят перед праздниками ходить дань со­бирать), она обратилась в своему знакомому бандиту, и он ее успокоил: не бойся, мы сегодня вечером с начальником ОБЭП в карты в бане играем, «перетрем» твой вопрос. И «перетер­ли»... У нас сейчас главное - это связи. Буквально верна по­говорка: не имей сто рублей, а имей сто друзей. Эти друзья тебе сто рублей и сэкономят".

Мы понимаем, что тут требуется комментарий. Но прежде чем предложить его, мы все же считаем целесообразным при­вести ответы еще на один вопрос, которые существенно ДО" полнят картину и сделают нашу интерпретацию более обосно­ванной.

[278]

Таблица 15

Если, не дай Бог, возникнет угроза Вашему имуществу или угроза

физического насилия, чью защиту вы сочли бы наиболее надежной?

Варианты	Населе-	Предпри-	ПРЕДпред-	НЕпредпри-
ответов	ние в	ниматели	прини-	ниматели
	целом		матели
Органов прокуратуры	9	6	12	9
Милиции	29	18	18	34
ФСБ	6	5	10	5
Друзей и близких	28	49	32	26
Криминальных
авторитетов	10	14	18	8
Затрудняюсь ответить	17	9	10	19

В отличие от предыдущего вопроса, касавшегося защиты граждан от произвола властей, в этом речь идет о защите от угроз, идущих из общества. С читателем, не забывшим еще данные о народной любви к чекистам, сразу же поделимся своим предположением: в массе своей наши сограждане, очевидно, понимают, что службы безопасности призваны охранять госу­дарство, а не частные интересы, и потому особых надежд на эти службы не возлагают (за исключением тех случаев, упо­минаемых нашими собеседниками, когда личные связи с ра­ботниками ФСБ используются для решения вопросов, входя­щих в компетенцию других органов власти). В целом же мы снова наблюдаем прежнюю закономерность: если в среднем по населению и в группе НЕпредпринимателей преобладает ори­ентация на официальные структуры (хотя и здесь она размывается), то большинство реальных и потенциальных предпри­нимателей отдают предпочтение неформальным связям и общностям.

Это различие между большинством и меньшинством объясняется не столько разницей в степени доверия к милиции

[279]

и другим органам, призванным обеспечивать безопасность граждан, сколько тем, что теневые возможности большинства крайне ограничены. Поэтому его представители нередко просто вы­нуждены ориентироваться на официальные структуры, отда­вая себе полный отчет в их ненадежности. "Если возникнет угроза моей жизни, - говорит, например, научный сотрудник К.Д., - у меня не будет другого выхода, кроме как обратиться к правоохранительным органам, к той же милиции. Хотя большого доверия они не вызывают, сами погрязли во взятках".

Что касается представителей экономически активного мень­шинства, то сама их активность должна включать в себя се­годня и предприимчивость в установлении неформальных связей, которые компенсировали бы их незащищенность от разного рода угроз. Это, кстати, позволяет лучше понять, почему именно в группах меньшинства обнаруживается наиболее терпимое от­ношение к неуплате налогов: дело, очевидно, не только в ра­зорительности их нынешних ставок, но и в том, что власть, оплачиваемая за счет налогоплательщиков, воспринимается ими как неспособная выполнять свои основные обязанности, обес­печивать безопасность населения. Дабы не перегружать текст цитатами, отметим лишь, что такая аргументация в пользу ук­лонения от налогов встречается и во взятых нами интервью, -при ознакомлении с ними ее можно легко обнаружить.

Приведенные цифровые данные еще больше укрепляют нас в мысли о наметившемся в российском обществе поколенческо-ментальном размежевании. Есть все основания предпола­гать, что в сознании наиболее деятельной и целеустремленной части россиян сформировалась установка на своего рода ква­зигражданское общество, своеобразие которого заключается в том, что оно заменяет государство, компенсирует его неде­еспособность. Она, конечно, блокирует трансформацию зарож­дающихся правовых ценностей в правовой общественный по­рядок, но - не больше, чем любое другое проявление современной коррупционно-теневой практики. Да, установка эта не локали­зируется в группах меньшинства, а распространяется вширь»

[280]

уже сегодня ее открыто декларирует свыше трети наших со­граждан. И все же различия между большинством и меньшин­ством слишком выразительны, что и заставляет нас, как и в предыдущих случаях, фиксировать внимание именно на них. Однако особенность такого квазигражданского общества не только в том, что оно замещает государство. В случаях - вер­немся к ответам на предыдущий вопрос, - когда люди вынуж­дены все же вступать в контакты с властями, выясняется, что оно, заменяя государство, одновременно и проникает в него, взаимопереплетается с ним, образуя густые сети горизонталь­но-вертикальных неформальных связей - родственных, приятель­ских, а то и просто криминальных. Таким образом, правомер­но говорить не только о квазигражданском обществе, берущем на себя функции власти, но и о сопутствующем ему и его до­полняющем теневом государстве, обслуживающем неструк­турированные (или структурированные нелегально) общности людей в обмен на соответствующие с их стороны услуги - не­медленные или отложенные.

Выдержки из двух интервью, которые мы привели выше, свидетельствуют именно об этом, то есть о том, что теневое государство и квазигражданское общество представляют собой взаимопроникающие явления, своего рода двухуровневую не­легальную систему безопасности, обеспечивающую наиболее инициативным слоям населения защиту от угроз, исходящих как от власти, так и из общества. Эти явления, похоже, не рас­членяются и в сознании наших собеседников, о чем можно судить, например, по интервью еще одного из наших старых знако­мых - работающего студента В., намеревающегося через два года открыть собственное дело и сколачивающего, работая в тени, свой первоначальный капитал. "На данный момент, - говорит он, - у меня есть определенных круг знакомых, на которых я могу положиться в ситуации любого «наезда». Среди них есть и представители правоохранительных органов, но это только крайнем случае, и выход у меня на них не прямой, а через знакомых. Без нужных знакомств сейчас в принципе невозможно

[281]

отстоять свои права ни перед правоохранительными органа­ми, ни перед бандитами, ни перед чиновниками". Иметь зна­комых, имеющих знакомых в органах власти, - это и есть пре­дельно лаконичное описание сросшегося с теневым государством квазигражданского общества.

Мы не знаем, насколько широк круг россиян, реально во­влеченных в такого рода теневые отношения и неформальные связи. Полученная нами количественная информация дает право говорить лишь об определенных умонастроениях и о том, на­сколько распространены они в современной России. Однако вряд ли так уж не прав был Василий Розанов, полагавший, что именно с настроений все начинается и от них, в конечном счете, все и зависит. Они - тоже реальность, причем настолько же вторич­ная, обусловленная происходящим в жизни, насколько и пер­вичная, в значительной степени предопределяющая то, как эта жизнь протекает.

Исчерпана ли формула российской самобытности?

Раскрепостившие общество горбачевская перестройка и последовавшие за ней ельцинские реформы пробудили в лю­дях инстинкт прорывного, как в русских сказках, обогащения. Вдруг возникло небывалое до того ощущение неограниченных возможностей: стоит лишь проникнуть туда, где большие деньги делаются легко и быстро. В результате Россия размежевалась на две страны. Между ними нет "железного занавеса", они совместимы и взаимопроницаемы, они постоянно взаимопри­тягиваются и взаимоотталкиваются. Но по составу жителей и доминирующим тенденциям две эти страны существенно одна от другой отличаются, что наглядно выявилось в ходе нашего исследования.

Первая из них - Россия большинства - выросла из советс­кого прошлого. Она связана с этим прошлым тысячами неви­димых нитей, которые опутывают даже тех, кто возвращать­ся назад не хочет. Вторая - Россия меньшинства - возникла

[282]

из отрицания прошлого. Она моода, образованна, энергична, тносительно обеспеченна, она ищет (или уже нашла) себя в новых видах деятельности, прежде всего в частном бизнесе, который в стране ее отцов и дедов из легальной жизни был исключен. И вот эта-то молодая Россия выступает сегодня, сама того, быть может, не подозревая, в роли главного наследника и продолжателя советского образа жизни эпохи его разложе­ния. Отбросив его официальную (идеологическую и мораль­ную) оболочку, она протянула из прошлого в настоящее (а возможно, и в будущее) его скрытую, теневую, нелегально-коммерческую суть, проявлению которой при переходе от со­циализма к капитализму была дана невиданная доселе сво­бода.

Картина, что и говорить, озадачивает. Россия вновь стоит перед проблемой, которая, как тень, преследует ее на протя­жении столетий: опять, по Карамзину, "воруют, все воруют". Перед этой проблемой капитулировали все российские поли­тические режимы, в том числе и самые тиранические, обозна­ченные именами Ивана Грозного, Петра Великого и Иосифа Сталина. И если оглядываться, как на образец, на их опыт по­строения "великой России", создания "сильного государства" и осуществления "диктатуры закона", то в нем можно обнару­жить все что угодно, но только не эпохально-необратимые сдвиги в решении этой фатально воспроизводящейся из века в век проблемы. В данном случае опыт прошлого может пригодить­ся нам лишь как опыт бесславных поражений, а не героичес­ких побед, и именно под этим углом зрения он и должен быть сегодня осмыслен.

Россия (в том числе и советская) издавна утверждала себя как могучая военная держава. На приобретение и поддержа­ние этого статуса она расходовала огромные средства, созда­вая тем самым непосильные тяготы для населения. Платой за Державное величие была бедность народного большинства - в этом своеобразие российской истории и, если угодно, одно из равных проявлений ее самобытности. Сюда и уходят корни

[283]

отечественной коррупции. Бедность большинства сопровождалась трудностями пополнения казны. Тощая казна создавала слож­ности с оплатой труда многочисленной армии управленцев бывших несущей конструкцией власти. Их приходилось или посылать на "кормление", или закрывать глаза на то, что ма­лость своих официальных доходов они компенсируют, как мо­гут, - нередко не ведая удержа. Российская державность и рос­сийская коррупция — две стороны единого исторического явления.

Советская власть попыталась, прибегнув к жесточайшему диктату и подчинив мирную жизнь нормам военного времени, сохранить и упрочить державность и при этом подавить кор­рупцию. Эффект получился обратный: подавление прав част­ной собственности и превращение всех граждан в государственных служащих создавало для коррупции и теневой экономики та­кую благоприятную среду, какой не было за всю прежнюю историю России. Время показало, что теневые экономические отношения оказались настолько жизнеспособны, что подавить их не смогли ни насилие, ни всеобщий страх. Репрессирован­ные частные интересы проросли, в конце концов, и сквозь ком­мунистический асфальт, и их пришлось реабилитировать - ради самосохранения самой системы. Но это привело лишь к тому, что здание, возведенное на крови и идеологических догмах, стало быстро разваливаться. Коммунистический режим не мог с прежним успехом подавлять частные интересы, и они устре­мились в теневую сферу, причем на сей раз от "верхов" не от­ставали и "низы", превратившиеся в массе своей из устрашенных коллективизацией послушных крестьян в почувствовавших вкус свободы - пусть и относительной - горожан. Брежневский "раз­витой социализм" - это тоталитаризм, попытавшийся прими­рить свою доктрину с реабилитированными частными интере­сами. Результат известен: под якобы всеобщей идеологической оболочкой образовалась всеобщность реальная - коррупционно-теневая.

Это был не просто кризис коммунистической системы, приведший к ее распаду. Это было свидетельство окончательной

[284]

исчерпанности прежней модели великодержавия, воспроизво­дившейся _в разных формах со времен Московской Руси. Фор­мула "державность - бедность - коррупция ", которая никог­да не декларировалась, но почти всегда использовалась, перестала работать. Михаил Горбачев, отчаянно искавший ей замену, в этом, как известно, не преуспел, в результате чего потерял свою должность, а вместе с ней и страну. Он и не мог преуспеть, потому что для этого ему нужно было найти эквивалент ком­мунистической идее, придававшей державности сакральный смысл и позволявшей интерпретировать бедность как нечто преходя­щее, а коррупцию - как нечто нелегитимное и потому прехо­дящее тоже.

Общественная и государственная реальность, фиксируемая формулой российской самобытности, могла сохраняться и ви­доизменяться только при наличии идеологической склейки, скреплявшей нестыкующиеся детали этой конструкции, зама­зывавшей зияющие между ними смысловые бреши. Крах ком­мунистического проекта позволил демистифицировать отече­ственную историю и соответствующий ей тип духовности - в том числе и романтизированную "загадочность русской души". Он обнажил то, что скрывалось не только под коммунистическим, но и под предшествовавшими идеологическими проектами, такими, как "Москва - третий Рим" или "православие, само­державие, народность". Последовавший за этим распад стра­ны обнаружил исчерпанность традиционных для России спо­собов цементирования общественной системы: судорожные попытки сформулировать новую "национальную идею" по спу­щенному сверху заказу были заведомо обречены на беспомощ­ность и бесплодность. Время таких идей, похоже, безвозврат­но ушло, и России предстоит учиться жить в расколдованном мире рациональности, в котором национальные цели и методы их достижения не имеют никаких шансов обрести утраченный сакральный статус. Но научиться этому, имея за плечами многовековой опыт другой жизни, не так-то просто.

[285]

Посткоммунистическая Россия, уменьшившись в размерах пробует заимствовать чужие формулы - те, которые прежде упрямо отторгала. Она юридически легализовала частную соб­ственность, придала конституционный статус экономическим и политическим свободам, отказавшись от традиционных для страны способов легитимации власти, - теперь она формиру­ется на всеобщих выборах. Результаты пока не впечатляют, ско­рее - наоборот: державная мощь поколеблена, бедность усугу­билась, а коррупция и теневой бизнес расцвели цветом еще более пышным, чем при "развитом социализме". Но самое тре­вожное заключается не в этом, а в тех общественных настрое­ниях, которыми сопровождается нынешний кризис и которые выявились в ходе нашего исследования. И прежде всего - в настроениях наиболее молодой, энергичной и достаточно мно­гочисленной части населения, воспринявшей дарованную сво­боду как свободу теневой деятельности. Мы имеем в виду и "низовых" предпринимателей, которые при нынешних условиях не помышляют, судя по всему, о выходе из теневой среды (хотя и начинают тяготиться ее нравами), и людей, которых мы ус­ловно назвали ПРЕДпредпринимателями и которые озабочены тем, чтобы в эту среду попасть, получив тем самым доступ к единственному на сегодня источнику первоначального накоп­ления капитала.

Вместе с тем полученные нами данные дают основания по­лагать, что в российском обществе еще живы иллюзии насчет эффективности союза моральной и карательной силы. Но как бы ни был велик политический соблазн при строительстве правового порядка опереться на эти иллюзии, на этот самооб­ман доправового массового сознания, - дело это явно беспер­спективное. Тем более что в обществе нет для этого достаточ­ных мобилизационных ресурсов. Как показало наше исследование, преобладающая его часть весьма сдержанно относится к авто­ритарным методам борьбы с коррупцией и теневым бизнесом-Сомнительно, чтобы при таком состоянии общественного со­знания мог получить реальную поддержку сакральный вождь-

[286]

диктатор, без которого союз моральной и карательной силы невозможно представить. При этом также следует учесть, что большинство государственных институтов, призванных проти­востоять экономическим злоупотреблениям, как раз и выгля­дят в глазах общества самыми ненадежными: милицию, орга­ны суда и прокуратуры, налоговые и таможенные службы представители всех групп называют в числе наиболее коррум­пированных.

Судя по всему, морально-репрессивные установки, домини­рующие сегодня в России, часто нацелены не столько против теневых отношений во всей их совокупности, сколько против злоупотреблений должностных лиц, то есть против коррупции в строгом смысле этого слова. И чем ближе люди к теневой среде (фактически или хотя бы только психологически), чем больше вовлечены в нее, тем отчетливее проявляет себя эта особенность современного массового сознания. Здесь-то, быть может, и проходит черта между предпринимательским мень­шинством (реальным и потенциальным) и непредпринимательским большинством.

Конечно, отделить борьбу с коррупцией от борьбы с тене­вым бизнесом можно разве что в воображении. Однако при нынешних обстоятельствах в обнаруживающемся разграниче­нии есть и свой смысл: оно показывает, что в группах мень­шинства, выделяющихся не только своими теневыми пристра­стиями, но и своим либерализмом, наметился хотя и не очень явный, но все же уловимый сдвиг от морально-репрессивных установок к экономико-правовым, причем, что особенно важ­но, заметнее всего он проявляется у предпринимателей. Да, они Демонстрируют высокую, порой очень высокую готовность пользоваться нынешней неупорядоченной свободой, в том числе ^и свободой теневой деятельности. Но они же и меньше всех Уповают на административно-полицейские меры, ограничива­ющие коррупционно-теневую свободу других, и больше всех озабочены тем, чтобы расширить пространство своей собственной ^Легалъной свободы.

[287]

Именно в рядах представителей российского "низового" бизнеса обнаруживается сегодня наиболее внятный запрос на изменение самого характера отношений между предпринима­тельским классом и государством. Значительная их часть го­това, похоже, выйти из тени, если власть обеспечит приемле­мые для них законодательные правила игры. И они же, как можно предположить, готовы платить - в разумных размерах - нало­ги на содержание государственного аппарата, если он будет гарантированно обеспечивать соблюдение этих правил и вы­полнять другие возложенные на него функции. Многие пред­приниматели (а в этом, кстати, от них почти не отличаются и бизнесмены потенциальные) даже сейчас с пониманием отно­сятся к экономическим интересам чиновников и считают, что повышение окладов - в сочетании с жестким контролем - умерило бы коррупционные аппетиты последних. И это при том, что именно предприниматели, как показывают наши данные, име­ют наибольшие основания для недовольства властями, ибо именно они меньше всего рассчитывают на официальную защиту сво­их интересов, ориентируясь главным образом на неформаль­но-дружеские сети квазигражданского общества. Они, как никто, чувствуют себя выпавшими из государства, отщепленными от него, и у нас нет оснований утверждать, что чувство это ком­фортное. Скорее - наоборот.

Если наши предположения верны, то отсюда следует, что описанная в предыдущей главе ситуация выкупа конституци­онных прав представителей бизнеса устраивает все меньше, что они начинают этой ситуацией тяготиться и примиряются с ней лишь постольку, поскольку ничего ей не могут пока про­тивопоставить. Да, при существующем положении вещей вы­купать конституционные права выгоднее, чем защищать их в официальном порядке. Но само это положение, при котором нормы обычного права доминируют над формально-юридичес­кими, многоми нашими предпринимателями уже не восприни­мается, похоже, как нормальное.

[288]

Иными словами, в настроениях "низового" предприниматель­ства просматривается важная тенденция, свидетельствующая о том, что здесь вызревает идея заключения своего рода соци­ального контракта между бизнесом и государством. Идея эта аля России новая, даже революционная. Ведь такой контракт может состояться лишь при условии, что государство сделает главную ставку именно на бизнес, освобожденный от опуты­вающей его паутины административной зависимости от чинов­ника. Если такое деловое соглашение состоится, то это будет окончательным преодолением многовековой отечественной традиции, будет признанием того, что сила государства может быть надежно обеспечена лишь тогда, когда оно опирается на благосостояние народа, которое, в свою очередь, недостижи­мо, пока энергия частных интересов предпринимательского класса искусственно гасится, г его расширение и конкуренция внут­ри него сдерживаются внешними обстоятельствами. И только в том случае, если это произойдет, формула российской само­бытности ("державность - бедность - коррупция") начнет уходить в прошлое.

Это не значит, что вместе с формулой обречен кануть в прошлое и державный статус страны. Это означает лишь то, что Россией исчерпаны ресурсы поддержания такого статуса за счет бла­госостояния, вместо благосостояния, как альтернативы бла­госостоянию. В условиях современного мира и при нынешнем состоянии российского общества его можно сохранить, а быть может, и упрочить только на основе благосостояния, увеличи­вающего платежеспособность населения и расширяющего базу налогообложения, что, в свою очередь, немыслимо без фор­мирования свободной от чиновного диктата конкурентной про­изводительной среды. Но и корни коррупции иным способом ^Подрубить невозможно. Об этом свидетельствует опыт других ^СтРан, и это хорошо понимают многие наши собеседники. Как заметил один из них, "среди нищеты на кого ни опирайся (в борьбе с корупцией. - Авт.) - эффекта не будет". И он в своих представлениях не одинок.

[289]

Разумеется, инерция жизни по старой формуле слишком сильна и потому эффект даже самой эффективной и рациональной экономической политики станет общеочевидным не сразу. И даже не очень скоро. Но медленное движение вперед все же лучше, чем топтание на месте с бесконечными оглядками на­зад и поисками точек опоры там, где найти их уже нельзя¹

Мы, возможно, не уделяли бы столько внимания немногочис­ленной и маловлиятельной группе "низовых" предпринимате­лей-одиночек, не выискивали бы в их умонастроениях симпто­мы формирующихся правовых ценностей, не будь импульсов и публичных сигналов, поступающих сегодня от представителей среднего и даже крупного отечественного бизнеса. Слово "цен­ности" - прежде всего имеются в виду осознанные установки на продуктивность, ответственность и правовой порядок - в их лексиконе становится едва ли не ключевым. Это значит, что те­невой союз между бизнесом и чиновничеством устраивает пред­принимательский класс все меньше, а потребность в прозрач­ности экономических связей ощущается в нем все острее.

Значение такого поворота трудно переоценить: ведь ценно­сти правового порядка в условиях рыночной экономики, по-

¹ Это, кажется, начинают понимать и представители русского национа­лизма - единственного, пожалуй, идеологического течения, которое может претендовать (по крайней мере, теоретически) на воспроизведение в обнов­ленной форме старой державной мифологии. Вовсяком случае наметивше­еся в их рядах размежевание весьма показательно. Среди них появились люди (прежде всего мы имеем в виду А. Севастьянова), признающие исчерпан­ность державно-имперской политической и идеологической отечественной традиции и открыто порывающие с ней. В противовес ей выдвигается идея русского государства-нации и русского капитализма, то есть капитализма с подчеркнуто этнической окраской. Мы не ставим перед собой задачу детального критического разбора этой концепции; она заслуживает отдельно­го разговора. Здесь же достаточно отметить, что ключевой вопрос о взаимо­отношениях государства и бизнеса в данном случае даже не ставится, а это значит, что в проекте русского капитализма сохраняются содержательные посылки для эволюции в направлении отвергаемого традиционализма.

[290]

торим еще раз, не могут утвердиться ни во властных структурах, ни в широких слоях населения до тех пор, пока они не укоренились в бизнесе. Если же в самом обществе нет субъективно-правового сознания и правового порядка, то не может быть правовым и государство; оно может быть в таком случае либо репрессивно-полицейским, либо имитационно-правовым, что опять же есть лишь завуалированная разновидность государ­ства полицейского. Вот почему так важно осознать, что про­цесс формирования такого субъекта в стране начался, и весь вопрос теперь в том, насколько быстро предпринимательский класс сумеет консолидироваться (в том числе и организацион­но, а быть может, и политически) на основе ценностей, выст­раданных многими его группами. И если наша информация об умонастроениях "низовых" бизнесменов-одиночек добавит сто­ронникам такой консолидации уверенности в их силе и право­те, то мы будем считать свою задачу выполненной.

Движение в этом направлении, учитывая отечественные пат-ронажно-клиентальные традиции, столетиями регулировавшие взаимоотношения власти и бизнеса, не будет и не может быть простым и бесконфликтным.Однако иного пути освобождения от теневых соблазнов, столь сильных в резервной армии рос­сийского бизнеса, равно как и от морально-репрессивного ан­титеневого синдрома, довлеющего над сознанием непредпри­нимательского большинства, мы не видим. Пока и политическая власть, и право распоряжаться собственностью будут находиться ^в одних руках, ничего измениться не может: и аппарат управ­ления, и органы правопорядка, и судебная система останутся коррумпированными, сколько и как их ни реформируй. До тех ^п«р любые антикоррупционные меры могут быть только ими­тационными, какими они были в России всегда. А раз так, то ^и массовое сознание будет реагировать на все это так, как свой­ственно сознанию доправовому, мечущемуся между морально-репрессивным идеализмом и теневым материализмом. Это и есть, видимо, главный вывод, который можно сделать на основании нашего исследования.

[291]

Приложение

Таблица 16

Если говорить о взятках, вымогательстве, незаконных поборах уклонении от налогов, нелегальном производстве и т. п., то с работниками каких учреждений у в ас в наибольшей степени связано представление о таких проявлениях теневой экономики? (респондент мог выбрать не более трех ответов)

Варианты	Населе-	Предпри-	ПРЕДпред-	НЕпредпри
ответов	ние в	ниматели	прини-	ниматели
	елом		матели
Работники милиции	28	30	28	28
Владельцы крупных
предприятий, банкиры	19	21	25	18
Работники суда и
прокуратуры	19	23	26	16
Налоговые службы	17	20	18	16
Работники таможенных
органов	14	18	14	13
Работники спецслужб,
органов безопасности	7	3	11	6
Работники
здравоохранения	6	3	5	7
Владельцы мелких и
средних предприятий	6	6	10	5
Работники сферы
образования	5	3	4	5
Работники пенсионных
фондов	3	0	1	5
Генералитет, работники
военного ведомства	3	5	4	2
Другие	1	4	1	1
Все в равной степени	40	40	37	43
Затрудняюсь ответить	10	11	7

[292]

ПОРЯДОК И СВОБОДА (зависимость между теневыми установками и политическими предпочтениями)

[293-294]

Наше исследование лишний раз подтвердило известную истину, согласно которой экономические и политические установки друг с другом не совпадают: между ними существует определенная зависимость, они могут взаимопересекаться и взаимоперепле-таться, но - не взаимонакладываться. Так, среди голосующих за коммунистов доля людей, которые имеют или хотели бы иметь собственный бизнес, в два с лишним раза меньше, чем среди сторонников "Яблока" (соответственно 14 и 31%). Это значит, что между установкой на экономическую инициативу и поли­тическими предпочтениями некоторая зависимость действительно существует. Но - не более того: ведь далеко не все избиратели "Яблока" и даже не их большинство - реальные или потенци­альные бизнесмены, равно как и не всем сторонникам компартии чужд предпринимательский дух. Поэтому и отношение различных электоральных групп к коррупции и теневой экономике есть смысл рассмотреть отдельно; это - самостоятельный и отно­сительно автономный исследовательский сюжет.

Этот сюжет тоже закладывался нами в программу социоло­гического опроса. Мы не могли его обойти уже потому, что ко Ремени проведения исследования накопилось немало фактов, свидетельствовавших о том, что многие люди демонстрируют очевидную склонность голосовать за кандидатуры теневых предпринимателей и криминальных авторитетов, а лидеры политических объединений обнаруживают готовность предоста-

[295]

вить теневикам места в партийных списках. Между тем связь между теневыми или антитеневыми установками избирателей и их поведением на выборах практически не привлекала вни­мания социологов, и мы хотели хоть в какой-то степени этот пробел восполнить.

Поэтому в анкету был включен и вопрос о предполагаемом голосовании респондентов на президентских выборах. Полу­ченная информация позволяет показать, как реагируют на кри­минально-теневую составляющую современной российской жизни избиратели той или иной политической ориентации и, что еще важнее, как выбор этой ориентации соотносится с отношени­ем к коррупции и теневой деятельности.

Однако прежде, чем приступать к изложению результатов опроса, мы должны сделать два предварительных замечания. Первое из них обусловлено временем его проведения и той расстановкой политических сил и фигур, которая имела тогда место на российской политической сцене. Дело в том, что в начале августа 1999 года на ней еще не было Путина, отобравшего вскоре у большинства других претендентов почти всех изби­рателей, что позволило ему уверенно выиграть президентские выборы. Но это не должно нас смущать. Более того, именно это, как ни покажется странным, дает возможность лучше по­нять особенности поддержавшего Путина (и продолжавшего поддерживать его после выборов) электорального большинства как большинства внутренне глубоко дифференцированного, ментально не однородного.

Новый президент шел на выборы под лозунгом наведения порядка, установления "диктатуры закона". Политическая ре­шимость, проявленная им в ходе второй чеченской войны, по­зволила ему стать персонифицированным воплощением идеи порядка в глазах преобладающей части российского общества и в кратчайший срок консолидировать ее вокруг своей фигу­ры. Эта консолидация перекрыла прежние довоенные разме­жевания и расколы, как бы надстроилась над ними. Но веД^ь избиратели, переметнувшиеся от других лидеров к Путину

[296]

остались прежними и разными. И эта их неоднородность ско-_пее всего будет обнаруживать себя по мере того, как станут проявляться контуры того порядка, который намерен устано­вить в стране (а не только в Чечне, умиротворить которую все еще не удалось) ее новый лидер.

В сложившейся после ухода Ельцина ситуации упорядочи­вание в значительной степени равнозначно наступлению на коррупцию и теневую экономику. И чтобы прогнозировать воз­можную реакцию на такое наступление разных слоев населе­ния, совсем нелишне присмотреться к восприятию этих явле­ний людьми, которые во время нашего опроса собирались голосовать за Е. Примакова, Ю. Лужкова, С. Степашина, А. Лебедя и других лидеров, а потом влились в электорат Путина. Как политические деятели, способные претендовать на высший государственный пост, эти фигуры скорее всего принадлежат прошлому, но умонастроения их бывших сторонников могут сказаться и в будущем. Поэтому мы и склонны считать инфор­мацию, с которой познакомим читателя в данном разделе, не устаревшей, а реально и потенциально актуальной.

Второе предварительное замечание касается характера из­ложения полученных в ходе опроса данных. Мы не видим не­обходимости в той степени детализации, к которой прибегали в предыдущем разделе, - в данном случае достаточно зафик­сировать основные тенденции и зависимости между полити­ческими ориентациями россиян и их отношением к коррупци-онно-теневым связям. Мы ограничимся несколькими количественными показателями, которые позволят нам в самом общем виде показать, как в представлениях наших сограждан, принадлежавших во время опроса к разным электоральным ^гРУппам, популярная сегодня идея порядка сочетается с идеей экономической свободы, в том числе неупорядоченной свобо-^Ды теневой деятельности. Тут мыслимы следующие позиции:

1) неупорядоченная свобода, включающая и свободу теневой деятельности, - это хорошо, ее надо сохранить как можно дольше.

[297]

2)  неупорядоченная свобода - это плохо, но пока порядок не наведен, к ней надо приспосабливаться, используя ее с максимальной выгодой;

3)  свободу надо упорядочить, приведя жизнь в соответствие с уже существующими законодательными нормами;

4)  свободу надо упорядочить, сузив легальное пространство ее проявления;

5)  свободу надо упорядочить, расширив легальное пространство ее проявления.

Определить в разных электоральных группах круг людей придерживающихся первых двух позиций, нам помогут отве­ты на вопросы анкеты, касающиеся готовности голосовать на выборах за криминального кандидата, лично соучаствовать в корпоративном бизнесе теневиков, а также отношения к не­плательщикам налогов и хождению "черного нала". Три дру­гие позиции представлены в вариантах ответа на вопрос о наи­более эффективных способах борьбы с коррупцией и теневой экономикой (ужесточение контроля за соблюдением действу­ющих законов; переход к чрезвычайному законодательству и диктатуре; смягчение законов ради создания благоприятных условий для развития легального предпринимательства). Ин­формацию, содержащуюся в ответах на другие вопросы анке­ты, мы можем без большого ущерба для понимания интересу­ющих нас зависимостей опустить.

Вместе с тем тема этого раздела понуждает нас сделать пред­метом исследования сюжет, который в предыдущем разделе мы не рассматривали. Нам важно было понять, насколько люди, собиравшиеся во время проведения нашего опроса голосовать за того или иного политика, надеялись, что именно он, став президентом, сумеет лучше других справиться с коррупцией, теневой экономикой и организованной преступностью. Если считали, что справится, значит, сама проблема их тревожит и их политические предпочтения диктовались заботой о наведении порядка; если нет, то это равносильно признанию, что постсоветская неупорядоченность либо их вполне устраивает,

[298]

либо они не верят, что она преодолима, и намеревались голосовать, руководствуясь какими-то другими мотивами. Такой вопрос анкету был включен, и ответы на него, на наш взгляд, пред­ставляют интерес и после того, как выборы состоялись и в Кремле появился новый хозяин. Потому что, повторим, умонастроения избирателей, отошедших от других политиков к Путину, оста­лись прежними.

Итак, чем же отличалось в августе 1999 года восприятие теневых отношений людьми разных политических ориентации? Чтобы четче и рельефнее представить основные тенденции, мы решили не описывать подробно каждую электоральную груп­пу, а выделили четыре основные категории избирателей: ульт­раправые (националисты), правые, левые, а также те, кто не похож ни на первых, ни на вторых, ни на третьих и кого мы назвали сторонниками генеральского порядка. При этом пра­вые и левые не всегда выделялись нами на основании того, к какому крылу относили себя те или иные политики и в какие союзы друг с другом вступали. К правым мы причислили всех, кто в оценках криминально-теневых отношений был близок к сторонникам С. Кириенко, а к левым - примыкавших к изби­рателям Г. Зюганова ¹.

И последнее. Принимая во внимание, что после проведения опроса прошло сравнительно немного времени и что нас инте­ресует прежде всего электорат Путина, сформировавшийся из бывших сторонников других лидеров и охватывающий почти весь современный некоммунистический сегмент российского обще­ства, мы - ради удобства изложения - будем рассказывать о раз­личных электоральных группах не в прошедшем, а в настоящем времени, - даже в тех случаях, когда группы эти уже распались.

¹ Учитывая, что численность респондентов в трех электоральных групах из восьми, анализируемых в статье, во время опроса не достигала ста­тически значимой нормы, мы избегали фиксировать обнаруженные в этих группах тенденции в процентных показателях. Вместе с тем группы эти достаточно представительны, чтобы судить о самих тенденциях.

[299]

Ультраправые

Принято считать, что правая часть российского общества порвала с коммунизмом полностью и окончательно, а левая все еще живет ностальгическими воспоминаниями. Это не совсем так. Любой общественный порядок имеет официальную и те­невую составляющие, свою объявленную норму и свои отклонения от нее мы исходили из гипотетического предположе­ния, что от коммунистических времен левые унаследовали норму, а правые - отклонения от нее, но, в конечном счете, и те, и другие - продукты распада советского прошлого независимо от того, сколько лет они в нем прожили и как к нему относят­ся.

Теневым соблазнам, судя тю нашим данным, больше всех подвержены ультраправые, самым заметным политическим представителем которых во время проведения опроса был В. Жи­риновский. Они молоды, энергичны, лучше многих других приспосабливаются к жизни. Среди них почти нет людей с вузовскими дипломами, но и не имеющих аттестата об окон­чании средней школы тоже сравнительно немного. Живут в основном в провинции, причем не столько в деревне, сколько в небольших городах. По всем социологическим опросам (наш -не исключение) в их среде самый значительный процент на­ционалистов, ставящих интересы русских выше интересов других российских народов. Полученная нами информация дает ос­нования предположить, что (их социальный идеал - это бреж­невский "развитой социализм" (в его теневой ипостаси), при­способленный к рыночным условиям и устраняющий конкуренцию со стороны "инородцев".

Больше половины жириновцев (самый высокий показатель среди всех электоральных групп) готовы отдать свои голоса на выборах криминальному кандидату, между тем как прин­ципиально отказывающихся голосовать за него не набирается и четверти. Почти каждый второй заявляет о своем желаний лично соучаствовать - вместе с производственным начальством, в

[300]

теневом бизнесе, а о нежелании - лишь один из четырех. Важная деталь: ультраправые благосклонно относятся прежде всего к таким нелегальным отношениям и связям, которые со­здаются совместно с руководством и под его покровительством, а не в обход его. В их глазах теневой бизнес допустим и жела­телен в первую очередь постольку, поскольку он становится нормой жизни властных и производственных корпораций, охватывая и верхи, и низы общества, взаимопопустительству-юшие друг другу.

Лидеру ЛДПР, включившему перед парламентскими выбо­рами в свой избирательный список людей с криминальной ре­путацией, в проницательности не откажешь: он понимал, с кем имеет дело и чего ждут от него его избиратели. Мечта боль­шинства жириновцев - упорядоченный и управляемый всена­родный криминал, введенный в институциональное русло, а не криминал индивидуальный, стихийный и "дикий", корпо­ративными связями не опосредованный. К последнему они относятся явно настороженно, о чем можно судить по их вос­приятию индивидуальных рядовых неплательщиков налогов: не одобряет такое поведение почти половина жириновцев (боль­ше - только среди сторонников Зюганова). И наоборот, когда речь заходит о сокрытии доходов под патронажем руководите­лей, ультраправые демонстрируют чрезвычайно высокую тер­пимость: скажем, процент тех, кто осуждает выплату денег в обход платежной ведомости, в их рядах наименьший, а доля тех, кто одобряет или относится "с пониманием" (она прибли­жается к двум третям), - одна из самых значительных.

Все это не означает, что российские ультраправые вообще против борьбы с коррупцией и теневым бизнесом. Почти каж-Дыи второй среди них верит, что именно их лидер справится ^с Данной проблемой лучше других. Не исключено, что они как Раз и имеют в виду такую борьбу с криминалом, которая направлена в первую очередь против "инородцев" и отщепенцев-индивидуалистов. Если так, то это говорит об ориентации на избирательное применение юридических санкций к "чужим",

[301]

или "чуждым", и организацию жизни "по понятиям" для всех остальных ("своих", или "социально близких").

Аналогичное предположение правомерно и в отношении средств, которые жириновцы считают нужными в данном слу­чае использовать: примерно каждый третий из них делает упор на контроль за соблюдением существующих законов (очевид. но, "инородцами" и отщепенцами), каждый четвертый - на диктаторскую власть (предполагается, наверное, что она бу­дет подавлять не их, а других) и столько же - на либерализа­цию бизнеса (надо полагать, с выгодой для себя и себе подоб­ных и с ущербом для всех прочих). Интересно, что в этом отношении сторонники Жириновского раздроблены больше, чем кто бы то ни было, - лишнее подтверждение того, что консо­лидирует их не идея утверждения равной для всех законнос­ти, а идея неравенства (прежде всего этнического) в беззако­нии.

Правые

А теперь посмотрим на ту часть населения, которая в дни нашего опроса выражала поддержку С. Кириенко, Ю. Лужко­ву и Г. Явлинскому. Мы объединили этих избирателей в одну группу, потому что под интересующим нас углом зрения они выглядят очень похожими. И, как ни покажется странным, при таком ракурсе они обнаруживают близость именно к жириновцам!

Это проявляется и в благожелательном отношении к непла­тельщикам налогов, и в готовности отдать голоса криминаль­ному авторитету, и в предрасположенности к высокодоходно­му труду в криминальной среде. Ближе всех к ультраправым -сторонники Кириенко (терпимостью к сокрытию доходов они даже превосходят жириновцев), за ними идут приверженцы московского мэра, а избиратели лидера "Яблока" этот ряд за­мыкают. За криминального авторитета, к примеру, готова про" голосовать половина кириенковцев, среди лужковцев таких -42%, а среди явлинцев - 35%. Примерно такие же пропорций

[302]

обнаруживаются и в реакциях на другие интересовавшие нас вопросы. Если учесть, что большинство правых тоже люди относительно молодые и, по нынешним меркам, неплохо обес­печенные, а уровень их образования значительно выше, чем у жириновцев, а также то, что в их составе гораздо заметнее представлены жители крупных городов, сам собой напраши­вается вывод, к которому мы пришли в предыдущем разделе: какие бы признаки - экономические или политические - ни использовались как группообразующие, в любом случае выяс­няется, что теневым соблазнам в современной России больше всего подвержена самая молодая, энергичная и благополучная часть общества] независимо от того - можем мы теперь доба­вить, - где живут эти люди и каков уровень их образования.

Единственное, чего нельзя обнаружить у правых, так это явного предпочтения, отдаваемого патронажно-корпоративным тене­вым связям перед теневым индивидуализмом. Это значит, что они, в отличие от ультраправых, озабочены не столько созда­нием русского теневого порядка, сколько тем, чтобы любое упорядочивание не обернулось ограничением свободы, в том числе и свободы теневой деятельности.;\Не удивительно, что правые меньше, чем кто бы то ни было, рассчитывают на то, что лидеры, за которых они во время проведения опроса со­бирались голосовать, справятся с коррупцией и теневой эко­номикой: на Кириенко в этом отношении возлагает надежды лишь четверть его сторонников, на Лужкова и Явлинского чуть больше, но все равно меньше трети. Тут обеспокоены, похо­же, не столько неупорядоченностью свободы, сколько тем, что новый порядок может оказаться реанимацией старой несвобо­ды.

Поэтому, наверное, правые более настороженно, чем остальные, Реагируют на такие слова, как "чрезвычайщина" и "диктату-Р^а : поборников авторитарных методов борьбы с экономичес­ким криминалом в их среде немного (14-15% среди сторонни­ке Явлинского и Кириенко и 22% среди симпатизирующих Лужкову). Здесь не мечтают о российском Пиночете, не без

[303]

оснований опасаясь, что в отечественном исполнении борьба с противниками экономической свободы обернется бюрокра­тическим диктатом над ее сторонниками.

Однако и к дальнейшей либерализации экономики правые относятся сдержаннее, чем можно было предположить. Да, доля "либерализаторов" в их рядах значительнее, чем в других элек­торальных группах российского общества (среди кириенков-цев таких треть, среди лужковцев и явлинцев, соответствен­но, 27 и 29%). Но эти цифры не настолько выразительны, чтобы говорить о внятной и устойчивой тенденции. Возможно, пра­вые сомневаются в том, что между смягчением законов и обуз­данием экономической преступности существует прямая зави­симость. Но вполне возможно и другое: ведь речь, как правило, идет не о предпринимателях, а о наемных работниках, и вот для них-то, судя по всему, связь между расширением свободы бизнеса и их собственной свободой не столь очевидна, как для самих бизнесменов. Примерно такие же умонастроения мы могли наблюдать у ПРЕДпредпринимателей; наши правые в этом от­ношении от них почти не отличаются. Похоже, те из них, кто не принадлежит к предпринимательскому классу, рассматри­вают и оценивают жизнь не в координатах "настоящее - бу­дущее", а в координатах "настоящее - прошлое"; они хотят сохранить то, что есть, а боязнь отката к тому, что было, вы­тесняет из их сознания вопрос о том, к чему и как двигаться дальше, делает его отвлеченным и неактуальным.

Разумеется, в этом желании сохранить полученные свобо­ды (включая свободу теневой деятельности) могут быть раз­личные нюансы, и некоторые из них наш опрос обнаружил: например, кириенковцев, чья податливость на теневые соблаз­ны почти такая же, как у жириновцев, главная проблема ли­берального мировоззрения (как соединить свободу с порядком) волнует, кажется, явно меньше, чем явлинцев. Первые, насколько можно судить по нашим данным, чаще склоняются к мысли, что неупорядоченная свобода - это нормально, и ее поэтому надо сохранять и расширять, а вторые острее ощущают ее си-

[304]

-туативность, временность, а быть может, и ненормальность. Поэтому и их готовность пользоваться плодами такой свобо­ды не столь впечатляюща, как у кириенковцев. Это сближает «влинцев с левыми, однако у последних, как мы попытаемся показать, мотивация скорее всего иная.

Левые

Политический союз Е. Примакова и Ю. Лужкова, заключенный ими в преддверии парламентских выборов, слабо соотносится с тем, как их тогдашние потенциальные избиратели воспри­нимали постсоветскую теневую реальность и как к ней при­спосабливались. Мы видели, что сторонники московского мэра в данном отношении близки к сторонникам правых лидеров. Что касается симпатизирующих Примакову, то они примыка­ют к левым, поддерживающим Зюганова.

Это не покажется странным, если учесть, что зюгановцы и примаковцы не очень отличаются друг от друга возрастом (среди тех и других очень высок процент пожилых людей) и очень близки самооценкой своего материального положения - чрез­вычайно низкой. Правда, среди примаковцев заметно выше процент жителей крупных городов (в данном отношении они примыкают к правым) и людей с высшим образованием (хотя процент этот и ниже, чем у правых). Эти различия не могли не сказаться на восприятии интересующих нас жизненных сюжетов, но взаимопритяжение избирателей двух лидеров все же несопоставимо сильнее, чем их взаимоотталкивание. I Мы предположили, что левые, в отличие от правых, унас­ледовали от советского прошлого прежде всего его официаль­ные нормы (идеологические или моральные), а не теневые от­клонения от них. И это предположение в значительной степени подтвердилось. В составе примаковцев и зюгановцев заметно меньше доля людей, готовых проголосовать за криминального авторитета (соответственно 30 и 32%) или непосредственно участвовать в теневой деятельности (18 и 25%), тогда как

[305]

у правых максимальные показатели в полтора-два раза выше Нечто похожее наблюдается и в отношении левых к неуплате налогов. Так, самый популярный способ сокрытия доходов (по­лучение денег в обход платежной ведомости) вызывал одоб­рение или понимание у 34% сторонников Зюганова и 40% сто­ронников Примакова, между тем как у правых совокупная численность "одобряющих" и "понимающих" порой превышает две трети.

Нетрудно заметить, однако, что и в рядах левых немало людей от теневых соблазнов не защищенных. Это дает нам право предположить, что и те, кто такие соблазны отвергает, руко­водствуются не только идеологическими и моральными огра­ничителями, унаследованными от советской эпохи. Способность противостоять искушению обнаруживается лишь тогда, когда появляется само искушение, - об этом мы подробно говорили в предыдущей главе, анализируя взаимосвязь жизненных цен­ностей и экономических интересов. Между тем нынешние рос­сийские левые тем-то и отличаются от правых, что жизнь их, как правило, не искушает и искушать не может: многие из них находятся в таком возрасте (среди зюгановцев пенсионеры со­ставляют больше половины, а среди примаковцев — около 40%), когда самим им рассчитывать на сокрытие доходов и иную те­невую деятельность не приходится. Возможно, законопослуш­ных идеалистов и этических максималистов в их среде боль­ше, чем у правых, но нельзя исключать и того, что многие из протестующих в наши дни против постсоветской нелегальщи­ны при советском порядке чувствовали себя комфортно имен­но потому, что порядок этот, наряду с официальной составля­ющей, имел и составляющую теневую.^

Если правые делают ставку прежде всего на сохранение или расширение неупорядоченной свободы, то левые, не имея, как правило, возможностей воспользоваться ею, должны, по логи­ке вещей, уповать на обеспечение порядка. Какой же порядок они хотели бы видеть в России и какие средства считают наи­более подходящими, чтобы его обеспечить?

[306]

Вряд ли кого-то удивит непопулярность в их глазах идеи обуздания коррупции и теневого бизнеса посредством либерали­зации российской экономики; идею эту поддерживали 11% зюгановцев и 17% примаковцев, что в два-три раза меньше, чем мы наблюдали у правых. В свою очередь, доля "авторитарис­тов", выступающих за чрезвычайные законы и диктатуру, здесь в полтора-два раза больше, чем у правых (32% зюгановцев и 28% примаковцев). Эти цифры позволяют говорить о повышенной предрасположенности левых к реставрации диктаторского по­литического режима в прежней (коммунистической) или какой-то обновленной форме. Но все же такие настроения здесь не преобладают. Если "либерализаторов" среди зюгановцев и при­маковцев намного меньше, чем "авторитаристов", то "стаби­лизаторов", считающих, что для обуздания криминально-теневой стихии достаточно обеспечить соблюдение действующих за­конов, значительно больше (по 41%).

Это значит, что морально-репрессивный тип сознания, кон­солидирующий левых, существует здесь в двух разновиднос­тях - радикальной и умеренной, причем вторая разновидность проявляется рельефнее, чем первая, хотя и первая представле­на в умонастроениях левых гораздо заметнее, чем у правых. Это означает также, что и лидер КПРФ, и бывший российский премьер олицетворяют в глазах многих их сторонников не столько возврат в прошлое, сколько своего рода компромисс между прошлым и настоящим. Те и другие мечтают о ликвидации разрыва между официальной нормой и теневой практикой, норма же может иметься в виду как прежняя, так и нынешняя. Одна­ко политических фигур, персонифицирующих бескомпромиссное Утверждение нынешней нормы, в постсоветской истории пока не было (Путин, повторим, ко времени нашего опроса не ус-Пел стать даже премьером). Поэтому символические образы Рыцарей порядка левые скорее всего ищут и находят в советс­ки эпохе: или в опыте чрезвычайщины, олицетворением которого является Сталин, или в андроповской попытке очищения брежневского "развитого социализма" от коррупционно-тене-

[307]

вых наростов - попытке, которая не успела захлебнуться в ко­роткие месяцы правления Андропова и потому многими до сих пор идеализируется.

Любое административное наступление власти на коррупцию и теневую экономику, если оно начнется, в рядах левых най­дет, безусловно, более сочувственный и благодарный отклик чем у правых. Потому что это будет наступлением не столько на них, сколько на других. Воспринимают ли, однако, Зюгано­ва и Примакова как лидеров, способных возглавить такое на­ступление и успешно осуществить его? На первого надежды в этом отношении возлагают 46% его сторонников, на второго -41%. Это больше, чем у правых, но не настолько, чтобы ут­верждать: левые, мол, уже нашли преемников на роль Андро­пова и верят, что эта роль их лидерам по плечу. И вовсе не случайно, наверное, появление на политической сцене Путина очень скоро вызвало массовый отток к нему левых избирате­лей, как не случайно и то, что среди примаковцев перебежчи­ков оказалось намного больше, чем среди зюгановцев. Ведь Примаков, в отличие от Зюганова, олицетворяет компромисс между коммунистическим прошлым и посткоммунистическим настоящим в пользу настоящего, а не прошлого, за ним идут люди, большинство которых реанимация коммунизма ни в старом, ни в обновленном виде не вдохновляет. Поэтому бывшему пре­мьеру перед выборами было гораздо труднее, чем коммунис­тическому лидеру, конкурировать с премьером действовавшим, сделавшим ставку на некоммунистический порядок и демон­стрировавшим решимость в его наведении - пусть даже и в локальном чеченском масштабе.

Сторонники генеральского порядка

Вокруг фигуры Путина в первые же месяцы его премьер­ства консолидировались люди, истосковавшиеся по порядку ^и не желавшие возврата порядков коммунистических. Это была не только значительная часть левых примаковцев; своими словами

[308]

и поступками премьер привлек к себе и сторонников тех по­литиков-центристов, за которых во время нашего опроса гото­вы были голосовать и многие правые избиратели (прежде все­го, бывшие сторонники Лужкова). Кроме того,^< Путину пере­бежало и большинство приверженцев двух генералов - А. Лебедя _и С. Степашина; в совокупности люди эти составили, по на-_Шим прикидкам, не меньше четверти путинского электората^ Что же они из себя представляют и каким видится им желае­мый порядок - не только тот, который наводится в Чечне в ходе военных действий (тут все ясно, они его поддерживают), а порядок мирный, о котором у нас и идет речь?

Сбывшие поклонники Лебедя и Степашина интересны уже тем, что видят в этих лидерах именно потенциальных борцов с коррупцией и теневым бизнесом: около двух третей первых и 59% вторых полагают, что генералы справятся с данной про­блемой лучше других. Но интересны они и своим отношени­ем к теневой деятельности, равно как и своими представлени­ями о способах борьбы с коррупцией и экономической преступностью.)

(Сторонники Лебедя демонстрируют очень высокую терпи­мость к сокрытию доходов - здесь они ничем не отличаются от ультраправых или от наиболее терпимой к налогонеплатель-щикам части правых. Правда, это не относится к уклоняющимся от уплаты налогов хозяйственным руководителям - здесь по­клонники Лебедя становятся непримиримыми начальствонена-вистниками. Сторонники Степашина, напротив, свою нетерпи­мость к налогонеплателыцикам заметно чаще склонны Распространять и на скрывающих доходы рядовых россиян, сближаясь в данном отношении с зюгановцами, а порой и пре­восходя их (если среди сторонников Лебедя неуплату налогов Рядовыми гражданами осуждает чуть больше четверти респон­дентов, то среди степашинцев — 44%).

Когда же речь заходит о прямом или косвенном соучастии в Деятельности теневиков - на рабочем месте или на избирательном Участке, - картина меняется с точностью до наоборот: привер-

[309]

женцы красноярского губернатора, подобно левым, путаться с криминалом, как правило, не хотят, а многие последователи отставного премьера, подобно правым, очень даже готовы. Это значит, что сторонники Лебедя согласны простить другим то что для себя лично считают неприемлемым, а приверженцы Степашина осуждают других лишь потому, что сами последо­вать их примеру не имеют возможности. Чтобы не перегру­жать текст цифрами, приведем лишь самые выразительные. Среди бывших степашинцев желание пополнить ряды теневиков про­демонстрировали 37% (больше - только у жириновцев и ки-риенковцев), а среди сторонников Лебедя - почти в два раза меньше./При этом о принципиальном отказе соучаствовать в криминальном бизнесе заявили больше половины вторых (са­мый высокий показатель), а среди первых - лишь около трети (меньше опять-таки только у жириновцев и кириенковцев).

И все же люди, ранее выбравшие из множества претенден­тов на президентский пост двух силовиков, имеют, при всех своих различиях, и нечто общее, что и позволило им вскоре, не меняя позиций и установок, объединиться вокруг третьего силовика в лице Путина. Их сближает уже сама противоречи­вость их умонастроений, свидетельствующая о повышенном житейском дискомфорте. Те и другие не склонны, похоже, оце­нивать жизнь в координатах "настоящее - прошлое". В насто­ящем они чувствовуют себя не очень уютно: по уровню дохо­дов они мало отличаются от левых, к тому же именно в их рядах наибольший, а у сторонников Лебедя доходящий почти до четверти, процент безработных. Потому они не держатся за какие бы то ни было постсоветские ценности и не опасают­ся, подобно правым, отката к прежней несвободе. Но, в отли­чие от левых, они не видят для себя перспективы и в компро­миссах с коммунистическим прошлым. Мысль о генерале у власти и генеральском порядке - это мысль о революционном раз­рыве с тем, что было и есть, и столь же революционном про­рыве к тому, чего еще никогда не было. Правда, сам этот но-

[310]

вый порядок бывшим сторонникам Лебедя и Степашина, ставшим сторонниками Путина, видится все же не одинаково.

Степашинцы, многие из которых не прочь бы поддаться соблазнам теневого бизнеса, но которым жизнь, вопреки их желанию, таких соблазнов не предоставляет, готовы, кажется, подавлять в себе теневые искушения при условии, что и у других они будут также подавлены. Поэтому, наверное, они слабо ве­рят в такой способ упорядочивания жизни, как либерализация, и достаточно заинтересованно относятся к чрезвычайщине и диктатуре: "либерализаторов" в их составе всего 19% (один из самых низких показателей), а "авторитаристов" - 31% (по­чти столько же, сколько у лидеров - зюгановцев).

Небезынтересно и то, что степашинцы обнаруживают по­вышенную склонность к национализму: 30% их представите­лей (это в полтора-два, а порой и в три раза больше, чем в других электоральных группах) полагают, что российское го­сударство в первую очередь должно отстаивать интересы рус­ских¹ . В данном отношении сторонников генерала и бывшего премьера опережают (правда, заметно) только жириновцы. Но если в лице последних мы имеем дело с национализмом лю­дей, неплохо приспособившихся к постсоветской коррупцион-но-теневой реальности, то в лице первых - с национализмом неприспособившихся и, следовательно, неудовлетворенных. Поэтому можно предположить, что перед нами не один, а два разных национализма, распространяющиеся прежде всего в провинции (в этих электоральных группах самый высокий процент жителей небольших городов). Если в случае с жириновцами Речь идет о криминальном национализме, то у степашинцев -

¹ Эти данные получены из ответов на вопрос: "Что, на ваш взгляд, должен в первую очередь делать будущий президент России в сфере межнациональных отношений?". Респондент мог выбрать один из следующих вариан­тов ответа: "Отстаивать интересы русских"; "Защищать интересы малых народов"; защищать интересы всех граждан независимо от их национальности".

[311]

о национализме государственно-репрессивном, тяготеющем _к антикриминальной диктатуре.

Между тем поклонники Лебедя, ощущающие себя честны­ми людьми и именно поэтому, быть может, не склонные слищ. ком строго судить тех, кто не хочет делиться с нечестным го­сударством честно заработанными деньгами, не воспринимают вопреки распространенному мнению, своего кандидата как потенциального диктатора: авторитарный прорыв к антикор­рупционному и антитеневому порядку готов приветствовать лишь один из каждых шести их представителей (чуть меньше - только у явлинцев и кириенковцев). Похоже, они вообще очень плохо представляют себе, чего же именно хотят и ждут от "крутого" генерала: каждый третий его сторонник затруднился ответить на вопрос о предпочтительных способах борьбы с коррупцией и теневой экономикой, что в два-три раза больше, чем в дру­гих рассмотренных нами группах. Надо полагать, желание ото­двинуть от себя теневые соблазны при готовности мириться с реальной теневой практикой себе подобных, соединить терпи­мость к греху и даже его оправдание с девственной мораль­ной непорочностью не может воплотиться во что-то другое, кроме мечты о чудо-прыжке из царства хаоса в царство по­рядка и, соответственно, о чудо-вожде, которому одному толь­ко ведомо, куда и зачем прыгать и который своей чудо-осве­домленностью злоупотреблять не станет.

Таковы два представления о генеральском порядке, обнару­женные нами в сознании россиян. Впоследствии они соеди­нились, замкнувшись на фигуре бывшего чекиста, ставшего премьер-министром, а потом и президентом. Насколько же прочно это соединение и насколько сочетаемо оно с образами поряД' ка, сложившимися в головах переметнувшихся к Путину при-маковцев и лужковцев (а эти образы, напомним, тоже не оди­наковые), а также кириенковцев и части жириновцев? Это и есть, быть может, главный вопрос послеельцинской эпохи, он пока остается открытым.

[312]

На перепутье (вместо заключения или вместо начала)

Информация о настроениях населения, полученная нами до выборов, позволяет, зная их результаты, точнее оценить пос-левыборное состояние массового сознания. В марте 2000 года страна размежевалась по своим политическим предпочтениям на два основных сегмента; люди, входившие в первый из них, отдали свои голоса Путину, а входившие во второй - Зюгано­ву. Те и другие голосовали за упорядочивание разворошенной и криминализированной в годы ельцинского правления российской жизни, но при этом сам порядок понимался по-разному: у од­них он ассоциировался с коммунистическим прошлым (быть может, обновленным), у других - с улучшенным настоящим. Однако суть размежевания к идеологическим различиям вовсе не сводится, о чем и свидетельствуют полученные нами дан­ные. За результатами голосования обнаруживается гораздо более сложная картина - не двух отделенных друг от друга сегмен­тов, а взаимопересекающихся ментальных кругов.

Мы видели, что^в среде левых избирателей, отдавших свои голоса Зюганову, доминирует морально-репрессивный тип со­знания в его радикальной (карательно-диктаторской) или бо­лее умеренной разновидности. Вопрос о сочетании порядка с экономической свободой здесь, как правило, не встает и не проблематизируется. Но ведь люди с такой ментальностью со­ставляют и значительную, если не преобладающую, часть сбор­ного некоммунистического электората Путина - прежде всего мы имеем в виду отошедших к нему левых примаковцев и упо­вающих на генеральский порядок бывших сторонников Сте­пашина. Вместе с тем Путина поддержали и многие правые избиратели, ставящие во главу угла не порядок, ассоциирую­щийся у них с репрессивным прошлым, а свободу, в том чис-^е и теневой экономической деятельности. Все это, взятое в -овокупности, создает весьма своеобразную ситуацию во ^Заимоотношениях власти и общества, когда большинство второго,

[313]

включая его коммунистическую часть, ждет от первой адми­нистративно-полицейского наступления на коррупцию и тене­вой бизнес, а меньшинство или опасается такого наступления или полагает, что оно его интересов не затронет, или надеет­ся, что оно будет осуществляться не карательными, а эконо­мико-правовыми способами, расширяющими пространство ле­гальной свободы.

Начавшееся при новом президенте радикальное реформи­рование налогового законодательства свидетельствует о том, что экономико-правовые меры признаны приоритетными. Од­нако это не снимает с исторической повестки дня вопрос о соответствии действий властей ожиданиям общественного боль­шинства, в котором преобладает морально-репрессивный, до-правовой тип сознания. По данным некоторых опросов, плос­кая шкала налогообложения, уравнивающая налогоплательщиков независимо от их доходов, вызвала в этом большинстве не­одобрение еще до того, как новый закон начал действовать. В коррупционно-теневом обществе, где доминируют люди левой и "генеральской" ориентации со свойственными им полицейс­кими установками, власти, какой бы она ни была, очень труд­но устоять перед господствующими настроениями. Но если эти настроения таковы, как в современной России, то любые по­пытки опереться на них в борьбе с коррупцией и теневой эко­номикой будут равнозначны неоднократно испробованному страной движению в исторический тупик - разумеется, при исходном желании сделать как лучше.

Левые и "генеральские" избиратели ориентируются или на обновленный "развитой социализм", или на бюрократический капитализм, но - не в нынешнем его виде, а в упорядоченном с помощью чрезвычайных законов и диктатуры либо посред­ством жесткого контроля за соблюдением действующих юри­дических норм. Однако ни "развитой социализм", ни сменив­ший его бюрократический капитализм очистить от коррупции и прочего криминала невозможно; до тех пор, пока государство сращено с бизнесом, наступление на теневую экономику

[314]

будет наступлением на собственную тень - в буквальном, а не переносном смысле слова.

Российское общество, включая значительную часть правых, эту простую истину все еще не осознало. Поэтому и среди правых тон пока задают "стабилизаторы", уповающие на то, что со­блюдение действующих сегодня законодательных норм можно обеспечить - достаточно лишь сильно захотеть. А раз так, то не исключено, что нам придется все же присутствовать при попытке бюрократического капитализма выскочить из собственной кожи (или из собственной тени). Возможно, это выразится в очередной кампании против крупного (и не очень крупного) частного капитала, которая будет вестись под патронажем бю­рократии, в нынешнем ее состоянии подходящей на роль пра­вового субъекта еще меньше, чем третируемые ею "олигархи". Поэтому вряд ли такая попытка станет более успешной, чем андроповские опыты очищения "развитого социализма". Она приведет лишь к тому, что коррупционеры и теневики станут изощреннее и на первые роли выдвинутся те из них, кто или способен работать в зоне больших рисков, или, напротив, су­меет обеспечить себе надежную политическую "крышу". Со­ответственно, возрастут и ставки: и страхование риска, и по­литическое прикрытие - вещи дорогостоящие. Что касается наших "правых из народа", то их теневые соблазны будут подавлены без какой-либо легальной компенсации. И тогда, быть может, "либерализаторов" в их рядах станет больше, чем сейчас, хотя и теперь процент их здесь выше, чем в других электоральных сегментах российского общества.

Наступление на коррупцию и теневой бизнес в современ­ной России может быть успешным только в том случае, если оно будет вестись одновременно на двух стратегических на­правлениях. Во-первых (и это главное), бизнес как деятель­ность частных лиц должен последовательно и целенаправлен­но отделяться от государства, предназначенного для выполнения общих функций; в противном случае государственная служба как была, так и останется объектом постоянной теневой при-

[315]

ватизации или, попросту говоря, коррупции. Во-вторых, очи щение власти от коррупционеров не должно быть самоцелью а должно способствовать приведению государства в соответ­ствие с его особым предназначением выразителя и защитника того, что со времен Платона и Аристотеля зовется общим бла­гом. Именно выразителя и защитника, а не привилегирован­ного торговца общественными благами и конституционными правами. Не будет этого - не будет и готовности граждан со­держать власть, не будет добросовестных налогоплательщиков, а будет то, что мы наблюдаем сегодня и что наш опрос зафик­сировал - в первом приближении - в количественных показа­телях.

Чтобы привыкнуть к совершенно новому для россиян по­ложению людей, содержащих на свои средства государство в обмен на услуги, которые оно им предоставляет, надо, чтобы были сами услуги, и желательно высокого качества. Если их нет или их качество сомнительно, то делиться с властью сво­ими доходами захотят лишь те, кому делиться нечем, имея в виду не себя, а других. Остальные предпочтут власть обманы­вать, оправдывая себя тем, что она, власть, и есть главный обманщик, вести с которым честную игру могут лишь дураки. Не принимая всего этого в расчет, борьбу с коррупцией и те­невым бизнесом начинать бессмысленно. Можно, конечно, попробовать лечить бюрократический капитализм бюрократи­ческими или авторитарно-бюрократическими методами. Но единственным позитивным результатом такой пробы станет негативный опыт, который, не исключено, поможет обществу изжить, наконец, иллюзии доправового морально-репрессив­ного сознания и понять, что природу вещей перехитрить нельзя.

[316]

ГОЛОСА ИЗ ТЕНИ. СЕЛЬСКИЕ СЮЖЕТЫ

[317-318]

1. "Воровство - это вторая работа"

А. - ему 21 год - живет в Ростовской области и на про­тяжении трех последних лет работает в фермерском хо­зяйстве своего отца. Холост. Заочно учится в Ростовском университете путей сообщения. Со временем, получив выс­шее образование, планирует покинуть поселок и искать работу в городе.

Мы выделились не в первых рядах фермеров, а позже - в 1996 году. Папа до этого момента был некоторое время пред­седателем колхоза, но потом решил все это хозяйство бросить, потому что все работники пьянствовали, и он сам тоже люби­тель этого дела. Порядка в колхозе к тому времени уже не было - воровство, зарплату не платили, - поэтому папа решил начать свое дело... Своей земли у нас - 130 гектаров. Это зе­мельные паи, которые нарезали колхозникам при разделе кол­хозной земли и имущества. Нарезали паи неодинаковые, раз-^МеР пая зависел от количества лет, которые человек проработал ^в колхозе. Поэтому паи могли быть от пяти до десяти гекта­ру - наши бабушки-дедушки получили земли на пай боль-^Ше> чем мои папа и мама, потому что старики больше в колхо-^$е отработали. Вообще земли у колхоза много, и с землей проблем ^1е было. Наши 130 гектаров - это паи папы, мамы, братьев, а

[319]

также наших родственников, которые эти паи передали нам на обработку. Но земли нам своей не хватает, и мы каждый гол берем у людей в аренду их паи; можем добрать по 30-50 гек­таров. В этом году наша пашня в целом - 160 гектаров.

У папы очень хорошие отношения с нынешним председате­лем колхоза, поэтому проблем обособить землю не было. Зем­лю дали хорошую, плодородную и недалеко от нашего дома А вообще тут все зависит от личных отношений с председате­лем: если ты знакомый или родственник, то можно договориться чтобы участок был удобный и неистощенный, а если с пред­седателем отношения напряженные или ты - случайный в по­селке человек, то могут дать и "овраги", и отдаленные участ­ки.

Когда мы решили отделиться в самостоятельное хозяйство, то свободной техники уже не было. Ее растащили еще в нача­ле 90-х годов. Нам достался только разбитый ЗИЛ-130, он и сейчас не на ходу. Через год мы смогли купить подержанный трактор ДТ. Комбайна у нас нет. Но техника - не проблема, есть несколько вариантов, как ее достать.

Первый вариант: техника есть в колхозе. Тоже, конечно, старая, потому что за последние годы колхоз ничего купить для себя из техники не смог. Папа, как я уже сказал, в очень хороших отношениях с председателем, и техника нам достается бесплатно. Мы, конечно, ее заправляем ГСМ, платим за работу механиза­тору (или сами садимся на комбайн), но за аренду не платим. Если поломка случится, то мы эту технику сами и чиним.

Второй вариант: у некоторых колхозников есть комбайны, трактора, навесные приспособления, - все это они получили как имущественный пай. Эти колхозники могли даже не брать землю при разделе колхозной собственности, а взяли ком­байн - им посчитали все земельные и имущественные паи на семью, и в итоге получился комбайн, или трактор, или груз"" вик. Кстати, такие частники гораздо больше имеют дохода за счет обработки земли, чем если бы они получали натуроплату за сданную в аренду землю.

[320]

Мы идем к такому частнику и договариваемся с ним насчет обработки земли или сбора урожая. Мы ему платим за объем работ - в основном за конкретный обработанный земельный участок - "живыми" деньгами, обеспечиваем его ГСМ. За урожай они не хотят работать. Такой частник за сезон может три-пять тысяч заработать ¹.

Третий вариант: мы обращаемся к механизатору из колхо­за. Договариваемся с ним насчет обработки земли. Это, кста­ти, самый дешевый вариант. Например, этот механизатор мо­жет у нас работать ночью, после своего рабочего дня. Или он может днем поработать у нас, а в колхозе скажет, что целый день чинил технику. Оплата его труда - гораздо ниже, чем если бы мы обращались к частнику. Могут и за пару бутылок само­гона вспахать.

Обычно мы такого "исполнителя" готовим загодя. Напри­мер, мы ему говорим: "Давай, ты каждый день будешь по два-три литра топлива сливать нам, потом рассчитаемся. И никто этого не заметит". Расчет идет в основном самогоном. Он все это сделает, потому что непьющих в колхозе нет. Бывает так, что и сам прибегает к нам вечером домой с канистрой и мо­жет за бутылку сдать солярку. Вообще солярку мы и сами сливали из техники, которая ночью оставлена на поле.

Конечно, если председатель или агроном поймают человека, который несет нам канистру с соляркой, то его могут наказать. Но ведь воровство - это его вторая работа, и он относится к ней серьезно, готовится, договаривается с нами. Этот колхозник может и завышать расход топлива: например, скажет предсе­дателю, что техника много горючего "жрет", потому как старая, или скажет, что участок земли, который он пахал, не­ровный - овраги, балки, спуски-подъемы. Или скажет, что земля сухая или наоборот грязь большая, а все это - "перерасход".

¹ Будучи современным молодым человеком, респондент ведет счет в долларах. - Прим. ред.

[321]

Есть и четвертый вариант обработки. Мы договариваемся с фермером, что поработаем на его комбайне осенью, а весной дадим ему наш трактор, которого у этого фермера в хозяйстве нет. Причем обычно никто из нас не подсчитывает - чья тех­ника больше проработала по найму у другого. Все дело во вза­имовыручке. Но если "полетит" какая-то деталь на чужой тех­нике, то покупает тот, кто ее арендовал. И ГСМ он обеспечивает.

Фермеров настоящих, юридически признанных, как мы, не­много, а вот арендаторов много. Среди них есть и местные люди, которые решили, допустим, в этом году посадить подсолнеч­ник. Они складывают земельные паи, которые принадлежат их семье, родственникам или другим знакомым людям, потом арен­дуют технику у фермеров или у колхоза, и выращивают. По итогам года выдают людям семечку или постное масло. Есть арендаторы и из других колхозов, но таких мало.

Перераспределение земли у нас происходит постоянно, кто-то поработает на земле год, а потом возвращает арендованную землю владельцу, и тот "носится" с этой землей и пристраива­ет ее то к фермеру, то в колхоз.

В последние годы в наших краях все стали сажать семечку, и ею же и расплачиваются. Раньше, еще в прошлом году, са­жали и в колхозе, и у фермеров пшеницу, ячмень, но в про­шлом году в наших местах была засуха и вся пшеница погоре­ла. А вообще повсюду закупочная цена на зерно была низкой, потому что его было навалом. Поэтому решили в этом году налечь на подсолнечник, спрос высокий был, но сейчас спрос опять вырос на зерно. Наверно, в будущем году хозяйства опять увеличат пашню под зерно. Один фермер в этом году посадил вовремя пшеницу и снял хороший урожай, так к нему сейчас очередь, но он ее будет держать до весны - пока цена вырас­тет.

Главная проблема в том, что арендаторы землю "убивают"- из года в год сажают там подсолнечник или бахчу. Люди, ко­торые им землю передали, конечно, понимают, что их землю так по-варварски используют, но жадность не позволяет им

[322]

отказаться от сдачи землю в аренду этим арендаторам. Дело в ом, что арендатор в конце года выдаст им в качестве аренд­ной платы подсолнечник и масло, а в колхозе могут задержать. Но я этим людям не завидую, потому что их землю арендато­ры истощают, а потом бросают.

За своими участками мы следим, не позволяем им "изна­шиваться". В колхозе тоже следят; там есть агроном и он сле­дит за тем, чтобы земля оставалась, когда нужно, под паром.

Районные власти, конечно, как-то пытаются контролировать землепользование. Но, с другой стороны, что районному на­чальству у нас в поселке делать? Иногда приезжает комиссия из сельхозуправления района и проверяет, сколько засеяно ре­ально на колхозных полях. Потому что в "статистику" - ЦСУ района - дают одни цифры, а реально все по-другому обстоит. Я, например, был свидетелем одного случая. Колхоз должен был оставить под пар несколько гектаров пашни. По бумагам все так и было, но проезжал кто-то из района мимо полей и увидел, что они засеяны. Этот начальник мог, конечно, сооб­щить куда надо и на колхоз бы штрафы наложили; но все же понимают, что эти суммы просто уйдут из района и все оста­нутся в проигрыше - и председатель, и начальник, который, естественно, поссорится с председателем. В общем, этот на­чальник нашел главного агронома колхоза и сказал ему: "Я на это закрою глаза, но когда будет уборка на этом участке, то приедут две машины и ты отсыпь в них зерна". Так оно и было: машины приехали, и агроном лично проследил, чтобы из бун­кера комбайна, который работал на этом поле, отсыпали зер­на. Несколько раз отсыпали, так как в бункере - примерно 800 килограммов.

И еще. Если какая комиссия и приедет в колхоз, то о ее приезде нают уже за десять дней и готовятся: водка закупается, шашлык и и пр.

Обычно к фермеру или арендатору сами люди подходят осенью, предлагают свои паи. Фермер смотрит, где находится пай, ктоо раньше обрабатывал, что на нем сажали, но и на че-

[323]

ловека тоже. Вообще бывает, что и выгодный пай предлагают но отношения фермера с этим человеком плохие, и фермер отказывает в обработке.

Человеку, который сдает свой пай на обработку, выдается процент от урожая. У нас, например, он получает примерно две-пять тонн подсолнечника. Выдают еще масло постное, но это по желанию самого человека. А люди уже сами продают эту семечку или масло и на выручку покупают зерно для себя и своего хозяйства. Бывают такие арендаторы, в общем-то их большинство, которые "кидают" своих пайщиков, то есть в конце сезона начинают говорить, что урожай с его участка плохой и поэтому человеку мало достается. Мы тоже, честно говоря, так делаем, но не со всеми людьми, а с алкашами и тому подоб­ными.

Подсолнечник сейчас продать очень легко. В поселок при­езжают перекупщики, ходят по дворам и ищут товар. Тут же на месте расплачиваются. Кое-кто из фермеров или арендато­ров уже по несколько лет продает свой товар определенным фирмам. Эти фирмы находятся в основном в Ростове. Бывает даже так, что человек, который выращивает семечку, не про­даст ее "заезжим" и незнакомым перекупщикам, а продаст тому перекупщику или фирме, которые у него давно покупают. Даже если новый перекупщик предлагает большую цену, все равно человек отдаст "своему", потому что это сохранит отношения и на следующие годы. А новый поставщик может на следую­щий год не приехать, а тогда и вся семечка может сгнить.

Семечку люди везут на маслобойню (50 километров), но не с целью дальнейшей продажи масла, а так - для себя (пару фляг налить - 50 литров). На маслобойне перекупщиков нет, потому что сама маслобойня заключает договора с ростовски­ми фирмами на целый сезон и в конце его может продать и две-три тонны масла.

От перекупщиков нам никуда не деться: надо же вообще кому-то продавать то, что мы вырастили. Не будем же мы эту семечку лузгать - по сто тонн на каждого человека в семье. Тут

[324]

самое главное - договориться о цене. Можно ведь и обменять семечку на зерно с тем же "перекупой" - это будет выгоднее, чем покупать зерно по полной стоимости. У нас в хозяйстве есть грузовик, но он давно не на ходу. Как мы повезем прода­вать свой товар - на тачке? А если просить кого-то помочь отвезти, то это, по-моему, еще дороже будет.

Вот решили у себя в хозяйстве, что часть урожая мы при­держим до весны, потому что цены вырастут и на бензин, и на все остальное. А весной опять повалят "перекупы" из го­рода к нам, будут выхватывать товар, так мы еще и цену дер­жать будем. У этого посредника и машины есть (КАМАЗами возят), и деньги сразу платят (с чемоданами денег приезжа­ют) - для нас проблем меньше.

В поселке к фермерам относятся в зависимости от того, что это за фермер. Если это фермер "из наших", то еще терпимо, а если он приезжий или из другого колхоза и обрабатывает землю местного колхоза, то недоброжелательно. Вот в соседнем рай­оне, я знаю, есть новое хозяйство, которое принадлежит како­му-то фирмачу из Ростова. В этом хозяйстве есть управляю­щий, который и суетится, а хозяин только требует свою долю, и остальные проблемы его не волнуют. Но этот хозяин обес­печивает хозяйство и деньгами, и техникой. Конечно, такое хозяйство воспринимают местные люди враждебно. К нам люди привыкли (и вообще к фермерам из местного населения); мо­лодые относятся к фермерам нормально, они считают, что мы работаем и зарабатываем. А вот пенсионеры, конечно, счита­ют нас кулаками, говорят, что мы разрушили колхоз, что мы собственники и пр. И их не убедишь, что мы работаем в пять раз больше, чем колхозник в колхозе. Ведь продукты у нас все свои собственные. Раньше мы держали вподсобном хозяйстве несколько коров и поросят – побольше. Сейчас сократили поголовье: больше стали работать на поле. Есть у нас еще и птица - куры, гуси, утки, индюки - для себя держим. На огороде картошку для себя выращиваем, кабачки - корма свиньям. На своих полях, в середине пахотного участка,

[325]

выращиваем тыкву - тоже для скотины. Я и братья уже при­выкли к тому, что утром автоматически чистим свинарник, кормим скотину, птицу и пр. Мама готовит пищу нам и содержит дом Папа на поля выезжает. Справляемся. Всю работу делаем вме­сте.

Покупаем в поселке, может быть, только хлеб. А остальное -сахар, соль и прочее - покупаем в Ростове сразу большой партией. Причем этот завоз делаем не только себе, но и друзьям, род­ственникам. У нас в поселке все продукты дороже, чем в Рос­тове. А шмотки вообще раза в три дороже. Так что покупать что-нибудь серьезное мы едем в Ростов. В Белой Калитве и в Шахтах, Волгодонске - все тоже дорого.

Из налогов наше хозяйство платит налог на землю, потом какие-то районные налоги. И все. Мне кажется, что больше мы вообще никаких налогов не платим. Расплачиваемся со всеми наличными, зарплаты-то у нас нет - есть семейный доход. Может, после продаж семечки папа что-то и платит, но, скорее, дого­варивается с кем-нибудь из начальства, чтобы ничего не пла­тить. Можно пару машин вывезти для того, кто эти налоги считает, и все будет тихо.

А вот колхоз наш просто "миллионер" по долгам и плате­жам. По-моему, там и платить нечем. Зарплату "живыми" деньгами сами колхозники несколько лет не видели.

В колхозе, конечно, еще работают люди. Они и сеют, и жи­вотноводство у них есть - несколько десятков коров, но мы их называем "овцами" - по размеру. Они жалкие на вид, голод­ные, мерзнут. С этого коровника тащат и корм, и молоко, и солому. Были когда и поросята в колхозе, но или передохли, или были растащены.

В основном коров содержат колхозники в своих домашних хозяйствах. В поселке есть люди, которые держат в своих хо­зяйствах и по 10 коров, и до 50 свиней и продают молоко и мясо на рынках.

Мы, когда выходили из колхоза, получили имущественный пай - несколько боксов от старого свинарника. Сделали из него

[326]

хранилище для запчастей. Хотели взять в аренду у колхоза еще немного боксов, чтобы заняться свиноводством, но прежний председатель - а они почти каждый год у нас меняются - нам его не дал. Эти пустые боксы люди потом растащили до пос­ледней щепки на стройматериалы. Так что этот председатель и нам не сдал, а мы бы сохранили эти боксы, и вообще поте­рял их насовсем.

Сейчас в поселке безработных много, особенно молодых. Они, молодые, не хотят работать в колхозе за урожай - зарп­лату в колхозе не платят уже несколько лет. Деньги людям нужны сейчас. Такие люди у фермеров хотят работать, но фермеру не нужны неспециалисты, а у молодых нет опыта. Нашему хо­зяйству для сельхозработ работники не требуются, своих че­тыре мужика. Хотя вот в этом году мы наняли механика, что­бы он наш трактор обслуживал. Платили ему за работу 300 рублей в месяц - он и рад этому. А для нас 300 рублей - пус­тяки. Но он дефект трактора на слух воспринимает, знает тех­нику, как свой карман.

Людей сейчас можно за копейки нанять для каких-нибудь работ. Огород вскопать или погрузить что-нибудь - за бесце­нок. Некоторые нанимают людей даже для того, чтобы те им "купорку" делали - консервирование.

Воровство в колхозе - это вообще страшное дело. Тащат из колхоза все что можно. К примеру, если развозят сено по за­казу для колхозников, то обязательно скирду "сплавят" нале­во. Никто ведь не может точно подсчитать, сколько из стоящих на поле скирд сена получится возов с сеном. За пять-шесть ходок одну колхозник обязательно сделает "налево". Скирда у нас в поселке стоит рублей 600, а он может за пару бутылок самогона ее продать.

Крадут и подборщики¹. Мы как-то с братьями едем мимо поля, на котором стоит колхозная техника, - видим, что лежат

¹ Деталь сельхозтехники. - Прим. ред.

[327]

бесхозные подборщики. Взяли пару из них и отвезли к себе во двор. А многие молодые жители поселка, если увидят какую-то железку на поле, то отвезут ее в скупку металлолома. Им деньги отсчитают, и никто из хозяев этой скупки не скажет кто привез эти детали. Мы, например, прикидываем, что если и "сдадут" нас за железки какие-то пенсионеры руководству колхоза, то мы знаем приятеля, у которого таких железок мно­го своих собственных на дворе (он частник-механизатор). Если нас припрут и будут спрашивать, откуда детали, то мы ска­жем, что взяли у этого парня, а он все подтвердит.

Вообще если кто-то настучал на колхозника, который при­хватил что-нибудь из колхоза, то разборок особых не будет. Нужно поймать с поличным его. А на это пойти власти не хо­тят, потому что все друг друга в поселке знают и враждовать не хотят.

У нас был недавно в районе суд: мужику за несколько меш­ков зерна дали пять лет, причем судьи не смотрят - украл ты пять машин или пять мешков. Важен сам факт, что украл.

Колхозные поля обчищаются диким образом. В этом заме­шаны и местные жители, но в основном - жители других кол­хозов. Загоняют такие ребята бортовую машину в поле с под­солнечником, и нанятые ими бомжи шуруют в кузов шляпки подсолнуха. И никто этого просто не заметит. К этому воров­ству уже все привыкли. Есть, конечно, в поселке бывшие кол­хозники-пенсионеры, которые осуждают это дело и винят во всем власть, которая народ распустила. Эти пенсионеры и стучат за такое воровство. Но у нас в колхозе председателем - жен­щина. Она ссорится не любит с людьми, да и работает недав­но.

Вообще как ее выбирали - это особый случай. Она у нас в колхозе раньше работала директором птицефермы. А предсе­датели прежние, и папа мой тоже, бухали постоянно. И весь колхоз как не просыхал, так и не просыхает. На собрании пе­ревыборном женщины и даже часть мужиков стали говорить, что если изберем опять мужика председателем, то он пропьет

[328]

нас всех окончательно. Поэтому решили женщину избрать. Она, мол, не пьет. Ну, выпивает, конечно, но в меру.

Бытовое воровство - тоже страшное дело. В последнее вре­мя стали коров воровать. Причем если удастся это сделать, то ее ведут в глубь двора и там сразу забивают, чтобы следов не было. А птицу воруют среди бела дня прямо из машин, кото­рые по поселку ездят. Некоторые люди бомжам за ворованную птицу или поросят самогон дают, а те и рады стараться. Но все-таки больше воруют из колхоза.

Самогоноварение - чуть ли не в каждом дворе. Точнее, пробуют варить самогон практически все, но для себя в основном. А на продажу - так в каждом шестом-седьмом дворе самогон делают. И что самое интересное, по идее, если многие гонят самогон, то его должно быть много и он должен обесцениться. Но не так все просто. Одни гонят самогон из сахара, а другие из ка­ких-нибудь елок, брюквы. Любители попробуют в нескольких местах самогон, а потом выберут себе одну какую-нибудь точ­ку и пасутся в ней. А точки с плохим самогоном прикрывают­ся.

Мы тоже самогон делаем, но хороший. Так вот, в прошлом году за выручку с самогона мы себе мебельную стенку купи­ли. В этом году - семечка плюс самогон - купили себе авто­мобиль.

Что значит, следят ли органы МВД за самогоноварением? То есть покупают менты сами, что ли? Конечно, покупают, а вот чтобы прикрыть точку - такого еще никогда не было. У нас ведь участковый - глава всех местных алкашей. Он вооб-Ще один на несколько поселков и хуторов, поэтому его никто и никогда не дозовется, если нужно. Он всегда может отмазаться, что был по делам в другом хозяйстве, а сам где-нибудь в кустах отдыхает с бутылочкой.

У нас в поселке еще поликлиника есть, но в нее почти никто не ходит. Там "коновалы". Ездят в Милютинскую или в Ростов у кого деньги есть. У всех членов нашей семьи полисы

[329]

есть, но по ним только осмотр можно сделать бесплатно. А за лечение все платят, медикаменты и процедуры - платные.

Вы спрашиваете про кредиты для фермеров и хозяйств, так о них все говорят. А я вообще не слышал о том, чтобы в пос­леднее время выделяли кому-то эти кредиты. Сами руководи­тели бегают по банкам и договариваются. Мой папа в этом году умудрился через знакомых получить кредит в счет урожая, но это он по личным каналам договаривался, потому что незна­комому человеку денег никто не даст. А всякие компенсации в случае неурожая выделяют только колхозам, и эти компенса­ции кроме председателя и районного начальства никто не ви­дит. Фермерам еще таких компенсаций не давали, хотя мы имеем право на них.

Люди у нас рассуждают о политике постоянно, но почти никто не говорит другому о том, за кого будет конкретно голосовать. Вообще так идешь вечером по поселку, видишь, что сидят люди возле дома после работы, соседи, друзья, послушаешь их, так разговоры все примерно одинаковые. Прежде всего начинают обсуждать, кто и что сегодня сумел стащить, потом начинают обсуждать, почему Васька украл больше, чем Петька. Начина­ются обиды, если у кого-то больше получилось утащить. Но в конце концов все обиды переносят на власть, которая людей довела до такого состояния, и вот в этот момент начинают об­суждать политиков.

У нас в поселке многие поддерживали Примакова, причем люди разного возраста; говорили, что при нем порядок будет. Пенсионеры, те в основном за Зюганова. Есть и жириновцы-Но большинство было за Примакова. Особенно его хвалили за то, что он во время войны в Югославии был единственным, кто был за помощь сербам. Это ведь братья-славяне.

Аграриев всяких по телевизору показывают, но, по-моему, они ничего не сделали для сельского хозяйства. Они то разде­ляются, то объединяются, но лучше никому от этого не стало. Потом, они же за колхозный строй, а нам, вроде бы как фер-

[330]

мерам, не с руки за них голосовать. О них в поселке никто и не вспоминает, потому что у них влияния нет.

Если выборы проходят в поселке, так бабушки-дедушки прячутся за занавеску на избирательном участке, оглядывают­ся, чтобы никто не подсматривал, зачеркивают что-то и бегом к ящику, чтобы туда бюллетень кинуть. И никто почти не ска­жет, за кого проголосовал. Пенсионеры еще верят, что эти вы­боры могут изменить жизнь людей. Потому боятся, если те, за которых они проголосовали, вдруг победят на выборах, а по­том жизнь станет еще хуже, то все соседи будут винить их во всех бедах. И целый год будут обсуждать, что какая-то баба Нюра проголосовала за Зюганова, а при нем еще хуже стало, и поэтому баба Нюра - чуть ли не враг общества. Вообще любят в поселке обсуждать кого-нибудь из местных жителей и могут наговорить такого, что и представить трудно.

Папа мой - человек прямой и никогда не скрывает, за кого проголосовал. Он говорит, что это его личное дело и раз есть выбор между кандидатами, то он вправе проголосовать за того, кто ему нравится.

На выборы ходят почти все. Если кто не пойдет из здоро­вых людей, это будет еще одним поводом для обсуждения это­го человека соседями.

Я еще на крупных выборах не был по возрасту, а на мест­ных голосовал за того, кто помоложе и русский. У нас в семье даже папа, хоть он человек конкретный, никого не заставляет голосовать за того, кого сам выбрал. Дело добровольное.

А уж кто точно на решение людей повлиять не может, так это председатель колхоза. Кто ж ее слушать будет, и как она Узнает, за кого люди голосуют. В некоторых колхозах, я знаю, вообще на председателей плюют; считают, что раз его, пред­седателя, народ избрал, то он должен делать то, что люди хо-^Тят. А ссорится с людьми из-за этих выборов председатель не будет.

Частная собственность на землю?.. Это какой-то новый вопрос, нас его никто не обсуждает в поселке, потому мы и не слы-

[331]

шали, что нужно это обсуждать. В нашей семье по этому воп­росу столкновение: папа говорит, что хорошо бы землю при­купить, чем в аренду брать, а мама считает, что и так на нас смотрят, как на кулаков, и не нужно у нуждающихся землю забирать - совестно перед людьми будет. Я и сам не знаю -нужно ее продавать или нет. Наша семья и так может землю взять в аренду, и это недорого будет. Я не знаю, что это изме­нит в нашей жизни?

2. "Я был бы законопослушным, если бы власти были законопослушными"

Д.М. 55 лет. Он глава крестьянского хозяйства в одном из районов Новгородской области. Закончил техникум, по специальности механик. Женат, два взрослых сына.

Как все эти перемены начались, мы с женой и сыновьями почувствовали, что ничего хорошего не будет, все идет к раз­валу. Наш совхоз имел стадо больше 1000 голов, за полтора года сумели все разбазарить. Решили мы из совхоза уходить и своим хозяйством заниматься. В 1991 году начал бумажки офор­млять, в 1992 землю получил. Нам хорошей земли никто не давал. Здесь болото было и кабаны бегали. С послевоенного времени эту землю никто не пахал. Все с нуля начинать при­шлось.

Хозяйство у меня, признаться, немаленькое. Земли 36 гек­таров, в том числе четыре с половиной гектара в собственнос­ти, остальное - аренда. Из них где-то половину отдаю под кар­тофель и овощи, остальное - сенокосы. Крупный рогатый скот держу круглый год по 35 голов, в том числе 16 голов - дойное стадо. Свиней 100-120, бывает до 200, в том числе 30 свино­маток. Ну и для них три свинарника, два коровника, овош^е" хранилище, теплицы. Животноводство приносит постоянный доход: надои в среднем четыре с половиной тысячи на корову» привес 550-600 граммов в сутки.

[332]

В осенний опорос у меня получается по девять поросят на свиноматку, да весной еще по девять штук. Для сравнения - в хороших племзаводах получают по 14. Из весеннего опороса я по четыре поросенка от каждой свиноматки продаю - поку­паю тонну комбикорма. Это ей на год хватает. Остальных по-посят оставляю на развитие хозяйства. Таким образом удер­живаю постоянное поголовье и обеспечиваю потребности хозяйства. А фермеру рядом что толку, если он от 17 свинома­ток берет 15 поросят в год. Конечно, ему невыгодно.

Сейчас в основном и у фермеров, и в хозяйствах произво­дится зернофураж. Это основной корм. А свиноматке нужно много разных микродобавок, и поросятам тоже. Без этого они болеют, вес не набирают. Нужно несколько прививок сделать поросятам. Но с этим я сам справляюсь, вакцину покупаю в ветснабе. Маленьким поросятам обязательно даю цельное мо­локо, благо коровы свои, покупаю рыбную муку... В итоге все эти затраты окупаются.

Меня сейчас держит только одно: отсутствие помещений для скота. Я мог бы из ПО поросят, которые сейчас у меня есть, к весне выбрать 30-40 свиноматок. И кормов бы хватило. Коров тоже мог бы держать не 16, как сейчас, а 50. У меня каждый год сена остается как переходный запас тонн по 30. Я его ок­рестным фермерам раздаю.

А без животноводства настоящих овощей не вырастишь. Я на 12 гектаров вношу 750 тонн навоза, около 1300 тонн тор­фа, минеральных удобрений около 800 килограммов на гектар. Пока не подниму уровень плодородия до такого, который мне нужен - не меньше семи баллов. Урожаи у меня стабильные: картофель снимаю 170 центнеров с гектара, капусту - 670 цен-^тнеров. С 12 гектаров только за сентябрь и десять дней октября сдал на 600 тысяч рублей овощей.

Выгоднее всего работать с картошкой, потому что ее можно полностью механизировать. Морковь требует ручной работы только при уборке. Но с техникой, как вы понимаете, намного сложнее, у меня-то в основном все старенькое. Это

[333]

в 1992 году повезло - взял кредит 70 тысяч, купил трактор машину. Так что теперь: три колесных трактора, УАЗ борто­вой, ЗИЛ, погрузчик, навесная техника. Пока вроде хватает

Ну что еще по хозяйству? У меня земли мало. Конечно, мог бы и больше зерна сеять, но это невыгодно. Я в этом году ка­пусты сдал с одного гектара где-то на 200 тысяч, на эти день­ги я могу купить столько зерна, сколько мне нужно. А если самому выращивать, мне тогда нужно под зерновые отвести 75 гектаров, да внести удобрения. В перерасчете на деньги у меня получается больше 100 тонн зерна с гектара. Может, за счет этого я и существую. Тем более, что беру оптом, поде­шевле.

Как я уже сказал, с реализацией продукции у меня в хозяй­стве проблем нет, все окупается. Даже одного процента не ос­тается на семейное потребление. Все на сбыт. В основном -крупным бюджетным предприятиям: три больницы, детские садики, воинские части. Нет проблем вырастить продукцию. Проблемы те же, что были всю жизнь. Раньше любые хозяй­ства весной брали кредиты. А нам сейчас специально ничего не дают, чтобы мы ничего не производили. Зато все закупят за границей.

В этом году сдавал в районный бюджет картошку по четы­ре рубля, свеклу по пять-шесть рублей. Вывозил все своим транспортом, и бесплатно. За лето нарастишь, так надо реали­зовать. Хранить негде. Придется сейчас строить хранилища, чтобы можно было зимой торговать большими партиями. Тог­да можно взять хорошие деньги наличными. Заготовители при­езжали из Мурманска и Ленинграда, готовы были на корню купить все овощи. Но меня районная администрация уговори­ла, обещали расплатиться, но опять ничего. Четвертый год подряд так получается, что одна администрация была, потом другая, а результат один и тот же. Денег за продукцию мне не отдали, районный бюджет их удержал, а мне вместо этого на эту сумму 100 тысяч рублей выдали как кредит под 18%. То есть они

[334]

с моих же денег накрутили проценты, а потом я их им же и отдал.

Посредников вообще я не люблю, хотя иногда пользуюсь их услугами. Цену дают очень низкую. Выгоднее всего мясо _на рынке продавать, но для этого нужен транспорт, нужно че­ловека держать, который торговать будет. Сам же на рынок я не особенно люблю ездить, некогда там торчать. Только в Валдай вожу, но там меня все знают. Бандиты - это пока для нас не проблема.

Хотя один раз угнали у меня 12 голов скота: бычки племен­ные и 10 коров. А здесь болота, линия железнодорожная, они не сумели их через дорогу перегнать, и поездом весь скот по­резало. А рэкет не появлялся.

Так и получается, что если даже учитывать только то, что я сдаю государству, получается, что я живу не бедно, а если все взять - так и совсем не плохо. На затраченный рубль получа­ется где-то рублей 15 прибыли. Но мы не можем этого пока­зывать. Сами понимаете.

Налогов я пока не очень много платил, хотя, например, у постоянных моих работников есть трудовые книжки, как у членов фермерского хозяйства, и с их зарплаты в Пенсионный фонд все взносы отчисляются, как положено. Но в этом году, я ду­маю, 40-50% прибыли на налоги придется отдать. Я был бы законопослушным, если бы власти были законопослушными. А так они нас сами ставят в такие условия, что мы вынужде­ны закон нарушать. Я вынужден поросят продавать без доку­ментов, чтобы какие-то деньги иметь. Как минимум 50% про­изводимой продукции идет в обход налогов.

Вот и считайте. Если понизить процентные ставки вдвое, ^то собираемость налогов не только не уменьшится, но увели­чится. Если усовершенствовать налоговую службу, то можно Работать.

Когда нужно отчет делать перед налоговой, приглашаю бух­галтера. А со следующего года, наверное, свой бухгалтер будет.

[335]

Кредит сейчас взять - целая история. Мне проще иметь дело с частным предпринимателем: я прихожу, прошу определен­ную сумму на оговоренный срок под проценты, месяца на два-три. Есть такие люди, которые этим живут. Процент неболь­шой. Если вовремя не отдать, можно договориться и отсрочить платеж, правда, проценты увеличат. Никакими бумагами это не оформляется, под честное слово. В банке же кредит полу­чить практически невозможно. Очень много надо всяких бу­мажек заполнять, а никакой уверенности нет, что дадут. Наш филиал с этими заявками едет в Москву, деньги выбивает на кредиты, а нам потом могут и не дать ничего. "СБС-Агро" дает кредиты только под залог техники.

С районными властями у меня отношения нормальные, никто не наезжает. Да и как они будут на меня наезжать, когда они все в долгах у меня? В этом году я все бюджетные организа­ции района обеспечил овощами. На 10 тысяч рублей отправил овощей в Дагестан, когда собирали гуманитарную помощь от Новгородской области. По-моему, из всего района я один сдал. На восемь тысяч отправил в дом престарелых. Сейчас вот сор­тируем картошку и овощи для беженцев из Чечни, на днях был в Валдае, там видел эти семьи, дети от голода в обморок па­дают.

Я если иду в управление сельского хозяйства, то только за долгами. Мы бы с удовольствием все работали и продукцию сдавали бы государству по фиксированным ценам, но если бы государство, например, давало нам возможность взять техни­ку в рассрочку.

Самое важное - чтобы власть смотрела на тех, кто реально работает на земле и дает с земли отдачу. Таких надо поддер­живать. Кредиты должны быть долгосрочные и крупные. На­лог должен быть единый на землю. Пусть я буду пять тысяч за гектар в год платить, но чтобы мне не нужно было бегать без конца. Сейчас я, может, по деньгам и меньше плачу, но очень сложная система. Налоговая инспекция всегда найдет, к чему придраться. Я отработал 21 год в совхозе, так таких страш-

[336]

ных отчетов, как сейчас приходится писать, никогда не было, а я же ведь специальных курсов не кончал. Я просто крестья­нин я работаю на земле. Я знаю, как килограмм мяса вырас­тить. Но я не бухгалтер.

Власти ведь хотят, чтобы мое хозяйство сохранилось. Если разорюсь, значит, им придется закупать продукцию за пре­делами района и за живые деньги. Поэтому они меня не уби­вают наповал, все за руку здороваются, как положено.

Если бы нам сказали: мы вас пять-восемь лет не будем тро­гать с условием, что продукцию будете реализовывать в райо­не, - мы бы, три-четыре хозяина, могли обеспечить весь рай­он.

Много усилий приходится прилагать, чтобы местные к тебе нормально относились. Вокруг сколько деревень, так я и тех­нику даю, чтобы дрова привезти, и по-другому помогаю. А так бы меня и сожгли запросто. Один дружок у меня был хоро­ший, отработали вместе 18 лет, выпивали вместе, а теперь он на меня косо смотрит, говорит, я к тебе в батраки не пойду. А так в основном все на работу просятся. Но у меня же нет ра­боты на всех.

Постоянных работников - восемь человек, все родственни­ки. Весной и летом набираю и по 35, и по 40, и по 80 человек. Расплата ежедневно. То, что ко мне все на работу хотят устро­иться, неудивительно. Рабочие у меня как при коммунизме живут. Зарплата у них получается тысячи полторы, да на всем гото­вом живут, питаются без ограничения. Сами себе готовят. На работе не пьют, потому что боятся работу потерять. У меня кто в полеводстве работал, получали 750 рублей в месяц плюс бесплатное питание, да картошку или капусту домой могут взять ^За полцены. Так что желающих у меня работать очень много. Много пенсионеров, которые работают за продукцию, приез­жают на выходные. Есть и такие, кто день отработает, чтобы вечером выпить.

Но всех-то не пристроишь, все равно люди без работы сидеть.  Вот и начинается воровство сплошное. Местное населе-

[337]

ние занимается торговлей лесом, цветными металлами, но это все скоро кончится. С полей тоже воруют хорошо. У нас-то не страшно, у нас гектары. Украдут мешок-два, даже не заметно А вот у кого сотки - им-то как обидно. К нам сюда только одна дорога. Ничего у нас не запирается, только собаки лают И ружья нет. У нас тут коммунизм, мы и строим коммунизм Нас тут десять человек, шесть-семь мужиков. Не боимся.

Но по большому счету ни от властей, ни от населения под­держки нет никакой. Если и стоит на кого-то надеяться, так только на таких же, на фермеров. Как начали мы работать, вокруг меня крутятся человек пять фермеров. Я им помогаю техни­кой, если бы я их не поддерживал, они бы сами все разори­лись. Мы им вспахали, семян дали, а они забыли свою кар­тошку окучить и прополоть. Вот у них ничего и не выросло. Вообще есть три семьи, с которыми мы как-то больше держим­ся, у нас очень хорошие, дружеские отношения. Мы друг другу во всем помогаем, и никогда не считаемся, кто кому больше дал.

Мне кажется, что любой фермер выгодно отличается от кол­хозника, а уж тем паче - от директора какого-нибудь коопера­тива. Ведь этот директор привык брать все бесплатно. Что бы ни было в хозяйстве, он свои деньги все равно получит. Даже если он разорит все хозяйство, он на этом только выиграет. А если фермер разорится, он будет вынужден продавать все, чтобы расплатиться с долгами. Крупные хозяйства сгубило то, что не было сверху контроля. Руководители сознательно пошли на развал, чтобы потом прибрать то, что останется, и не делить­ся с коллективом. Директор там - царь и бог. На планерке сказал: денег нет - надо 10 коров зарезать. Зарезали - и деньги в кас­су не поступили. Так за год-полтора можно и все стадо свес­ти. Поэтому кредиты им никто даже на пачку табака не даст.

Про отличие крестьянина от фермера ничего вам сказать не могу. Потому что нет такого отличия, это просто так сверху назвали. Что фермер, что крестьянин - никакой разницы нет. Крестьянин от колхозника очень отличается. Колхозник ни ° чем не думает. А мне нужно думать обо всем, как директору-

[338]

у фермера психология другая. Если хочешь что-то зарабо­тать, в хозяйство нужно окунаться с головой. Я, например, все сюда вкладываю. Седьмой год мы здесь работаем, и только в этом году из вагончиков в дом перешли, и то он еще не готов. Ни У меня, ни у одного из сыновей нет своей машины легко­вой, ездим только на рабочих.

Что такое сейчас стать фермером? Даже если захочешь, не получится. На одну корову нужно накосить тонну сена, а для этого нужны сенокосы, техника, горючее. Кто это может себе позволить? Одну корову купить без кредита невозможно. Сто­ит-то она тысяч шесть-восемь. А кредит никто не даст.

От власти сейчас ждать крестьянину нечего. Возьмем хотя бы Аграрную партию. Что ж это за партия такая аграрная, если она за годы ничего для сельского хозяйства не сделала? Они о нас вспоминают только перед выборами, когда деньги нужны.

Если вдруг правительство опять начнет вкладывать милли­арды в сельское хозяйство, может, крупные хозяйства и выжи­вут. А без этого - нет. Земли запущены. Почву дождями про­мыло на полтора метра в глубину. Урожай не вырастишь нормальный. Так что, если сверху не будет никаких программ, не будет гарантий от правительства, если сохранится диспа­ритет цен, ничего не будет от сельского хозяйства. Я, может, грибами буду заниматься. Если не будет цен нормальных, никто не выживет.

Хотелось бы, конечно, чтобы земля, на которой я работаю, стала моей, не ушла под дачу какому-нибудь начальнику или обратно в совхоз. Я обязательно бы проголосовал за частную собственность. Если бы я знал, что это моя земля, что я могу на ней творить, что хочу, я бы, может, ее и выкупил. Я бы тог­да построил тут санаторий на берегу озера, со своими овоща-^Ми, мясом. Я ведь столько в эту землю вложил, а она все равно не моя. Завтра правительство поменяется, и неизвестно, что будет. Она только сейчас начинает мне что-то отдавать, а тут я всего лишусь.

[339]

3. "Менты, рэкет - это уже в порядке вещей"

Н.К. - ему 43 года - по основной специальности - меха­ник судов типа "река — море". Закончил Ростовское речное училище. 12 лет ходил в плавания по стране и за рубежом После реорганизации Волго-Донского речного пароходства ушел из плавсостава, вернулся в свою станицу. Несколько лет про­работал механизатором. Совместно с двоюродным братом и знакомыми механизаторами основал СХА (сельхозартель). Проработав там несколько лет, Н.К. принял решение об уходе,

В настоящее время он вместе с женой занимается веде­нием подсобного хозяйства. Со своей продукцией выезжает в другие регионы России - торговать.

Имеет двух дочерей, одна учится в техникуме, другая ~ школьница.

В конце 80-х годов флот стали сокращать. Начались склоки между работниками за право работать за границей. Подбира­ли в экипаж только своих людей - мне пришлось увольняться. Да и без семьи надоело жить. А предлагали условия на полго­да в плавание уйти - это уже тяжело было для меня.

Приехал я в колхоз; вариант был один - идти работать ме­ханизатором. Несколько сезонов поработал нормально, а по­том началась неразбериха. Зарплату задерживают. Цены непо­нятные, особенно удручало, что на сельхозпродукцию цены упали, а на промтовары росли, да и купить их было сложно, потому что снабжение развалилось. Хорошо, что я в 1989 году успел на сбережения "Жигуленок" купить. Да и родители, конечно, помогли: дом расширить, газ провести. У жены здесь отец -бывший военный (сами они из Курска), а у меня вся родня на хуторе.

Зарплату свою мы вовремя не получали с 90-х годов, да ^и начисляли ее тогда нам - механизаторам - в убыток. Те, кто на комплексе животноводческом работали, и мясо могли иметь, и молоко. А что мы могли поиметь со своих тракторов,   ком-

[340]

байнов? Железки. В нашей бригаде механизаторов ребята были нормальные. Они всю технику как свои пять пальцев знали и работать могли и хотели. Может, и не все, но большинство. А новый председатель колхоза вообще ничего не хотел делать. Он в рот смотрел местному начальству и кредиты с ним де­лил. А тут еще стали делить имущество колхозное. Тут мы и поняли, или сейчас отделяться, чтобы хоть что-то получить на пай, или мы вообще из этой ямы не выберемся - колхоз силь­но тогда задолжал всем за кредиты и по зарплате. Получили на пай землю, кое-какую технику и стали работать как ТОО. И тут другая история. Директором ТОО - это оно потом стало СХА - был Палладий. Вроде бы мужик нормальный, но в один момент он "кинул" и меня, и остальных. Взял и уехал в Ново­сибирск. У него же все договоры были, он же директор - его подпись нужна, а его нет. На меня ребята тогда окрысились: твой приятель, ты его привел, так вот и ищи его. Естественно, мы в том году прогорели конкретно. Потом этот Палладий прислал через пару месяцев письмо, в котором написал, что больше не хочет заниматься этим хозяйством. А мне к тому времени и самому надоело с этими проблемами возиться. Налоги платить -надо законы знать; потом прибыльность упала зерновых. Хлеб закупают за границей, а у нас за бесценок покупают. Рубль вечно скакал, а ответственность нужно нести всем коллекти­вом. Намаялся я тогда, да и труд этот сельский уже был не Для меня. В колхозе были хоть выходные, отпуск, зарплата, а тут живешь без денег и ждешь: получишь что-то к концу года или тебя власти опять обманут. Решил я уйти из СХА и за­няться своим огородом, потому что до него руки не доходили. Тут еще дочери стали подрастать - им внимание нужно.

Я вообще смотрел по сторонам и видел, что на хуторе можно и не работая в колхозе, прожить нормально. Пай наш, правда, остался в СХА, сейчас получаем зерно за землю. Родители жены тоже паи свои сдали и натуроплату имеют. Зерно - это хорошо, конечно, да только мало его выдают. В том году выдавали по полтонны. Этого совсем недостаточно.

[341]

А в прежние годы и еще меньше давали. Я ребятам тогда го ворил, что ж вы зерно урезали. Они: неурожай. А я знаю, что урожай был, у меня брат в СХА работает, но людям всем ска­зали, что он плохой. Пришлось опять ссориться.

Нынешний директор СХА дед Григорий, может, и подки­нул бы зерна, так ребята договорились выдать столько, сколь­ко выдавали в других хозяйствах и у фермеров. Григорий у них "под колпаком". Он уже старый, чуть что не так - его опять на пенсию отправят. Он им нужен, потому что у него связи остались, да и знания, а откуда у простого механизатора зна­ния?

Так что зерно покупаю у других, родители иногда помога­ют, брат может помочь. Но в основном покупаю. В подсобном хозяйстве ведь у меня две коровы, четыре поросенка, утки. Всех кормить надо.

Но средств пока хватает. Участок с огородом 18 соток. На огороде помидоры выращиваем - в этом году очень хорошо уродились, также "синенькие" (баклажаны), кабачки. Виног­рад есть, яблони, сливы. У родителей участки есть, они их тоже обрабатывают, получают урожай. Так я все лето в разъездах. Свои помидоры-баклажаны гружу на прицеп и вперед.

Подсобное хозяйство для меня и основная, и дополнитель­ная, и всякая другая работа одновременно. А расширять я его не в силах. Кому обрабатывать? В этом году такая жара сто­яла, что жена с дочерьми лежьмя лежали. Только к скотине и выходили, чтобы покормить, подоить, прибрать за ней. У меня скотиной жена заведует. Молоко на сепараторе перегоняет: творог, сметана, сливки. Сами едим, на рынке продаем.

В позапрошлом году со своими овощами доезжал до Ленин­града. А так и в Тулу, и в Москву, Волгоград и пр. Ну и по области. Особенно на северо-восток. У них в этом году неурожай на овощи, цены выгодные для нас: у нас баклажаны три-три с половиной рубля, а в Морозовске, Обливской и в Вол­гоградской области - в той части, которая граничит с Ростовс­кой, - до 14 рублей доходит, помидоры у нас три рубля, а у

[342]

них шесть-семь. А фруктов у них в этом году совсем мало. Мы же там можем картофеля прикупить.

Продаю, конечно, в первую очередь свое. Но если у меня товара мало или нет какого-то ходового, то я могу взять у ро­дителей, или сами соседи, знакомые просят отвезти что-то и продать, я у них покупаю. У родителей, естественно, нет, не покупаю, а привожу им выручку минус расходы на бензин.

Вы только меня перекупщиком не называйте. Перекупщики -те по дворам шастают и людей дурят, особенно стариков, не­мощных. А ко мне люди сами несут и упрашивают. Но маши­на-то у меня не безразмерная: я и так заднее сиденье снял, плюс прицеп прицепил и загружаюсь под самую завязку. По­этому я не у каждого человека и товар возьму - чаще у родни, да и то не каждый раз. Могу и немножко накинуть на овощи, если они хорошего качества. Потому что мне делиться не надо ни с кем: я сам везу, сам стою-продаю. А перекупщик нанима­ет продавцов, с ментами делится или с начальниками. Поэто­му у них и цены закупочные маленькие, меньше, чем у меня.

Да этим занимаются почти все здоровые мужики, у кото­рых машина есть и которые в дороге не "бухают". Полхутора ездят с продуктами.

Я в "путешествия" свои чаще всего езжу один, иногда жену беру. Но почти всегда с каким-нибудь знакомым еду, он на своей машине, я на своей. Для безопасности, и вообще так веселее. Но большой толпой ехать тоже не резон, потому что это сразу заметят и труднее будет затеряться.

Сегодня одна беда - бензин дорожает, и чувствую, это не предел, цены расти еще будут. Если бы бензин не подорожал ^в этом году, я бы заработал на порядок больше, чем ребята из сельхозартели. Потом, машине все-таки 10 лет: ломается, бен­зина "жрет" много, особенно когда груженый иду.

Выгодное место для продажи найти - не проблема. Слухом земля полнится. Местные ребята рассказывают, что где видели. Да и по трассе, когда едешь, обращаешь внимание, что почем. Я по идее "дальнобойщик", потому что многие из хутора

[343]

дальше Шахт или Каменска не выезжают. А я уже все дороги знаю от Ростова до Москвы и даже выше.

Ну а менты, рэкет - это уже в порядке вещей. Не успеешь из района выехать, так тебя на каждом мосту или при въезде в какой-нибудь город начинают тормозить, проверять. То в на­глую бензинчика попросят отлить, то помидоров отсыпать, у тебя, говорят, много. Ну я, как правило, "сиротой" прикиды­ваюсь, говорю - дети голодные сидят, жене операцию делать нужно. Ну эти, гаишники или как их там - гибэдэдэшники - и не настаивают.

Криминал основной на рынке. Приглядываться они начина­ют, как только ищешь, куда машину поставить возле рынка. Обычно подсылают молодых сопляков, лет по 18-20. Вот не­давно в Твери подходят ко мне двое - прилично одеты, лица не бандитские, нормальные - и спрашивают: "Ты к нам на­долго?". Я им отвечаю: "Пока не продам". Они мне: "Устанешь. Может, по-хорошему договоримся? Ты нам по такой-то цене отдашь и езжай в свою Кисляковку". А я им отвечаю: "Я в этой Кисляковке по такой же цене и купил, чтоб сюда привез­ти". А они: "Ну тогда делиться надо. Ты же знаешь, все так делают". А я им: "С вами что ли, с малолетками?". Ну тут на­чинаются наезды: "А ты Юру Гвоздя знаешь?". Я говорю: "Это которого убили в прошлом году?". Они злиться начинают, так и перебрехиваемся. Они говорят: "Юра Гвоздь тут все держит. Если ты такой умный, то назад машину на себе потащишь". Они могут скаты проткнуть, на стекло лобовое кирпич уро­нят. Вон моему знакомому машину соляркой полили среди бела дня и обещали поджечь. Ну чего тут поделаешь - приходится откупаться, дашь полтинник - нормально.

Платить приходится за место для торговли. Если с машины торгую, то за стоянку. Правда, в каждом городе цены отлича­ются. Бывает, загнал машину на рынок и держи ее хоть сутки, а на других рынках только от открытия до закрытия рынка-Ночую в машине, иначе все утащат.

[344]

Иногда после этих "хозяев рынка" участковые подбегают с папками, начинают всякую туфту нести про регистрацию и прочее. Я им говорю: "А вы у Гвоздя спросите, насколько я приехал, зачем. Я ему за это плачу". Ну "менты" потрутся-потрутся и к кому-нибудь другому цепляются. Обязательно с кого-нибудь или деньжат поимеют, или сумку продуктами набьют.

Хотя трудности трудностями, но в артель я не вернусь уже. Надоела эта пахота. И вы думаете, у них там, в СХА, вымога­телей меньше, что ли? У них и местная власть норовит урвать чего-нибудь, да и воруют у них часто: и усть-донецкие, и апа-ринские. И воруют ведь не только выращенное, но и технику разукомплектовывают, и склады взламывают. Хорошо, хоть солярку работники артели сами охраняют. А то б им и урожай нечем было бы собрать. Милиционеры же воров поймают, оштрафуют, сутки дадут, но все равно выпустят. Потому что этим ворам все равно свои семьи кормить надо.

Вообще сейчас воруют так, как в советские времена нам даже и не снилось. Но сейчас как дело обстоит: если ты машину зерна украл, ты враг общества; а если ты колхоз украл - ты предприниматель. Вы уже слышали о нашей МТС? Эта МТС, на мой взгляд, и есть враг общества. Под организацию МТС дают из области кредиты, которые потом "вешают" на "мерт­вый" колхоз, который скоро ликвидируют. Технику в МТС свезли отовсюду, откуда можно, да еще и в кредит технику дали. У них там в МТС все новье - трактора, комбайны... Заправляют этой МТС глава администрации района вместе с руководите­лем областного подразделения министерства сельского хозяй­ства. В этом году МТС вместо того, чтобы помогать обраба­тывать поля хозяйствам района, засеяло свои поля, которые Достались ей от прежних разваленных местной властью хозяйств, подсолнечником, а его глава администрации района прямиком отправит в Турцию. Налоги они там в МТС если и платят, то Минимальные. Контору раздули больше некуда, попристроили ^всех своих, кто учетчиками, кто кладовщиками, кто весовщи-^Ками. И это только начало. Мне кажется, эта МТС со време-

[345]

нем приберет к рукам многие хозяйства района. Особенно те которые задолжали или по налогам, или по кредитам.

А наши фермеры без техники и кредитов скоро выдохнут­ся. У большинства фермеров комбайны и трактора свой ресурс давно выработали. Еще пару лет - и совсем развалятся. Зем­лю истощили подсолнечником, вообще варварство сейчас ка­кое-то по отношению к земле. Вы вот спросите у людей - как и чем они свой участок подкармливают, как удобряют. Так там и опилки, и навоз, и минеральные удобрения, и перегной - все что угодно. А на паевые земли никто ничего не вносит. А сколько пустующей земли, заросшей бурьяном, амброзией? Вот была в этих местах 200 лет назад степь, так скоро и опять будет. Фермерство давно уже не развивается ни вширь, ни вглубь. Сейчас выращивают то, на что есть спрос за границей или в других местах. А это до добра не доведет. Поле будет скоро, как асфальт. Я, может, потому из СХА и ушел, что не мог больше на это варварство смотреть. А куда местные власти смотрят?

Смотрите сами, со своего личного хозяйства я плачу налог на землю. Вот на корову ввели налог - по пять рублей. Хотя нет, это не налог, это за газ. Я вам поясню. Вы видели - у нас на хуторе почти у всех проведен природный газ. Мы с челове­ка платим три шестьдесят в месяц за пользование газом. А местные власти придумали, чтобы мы пять рублей за корову платили. Так мы что ей, борщи варим? А со свиней - по два пятьдесят в месяц. Ну свиньям, может, и подогреваем воду. А корова-то этого газа и не видит. Я так думаю, что наши коро­вы на президентские выборы работают. За год наши две телки 120 рублей внесут. Дорожный налог плачу. За пастбище налог, хотя этих пастбищ у нас и нет. Еще платим за содержание ко­ров в стаде, но это уже не налог, а дело добровольное.

Но вы же понимаете, плати им налоги, не плати, все равно от местной администрации поддержки никакой. Раньше у нас были медицинские полисы, но какой в них прок? На них ни лекарства не возьмешь, ни операцию не сделаешь. Они - пустая

[346]

бумажка. А у вас что, в Ростове, за полисы лечат? Ага. Вот и у нас с этим полисом разрешают только в кабинет постучать. Врач "для отмазки" что-то там напишет на рецепте - все, полис можно в карман прятать. Лекарства, бинты, в общем, все медицинские принадлежности стоят денег. Лечение тоже. Это и не только у нас в районе. Мы вообще в семье бо­леть не любим, но если нужно будет, то я этот полис всегда могу купить.

О пенсии мне жена чаще говорит, чем я сам думаю. Мне до пенсии еще далеко, и минимальную я все равно получать буду, если доживу. А пока силы есть, нужно детей на ноги поста­вить.

По большому счету, я бы хотел на флот вернуться снова. У меня и связи сохранились с Костенко. Он раньше был главой районной администрации, сейчас в пароходство штурманом вернулся, мог бы меня мотористом к себе взять. Но, во-пер­вых, я опять должен дома по полгода не бывать, питаться черт-те чем. Да и паспорт моряка у меня старого образца, чтобы заново документы оформить, мне говорили, нужно заплатить то ли 800, то ли 1000 долларов.

Политиков, которые довели страну до жизни такой, у нас вообще не любят. Люди от безысходности шарахаются то к Зюганову, то к Лебедю. Теперь Примаков объявился. Станем мы при нем лучше жить - не знаю. Но вот мой бизнес он мо­жет завернуть. За всех людей не могу сказать - кого они там любят, но голосовать будут опять же по настроению или по глупости.

И все эти политические движения, законопроекты всякие я лично всерьез не воспринимаю. Вы вот спрашиваете о част­ной собственности на землю. Так если подумать, это же для крестьянина не цель. Землю купят те, кто из-земли выжмет по максимуму. Я думаю, что если и начнут землю массово прода­ть, то ее будут продавать не по реальной стоимости, а либо какие-нибудь очередные ваучеры, либо у пенсионеров их паи будут выменивать на новые гробы. У нас в стране всегда так

[347]

бывает: идеи-то, может, и хорошие, но результат, как всегда печальный - обман, надувательство.

4. "Если чиновники решат на нас подзаработать, тут ведь не подкопаешься"

К.П. - директор гостицесовхоза в Новгородской области. Ему 68 лет, всю жизнь прожил в селе. По специальности иженер-механик, уже 28 лет он работает директором сов­хоза.

Хозяйство наше раньше было огромное, половину района занимало. В 1975 году его реорганизовали, два совхоза на его базе сделали. Оно уже неуправляемое было. Нам тогда птице­водство навязали. Но тогда еще можно было птицу содержать: кормов - сколько угодно, дотации... Объемы у нас большие были. Накануне 1992 года у нас было 40 тысяч кур-несушек и около 20 тысяч бройлеров. Сейчас все это ликвидировали.

После реорганизации во всем районе остались "на плаву" только два совхоза - наш и еще один, а было 11 хозяйств. Ос­тальные развалились, погибли. У них разделили земельные и имущественные паи, а у нас - нет. Спас статус племенного хозяйства. Людей и сейчас не задерживаем, но имуществен­ный пай не выделяем, что касается земельного пая - выделя­ем при наличии свободной земли.

А тогда выручило еще и то, что на собрании все рабочие были против реорганизации. Ну я и дал протокол собрания в район: так мол и так, люди не хотят...

Но несмотря на то что мы все-таки остались государствен­ным предприятием, все сильно изменилось. Например, если раньше у нас было племенное птицеводческое хозяйство, то теперь специализируемся на мясомолочном, преимуществен­но молочном животноводстве. Скота у нас в хозяйстве 700 го­лов, в том числе дойного стада - 300 голов. Надои в среднем 2500 - 2600 литров, но для нашего региона это хорошо.

[348]

Кур пришлось ликвидировать,,поскольку они нас загнали в долги. Очень дорогие корма были. Покупать их приходилось Тверской, Ленинградской областях. Наращивали долги, а толку не было. Да, кроме того, очень уж большие затраты электро­энергии в птицеводстве: обогрев, вентиляция... С тех пор мы и по сию пору ходим в должниках.

Или вот, раньше в совхозе было 2500 гектаров пашни, 7000 -с сельхозугодьями. Теперь осталось не больше 1400 гектаров. Я тогда 500 гектаров сдал в районный резервный фонд, испу­гавшись, что поднимут налог на землю. Почитай, треть совхо­за "сбачил". Там теперь дачи, крестьянское хозяйство есть одно -подполковник ведет.

Из производственных помещений остались две фермы для крупного рогатого скота, телятник. Три года назад в районе развалился молокозавод - взяли его в аренду на 20 лет, вос­становили. Производим масло, сметану, творог, летом - сыр по вологодской технологии. Но это только летом. Зимой мало молока и низкое содержание белка в нем, на сыр не годится. При молокозаводе открыли хлебопекарню. 10 тысяч буханок в месяц. Возим в Валдай на продажу. Я уже смеюсь, предлагаю своим специалистам: давайте кожевенный завод откроем, шкуры чтобы не пропадали. Деньги-то нужны каждый день, а это дает только торговля. Но за ценами все равно не угнаться.

Сейчас вот мясо надо сбывать - а куда? На мясокомбинат -невыгодно. От него, во-первых, денег не дождешься, в луч­шем случае возьмешь продукцией, так потом ее еще реализо­вать надо. Во-вторых, там есть всякие уловки: первый сорт, второй сорт, как упитанность определят и т. д. - от этого все­го и цена зависит. Естественно, ее стараются занизить. То же и с молоком: какая жирность, сорт, охлажденное или нет.

Поэтому я и со своим молокозаводом связался, чтобы живые Деньги каждый день были. Магазин у нас свой в Валдае, им мы продаем молочные продукты и хлеб. Мог бы и мясо продавать в своем магазине, но санэпидстанция ставит условия^: ставьте второго продавца, вторые весы, второй холодиль-

[349]

ник. Затраты нужны немаленькие, а будут ли они окупаться? Мы, например, пробовали туда завозить и макароны, и пряни­ки, и еще всякую ерунду - не идет. Ларьков-то полно в Вал­дае, и везде один и тот же ассортимент.

Есть у нас в Валдае один переработчик. Так мясо мы в ос­новном ему сдаем. Но и он тоже сразу расплатиться не может ему сначала надо товар распродать, потом он уже рассчитыва­ется. А мы у него не одни. Из Ленинграда раньше приезжал один парень за мясом, цена у него была неплохая, где-то руб­лей по тринадцать. Сейчас и он затоварился.

Сдавали раньше мясо на нефтезавод, они хорошо принима­ли и сразу рассчитывались. Но сейчас их завалили украинс­ким мясом в счет долгов за газ.

Недавно в область прислали гуманитарную помощь: две тысячи тонн свинины, две тысячи тонн птицы и тысячу тонн говяди­ны. По кому это ударило? По своему производителю. Теперь никто у нас мясо не возьмет, или возьмет по восемь рублей, а колбасу продадут по 70.

Видите - вот, в темноте сидим. Электроэнергия уже отклю­чена за неуплату. Горючее дорожает непрерывно. А цену реа­лизации молока повышать невозможно - его никто брать не будет. Если железка может лежать на складе или то же горю­чее, то молоко хранить невозможно. Если у сметаны срок реа­лизации - 72 часа, я же не могу ее 90 часов держать! Пробо­вали возить молоко в Новгород, когда еще своего завода не было. Сначала нам платили еженедельно, потом раз в две не­дели, потом и того реже... Отказались от этого. С Валдайским молокозаводом так же получилось. А сейчас у меня свой ма­газин в райцентре, выездную торговлю тоже организуем. Ле­том у меня две машины выезжают, сейчас - одна.

Работает в хозяйстве 160 человек. Больше мне сейчас и не надо. Практически я никого не уволил, ушли сами потихонь­ку. Птичницам своим всем дал работу, ведь много лет проработали с ними вместе, некоторым осталось год-два до пенсии. как же я мог их выгнать? У меня и сейчас работают "лишние".

[350]

И по нынешнему объему производства мне бы хватило 100 ловек, но ведь если я кого-то уволю, им некуда здесь пойти. Пускай работают, не на биржу же им идти.

Честно говоря, этот Фонд занятости вообще все портит. Из города, конечно, надо ставить на учет. Но я считаю, что сель­ских жителей вообще нельзя регистрировать как безработных, кроме только, может, учителей или специалистов каких-то, потому что в селе всегда прокормиться можно: земля-то есть! А то ведь как получается: человек и на бирже стоит, пособие полу­чает, и здесь продукцию вырастил и на рынке торгует. Пона­чалу деньги платили хорошие - и все бросились, а сейчас деньги-то кончились, даже по 83 рубля не дают.

У нас в коллективе отношения нормальные. Коллектив ста­рый, работаем вместе много лет. Особых изменений в людях своих не замечаю. Работают кадры постоянные, до самой пен­сии и даже на пенсии, пока не надоест. Я никого не увольняю. Все специалисты готовят себе смену. Люди не изменились в нашем хозяйстве. Мы работаем в коммунистическом режиме.

Воруют ли в хозяйстве? Наверное, без этого не обходится, но вообще воровать-то особо нечего. Несколько человек мы поймали на воровстве, поувольняли. Один сидит. По мелочи не тащат, если берут - то мешок, два, три. За это судят.

Дояркам, например, комбикорм воровать невыгодно, пото­му что у них оплата сдельная. Как покормят - так и подоят. Насчет пьянки - пьет народ, конечно, здорово, причем особенно почему-то женщины. Но все же сейчас на работу не только пьяные, но и с похмелья не приходят. Доярки все добросовестные, ко­торые раньше были пьющие, тех я уволил. Перевожу сначала в цех растениеводства с воспитательной целью, а потом, если не помогает, - до свидания.

Средняя зарплата по совхозу - 457 рублей¹ , я получаю 500 рублей. Но это, конечно, не деньги. Да и последний раз

¹ На момент интервью - 17 долларов. - Прим. ред.

[351]

выплачивали аж в октябре. Хоть пенсии сейчас выплачиваю ся регулярно. За это народ и я лично благодарны нашему губернатору. У меня пенсия сейчас 480 рублей. Но у меня 51 год стажа! Я работал с 14 лет. А люди, которые вообще не работа­ли, сейчас столько же получают. Это очень несправедливо ус­троено. Пенсии такие, что люди вынуждены работать. А ведь рабочие места нужны молодым! Надо, я думаю, пенсионерам платить нормальные деньги, чтобы они могли уходить на от­дых и освобождать места молодым. Важно не просто повы­сить пенсию, но отрегулировать ее таким образом, чтобы сно­ва человек был заинтересован работать. А сейчас этого стимула нет абсолютно. Новая система с личными пенсионными сче­тами только тогда будет работать, когда у предприятий появятся деньги, которые они будут на эти счета перечислять. А сейчас это не получается.

Налоги, конечно, душат. Я на круг подсчитывал, с зарабо­танного рубля остается семь копеек. НДС - это вообще абсурд. Вот какая интересная штука - эта добавленная стоимость. Додумались, давайте 5% добавим с продаж. Если не сельхоз­продукция - 20%. Я продал лес - уплатил, он что-то сделал, тоже платит, так это сколько ж можно накручивать?! Сейчас некоторые предлагают опять вернуться к трудодням, откровенно говоря, для того чтобы не платить налог на зарплату. Но я пока не вижу в этом смысла.

Главное, от налогов никак и не уйдешь! У нас же госпред­приятие. Вон целая бухгалтерия работает. Да попытайся я что-нибудь припрятать или не показать, они же меня и посадят. Да и не привык я к этому. Поздно на старости лет привыкать.

Так вот и выплачиваем все по полной программе, а ведь деньги нужны. Завтра вот машина пойдет на комбикормовый завод, повезет 12 тысяч рублей за пять тонн комбикорма. Горючее, бывает, и по бартеру меняем. Запчасти покупаем за деньги агроснабе. Цены там рыночные, но чуть пониже, чем в част ных магазинах.

[352]

А кредитов никто не дает, да и не даст, поскольку хозяйство убыточное. В районе мало кто обращает на хозяйство внимание, сам как хочешь, так и выкручивайся. Управление сельского хозяйства сейчас потеряло свое значение, потому что у них ничего нет, они ничего нам дать не могут. Какой я началь­ник управления, если у меня ничего нет? Когда нужно какой-то вопрос решить, я выхожу на главу районной администра­ции. Он у нас неплохой человек, грамотный. Работал и директором колхоза, и председателем райпо, и руководителем налоговой инспекции. Я его очень уважаю. К областному начальству давно не обращался, потому что понял: им не до нас. У них проблем и без того достаточно. Область дотационная.

Если говорить о перспективах... Конечно, хорошо было бы увеличить производство молока, но останавливает слабая кор­мовая база и сбыт. Мы летом даже в Ленинград возили моло­ко, у нас его хорошо брали. Выкручивались как могли. Рань­ше мы себя полностью обеспечивали фуражом, сейчас не получается. Минеральные удобрения не укупить, техники мы уже почти 10 лет ничего нового не покупаем, ни одного трак­тора, ни одной машины. На наличной технике можно продер­жаться еще года два.

С органическими удобрениями раньше работали, по 45 тонн вывозили своими силами. Помет был куриный, из него делали компост. Сейчас мы этой возможности не имеем. Органики на всю площадь не хватает, да и техники нет вывозить на поля. Сейчас мы посеяли рожь озимую 104 гектара, а яровые даже не знаю, есть ли смысл сеять. В этом году было у меня посея­но овса 300 гектаров, рассчитывал, что все же что-то вырастет, а ничего не выросло. По семь центнеров собрали, то есть только на семена. Одни затраты от этого.

Пашня будет зарастать. В соседних хозяйствах, которые раз­бились, там одна ольха на полях растет. И у меня в одной Ригаде есть такое поле заброшенное, там каменистый участок. Я уже в лесхоз обращался, просил: засадите хоть елками,

[353]

пусть через 100 лет вырастет на этом месте ельник. Не берут, им не надо!

Вот я теперь и раздумываю, что же мне делать. Если удоб­рения я не внесу, значит, ничего не соберу, а затраты придется сделать. Посеять травы многолетние, чтобы хоть корм был так ведь без удобрений и трава не вырастет.

Птицеферма у нас стоит законсервированная. Поразграбили, конечно, кое-что, но оборудование еще там есть. Я бы мог ее восстановить. Сейчас пошла такая тенденция к восстанов­лению птицеводства. Поняли, что ошибку совершили. Яйца дорогие стали... Рядом с нами птицефабрика была, крупней­шая в области, построена в 1972 году. Она 60 миллионов штук яиц давала. Два года стояла брошенная, сейчас ее приобрел концерн "Великий Новгород". Сначала один цех пустили, по­том второй, сейчас уже четыре. Планируют довести до шести цехов. Стали набирать людей на работу. Они уже 600 тонн мяса птицы дают. Но они имеют свой комбикормовый завод, а мы не имеем. Если бы был государственный комбикормовый за­вод, мы бы тоже могли восстановить птицеводство. Но завод принадлежит концерну. Значит, если они себе будут комбикорм продавать, условно говоря, по пять рублей, то мне - по де­сять. Ясно же, если я начну подниматься - они меня опустят. Поэтому я и не хочу с этим связываться.

Так и получается, перспектив-то никаких у хозяйства нет. Минеральных удобрений нет, техники нет, горючего запасов нет - с колес работаем. Бензовоз горючего 22 тысячи стоит, это же черт знает что! А молоко по четыре рубля принимают. Да и кадры стареют.

Еще одна проблема - жилье отобрали. У нас было ведом­ственное жилье, и работник знал, что если он уволится сам по собственному желанию или за пьянку его выгонят, то жилье придется освободить, чтобы его мог занять другой. А тут приняли закон о приватизации, и все кинулись жилье приватизи­ровать. И попробуй ему не отдай, если по закону положено, вот так получилось, что некоторые отработали по полгода,

[354]

по три месяца, прописались, сразу приватизировали квартиры  и поу_В0Льнялись. А теперь если я хочу взять на работу человека - мне нечего ему предложить. Жилищное строительство мы вести не в состоянии. Это нанесло нам большой удар. Попол-ения специалистов нет. Раньше по восемь человек отправля­ли учиться в ПТУ на механизаторов, а сейчас никто не идет.

Хорошо хоть рэкет нами не интересуется, поскольку мы -государственное предприятие. Был случай, приезжали выкола­чивать долги. В Новгороде фирма такая была - "Нива", мы ей и задолжали. Зашел ко мне парень, спрашивает: "У вас КАМАЗы есть?". Я говорю: "Нет". Он: "А трактора?" - "Трактора есть, старенькие" — "А коровы есть?". Я говорю: "Есть". - "Ну, вот и хорошо. Вы должны 130 тысяч - когда можно машину при­гонять за коровами?". Я отвечаю: "Да в любое время приго­няйте, только вместе с решением суда. Мы же госпредприя­тие, поэтому без решения суда я вам ничего отдать не могу". Он сразу все понял. А были бы мы акционерным обществом -они бы у нас и забрали, так они и делают. Потом я с этим долгом рассчитался маслом.

А вот если чиновники решат лишних деньжат на нас подза­работать, тут ведь не подкопаешься. Судите сами. Санэпидстанция раньше проверяла наш магазин раз в месяц, потом два раза, потом раз в десять дней - потому что за каждый анализ надо платить. Все научились делать деньги! Так же и сертифика­ция продукции: раньше ее делали раз в год, полтора милли­она старыми платили, теперь уже два раза - по семь тысяч... А мы не можем цену повышать, потому что тогда нашу про­дукцию никто не возьмет.

Откровенного вымогательства нет, все вроде бы действуют в рамках закона. Ну вот электричество сейчас отключили за неуплату. Но ведь как они это делают? Ладно, отключите контору - это ерунда, у нас все равно все счетные машинки на батарейках, и так посчитаем. Ну приходим мы на работу в темноте, в четыре часа я специалистов отпускаю домой, они даже рады. Ведь они пилораму отключили, а сейчас как раз идет заго-

[355]

товка леса. Я им звоню сегодня, прошу: включите, ради бога пилораму, я напилю лес, продам и с вами же буду рассчиты ваться! Я ведь текущие платежи вношу, это у меня старый долг остался еще за птицеферму. Долг большой, 500 тысяч. Но все равно это не дело. Дали бы заработать и рассчитаться. Зачем так все делать не по-людски? Какое может быть развитие, ка­кая перспектива, когда ничего спланировать невозможно!

О политике что вам сказать? Я еще не сделал выбор. Приду на избирательный участок - там сориентируюсь. Вот чего я не могу понять, так это когда депутаты, которые уже по два срока сидят, заявляют, что теперь они знают, что надо делать. Я спрашиваю: а что же ты раньше этого не делал, пока в Думе сидел? Они теперь прозрели!

Крестьянином среди наших политиков не интересуется никто! Отношение к сельскому хозяйству, к сельскому труженику очень плохое и со стороны городского населения, и со стороны вла­сти. Деревни обезлюдели. У нас раньше несколько отделений было, пять бригад; сейчас только в центре остались люди. А на уровне района наш совхоз считается еще благополучным. Я бы так сказал: среди нищих менее нищий.

Правительство уверено, что крестьянин все равно выживет. Поэтому и зарплата у нас такая, поэтому продукция наша та­кая дешевая. То есть для покупателя-то она получается не де­шевая - например, у нас 62 рубля стоит килограмм масла. Но это масло натуральное, и оно спросом пользуется на нашем рынке.

Вот у нас здесь поблизости фермер есть. Он хороший па­рень, бывший механизатор. Земля у него есть, и свиней он держит. Сын с ним работает, жена. Но в сезон он вынужден нанимать рабочих. Это возврат к чему? А есть у нас и такие: держи свиней, работают люди, а сам он занимается, так сказать, преД' принимательством. Это зачем?

[356]

А вообще фермеры страну не прокормят. С чего, скажите, фермер будет жить нормально? Он в таких же условиях находится, как и мы. Ему так же горючее покупать надо, ему так _же деньги не платят.

Коммунисты, конечно, плохие были, не рядовые, а верхуш­ка. Рядовые честно работали, а вот все это политбюро... Когда Горбачева столкнули, ведь ни один из них в защиту не высту­пил. Как будто так и надо. Они, видимо, этого и ждали.

Но ведь не все же было так плохо. В последнее время, до Горбачева, можно было в кредит брать даже машины. А сей­час кто из крестьян их купит? Мне век на нее не заработать. За колбасой ездили, говорят. Да, ездили, но вы же сами зас­тавляли нас ездить! Мы же все до грамма отправляли в Ле­нинград. Я своим колхозникам литр молока не имел права продать, меня за это в райкоме отчитывали. А сейчас да, я свободен. Я на 25-30 тысяч в месяц людям продаю продукции. Вы это про­извели - ешьте на здоровье. Ничего нам раньше не оставляли, вот и ездили в Ленинград.

При коммунистах электроэнергия стоила копейку, горючее -три копейки. А почему в 1991 году оно стало сразу рубли сто­ить? Нам бы надо для сельского хозяйства хоть какое-нибудь послабление сделать. Не сажать нас дальше в яму, а дать нам возможность выкрутиться. Если бы хотя бы на 50% дешевле нам горючее продавали - и то было бы хорошо. Но пусть деньги дают не нам, а нефтезаводам. А то все говорят: мол, сельское хозяйство - это такая черная дыра, куда все проваливается. Честно говоря, так было. У нас в районе было три-четыре хозяйства, наше в том числе, которые работали нормально. А другие, соседи наши, сколько им ни давали, все равно никакого толку не было. Там нужно было решать, что с ними делать. Или нового Руководителя ставить, или еще что-то. А вместо этого первый секретарь просто давал и давал им деньги, чтобы район хорошо выглядел.

[357]

Сейчас я знаю, что ни одно хозяйство в районе уже не вос­становишь, потому что база вся развалена. И никому не от­дашь, чтобы приехал какой-то человек с деньгами и все нала­дил. Ко мне тут приезжали насчет птицефабрики, предлагали на паях ее восстанавливать. Я с ними связываться не захотел-надо вам - берите и делайте. А войти с ними в долевое учас­тие - это значит они меня будут чистить. А сами они не хотят. Что-то долго уже их нет.

На сельское хозяйство нужно обратить внимание. Для нас главное - техника, горючее, удобрения. Помогать нужно силь­ным. Вот у нас в районе два хозяйства осталось, которые еще держатся - вот им и нужно помочь. А не так, как раньше де­лалось, - всем сестрам по серьгам. Если бы нам дали возмож­ность из долговой ямы выбраться, я бы не стал сидеть и смот­реть, как вокруг все валится. У меня много есть мыслей, но пока я не могу все задуманное осуществить. Например, есть идея объединиться с соседним совхозом. Мы оба - государ­ственные предприятия. У них проблема с кадрами, особенно с доярками. Пьют страшно. У меня переработка есть, а они куда-то возят за 15 километров. А я со своими объемами не могу выйти на широкий рынок. Если же объемы увеличить, можно было бы работать и с Ленинградом. Тогда нужен постоянный рынок сбыта. Так что объединиться было бы выгодно и нам, и им, но как к этому подойти, чтобы на себя все проблемы не повесить, я пока не знаю. Пока еще мы этот вопрос не обсуж­дали.

Сейчас в правительстве и Думе все о земле толкуют. Как начнут это обсуждать - хочется сказать: да приезжайте вы, берите. Ведь у нас земля такая, на ней ничего не растет! Ее никто и не возьмет, даже бесплатно.

[358]

5. "В больницу положат бесплатно, а потом за все нужно платить"

Е. 26 лет. Образование среднее, разведена, имеет двух­летнюю дочь. Живет с матерью и бабушкой. Не так давно она стала подрабатывать техслузкащеи в местной школе. Зарплата 125 рублей. Летом Е. регулярно работает на по­лях корейцев-арендаторов.

В этом сезоне я работаю у корейцев два месяца, через день на поле выхожу. В прошлом году тоже ходила на их поля, но нерегулярно. Пойти на поля к корейцам мне подсказали зна­комые, которые уже давно работали у них.

Корейцы берут в аренду определенную территорию на лето и нанимают людей для работы. Таких участков много. На од­ном поле пять-шесть "клеток" ¹, на которых работает одна бригада и есть хозяин-кореец. А таких полей семь-девять. Выращива­ют они лук, арбузы, капусту. В начале лета - кабачки. Весной под пленкой выращивают перец, огурцы. Вот сейчас я рабо­таю на прополке сорняков и уборке лука. А зимой арендаторы сдают землю обратно в колхоз, предварительно обработав, про­пахав.

В основном арендой занимаются местные корейцы из на­шего села, но есть и приезжие корейцы, из других областей и городов. Каждый самостоятельно подбирает себе работников. В течение сезона очень много людей приходит наниматься. И из нашего села, и из других сел, даже с Украины приезжают. Недалеко от железнодорожной станции и овощных полей утром собираются для работы. Туда приезжают корейцы и отби­рают людей на разные работы - договариваются о работе, об Условиях оплаты. Это уже три-четыре года продолжается. Туда колхозные автобусы приезжают для найма людей. Оговари-

¹ Участков. - Прим. ред.

[359]

вают условия найма. И сразу вывозят людей на поля. Нет ни­какого испытательного срока. Хозяин сразу говорит: становись на ряд и работай.

Обычно люди работают у одного корейца - это постоянная бригада, у нас, например, такая. Но есть такие люди, которые переходят от одного корейца к другому. Их или цена не устра­ивает, или сама работа. Бывает, что хозяин придирается, слишком подгоняет.

Отношения с хозяином от работы самого человека зависят. Если плохо работаешь, то кореец может сказать - не приходи больше сюда. Но у нас в бригаде такого нет. У других корей­цев людей меняют иногда, - тех, кто просиживает и не рабо­тает.

Наш хозяин контролирует работу, делает замечания, если что не нравится, но он не постоянно находится на участке. Когда приходит на участок, то может сказать, чтобы лучше работа­ли - побыстрее. Говорит: "Не расхолаживаться, давайте, де­вочки, побыстрее работайте". Но это если мы вдруг присели отдохнуть. Но в целом довольно спокойно общается с нами, не кричит.

Работа вся идет по времени, нормы нет. Обед строго соблю­дается - полчаса. Люди работают с 7 утра до 17.30. А вот оп­лата может быть разная. Если сроки поджимают хозяина, то он может дополнительных людей набрать или заплатить сво­им постоянным работникам побольше. Но в целом одинаково платят, подстраиваются друг под друга, стараются не завышать расценки. На некоторых полях могут и луком выдать оплату, но в основном выдают деньгами. Сейчас день работы у наше­го корейца стоит 40 рублей. Весной было 25, потом 35 руб­лей. У некоторых корейцев давно было 40 рублей, но, может, у них и работы было больше, да и урожай получше.

Те работники, которые с Украины приезжают на работу, особенно весной, получают меньше наших. Местные поболь­ше получают. Теплицы, рассаду ранней весной обеспечиваю украинцы. Украинцам приходится и жить на полях.

[360]

Люди в поселке к арендаторам относятся спокойно. Им же

д₀ заработать, и они приходят добровольно, никто их не за-тавляет. Условия работы всем давно известны, и никто не протестует...

Официально на работу корейцы, конечно же, никого не офор­мляют. В конце дня он просто деньги платит. Вечером хозяин говорит нам, если ему нужны люди на завтра: "Приходите".

Контроль? Ну недавно приезжала милиция на поле. И что?! Положили себе они в машину две сетки лука (примерно 100 килограммов) и попрощались. Вот такой контроль. Корейцы здесь хозяева...

Еще пять-шесть лет назад эти корейцы сами обрабатывали землю. Потом стали нанимать людей и расплачиваться продук­тами: луком, капустой, морковкой. Сейчас корейцы только день­гами расплачиваются.

Стащить у них вообще ничего нельзя. Это вам не колхоз. Некоторые разрешают взять штук пять луковиц, но не боль­ше. Говорят: "Не наглей, тебе и так заплатили за работу". Иногда корейцы нанимают сторожей на свои поля, но в основном сами охраняют. Они и живут на полях. У них там постройки - ва­гончики, балаганчики. Они и охраняют участки, и целый се­зон проживают на поле.

Покупателей ищут и на овощном рынке корейцы торгуют сами, но нанимают иногда торговать и русских за 2% от вы­ручки. У них рынок при полях есть, с него и торгуют. Сейчас машина за машиной идут к ним. Рассчитываются с покупате­лями корейцы прямо на поле.

Перекупщики в селе время от времени появляются, но они скупают овощи у корейцев, а по селу перекупщики просто так не ходят. У корейцев здесь все налажено на селе: они и свою продукцию продают, и скупают овощи у местных и перепро­дают приезжим.

А вообще корейцы у нас разные. Самые бедные дома на селе, Рытые камышом хибары, - корейские. Но денег у них все-^аки Достаточно, аренду-то за землю они платят значительную.

[361]

Зимой некоторые из них уезжают из села и живут в городе Рассказывают, что в городах дома у них хорошие. Живут они по-разному: кто скромно, кто богаче; но они не хвастаются не выставляются. Они просто трудятся. И с огорода своего тоже продают овощи. У моего соседа с огорода все на базар выво­зится. Женщины их в Ростове и в Азове на базаре постоянно чем-то торгуют: огурцы для закрутки, всякие соленья и пр. Да и что им, на овощных рынках-то рэкета нет, только на веще­вых могут к людям приставать.

Я вот смотрю на них, ну чем они плохи. Пьющих нет у них, наркотиками не балуются. И живут они спокойно. Права не качают. Я лично к корейцам буду ходить, пока у меня другой работы не будет. Работа у них не такая уж и сложная. Деньги нам нужны, и пока работается - буду работать.

Ведь по селу не очень многие люди продают овощи, если только излишки. В основном люди для себя выращивают. Ко­рейцы же работают на продажу. Они и не работают в других местах, не привычны к работе на фабриках или на предприя­тиях. А торговлей и овощами они все время занимались.

Появилось, правда, недавно на селе небольшое число лю­дей, не корейцев, которые тоже берут участки в аренду, нани­мают людей, выращивают сельхозпродукцию и платят за ра­боту людям неплохо. Держат слово по вознаграждению за работу. У нас в поселке более современные люди, мои ровесники, одоб­ряют таких фермеров. Потому что колхозы - или что от них осталось - развалились, там уже нет никакого хозяйства.

Мне кажется, частная собственность в какой-то степени поможет решать проблемы сельского хозяйства - чтобы земля не пустовала, не зарастала, чтобы людям работу давать. Сис­тему продажи надо организовать так, чтобы земля была у тех, кто ее обрабатывает. Даже если землю эту будут покупать те же корейцы, пусть лучше она будет у них в обороте, чем товать или зарастать сорняком. Хотя лучше, чтобы таких зяев было больше из наших, русских.

[362]

Сама я тут родилась. У нас была квартира на местном ком­бинате, а три года назад мы поменяли квартиру на частный пом, потому что в нем легче прожить: и коммунальные плате­жи небольшие, и участок земельный есть для огорода - семь соток. На огороде все для себя выращиваем, не продаем. Есть дача, но она далеко находится, и если посадишь что-нибудь на даче, то уворуют. Выращиваем по возможности огурцы, помидоры, картофель, кабачки, перец.

Живем в основном на бабушкину пенсию. Мама на комби­нате работает, ей зарплату постоянно задерживают, платят не вовремя. Большую часть заработанных денег мама в счет зарплаты "выбирает" продуктами, кулинарией, картофелем. Но в ком-бинатовском магазине выше цены, чем на рынке.

Хотелось бы, конечно, расширить хозяйство. Вот скотину даже пока не можем завести. И даже если не скотину, то хоть птицу какую-нибудь. Пусть и корм дорогой, но все равно пти­цу выгоднее выращивать, чем покупать.

Где корм достать? Да это запросто. Ездит, например, маши­на по селу и продает зерно, сигналит. На машине написаны цены на дерть, на пшено. Не ясно, правда, чье зерно и чья машина, но для нас разницы никакой. Все равно дешевле корм не с машины, а с рук купить, у тех же колхозников. Они зерно это хапнут - нам продадут, все довольны. Это же везде сейчас, люди пытаются хоть как-то подработать.

Вас интересует медицинское обслуживание - пожалуйста. Есть у нас на селе участковый терапевт, он осматривает бес­платно. В больницу тоже положат бесплатно, если полис есть. А потом за все нужно платить.

Я как-то с ребенком лежала в больнице, так одна медсестра У меня ничего не брала на лекарства - потому что есть прави­ло - если ребенку меньше полутора лет, то для него лекарства бесплатные. Но на следующий день приходила другая медсес-Р^а Делать уколы и уже говорила, что нужно за них платить. А на следующий день приходила прежняя медсестра и ничего

[363]

не брала за лекарства. Так что это смотря на какого врача или медсестру нарвешься.

Бабушка у меня как-то лежала с острой болью, и врач на­писала список, что нужно купить для лечения. Половину про­цедур они бесплатно выполнили, а остальную часть лекарств покупали мы. За рентген взяли деньги - у бабушки их не было так рентген сделали, а потом сказали, чтобы родственники принесли. Я заплатила. Через некоторое время бабушке опять сказали, что нужно сделать рентген и заплатить за него перед выпиской. Рентген сделали, и позднее ее выписали, а про деньги, наверное, забыли.

В больнице платишь все на руки, бухгалтерии нет. Мы про­ходили как-то медосмотр, так за все осмотры платили. Тари­фы есть на операцию официальные и есть нелегальные тари­фы, чтобы операция прошла нормально. За перчатки, марлю платят, за наркоз.

Если ты с острой болью поступаешь в больницу, то поло­жат бесплатно и операцию сделают бесплатно, но потом за медикаменты, которые на тебя израсходовали, нужно будет заплатить. Вот такая история.

Так что людям своих проблем хватает, политикой больно уж не интересуются. А принуждают ли голосовать? Да что вы, да кому мы нужны. Могут только бюллетени подтасовать. Я о таком слышала в районе. Сейчас люди настолько обеднели, что трогать их нельзя, тем более заставлять за кого-то голосовать. И доверять-то практически никому не доверяют. Был вроде раньше Примаков очень известен, и доверяли некоторые ему. Правда, он может "держать" страну, но не развивать страну, строить что-то новое он не может. Лужков был популярен, но и сейчас он не нравится мне.

Я на президентских выборах 1996 года голосовала за Зюга­нова, его у нас в селе большинство поддерживает. Есть и за Жириновского. Моя тетя, например, за старый строй, советс­кий, и поэтому она за Жириновского голосует, который обе­щает "горы золотые", говорит, что вернет стабильность и по-

[364]

рядок. Но я Жириновского не воспринимаю серьезно. Все равно никто из них к нам в село не приедет и наши проблемы не решит.

Посмотрите сами, сколько безработных в поселке. В колхо­зе нашем работы практически нет. На комбинате сейчас для местных жителей работы тоже нет, и устроится туда работать сложно. Кто-то из наших жителей выезжает работать за пре­делы села - в Азов, Батайск, но мало таких. В основном на селе живут пенсионеры, которые что-то для себя выращивают и иногда подрабатывают и на полях. Раньше больше людей выезжало на работу за пределы села, а сейчас и работы не стало, и проезд подорожал.

А в колхозе этом что творится! У них вообще с полей вору­ют и овощи, и подсолнечник - в хозяйстве бардак, все без при­смотра. К ним люди не идут, потому что платят очень мало. Председатель у нас новый, не местный, он не следит ни за сохранностью полей, ни за урожайностью. Только землей рас­поряжается: кому в аренду, кому под огороды. Себя, конечно, не забывает: дом построил себе за два года, машину поменял, а в колхозе люди получают 84 рубля в месяц.

Колхоз - это пережиток, он отжил свое. Коллективная соб­ственность уже не оправдывает себя. Частник, если взял зем­лю, то он ее и будет обрабатывать или продаст ее, если не в состоянии обработать. А колхоз - это община. В колхозе та­кой принцип отношения к собственности: "Если не мое, то чужое, и пусть другой за этим добром смотрит".

Смотрите сами, раньше строго смотрели за расхищениями в колхозе, а сейчас еще больше с полей вывозят, чем раньше. У колхоза с полей вывозят все что могут: заезжает прямо ма­шина с трассы в глубину поля, собирают урожай и уезжают. Тут же по трассе кто угодно может ездить, есть и "крутые" -^их не остановишь. И колхозники тоже этим промышляют или сквозь пальцы смотрят на это воровство - за какую-то ком­пенсацию. Раньше, два-три года назад, когда корейцы нанимали бомжей охранять свои поля, тоже вечерами подъезжали

[365]

к этим участкам люди из Ростова или Азова. Бомжи прикапывали какие-то овощи вечером, а ночью тут вовсю дешевая рас­продажа шла. Корейцы, конечно, об этом узнали - бомжей выгнали и теперь в основном сами охраняют урожай.

И еще. В последние годы часто из города люди приезжают на электричке на колхозные поля, отлеживаются в лесополо­сах до ночи, а ночью с колхозных полей выкапывают и капус­ту, и морковь, а утром на ранней электричке уезжают домой А колхозные сторожа иногда даже и помогают горожанам.

Но самая главная беда нашего района - наркотики. Нарко­тиками занимаются здесь цыгане. У них почти все занимают­ся наркотиками. Даже их женщины, они многодетные и доби­ваются для себя каких-то льгот по этому поводу, но все связаны с наркотиками. Дома, в которых продают наркотики, всем из­вестны. Если на заборе дома есть надпись "Продается дом", то действительно здесь дом и продается, но если есть надпись просто "Продается", то здесь продаются наркотики. Идут тол­пы наркоманов к этим домам. У нас на улице как-то посели­лась цыганка с ребенком, и повалил к ней народ, на машинах приезжали. Покупали наркотики, кололись прямо у колодца, шприцы тут же бросали. Наркоманы делают какой-то раствор, разводят водой. Наркоманы постоянно ходят по дворам и про­сят кипяченой воды для раствора.

Эти же наркоманы, в основном местные, кулешовские, и воруют, когда на дозу не хватает. Перед пасхой и другими праз­дниками воры проводят прямо "зачистку": воруют кур, из по­гребов имущество выносят. От воровства этого никто не за­щитит. Вызывают в случае кражи участковых, находят иногда украденное, но разбирательств нет никаких. Только один раз кого-то осудили в последнее время за воровство.

А милицию не дозовешься. Недавно мой сосед - наш быв­ший участковый Василий Васильевич - у себя во дворе пой­мал вора, который хотел у него утащить моток сетки. Ну Васильич выбежал с ружьем, огрел этого вора-наркомана прикладом, а жена швабру об него сломала, - так и держали его, пока милиция

[366]

приехала. Приехали из участка, забрали его с собой, а по­том по слухам, выпустили. Вас-Вас потом звонил и в район, он же пенсионер МВД, ему обещали приехать, выяснить все обстоятельства, но так их и не было.

б. "На работу ходим, как на каторгу"

. - 35 лет. Она работает дояркой в госптицесовхозе в Новгородской области. Местная, замужем, жила с мужем в Приморском крае. Сейчас живет с сыном и братом-инвалидом, муж: сидит в тюрьме.

Как мы с мужем вернулись из Приморья, работаю на фер­ме, числюсь дояркой. Но это я только числюсь, а так прихо­дится все делать. Зарплата как когда. В этом месяце вышла 230 рублей, летом, когда много молока, - 700-800 рублей. В этом году мы кормов заготовили мало - была засуха, сена ос­талось на три месяца. Очень мало солярки. Так что не знаю, как до весны дотянем.

Сейчас, по-моему, никому не надо ничего. Раньше работа­ли гораздо больше. Сейчас в семь-восемь часов летом все дома. У специалистов оклады, от результатов работы хозяйства они не зависят. Сейчас в конторе свет отключили, специалисты уходят с работы в четыре часа при зарплате 1000 рублей. А мне за 230 рублей надо три раза коров подоить. Они все пенсионеры, получают и зарплату, и пенсию. У меня сын на инвалидности (эпилепсия у него и почку отбили, еще в детском саду) и брат тоже инвалид, видели - без руки, их надо прокормить. На ра­боту ходим, как на каторгу. Скотина голодная, орет, дерется. Как здесь доить?

Специалистам тоже руки отбили. В день работников сельс-^к°го хозяйства кто нас пришел поздравить? Никто! Никому мы не нужны.

Я, доярка, покупаю молоко по три рубля литр! А на моло-°завод мы его продаем гораздо дешевле, у нас с ними типа

[367]

хозрасчета отношения. Поэтому переработчики в прибыли, а мы в убытке. Зимой одна надежда - это лес. Мужики сами за­готавливают, пилят доски. В этом году и лес попался гнилой рубят в болотине, а кто возьмет - еще неизвестно!

Удобрений вообще нет. Скотина голодная круглый год. Опять начинают резать. Молодняк не покрывается, поголовье сокра­щается. На весь двор 130 голов мы сейчас доим 400 литров молока. Это рентабельно?

Из доярок после нового года буду увольняться. Собираюсь уходить на птицефабрику, там хоть зарплата 600 рублей. Там сейчас работает 160 человек, управленческий штат - три че­ловека. У нас на такое же количество рабочих - одной бухгал­терии пять человек. В гараже работают два-три трактора и столько же машин. А управленцев там - четыре человека. Зачем нам два зоотехника, два ветврача? А у трактористов зимой зарабо­ток получается по шесть рублей в день.

Вообще у нас несправедливая оплата труда. Я считаю, что у меня работа тяжелее, чем у конторских. Зарплата должна быть пропорциональна трудовому участию. Я пришла на работу полтора года назад, получала 450 рублей. С тех пор моя зарплата со­кратилась, а их выросла. Правда, это они не сами себе такую зарплату делают - у них же тарифная сетка. У нас ведь гос­предприятие, они государственные служащие. Их вины тоже вроде бы нет...

С техникой у нас тоже провал. Молодцы трактористы, они хоть как-то поддерживают технику. Детали приходится самим доставать за свой счет и ставить, а иначе и шабашить будет не на чем. Так что это врут, что они детали свинчивают и прода­ют. Трактор встанет, тракторист зубы на полку.

Никто сейчас на работе не ворует, потому что себе же хуже. С фермы корма никто не берет, а молока все понемногу носят. Меня недавно поймали - я сыну в бутылочке из-под Пепси несла, там даже пол-литра нет. Пристал: мам, хочу тепленько­го! Там, на месте, можно пить, сколько выпьешь, а выносить нельзя. Но не будешь же за пол-литра молока дело открывать,

[368]

так ничего мне и не сделали. На соседней ферме недавно уво­лили всех за недостачу кормов, но акт не составили, а они подали в суд - и их восстановили.

Подработать здесь негде, все занято. Надо увольняться и ехать _в райцентр, а мне ребенка оставить не с кем.

Социальных гарантий у нас нет никаких. Лекарства для инвалидов льготные формально есть, но реально их получить невозможно. Ездила недавно в район, мне там предложили кое-что из лекарств, но не то, что моему ребенку нужно, а то, что у них было.

Детские пособия с лета 1998 года вообще не выдают. Пен­сия на ребенка - 360 рублей, это же смешно просто. А в собе­се - там еще посмотрят, кому дать денег, а кому - нет. Одна мамаша у нас поехала насчет детских пособий разузнать, а ей там говорят: вы что пришли просить? Вы вон одеты хорошо, не похоже, чтобы вы нуждались. А сама, которая это говорит, сидит вся в золоте. Я вот этого не понимаю. Мне что, в тело­грейке и в сапогах к ним приезжать, как я на ферму хожу? Да ни за что я этого делать не буду!

Деньги вымогали в суде, когда мужа судили.

Контора совхозная все делает для себя, простым работягам рассчитывать не на кого. Вот, например, в столовую привезли мясо в счет зарплаты. Стоит одна коробка с мякотью, другая -с костями. Работягам - кости, конторе - мясо. А цена одна. Пошла к директору, поскандалила - дали хорошего мяса и масла. Ну хорошо, это лично мне дали, а остальным-то все равно нет. И в следующий раз так же будет.

Домашнему хозяйству от совхоза помощи нет никакой. Помощь в основном начальству идет, а не нам. Конторским, ко­нечно, и вспашут, и навозу привезут в первую очередь. А я кто такая? Если только по дружбе кого-то из трактористов уговорю, они же видят, что мне без мужика тяжело одной справ­ляться. Того же навоза для своего огорода не допросишься, пока не насядешь на директора как следует.

[369]

Директора заменить некем: никто на это место не пойдет хозяйство разваливается. Он человек неплохой. Если очень нужно приду к нему, попрошу - он денег даст. Человечный такой - понимает, что мне не у кого попросить. У меня родителей нет и муж в тюрьме. С ним и поговорить можно.

Я раньше бригадиром работала. Мне и теперь предлагают но я не соглашаюсь. Смысла нет. Все равно ведь корма не по­явятся и молока больше не станет, а значит, и заработки не увеличатся. А отношения портить с коллективом из-за дисцип­лины - мне это не надо.

Отношения в коллективе нормальные. Все обсуждаем меж­ду собой. Контору не любят, за то что она ничего делать не хочет. Фуражирам сделали оклад: они пришли и ушли, их ни­чего не волнует. А доярки - на сдельщине. Попробуй тут уйти на больничный - вообще ничего не получишь!

Но разобщенность в коллективе тоже есть. Могут и вместе собраться, но это теперь редко. Никому ни до чего. Не могут объединиться, чтобы вместе отстоять свои интересы. Главный принцип: "Моя хата с краю". Кому-то осталось недолго до пенсии, кого-то заработок устраивает, не хотят портить отношения с начальством. Я одна только хожу ругаться. Приду к директо­ру, покричу - глядишь, чего-нибудь выпрошу.

На зарплату без огорода не прожить. Площадь личного хо­зяйства - 10 соток под картошкой и огородик. 50-70 рублей за вспашку нужно отдать, поэтому все сама. Скот не держу. Ко­ров у нас люди вообще мало держат, потому что нечем кор­мить, негде скотину пасти. Пастбища все далеко. Держат больше поросят. Но с ними тоже мороки много, а главное - корма до­рогие. А вот соседка моя хорошо приспособилась: она хряка держит, так к ней со всей деревни бегают. И с каждого помета она получает поросенка.

Или свекровь у меня держит четыре огорода, у них свои трактор. Она всю зиму ездит на рынок продавать картошку Этим живет. А мне на рынок не на чем ехать, да и смысла нет - сколько там у меня есть на продажу?!

[370]

Я если и продаю, то только излишки: картошку, лук. Про­даю здесь же, по соседству - тем, кто не держит хозяйства и работает в городе. В этом году картошка была 120-150 рублей мешок. Продала два мешка.

Я, может, и хотела бы расширить подсобное хозяйство, да куда ж мне одной, без мужика... А фермером стать? Да вы что! Все сейчас очень дорого, фермерам не прожить. Помощи от властей никакой нет. Затраты огромные: техника нужна, горючее...

А к продаже земли я так отношусь: у кого есть свои огоро­ды, те и так посадят. А зачем продавать?

Никого мы наверху не волнуем. Если все куплено, то до нашего ли совхоза им? Все связаны между собой, все купле­ны.

7. "В нашем ТОО ничего не дают, работники сами  тащат"

В.С. работает врачом-ветеринаром в сельском ТОО в Ря­занской области. Ей 42 года, живет с мужем-алкоголиком, взрослые дети разъехались. До апреля 1999 года работала в другом, соседнем ТОО, откуда была уволена из-за разногла­сий с начальством.

Я совсем недавно из нашего ТОО ушла, а что там сейчас творится - ужас. Доярки ничем не живут, зарплату не дают им. Воруют молоко, тащат и продают. По шесть ведер прода­ют. На сдачу оставляют полторы фляги. Когда я была брига­диром, такого не было. Я хоть ругалась на них. А новый бри­гадир им только попустительствует.

Да что бригадир! Сам председатель разрешил дояркам по три литра молока брать. А где по три литра, там и... Вот соседка моя, та по 60 литров тащит. А сейчас специалисты ничего не глядят.

[371]

В этом году у нас неурожай, нет комбикорма. А в прошлом году и комбикорм тоже тащили. Телятницам выдают сейчас концентраты, очень плохие концентраты, и все равно тащат. Жить же надо. Вот в моем нынешнем ТОО они так не воруют ну если только по бутылочке молока возьмут, потому что они боятся себя продукта лишить. Там нам председатель гречку дает пшено дает, масло дает, муку давать будет, сахар дает, хлеб дает два рубля черный, два тридцать белый. Они и боятся. Да и зарплату там платят. Вот недавно заплатили за два месяца. У меня сейчас оклад 443 рубля, 100 рублей председатель с зар­платы удерживает и в конце года по процентам как-то отдает.

А в нашем ТОО ничего не дают, работники сами тащат. Председатель соседку мою, которая 60 литров утащила, в этот раз оштрафовал на столько, на сколько она утащила. Так она завтра, может, в два раза больше этого молока утащит. Пото­му что она не боится. Уволят - пусть увольняют, ей все нипо­чем.

От нашего ТОО прока вообще никакого нет. Разве что сено убирают, помогают. Или стога зимой везти, а за дровами по­ехать - частный транспорт приходится нанимать. Но за эти трак­тора для сена мы платили. За косьбу - тоже платили тракто­ристу. Совхозная же солярка - все дерут. По-моему, по 27 рублей за участок. А огороды частники пашут.

Пай в моем бывшем ТОО у меня есть, 14 гектар, что ли? Но какое выделяться, обрабатывать-то его чем, пьяным мужи­ком? Если б частную собственность на землю ввели, продала бы, не задумываясь. И зачем этот пай мне нужен?

Огород 35 соток, не увеличился. Домашнее хозяйство мое: корова, свинья, кур около десятка. Года два-три назад держа-ла двух коров, двух телят, двух свиноматок, поросят на вы­рост штук пять. А сейчас зернеца нет, кормить всех их нечем-

От свиноматки проку никакого. Поросеночек на рынке сто­ит 90 рублей. Я шесть поросят повезла, 500 рублей за поросят выручила. А за место там надо заплатить, за машину тоже

[372]

отдала 150 рублей. Вот и считай прибыль. А поросят этих еще выкормить надо. Да их и покупать не хотят, потому что во всем районе из-за засухи зерна нет.

Когда совхоз был, хорошо было... Тогда все: и аванс, и по­лучка была. Разве плохо? И скотины столько не держали, а зарплата была ого-го, и на книжку еще денежки клали. А сей­час- Тогда было хорошо, а сейчас плохо. Не живем, а муча­емся. Особенно в сельской местности. Нет ничего. Ни мясо наше ничего не стоит, ни молоко - два пятьдесят... чего уж там? Сейчас, говорят, рынки мясом импортным завалены.

8. "Проще всего продукцию не показывать"

Б.К. - член крестьянского хозяйства. Всю свою жизнь, а ему 35 лет, живет в селе в Новгородской области. Потом­ственный крестьянин, механизатор. Крестьянское хозяй­ство, в котором он состоит, - предприятие семейное, все родственники.

У нас совхоз какой был - все без конца экспериментирова­ли. Как где-то что-то новое изобретут - и ну у нас внедрять. Бригадный подряд мы одними из первых в районе ввели... Когда указ вышел о реорганизации - мы опять в первых рядах. Со­здали сначала на базе совхоза два ТОО, потом и они все раз­делились. Так что у нас, в общем-то, и выбора не было. Хо­зяйство все равно рассыпалось. Технику сразу же всю растащили, кто что успел. Ну и, понятное дело, получали те, кто к конто­ре поближе был. А простым работягам почти ничего и не дос­талось. Ну разве что земельные паи. А что с землей без тех­ники особенно сделаешь? Это нам что-то досталось, потому что раньше других успели.

Я что скажу: люди ведь уходили не из совхозов. Где путные руководители хозяйств были, так там и тогда работали, и теперь работают. Уходят от негодных руководителей. Вот и у нас настоящего хозяина не было, отсюда и все беды.

[373]

При дележке на паи получили в собственность землю. Мы сразу забрали свои паи, родителей и бабушки. Так что сейчас у нас в собственности 15,4 гектара и еще 6 гектаров в аренде на 10 лет с правом продления. Ту землю, что в аренде, мы забрали у другого крестьянского хозяйства, которое ее не обрабатыва­ло. Арендная плата совсем небольшая - 42 рубля за гектар в год.

Занимаемся картошкой и капустой, иногда, если погода по­зволяет, сено заготавливаем на продажу. В позапрошлом году посеяли зерно, собрали тонн пять - держали десять поросят на своих кормах. А сейчас лето, сами знаете, какое было, зер­на нет, так что свиней держать невыгодно¹ . В основном для личного потребления держим корову, два поросенка было, сейчас один остался² .

Грузовик ГАЗ-53 получили на имущественный пай. Есть еще картофелекопалка, сажалка, легковая автомашина. Два колес­ных трактора - Т-25 и М-36 - купили на кредиты.

Земляные бурты сделали для картошки. Это на огородах за домом у бабушки. Приходится вывозить с полей туда. Бурты на полях делать? Что вы! У нас тут воровство такое идет, что из земли выкапывают, не успеешь посеять. Народ ведь не ра­ботает. Пьют ужасно. А на что пить? Они же даже для себя корову завести не хотят. Вон идешь в магазин, так стоит на хлеб просит. Это в деревне-то! А не дашь, так тебе сразу -"кулак", "барин нашелся"!

Картофеля снимаем в среднем 100 центнеров с гектара, в этом году сухо - меньше было. Капуста маленькая у нас -200 центнеров с гектара пока получается.

В целом доходность хозяйства мы не подсчитываем, но на жизнь хватает. Обуты, одеты. Так богатства особого на земле

¹ Имеется в виду лето 1999 года. - Прим. ред.

² Второго поросенка мы доедали в процессе интервьюирования. -  Прим. интервьюера.

[374]

не сделаешь, но в колхоз снова не пойдем. Здесь хоть сам на себя пашешь, как говорится, "как потопаешь, так и полопаешь", а там не поймешь, кто работает, а кто тащит, все равно все нищие¹.

Так мы с хозяйством сами справляемся, только картошки пять гектаров копать нанимаем. Около недели пять-шесть че­ловек работают. С этим тоже проблем нет - только свистни. Без работы вон сколько народу шляется. Расчет ежедневно, по обстоятельствам: деньгами или картошкой - каждый десятый мешок. Мы одних и тех же нанимаем из года в год. Конечно, все путные в это время у себя в хозяйстве заняты. Поэтому в основном приходится пьяниц нанимать, у которых нет ни кола ни двора, свое хозяйство не держат. Если сам впереди идешь, копаешь, то и они работают. А одних, пожалуй, их не оста­вишь. Я один раз после них по овражку вдоль поля прошел, так в кустах пять мешков картошки припрятаны. Капусту в этом году очень сильно крали. Сторожить капусту нанимали чело­века, но все равно ночью тащат. Сторожу-то ведь тоже здесь жить, да и за чужое добро чего пупок рвать. И картошку, ко­нечно, воруют, даже посевной материал.

Хотя со снабжением, конечно, сейчас в районе порядок. Только места, где дешевле и выгоднее, знай. Мы вот, например, удоб­рения покупаем в Новгороде в кредит в "Акроне", по потреб­ности берем, сколько нужно. Отдаем после уборочной. У нас никогда долгов не было, поэтому они нам доверяют. А берем по-разному, год на год не приходится. Зависит от того, что се­ять будем и сколько. Горючее в Первомайском на заправке берем, деньги им со счета перечисляем по безналичке. Это удобнее, чем у себя хранить - емкости покупать не надо, сторожить Не надо, да и безопаснее. Пока наши деньги у них на счету есть - могу в любое время подъехать, заправиться. Благо ря-

¹ На стол для неожиданных гостей (в декабре!) выставлены мандарины и ^н°град, нашлась в доме и бутылка сухого вина. - Прим. интервьюера.

[375]

дом. Комбикорм покупаем прямо на трассе. С этим никаких проблем нет: приезжают грузовики, привозят корма. Были бы деньги. Я уж не знаю, ворованный или нет. Не мое это дело но документов мы никаких не оформляем.

Вообще мы регистрировались как крестьянское хозяйство потому что молодые еще, нужен стаж. В смысле пенсионных Так у нас стаж идет так же, как у тех, кто в хозяйстве работа­ет. Если бы не это, то такие мелкие хозяйства, как наше, не регистрировались бы. Кроме того, зарегистрировавшись, можно получить льготный кредит на удобрения, на ГСМ, который только для крестьянских хозяйств или фермеров, а для подсобного хозяйства не дадут.

Мы каждый год берем небольшие льготные кредиты под 12%, отдаем всегда вовремя, поэтому взять не проблема. Банк "СБС-Агро" дает под гарантии администрации. Берем столько, сколько можем отдать. В этом году брали 15 тысяч под 14%, под залог техники. Если банк считает, что клиент неблагонадежный, то администрация выступает в качестве гаранта. На фермеров бумаги подписывает начальник управления сельского хозяйства, а если сумма свыше 100 тысяч - глава администрации.

Налоги платим: НДС 10%, земельный налог, во внебюджет­ные фонды - пенсионный, медицинский. Местные налоги в этом году не платим. Лучше было бы, конечно, не четыре налога платить, а один. Так было бы намного быстрее для нас и вы­годнее для государства. А то нужно в каждый кабинет зайти, бумажки все собирать. А я же не экономист, все равно обяза­тельно что-нибудь неправильно сделаю. Впрочем, этим у нас в семье жена занимается.

Что касается "прятаться", то тут секрет простой: у ^наС наряду с крестьянским хозяйством есть и личное подсобное-50 соток, корова, - с него налоги не платим. Тут, конечно, есть кое-какие возможности для маневра. Кто там разберет, что мы произвели в подсобном хозяйстве, а что - в крестьянском? всего просто продукцию не показывать.

[376]

Торгуем мы частным порядком. Картошку и капусту прода­ем населению прямо здесь, в райцентре, иногда сдаем и в орга­низации. Легче оптом свезти машину, чем понемногу распро­давать. Возили в Малую Вишеру в школы по три пятьдесят за килограмм, хотя расплачиваются бюджетники плохо, с опоз­данием. Ездил сам в Крестцы, продавал семенной картофель по 25 рублей ведро. Раннюю капусту на рынке продавали. Ра­ботать можно только на овощном рынке, на молоке и мясе фермеру невыгодно сидеть. Раннюю картошку продаем на трассе - это самый выгодный рынок. Ежедневные деньги, к тому же, ко­нечно, неучтенные. Молока немножко продаем только летом, тоже на дороге, проезжающим. А рэкета у нас, вроде, в Крестцах на рынке нет.

Наше хозяйство фактически автономно. Сельская админис­трация ни помочь, ни помешать реально ничем не может. Они работают в основном с пенсионерами и держат коммунальную сферу. Вы видите, у нас почти весь поселок - трехэтажные бетонки. Вот они этим только и занимаются. А зависимость от них какая? Квартира у нас приватизированная в трехэтаж­ном доме. Квартплата больше 100 рублей, газ - по счетчику, около 60 рублей в месяц выходит. Только плати вовремя, вот и все.

Вопрос об аренде земли решает не сельская администра­ция, а районный земельный комитет, так что тут тоже зависимо­сти нет. Несколько раз в год районное управление сельского хо­зяйства устраивает для фермеров консультации специалистов - в основном по овощеводству. Больше они практически ничем помочь не могут. Денег-то у них нет! Ну если не считать того, что они гарантом в банке выступают. Жалко, конечно, что хозяйства местного больше нет. Нам не повезло, что наш совхоз совсем перестал существовать, так что мы рассчитывать можем только на себя. Если бы сегодня здесь от совхоза можно было получать хотя бы зерно, все бы

[377]

жили нормально. Там все-таки техника, поля большие. Зерно­вые дешевле было бы выращивать там, да и машинный парк мощный содержать. Если бы я мог за нормальные деньги все­гда нужную технику арендовать, зачем бы я стал себе все по­купать, мучиться с запчастями, ремонтом, сторожить все это Хозяйство ведь и сбыт нашей продукции могло бы организо­вать. Как заготконтора.

Вот односельчане нас, чувствуется, не любят, завидуют, считают куркулями. Даже наши наемные рабочие спрашивают: где это вы столько денег берете - по 300 рублей в день платить за работу? Они просто работать поотвыкли. В последние годы при совхозе уже никто почти хозяйство не держал, ездили в Ле­нинград за колбасой. Система социализма разучила работать людей. Все наши передовики, руководители не сумели или не захотели организовать собственные крестьянские хозяйства. Кто хочет работать, тот работает, а кто не хочет - того не заста­вишь.

Да и между фермерами отношения так себе. В основном из-за конкуренции со сбытом. Все больше замыкаемся в семье. Если едем на рынок, никому не говорим.

Про частную собственность на землю вот что скажу. Ря­дом с крупными городами всю землю скупят люди с больши­ми кошельками, это неправильно. Право наследства должно быть, но если наследники не используют землю, ее нужно отдавать другим. Земли крестьянам уже сейчас не хватает. Хочется землю иметь поближе, поудобнее. Нам покупать землю не на что. Это кто уже развился, тот может купить. Надо этот вопрос как следует обдумать. Мне кажется, что те, кому зем­ля не нужна, должны иметь возможность сдать ее в сельский совет. Для этого нужно сделать грамотный земельный налог, чтобы невыгодно было держать неиспользуемую землю. Или предусмотреть возможность покупки земли - земельных паев - тем же сельсоветом, чтобы потом эту землю передавать тем

[378]

крестьянским хозяйствам, фермерам, которые смогут ее об­рабатывать. Мне кажется, что сейчас большинство пенсио­неров, например, согласились бы и на небольшие деньги, да и не только пенсионеры.

Голосовал я в прошлый раз за Ельцина: он нам землю дал. Сейчас уже не хочется за него, а за кого хочется - не знаю.

Надо молодым дорогу давать. Я сам молодой, устал от ста­рых. Коммунистов обратно не хочется. Их поезд ушел. Боро­лись-боролись с привилегиями, и все на место опять верну­лось. Может, конечно, все нам врут по телевизору... Честно говоря, уже просто стыдно все это смотреть и слушать...

Нам сложно отсюда разобраться. Войну специально сейчас начали перед выборами. Хоть какая-нибудь сила есть у нас?

9. "Фермерство сейчас как бы вне закона"

И.Д. - ему 47 лет - бывший главный овощевод одного из районов Ростовской области. Сразу после службы в армии стал работать в сельском хозяйстве. Был механизато­ром, бригадиром. После окончания сельхозинститута рабо­тал специалистом-овощеводом в ряде хозяйств. В 1990 году организовал фермерское хозяйство (фермер "первой вол­ны ").

Когда я работал начальником овощеводства - это живая ра­бота, скажем так, производство. Когда в контору перешел главным овощеводом - это чисто чиновничья работа, к которой я и не привык, и она, в общем, мне не нравилась, не по душе. А на­ступили ж перемены. А начальник овощеводства что должен Делать? Вести отрасль в районе как специалист. А что такое вести отрасль? Это там, где неправильно - исправить, где не Умеют - подучить, где неправильно делают - поправить, если надо - заставить. Но сделали так, что я как специалист должен на договорных условиях с хозяйствами работать, то есть

[379]

я предоставляю свои услуги специалиста. Но оно ж не полу­чается. Начинаешь свое "гнуть", говорить так, как оно долж­но быть, а председатель или руководитель говорит: "Не будем мы с тобой договор заключать. Ты приезжаешь, ругаешься тут Не нужны нам твои услуги". И такая у меня неудовлетворен­ность была, просто в тяжбу.

А в 90-м году началась вот эта реформа, и я подал на выде­ление и на получение земли. Тогда ж партия еще руководила был у нас первый секретарь Даниленко Михаил Викторович А я ж уже работал главным специалистом района. Ну и они начали на меня давить: "Как это так, главный специалист рай­она берет лицензию на фермерство? Так не должно быть". Встал выбор - или ты будешь работать главным специалистом, или нет. Я говорю: "Да нет проблем. Этот стол и эти папки я могу передать когда угодно". Я ухожу, значит, оттуда. А землю мне не дают в 90-м году.

О паях речь тогда еще не шла. Началось только выделение земли в фонд перераспределения. В земельный фонд района. Ну, начинаем "воевать". Я добивался выделения земли и через московские структуры, через Роскомзем, тогда председателем был, по-моему, Комов Николай Иваныч. Короче говоря, зани­маюсь я вплотную этим делом, и только в 91-м году я своего добиваюсь, выделяют мне землю. По 10 гектаров на члена се­мьи из фонда районного перераспределения, в собственность. Выдают государственный акт, есть решение райисполкома. Это у меня получалось 50 гектаров.

Что за земля? Да из районного фонда. Пустошей не было. Из каждого коллективного хозяйства - тогда было постанов­ление силаевского правительства о выделении до 10%, - но в нашем районе выделили до 1% от землепользования района в фонд перераспределения.

Ну и выделяют мне эти 50 гектаров в собственность. Но 50 гекта­ров - это не товарное производство. Что такое 50 гектаров-Под них основные средства не возьмешь, товарного производ-

[380]

ства не закрутишь. Потому что хоть на 5 гектаров, хоть на 100, надо брать одинаковый набор техники, надо брать все. Это не использование, это дорого, это неокупаемость практически. По­этому я начал дальше давить на расширение земельного учас­тка. Я потом так поработал, что мне могли бы дать и столько земли, сколько я запросил бы и доказал хорошей работой. Но так как не было техники, то я запрашивал столько, сколько я могу обработать.

Но с властями мне тогда пришлось повозиться. Обращался с письмами, через прокуратуру. Тогда ж уже вышел закон о фермерском хозяйстве и был ныне, наверное, недействующий земельный закон. Ну выделяют мне 216 гектаров из фонда пе­рераспределения в аренду. Я писал заявление и просил выде­лить это на 50 лет, так как в положении о фермерстве было оговорено до 100 лет. Но решением Совета народных депута­тов ограничили до 10 лет. Эти 10 лет у меня заканчиваются вот уже в 2001-м году.

Арендную плату я плачу в местный районный фонд. Она индексируется. Ставки меняются ежегодно. Сейчас это, по-моему, 70 рублей гектар арендной платы. А на землю, которая в соб­ственности, - налог. Там пятилетняя была льгота, а по истече­нии пяти лет налог, кажется, 27 рублей в год. Но это не точ­ные цифры, у меня бухгалтер этим занимается. С платой в два периода: половина в этом году и половина в следующем. Раньше было в апреле, а сейчас в сентябре и в ноябре надо отдать арендную плату. Но по тогдашнему закону о земле - никто его, кстати, не отменял - и закону о фермерском хозяйстве арендная плата не должна превышать ставку земельного на­лога. Но у нас в районе ставка в два раза выше. Это местная власть так решила. Кроме того, местные власти в этом году ^еЩе дополнительно решили 0,7% от реализации в местный бюджет направить, а потом еще сейчас "нагибают", чисто "доб­ровольно", в дополнение к договорам еще с каждого гектара ^п°боры в районный бюджет. Мотивируют это - чисто добро-

[381]

вольно. "Мы вам землю дали, а в районном бюджете дефи­цит" и так далее.

Так что надо будет платить или деньгами, или в эквивален­те 100 килограммов продовольственной пшеницы с гектара. Если продовольственная пшеница сейчас стоит 3000 рублей за тон­ну, то это 300 рублей с каждого гектара отдай. Если у меня 216 гектаров - вот такая сумма. Но хотя коллективное хозяй­ство, по привычке, поддерживается и Министерством сельс­кого хозяйства, и на местах управлениями сельского хозяйства. И выплачиваются им, какие есть, дотации. Восстанавливают­ся затраты по платам за землю. По закону деньги от земельно­го налога и арендной платы в бюджете должны использовать­ся только для повышения плодородия земли, на другие цели не должны использоваться.

Так что в каком-то количестве они должны вернуться. По крайней мере бывшим колхозам это возвращают. Фермеру еще ни одному не вернули: Создали сейчас какие-то финансовые структуры, приближенные к районным властям, и вроде бы возвращают деньги. И по "гибели" возвращают: вот по сти­хийным бедствиям, засухе и прочему. Ну, в этом году ферме­рам крохи дали по "стихии" за прошлый год. А практически все это оседает, сами знаете, в чьих карманах. И это ж настолько непрозрачно в информации: кто использует эти деньги, как использует?

Хотя у нас есть один фермер, он является членом районно­го законодательного собрания. Так мы через него делали де­путатский запрос и получили следующую информацию. У Ф^еР' меров в районе ни по одной статье задолженности перед бюджетом нет. В коллективных хозяйствах, за исключением двух-трех хозяйств, которые исправно платят все налоги и в фонды, ^в основном все задолжники. А фермеров в задолжниках нет -это я могу утверждать на 100%, эту проверяли мы информа-цию.

Про целевые кредиты на ГСМ мы вообще слышали только из центральной прессы. Мало того, что выделялись кредиты

[382]

на весеннюю полевую компанию, но выделялись и ГСМ в на­туре по другим, наверное, каким-то низким ценам. Но все это скрыто, мы об этом ничего не знаем, и нигде взять не можем этот ГСМ, который то ли дотировался, то ли какие-то другие фиксированные цены были. Но практика у нас сейчас так сло­жилась, что все это предоставляют через какие-то коммерчес­кие структуры. То есть это не по линии администрации, не по линии сельского хозяйства, а отдают какому-то коммерсанту, он предоставляет сельхозтоваропроизводителю этот товарный кредит, то есть топливо, а потом по осени забирает урожай по фиксированной цене, по той, по которой заключили договор еще, допустим, в феврале. Цены разные. Короче, "штаны сни­мают" конкретно.

Есть в районе фирма, которая под гарантии администрации предоставляет ГСМ в долг: фиксирует цены на ГСМ и - под урожай. Вот некоторые, кто пользовался такими "услугами" и не смог расплатиться, отдают сейчас этой фирме подсолнеч­ник по 900 рублей за тонну. А цена сейчас на него как мини­мум 4000 рублей.

Вот глава Краснодарского края, несмотря на его политическую позицию, по отношению к сельскому хозяйству проводит вер­ную политику. Предоставил хозяйствам все - ГСМ, кредит, семена, удобрения. И закупил у них продукцию. По пять двадцать закупил подсолнечник, по три рубля пшеницу (за килограмм). А там уже сам будет распоряжаться.

В 1992 году был госзаказ на сельхозпродукцию. Я 50% урожая Должен был отдать государству. Комиссия приезжает ко мне от элеватора, оценивают урожайность, оценивает мои площа-Ди и мне говорят: "Собираешь ты по 25 центнеров подсолнеч­ника с гектара?". Я говорю: "Да" — "Вот тебе такой-то объем поставки. Согласен?" — "Да". И тут же дают мне кредит под Урожай будущего года - под 10% годовых. Я им вернул и кредит. и 50% поставок сделал. Да я им хоть все 100% урожая Родам! Это же нормальные условия работы! И честно оплачивали   в течение пяти дней за то, что я им поставил. В 1992 году

[383]

за пшеницу, которую я собрал с 200 гектаров, я мог бы купить два комбайна ДОН-1500¹. В 1998 за эту же пшеницу я не могу даже поменять гусеницы для трактора.

В прошлом году у меня реализация - на 300 000 рублей Использовал я 60 тонн ГСМ. Цены на сельхозпродукцию под­нялись незначительно. Все эти деньги, которые я заработал у меня опять ложатся в производство. То есть "зарыли" деньги потом "отрыли" - никакого воспроизводства, никакого разви­тия хозяйства, не могу обновить или отремонтировать техни­ку.

ГСМ я за свои деньги покупаю. Слышал, что "ЛУКОЙЛ" выделял в этом году ГСМ. Но кому, по каким ценам - без по­нятия. Я по коммерческим ценам беру солярку - четыре двад­цать за литр, оптом - за четыре рубля. Можно наличными оп­лачивать (5% сверху), хочешь - по "безналу".

Еще что касается кредитов. Весной было выделение креди­тов, как раз перед отставкой Примакова. И чувствовалось, что центральные власти все-таки строго просматривают использование этих кредитов, чувствовалось, что кредиты должны дойти. А так раньше они практически не доходили, из Москвы, я ду­маю, мало что вообще уходило. Было постановление о выде­лении кредитов на весенние полевые работы, я с ним знако­мился. Хотя для северных районов они, может, были вовремя, а для нас они были с приличным опозданием. Но, тем не ме­нее, у нас в районе влезли все-таки в долги - брали в банках эти кредиты, а кредит этот помог бы, конечно. Но они были из федерального бюджета и со сроком погашения на 1 декаб­ря. Сразу же нам в районе сказали, что мы должны их пога­сить на 1 ноября. Потом, когда уже мы оформляли кредит, нам перенесли срок погашения на 5 октября и такие штрафные санкции, кредит под гарантию администрации был выделен,

¹ Учитывая инфляцию того года, расплата фермеров по кредитам тогда была весьма быстрой. - Прим. интервьюера.

[384]

_и такой залог установили!.. В залог брали только продукцию подсолнечника, она конъюнктурная. А на 5 октября подсол­нечника нет у нас - только начинаем уборку, ну, можно часть убрать, ведь в период уборки не остановишься, потом его надо доработать, реализовать, деньги получить и потом только рас­считаться. То есть формулировка "расплатиться до 5 октяб­ря" - это явно запрограммированная просрочка. И она есть у ребят, которые взяли кредит.

Я этот кредит не взял, хотя он мне был распределен. Но я просил 70 тысяч, мне выделили 30 тысяч. И когда начали офор­млять, эти условия мне не подошли. А ставка там нормаль­ная была, 30%, по-моему. Не помню точно. Но не устроил он меня сроком погашения, ставка устроила. Хотя для нас, това­ропроизводителей, это дороговато, конечно. Я к этому кредит­ному договору приложил проект протокола разногласий с пе­реносом срока погашения на 15 ноября. Вызывает меня начальник райфинотдела и говорит, что мы не пойдем на эти условия. Я тоже. Он тогда говорит: "Пишите, что отказываетесь от кре­дита". Но я не отказываюсь от кредита, меня не устраивают сроки погашения. Но он мне нужен.

С другой стороны, я знаю, как можно сделать "из малых долгов большие". Ребята вот взяли этот кредит, и пришлось им продать свой подсолнечник по два рубля, а он стоит как минимум четыре. А дело-то может дойти и до ареста продук­ции и на складе, и на поле.

Я знаю, что в коллективных хозяйствах платежи огромные. В нашем районе только у четырех хозяйств нет долгов. И то, ^если посмотреть тщательно, то и у них есть долги. Им идет возврат земельного налога, компенсация на семенной матери­ал идет, на повышение плодородия идет. Частью из местного бюджета, частью из федерального. Но фермеры этим восполь­зоваться не могут.

У меня хозяйство развивалось нормально. За восемь лет я ^е имел никогда ни одной задолженности и ни одного дня про-Р°чки, ни по каким статьям. И это у большинства фермеров

[385]

так. Вообще, если отчетность нормальная у фермера, то штрафов нет, а есть пени. Есть, конечно, мелкие фермеры, которые не способны к этим делам, так у них нет вообще отчетности. Но они малоземельные. У них и техники нет, так как это очень дорого.

Фермеры "первой волны" на Силаева готовы молиться за выделение нам одного миллиарда рублей на приобретение тех­ники. Это было правильное правительственное решение. Если бы меньше еще украли из этих денег. Под нормальный про­цент давали кредит, на нормальных условиях, без залога. Из этого фонда был создан страховой фонд, были гарантии, по­этому залога и не было. Все эти кредиты были погашены. Они были целевые. Я на этот кредит купил и трактора, и комбайн. Страшно было, конечно, тогда брать деньги: нестабильность была. Но все-таки надо было мне тогда брать денег побольше, тут моя ошибка.

С землей все намного сложнее было. В 1991-1992 годах была процедура деления земли на паи. С точки зрения землеполь­зования и нарождения нового фермерского уклада это было сделано неумно. Хотя с точки зрения социальной справедли­вости, может быть, и верно. Фермером ведь не каждый может стать. И в развитых странах, в Европе, в США, если у тебя нет образования, знаний, тебе землю не дадут. У нас было не так, стали раздавать землю не глядя. Но если ты хороший ме­ханизатор или хороший агроном, то фермер из тебя не обяза­тельно должен получиться. Я тогда говорил первому секрета­рю, что есть у нас десять способных человек в районе, вот им и давайте землю. У меня стаж в сельском хозяйстве 30 лет. Я был и механизатором, и специалистом, институт закончил. Освоил и финансы, и планирование - я могу вести такое хозяйство. Это если говорить о конкурентоспособном частном произво­дителе коллективному хозяйству. А у нас чисто для политических целей наделали этих фермеров, чтобы было такое со­словие.

[386]

Так вот, вернемся к земле. На паи поделили все хозяйства. Коллективные хозяйства со своими пайщиками не заключили договора. Вообще колхоз это хорошая идея - для совместной обработки земли. Но это должно происходить на основе сло­жения собственности. Тогда она будет коллективной¹ . А у нас поделили паи несправедливо, не проверишь же, сколько зем­ли есть у хозяйства. На бумаге пишут одно, а на деле - дру­гое. Ну не может быть пять гектаров - пай в нашем районе. Земли больше.

Вот люди эти паи и оставляют и в коллективном хозяйстве, или создают фермерские хозяйства - мертворожденные. Чем он будет пахать? Это путь к сохе и лаптям. Или же фермерам крепким отдают паи. Я стал расширяться в 1996-1997 годах: набрал земли, но потом сбросил.

В то время я специализировался на производстве твердых качественных сортов пшеницы для получения муки высшего сорта. Но в 1996 году у меня погибли 260 гектаров, более 50% всей пашни, этой пшеницы. Была страшная жара в период цве­тения, и у меня не произошло опыления колоса. Вызывал я комиссию, составили документы по линии МЧС "по стихии". В то время в области и на федеральном уровне работала жуль­ническая Продовольственная корпорация. Она должна была заготавливать продовольствие по области, по стране. Работа­ла она при Департаменте сельского хозяйства. Подчинялась первому заму главы области. Все эти компенсации "по стихии" шли через них. Деньги она раздавала избирательно, по лич­ным симпатиям и не безвозмездно.

Эти компенсации в основном выдавались коллективным хозяйствам. Почему? Да потому что их больше любят. Власть ведь поменялась на территории Кремля, но не в России. Может у чиновников такие убеждения, что фермеры - это бур-

¹ Респондент считает, что вновь образованные хозяйства будут более устойчивыми, чем хозяйства, которые реформированы из бывших колхозов. – Прим.  интервьюера.

[387]

жуазия, что они не нужны. Я думаю, что есть и личные инте­ресы при распределении этих сумм.

Продолжу. У меня с этой корпорацией обширная перепис­ка. Мне дали квоту на возмещение ущерба. Но корпорация решила предоставить мне товарные кредиты - ГСМ, запчасти и пр. И требовала, чтобы я свою продукцию продал конкретно опре­деленным лицам. Я согласился. Очень сильно я тогда потерял из-за этой засухи.

У меня были долги, конечно. Кредиты уже не возьмешь. Вообще два года я пытался взять их. Говорили мне в районе, что их только через "СБС-Агро" можно взять. Я пробивал кредиты через них, но мне кажется, что там, в "СБС-Агро", было ука­зание: "Фермерам кредиты не давать". Два года я пытался взять кредиты. За два года я, как мышь, наносил тома справок. Тор­мозили, приезжала комиссия по залогу. Смотрели мои бумаги с основными средствами, оценивали. Например, по балансу мой комбайн стоит определенную сумму, а они учитывают 40% от этой балансовой стоимости. Я шел на эти условия: ДОН-1500 я закладывал за 60 миллионов до деноминации. "Кировец" -за 10 миллионов закладывал, в то время как у него одно коле­со стоило эти же 10 миллионов. Я рисковал, но я знал, что расплачусь. Я предоставил этой комиссии перечень всех моих веялок-сеялок. Они мне говорят: "Это нам не надо. Вот если у вас есть автомобиль «БМВ», «Мерседес» - это мы возьмем в залог. Или депозит давайте нам". Но если бы он у меня был -я бы к ним не пришел. Условия были недоступны для рядово­го фермера. Коллективным хозяйствам давали кредиты под гарантии администрации, то есть ничего не описывали под залог, а давали под бюджет района.

Возможно, были и хозяйства-невозвращенцы. Потому что да­вали кредиты таким хозяйствам, которые в такой "трубе сиде­ли"... и списывали, наверное.

Есть у нас и такие фермеры, которые посеят, соберут и бросят землю. Без своей техники не обработать. Но есть и другие дела-Образовали в районе МТС. Явно туда "вперли" бюджетную

[388]

технику. Такую технику на кредиты не возьмешь. Посеяла эта л^ХС 8000 гектаров по району подсолнечника, а 6000 гектаров ей списали под неурожай, чтобы налоги не платить.

Потому что эта МТС сделана на базе одной личности. Зем­лю для МТС нарезали по всем хозяйствам района, особенно забирали землю у тех хозяйств, которые не справляются с ра­ботой, у должников. Сейчас под любым предлогом власти района хотят забрать землю у фермеров, выданную им из земельного фонда, и отдать в МТС. Базируется МТС в Азове на базе тор­гового предприятия "Агроснаб". У них новая техника - им­портная, дорогущая. Американские сеялки, трактора, комбай­ны.

Я-то помню, какими были МТС до 1985 года. Это были го­сударственные предприятия. Но если сейчас создана такая МТС, то она создана ведь с целью помочь хозяйствам в обработке земли, в химобработке. Вот в соседних сельских районах гла­вы администрации владеют ситуацией, грамотные хозяева: они в эту МТС заложили минимум прибыли и рентабельности, чтобы эти услуги были доступны для хозяйств. А у нас в районе для МТС отдали землю, хотя она не должна у нее быть. МТС те­перь работает на себя и на приближенных. Это жульничество за государственный счет.

Я как-то на совещании у главы администрации области го­ворил, что сегодня нет никакой помощи нам из района. Но мне как сельхозпроизводителю помощь и не нужна: главное, что­бы не мешали, и это уже будет большой поддержкой. Вот сей­час урожай у нас в районе не продашь куда хочешь, а есть постановление, которое запрещает вывозить сельхозпродукцию ^за пределы района. Только по отдельному разрешению. Я, на­пример, работаю с подсолнечником по экспортным контрак­там с 1992 года с одной фирмой. У нее хорошая цена, я имел Деньги на валютном счете, платил налоги. В прошлом году в первый раз вышло это постановление - не вывозить за пределы Района. Но ведь это должно касаться хозяйств-должников

[389]

по товарным кредитам! А я-то не брал эти кредиты. Все рав­но - нельзя.

А куда продавать? На Луговую, 9. Там находится наш Рос­товский элеватор¹ . Расплачиваются там сплошь "черным на­лом". И по районам наделали таких структур. А перекупщики ездят и из других областей, но они договариваются с властя­ми.

В прошлом году, например, в начале сезона продавали хо­зяйства и фермеры подсолнечник по 1200 рублей за тонну, а после кризиса августа 1998 года цена доходила до 4000 руб­лей. Перекупщики, конечно, хорошо "наварились".

И еще важный вопрос. Фермерство сейчас юридически за­висло - оно как бы вне закона. Нужно перерегистрироваться, хотя в законе сроки не обговорены. Непонятно: фермер - это юридическое лицо или это предприниматель? А отсюда кто как хочет, так и обходится с нами. Баланс, отчет, налоги мы офор­мляем как юридические лица. А на отчисления во всевозмож­ные фонды: занятости, медстрах, Пенсионный фонд - у нас берут с прибыли из формы № 2. Моя прибыль тогда равна ре­ализации минус утвержденные затраты. И 20,6% отдай в Пен­сионный фонд. Но это моя прибыль! Этой мой оборотный фонд.

А коллективные хозяйства в фонды должны платить из фонда заработанной платы работников. Но зарплату они ни хрена не начисляют, и поэтому в фонды тоже ничего не платят. А у меня из прибыли берут. У меня из чистой прибыли в прошлом году было 80 тысяч - 20,6% отдай в Пенсионный фонд, 5,6% - в медстрах. У меня сумма всех платежей вместе с налогами со­ставляет более 50% из прибыли. А затраты на производство, как правило, составляют те же 50%. Что у меня остается - ноль. Нет воспроизводства.

¹ Его деятельность - одна из самых закрытых тем южно-российской комерции: гигантский оборот сельхозпродукции, бесконтрольность, отсутстви конкуренции; зерновой "Газпром" области. - Прим. интервьюера.

[390]

Я из 80 тысяч своей прибыли начисляю себе зарплату 20 тысяч, потому что остальные деньги должны пойти, по идее, на вос­производство. Из этих 20 тысяч я плачу 12% подоходного на­лога и хочу заплатить в фонды. А мне говорят: нет, в фонды ты будешь платить из формы № 2, то есть из прибыли. Но не я же иду на пенсию! Я должен около 20 тысяч отдать в Пен­сионный фонд. Ноль на воспроизводство.

О едином налоге что сказать? Обкатывали единый налог, кажется, в Белгороде. От земельного надела его хотели счи­тать. Но это трудно подсчитать одним документом, сколько нужно его заплатить, потому что есть разница в земле Кубани и Коми АССР. Нужен в этом деле региональный подход. Но налоги сейчас все-таки терпимы. Я должен работать на себя и на Отечество. Но изменить нужно отчисления в фонды.

Мы платим сейчас: НДС, налог на землю, местные налоги (милиция и пр.) и в фонды.

НДС стимулирует воспроизводство. Чем больше покупаешь для хозяйства, тем меньше платишь. Пусть он останется. По­доходный налог - нормально, я должен отдать государству. Земельный - нормально. А вот платежи в Пенсионный фонд -грабеж.

Пусть говорят, что фермеры прячут прибыль. А как ее не прятать, если ее у нас заберут. Как спрятать можно? Занизить урожай, реализацию, завышать затраты.

Здесь комиссии присылай, не присылай... Они и так ездят кругом постоянно.

Я должен платить налоги, иначе, если я буду прятать до­ход, то покажу свою несостоятельность, неумение пользоваться землей. Но должны быть равные условия и нормальные пра­вила. Да и могут ведь власти поднять статистику: а у меня в прошлом году - пять центнеров урожая, к примеру, в этом

^Г°ДУ - шесть центнеров. Да зачем нам такой фермер, они ска­жут.

Я когда был делегатом на съезде "Яблока", Явлинский пра-^вильно говорит, что совокупный налог должен быть не более

[391]

20%. 25% - это уже высокий налог. Это налог от прибыли Это не единый налог. И еще есть всякие путаницы с налога­ми:  земельный налог я должен отдельно платить в местный областной и федеральный бюджет. Да заберите вы его сразу У нас ведь самая сложная бухгалтерия. У меня крохотное хо­зяйство, но такие бумаги мы ведем. И главное - это перед на­логовой инспекцией иметь бумагу, а производство - никому не важно.

Сейчас я объединился с двумя фермерами. Они за рычага­ми сидят, я по конторам, по банкам бегаю. Но и за рычагами сижу: сеять я не даю никому. Обрабатываем мы землю вмес­те, но финансово самостоятельны. Земля у нас объединена в единый севооборот. Иначе, если мы будем по очереди свои участки обрабатывать, у нас могут быть разные урожаи из-за сроков. Когда получим урожай, то делим его по гектарам каждого фермера.

Наемных работников практически не привлекаем. Сын мой на комбайне, на КАМАЗе работал до армии. И все члены се­мей помогают нам на уборке. Отец мой, пока не заболел, тоже работал. Можем и 25 часов в сутки работать, если нужно. Мои компаньоны работают по моим требованиям, может, и не со­всем так, как мне бы хотелось, но улаживаем эти ситуации.

В каждом хозяйстве по-разному к работе относятся. К кол­лективному добру, конечно, другое отношение, чем к лично­му. Но в некоторых крупных хозяйствах есть высокая произ­водительность труда. Сеют вовремя, есть и контроль, и организация труда, и материальная заинтересованность у ра­ботников. Это во многом зависит от личности председателя. От хозяина. Есть ведь примеры, как из отсталого хозяйства делается хорошее. А бывает, что нормальное хозяйство, как, например, соседний колхоз, полностью разваливают.

Председатели за эти годы не поменялись, почти те же оста­лись. Теперь они живут очень хорошо, а люди их плохо. Та­кие только изменения.

[392]

Конечно, председатель должен знать и конъюнктуру рынка, и быть специалистом, а там, где он только место занимает, будет развал, как Мамай прошел.

Рядом есть со мной хозяйство, его пайщики у меня в хозяй­стве, у него были молочно-товарные фермы - капитальные сооружения, а сейчас все растащили. Я несколько лет назад просил председателя - дай мне один корпус для склада за арен­дную плату. Вообще по району развалено около десяти таких ферм. Начал он мне считать арендную плату, назвал сумму. Я ему говорю, ты хочешь за эту арендную плату погасить все свои колхозные долги и еще иметь прибыль. Вот дал бы мне он один корпус от МТФ, так у него вся ферма была бы цела. Он, может, и хочет восстановить поголовье, но теперь уже не восстановишь. А ведь строили эти МТФ всем миром, от себя кусок отрывали.

В отдельных хозяйствах тащат по-прежнему, в других уже все растащили. Но тащат не потому, что люди такие, а потому что условия жизни такие. Колхознику пишут трудодни вместо зарплаты, натуроплату получает маленькую - 200 килограм­мов зерна. Этого достаточно, чтобы вырастить 10 кур. Поэто­му сыновья, зятья - на промысле.

У меня были проблемы с моими пайщиками в 1996 году, когда у меня был неурожай. Государство мне выделило ком­пенсацию - это хорошо. Но если бы выплатили полностью компенсацию и дали бы кредит на воспроизводство, то я бы мог отдать людям деньги за паи.

По договору я своим пайщикам выдаю за паи 2000 кило­граммов фуражного зерна и 40 литров масла в год. В колхозе Дают 200-300 килограммов зерна и 10 килограммов масла или 30 килограммов семечек. Мог бы я и добавить, если бы не было производство таким дорогим. Я его еле-еле тяну. Вносил удоб­рения последний раз в 1994-м. Я работаю по технологии ми­нимальной обработки, чтобы уложиться в свои суммы. Но это ^Же все - снижение урожая.

[393]

А то и погода подкачает. Вообще сельское хозяйство ведем на грани риска. Повезло ведь в этом году лодырям и пьяни­цам, которые опоздали с севом: у них хороший урожай. А те кто сеял по агротехническим требованиям, - у тех или померзло все, или засохло.

Мне, конечно, работать тяжело. Я вот, кажется, и сам себе хозяин, но уже в течение этих восьми фермерских лет не могу поехать полечиться. Все было бы хорошо, если бы я мог нор­мально получить кредит в банке.

По поводу частной собственности на землю уже приезжали к нам "Вести" (РТР), обсуждали эту тему, но не все интервью мое было в эфире. Скажу еще раз. В условиях нынешнего за­конодательства и исполнения его я этого процесса боюсь. Есть ведь намерения у "Газпрома" скупить на корню хозяйства. Появится масса искусственно созданных банкротов, залогов. И будут за долги забирать землю. И будут хозяевами в сельс­ком хозяйстве "мешки с деньгами". Закон этот должен предус­мотреть обязательную продажу земли только сельхозпроизво­дителю. На земле должен работать тот, кто умеет, и тот, кому Богом отведено. Нефтевладельцы - не должны. Он должен бурить, а я сеять и кормить.

А кредит под залог земли - это ерунда. Ну сколько за 10 гектаров получишь кредита? Три рубля? Если они и будут землю брать, то всю возьмут.

Предположим, что вот я заложил землю; а у меня вдруг опять 1996 год, опять засуха - и все мне скажут: "Слезай". В этом деле много уголовного.

В принципе, должен быть земельный рынок. Но, как гово­рится, "наши хорошие законы компенсируются их дурным ис­полнением". У нас это пойдет по криминальному пути. Смыч­ка власти, имущих людей - это еще один ход прибрать собственность к рукам.

Вообще в настоящий момент чтобы вести фермерское хо­зяйство - не натуральное, а товарное - желающие есть, а воз­можностей нет. Попробуй для начала выйти из колхоза. Набе-

[394]

решь от силы 50 гектаров. Есть имущественный пай, но его могут не выдать техникой, а по закону могут компенсировать в течение пяти лет. Но, с другой стороны, если пятьдесят че­ловек захотят выйти из колхоза, то председатель, по закону, должен людям отдать имущественные паи. И ни тот, ни дру­гой не выживет с той техникой, которая останется.

Были ведь в начале фермерства нормы по указу Ельцина: на 100 гектаров один комбайн, автомобиль. Где они? Где гос­поддержка сельских производителей: кредиты, лизинг, рассрочка? В целом эта власть не сможет использовать закон о частной собственности на землю, потому что коррумпирована, оторва­на от народа и криминализирована.

В советские времена ведь тоже правильно иногда делали. Говорили: сей в срок, готовь технику. Ко мне в хозяйство кон­це года приходил народный контроль и смотрел - залил ли я горючего на весну. А теперь председатель с бензовозом, а я с канистрой бегаем за горючим. Но была тогда и дурь - "отдай все". Чтобы медали получать. Убыточным хозяйствам отдава­ли. А потом то, что мы отдали, сгниет, и возят по фермам гни­лые корма, и хотят, чтобы молоко было.

Местная власть именно потому благоволит к руководителям коллективных хозяйств, что ими можно управлять, и имуще­ство колхозное - не их собственность, а значит, его можно забрать.

 [395]

ГОЛОСА ИЗ ТЕНИ. ГОРОДСКИЕ СЮЖЕТЫ

Предприниматели и руководители предприятий

1. "Мы живем в этой стране и вынуждены играть по пра­вилам"

Т.Е. 39 лет, по образованию она филолог, но уже не пер­вый год имеет свое дело - хозяйка ресторана в Уфе. Разве­дена, дочери 19 лет. И у нее, и у дочери по однокомнатной квартире. В последние годы тратила на себя две-три ты­сячи долларов в месяц, после кризиса - лишь 400-500 долла­ров. Говорит, что к этому трудно привыкнуть. В последние пять лет дважды ездила отдыхать в Турцию, а также в Италию, Чехию, но всегда ненадолго, "потому что бизнес не оставишь без присмотра".

Начала заниматься бизнесом еще в 1989 году: развелась с мужем и нужно было поднимать дочь. Всегда было стремле­ние работать честно, дорожила репутацией. Пока я была на­чинающим предпринимателем, были льготы по налогам и мы платили 5%. Потом, когда все это изменилось и стали вводиться новые налоги, мне моя бухгалтер сказала: это, конечно, не мое дело, но нужно укрывать прибыль. Когда все обрубили и ста­ло нельзя ничего списывать на издержки производства, выхо-

не осталось. Мы стали скрывать зарплаты (официально по-

[399]

казывали где-то 30%), не показывали людей. Не показывали весь объем пропущенных продуктов. Сначала еще не было кас­совых аппаратов, это было можно. Первый раз я залетела, когда начали ставить аппараты. Определен был срок, до которого их надо было установить. До этого срока оставалось еще месяца два, но тут ко мне приходит проверка и налагает на меня ог­ромный штраф. Потом я стала разбираться, из-за чего это про­изошло, выяснилось, что это наши фээсбэшники напустили на меня налоговую полицию за то, что мои охранники не пусти­ли их в пьяном виде.

Спиртное я всегда прячу. Допустим, продала я 300 граммов дорогого коньяка. Я тут же из "левой" бутылки эти 300 грам­мов доливаю. Общепит вообще очень трудно проверить. При­быль всегда прячем.

Сейчас при налоговой полиции создана система доносов, это еще более осложняет работу. Но все равно от всего можно уйти, подключив тех или иных знакомых. Это самое отвратительное, потому что нет никакого закона. Иногда даже платить не нуж­но, достаточно прийти - поплакать, пококетничать - и акт ан­нулируют. Потом, правда, те ребята, которые мне помогли, могут прийти с компанией и не заплатить за ужин. Меня спасало всегда то, что я не показывала свой страх, не давала вытереть об себя ноги. А бандиты это тоже уважают. У меня было элитное за­ведение клубного типа, ко мне ходили только по визитным карточкам. Хотя я не кичилась своим положением, но пьяные бандитские компании не пускала, хотя многие из них очень хотели быть вхожими в наш ресторан.

Раньше все держалось на доверии. У меня официантки по­лучали хорошую зарплату, гуляли наравне со мной. В какой-то момент я просто не уловила опасность. У меня стали воро­вать. У меня всегда было святое правило: клиента обсчитывать нельзя ни в коем случае. В последние два-три года начались проблемы. Ко мне приходит клиентка со счетом и говорит: по моим подсчетам, с меня взяли лишнего. Я стала проверять и ужаснулась: насчитано лишнего полно. Гарниры, которых они

[400]

не брали, еще что-то. Кроме того, у меня были не опломбиро­ваны холодильники, оттуда просто банально тащили. Я нача­ла увольнять, пошла текучка.

После того как пришел Рахимов, бизнесом в Башкирии стало заниматься невозможно. Большинство предпринимателей про­сто уехали в Москву. Я на ремонт помещения ресторана зат­ратила 50 тысяч долларов, а через два года меня оттуда по­просили.

Когда идут рейды, меня свои люди обычно предупреждают.

В основном неучтенная выручка идет от банкетов. Вот по­чему нужен надежный штат сотрудников, которые хорошо знают клиентуру, знают: это - свои клиенты, им можно не пробивать через кассу. В последнее время клиентура сильно изменилась, пошла номенклатура. Бизнесменов стало гораздо меньше. С ними очень тяжело.

С артистами тоже приходится мухлевать. Мы сначала про­сто в счет включали определенную сумму, потом нам это зап­ретили. Пришлось печатать входные билеты. Мы продаем, до­пустим, 50 билетов, а потом быстро номера переписываем и отчитываемся за 30. Иначе артисты вообще ничего не полу­чат.

С охраной - если официально нанимать, то очень дорого: мы фирме платим три с половиной тысячи, а охранник полу­чает рублей восемьсот. У нас сидел один милиционер в чине подполковника, но им не разрешено подрабатывать, то есть в форме он сидеть не имеет права. Приходится идти на всякие ухищрения: как бы он посетитель, сидит за столиком или про­сто случайно зашел.

И еще получается, что ресторан наш - лакомый кусок для всевозможных чиновников. Сами понимаете, какой здесь про­стор для вымогательств. Во-первых, налоговые инспектора, единожды оказав мне услугу, потом долго ходили ко мне. Во-вторых, стараешься заранее ублажить чиновников, кормишь их. Потом как подсчитаешь, во что это выливается, думаешь, а имеет ли смысл? Приходится это закладывать как статью расходов.

[401]

Банкиров таскаешь, тоже может пригодиться, хотя кредит я брала только однажды, когда открывалась.

В последнее время тетки из торгового отдела администра­ции повадились к нам ходить со своими гостями. Вот и си­дишь с ними, водку жрешь, хоть и не хочется. Пришли, по­ели, один богатый мужик, который с ними был, достает кошелек а эта баба ему: "Нет-нет, уберите, это же я вас пригласила", я думаю: ну, раз ты пригласила, то ты и плати, а я здесь при чем? И не скажешь ничего. Как-то раз меня не было, а моя сотрудница психанула и потребовала с них деньги. Потом столько на нас неприятностей свалилось! Долго не могли оправиться.

СЭС устроила проверку (по звонку), причем сами же они признают, что их ГОСТы невозможно выполнить. Поэтому все на их усмотрение: хотят - закроют, хотят - нет. Мне очень долго не давали разрешение на открытие кухни. Потом я их угово­рила, мне сказали: поставьте тут перегородку, тут...

Тоже самое было с пожарниками. Им тоже кто-то позвонил. Пришел начальник пожарной охраны и заявил, что у нас сте­ны не из того материала. Хотя в этом помещении еще при со­ветской власти было кафе и кто-то же его принимал, значит, все соответствовало. Я его сразу спросила: сколько вы хоти­те? Он стал уходить от ответа. Потом ему не понравились плафоны у нас в подсобке. И сразу - закрывать. В результате получает­ся так: мы его кормим, вместе выпиваем - и он уходит. Выяс­няется, что закрывать не обязательно. Но тут надо быть пси­хологом, потому что перед кем-то нужно поплакать, на кого-то -наехать. С этими инстанциями не хватает никаких нервов сра­жаться. Пришлось мне специально брать такого "психолога , исполнительного директора, чтобы он взял на себя работу по­средника , - и только так можно работать более или менее спокойно.

Мы все должны государству, а оно нам - ничего. Рахимов задавил банк "Восток". У меня там лежали большие деньги, ^и до сих пор их не удалось вернуть. Шли выплаты только физи­ческим лицам, а про юридические никто даже не вспоминает

[402]

Меня год назад лишили помещения (его забрал себе Совмин), должны были предоставить взамен другое. До сих пор это не сделано. Я могла бы, конечно, начать жаловаться, права ка­чать, но тогда меня просто уничтожат, замордуют проверка­ми.

Мы еще благодаря этому "госконтролю" столкнулись с сис­темой медосмотров. В районе нас прикрепляют к конкретной поликлинике, поблизости от места, где находится ресторан. Каждые три месяца надо проходить смотровой кабинет. Я, на­пример, не понимаю, почему я не имею права ходить к своему врачу, которому я доверяю, а нужно идти в эту поликлинику. Сколько было случаев, когда женщин заражали в этих кабине­тах. Поэтому приходится формально проходить эти осмотры. Само же государство нас к этому толкает.

С услугами по-другому. Я стараюсь все делать по квитан­ции, потому что это можно списать в расходы. А ремонт мы оплачиваем так: ищем мастеров подешевле, деньги им на руки отдаем, а квитанцию получаем на большую сумму.

И вообще вы лучше спросите, где я с этой коррупцией не сталкиваюсь! Это же повсюду! Все все знают и на все закры­вают глаза до поры до времени. А потом приходит откуда-то заказ и начинаются проверки. Причем проверяющие знают, где искать. Найдут обязательно. Ловят по-всякому, вплоть до того, что следят, кто из ресторана выходит: вышел человек, они тут же залетают - почему по кассе не прошла оплата?

Проблема борьбы с теневой экономикой и коррупцией аб­страктно, конечно, важна. Все понимают, что теневая эконо­мика и коррупция - это плохо. Но ведь у нас же нет другой экономики и других чиновников. Мы живем в этой стране и вынуждены играть по правилам. Думаете, нам нравится работать "в тени"? Кто бы стал платить "крыше", если бы нас охраняла милиция? Кто бы стал давать чиновнику из муниципалитета, если бы он не был всемогущ и не закрыл бы тебя в случае неповиновения?

[403]

Если мне надо будет выбирать между бандитом и чиновником-ворюгой, в таком случае я проголосую против всех. Все равно они гребут под себя.

Бороться с теневой экономикой можно только регулирова­нием налоговой политики. Налоги должны позволять разви­ваться. Сейчас же не хватает даже на зарплаты. Поэтому люди просто вынуждены воровать, уклоняться от налогов. А то по­лучается, что если хочешь развиваться, то платить налоги ни­как не получится. И вообще мы первые были, кто ввел декла­рацию о доходах при покупке дорогих товаров. Но почему мы должны честно играть с государством, которое о нас не забо­тится? Вот чиновникам действительно нужно платить нормальную зарплату, но и ввести дикие штрафы за нарушения.

Но создается впечатление, что сил бороться с коррупцией в обществе нет. У нас был тут один товарищ, который пытался бороться. Так он теперь в Москву уехал, потому что ему тут жить не дадут.

Мне на самом деле хотелось бы, конечно, работать честно, чтобы не нужно было ночами не спать, думать, как обходить закон, и изобретать нестандартные способы ведения бизнеса. Вот сами посудите, на что я могу рассчитывать в сложной си­туации, если кинули или наехали?

Во-первых, на женскую привлекательность. Сила женщины в ее слабости. Я достаточно часто прибегаю к этому способу защиты. Это не значит, что я со всеми сплю. Нет, просто му­жики испытывают какое-то самоудовлетворение, если чувствуют себя благодетелями одинокой беззащитной женщины.

Во-вторых, у меня много друзей в бизнесе, у которых боль­шие связи.

В-третьих, раньше у меня кафе было напротив ФСБ, и сре­ди постоянных посетителей было много фээсбэшников.

Серьезная ситуация у меня была один раз, когда появился один пахан. Я тут же позвонила знакомому гэбисту, он мне говорит: ну все, караул. Если он у тебя появился, ничего хоро-

[404]

Шего не будет. Это беспределыцик. Потом, к счастью, его менты же убрали. Был у нас такой период, когда многих бандитов физически уничтожили под видом разборок.

Когда мелкие наезды случаются - обращаюсь в органы.

Была еще одна история, когда у меня один круто погулял и не расплатился, а тут инфляция... Я обратилась к гэбисту, го­ворю, помоги решить вопрос. Он решил, но так несуразно, что мне отдали деньги без учета инфляции, и еще часть я запла­тила за услуги.

2. "Нам удается противостоять незаконным поборам"

М.Ю. 45 лет. По специальности он инженер-оптик. Не первый год работает директором предприятия по производ­ству оборудования с годовым оборотом два миллиона дол­ларов. Живет в гражданском браке, дочери четыре года. Есть еще взрослый сын от первого брака, девятилетняя дочь и приемный сын от второго брака. Приобрел четырехкомнатную квартиру в элитном доме. Жене купил породистую лошадь, содержание которой стоит 600 долларов в месяц; машина жены, два сотовых телефона на семью, гувернантка доче­ри, в целом на обеспечение семьи требуется порядка тыся­чи долларов в месяц. Говорит, что жену смолоду приучал к экономии - давал ей много денег. Полагает, что суть эко­номии в том, чтобы сохранить деньги, когда их много. "Когда мало - тут много ума не надо, чтобы экономить". В от­пуск семья ездила в Тунис, Грецию, а последние два года - в Испанию, где у респондента куплено "имение". "Я закры­ваю на месяц завод и все одновременно идут в отпуск. Но в этом году, видимо, придется оставлять рабочих, потому что наши дилеры не привыкли пока к такому режиму работы. Имидж компании - это не только производство, но и регу-ярное бесперебойное сервисное обслуживание. Поэтомуприходится учитывать реалии нашего рынка".

Сегодня меня лично коррупция не достает, хотя я не могу

[405]

отрицать ее масштабов. Может, просто потому, что за время работы я изучил ее досконально и просто знаю, как надо по­ступать в тех или иных случаях.

Расскажу на конкретных примерах. Возьмем таможню. Российская таможня без взяток жить просто не может. Если в Гер­мании общение с таможней занимает несколько минут, то в России - минимум несколько дней, при этом приходится зап­латить дополнительные деньги. Раньше было примитивно: перед каждым кабинетом всегда стояла очередь, в которой "первы­ми" всегда были одни и те же люди, с которыми можно было за деньги договориться. А без такой договоренности пришлось бы бог знает сколько там терять время. Постепенно сформи­ровалась сеть услуг: данная фирма организует вам растамож-ку, за вознаграждение, естественно. Эти посреднические струк­туры постепенно взяли под себя и карго, то есть обеспечивают сразу и таможенные, и транспортные услуги. Теперь это уже приняло вполне цивилизованные формы, и за это не жалко платить. Причем существует конкуренция таких компаний. Практически без их помощи оформить документы невозмож­но или, по крайней мере, очень трудно. Из-за этого я вынуж­ден содержать в отделе экспедирования человека, который за­нимается только таможней. Этот человек прошел специальное обучение, и только благодаря этому нам удается противосто­ять незаконным поборам со стороны таможенников.

Есть еще масса приятных вещей. Получение патента, например. Есть оплата базовая, и по регламенту эта работа может зани­мать до года. Но если ты заинтересован получить патент в те­чение трех месяцев, например, то нужно заплатить дополни­тельно за ускорение патентного поиска.

Или органы сертификации. Я сертификат соответствия по­лучил за взятку. Но это не потому, что мое оборудование ни­чему не соответствует. Просто я пригласил сотрудника из со­ответствующих органов, оплатил ему приезд, угостил и т. п-

Пожарная инспекция - очень серьезная структура. Для производств она более опасна, активна и агрессивна, чем, напри

[406]

мер, СЭС ¹. Еще есть экологическая милиция. Каждая из этих служб имеет участкового инспектора. И они регулярно нас навешают. Замечают: "контейнер стоит на траве" или "битум разлит на землю". Я приглашаю к себе лейтенанта, спраши­ваю: какие проблемы? Он отвечает: нам к дню города надо привести город в порядок. И вообще мне что-то нужно в акте написать. Я ему сам подсказываю, что написать в протоколе нарушения. Подписываю этот протокол и подтверждаю право­ту действий инспектора. Потом нас вызывают в экологичес­кую милицию и дают предписание: контейнер перенести. Штра­фуют нас на 84 рубля. Я этим предписанием размахиваю перед носом конторы, где я арендую помещение, и они переносят нам этот контейнер.

Чтобы различные подразделения администрации округа нам не мешали, на нашем предприятии введена специальная штат­ная единица "специалиста по работе с государственным орга­нами". Это человек, который может подружиться с любым со­трудником этих учреждений. У нас на этой должности женщина. Она регулярно посещает эти структуры, приносит что-нибудь к чаю и "советуется", разговаривает с ними по душам. Поэто­му, когда, допустим, к нам предъявляются какие-то претензии, наш сотрудник оформляет необходимый пакет документов -из Ростеста , из других структур - и предоставляет по назна­чению. И этого достаточно, никаких взяток не надо. В такой форме мы имеем дело не со взяточниками, которые берут у нас деньги и боятся и нас, и собственной тени, а с друзьями, с которыми приятно пообщаться за чашечкой чая.

Бывают, конечно, такие моменты, когда взятку пытаются вымогать. Например, пожарник говорит: пусть тот, кто арендует это помещение, ко мне подойдет. Естественно, я к нему не пойду. Для этого в префектуре существуют отделы, отвеча­ющие за работу различных служб - с ними тоже работает наш специалист по связям с госорганами. Оттуда звонят пожар-

¹ Российский центр испытаний и сертификации. - Прим. ред.

[407]

нику, и у него сразу отпадает желание чего-то требовать. Но чтобы ему не было особенно обидно, я приглашаю его к себе и говорю: "Не подскажете ли вы, кто бы нам мог нарисовать схему пожарной эвакуации? Я, естественно, оплачу эти рабо­ты". Он с готовностью отвечает: "А вот как раз у меня жена специалист". Дальше я говорю: "А не закупите ли вы для нас огнетушители? Вот вам деньги плюс командировочные". И все уже довольны, и не подкопаешься. Деньги заплачены за рабо­ту, никаких взяток.

Есть еще городская административная инспекция, которая не подчиняется городским властям. Не знаю, кому она подчиняется реально. С ними мы тоже наладили контакт. Там произошла анекдотическая ситуация. Приехал к нам оттуда инспектор и говорит: "Все, завод закрывается, имущество мы у вас аресту­ем. У вас тут грубейшие нарушения. Нет вывески, например. Предприятие не оформлено надлежащим образом: нет разре­шения на покрасочные работы, не сертифицировано проведе­ние монтажных работ". Существует административная презумпция виновности. То есть я должен доказывать, что я работаю нор­мально и законно. Мы сразу обратились в префектуру, а эта инспекция им не подчиняется. При этом барышня не вымога­ет деньги, она просто патологическая стерва. Как с ней бо­роться? Пришлось идти к начальнику управления, от которого этот инспектор. С ним наш специалист поговорил вежливо, и он заставил эту инспектрису перед нами извиняться.

Когда префектура собирается на какие-нибудь конференции, нас включают в состав организаторов, и мы берем на себя львиную долю расходов по проведению этого мероприятия, включая банкет для всей команды.

Однажды получаем мы письмо: в преддверии выборов в Госдуму и Дня конституции для финансирования чрезвычай­ных обстоятельств просим вас перечислить в фонд - и назы вается достаточно крупная сумма. Я, честно говоря, не пони­маю, что позволяет отнести выборы или день независимое к чрезвычайным обстоятельствам? Но деньги перечисляю.

[408]

До нельзя забывать, что мы работаем на определенном уровне. V мелких предприятий все по-другому. В стране нет ничего вообще. Заниматься можно чем угодно. Сегодня 80% произво­димого у нас просто грубо скопировано с импортных анало­гов А нам удалось сделать оригинальное оборудование. Без этого не разбогатеешь.

И в целом я считаю, что живу в городе, который создал для меня отличные рабочие условия. Я не сторонник "Отечества", я не член партии, но мне нравится многое у Лужкова. Прежде всего то, что в Москве прозрачна финансовая структура, со­вершенствуется городская инфраструктура, та же деятельность экологической милиции, по большому счету, полезна, пусть даже они меня оштрафуют когда-то.

Что же касается мелкого взяточничества, то, как я считаю, взятка - это оплата за услугу. То есть за то, что чиновник дол­жен и без подарка сделать. Мне ни разу не приходилось за это платить.

В ОВИРе подарил девушке шоколадку - и этого было дос­таточно, чтобы она приняла документы и без внутреннего паспорта мне все оформила. Она не вымогала у меня ничего и так же сделала бы все и без подарка с моей стороны.

В военкомат пришел, сказал: "Сын перенес менингит". Справки у меня не было. Тетки потребовали историю болезни или справку, что сын состоит на учете. Тогда я пошел к военному комен­данту и спросил: "Надо приносить справку?". Он сказал: "А зачем? Все равно возьмут. Это повлияет только на род войск, например, или место службы". Поэтому пришлось его просто увозить из страны. Но это не только из-за армии, а потому, что надо его вырывать из этой среды, чтобы он не спился.

В медицине самая коррумпированная сфера - стоматология. Это люди, которые привыкли к тому, что они не принимают икаких страховок, всяких льготников принимают по пять человек в день. А остальные все за деньги. В любой поликлиниике создан специальный кооператив, который принимает деньги. Они тебе выдают квитанцию и направление на осмотр.

[409]

По результатам осмотра тебе составляют калькуляцию - и будь любезен платить. А расценки очень приличные.

За все ремонтные работы я всегда расплачиваюсь наличны­ми. В автосервисе, например, квитанцию не требую, а со стро­ителей, которые делают мне евроремонт квартиры, беру кви­танции. С ними заключен официальный договор. Авансом они получили деньги на материалы и отчитываются по квитанции. А за работу расплата в конце.

Когда я хоронил бывшую жену и старшего сына, видел от­работанные формы вымогательства. Помимо того, что ты пла­тишь по квитанции, есть еще плата "черными" за место бли­же к дороге. Можно, конечно, не платить. На мой взгляд, обороты здесь небольшие. Говорить о мафиозности этого бизнеса вряд ли возможно. За ограду на могиле сына пытались стребовать дополнительные деньги, сверх того, что было оговорено уст­ным соглашением. Мы приехали в условленный день с день­гами, но опоздали на несколько часов по сравнению с услов­ленным сроком. Там уже никого не было из рабочих. На следующий день я туда позвонил, привез деньги, а мастер го­ворит - почему только пять тысяч, мы же договаривались за восемь! Я говорю - откуда восемь? Он поворчал-поворчал и отстал.

С похоронной "мафией" сталкивался еще по другому пово­ду: когда в начале 90-х работал с немцами, нам предлагали организовать перевозку останков немецких солдат в Германию. Эти ребята демонстрировали свою "крутизну". Тогда еще ни у кого в стране не было пейджеров, а у них были. Потом, когда появились пейджеры, у них уже были сотовые телефоны. В машине у них на сиденье автоматы лежали, они их так небрежно отодвигали в сторону. Хотя это, конечно, по большому счету никакая не мафия, а так, мелкая шпана.

И все же вернемся к моему производству. В прошлом гоДУ мы для того, чтобы расширить рынки сбыта и участвовать в большем объеме в экспортно-импортных операциях, открыли два предприятия в Финляндии. Они подлежали регистрации в

[410]

местной налоговой полиции. В момент регистрации мы заяви­ли разнообразную деятельность, в том числе туристическую, ожидаемый оборот объявили в миллион долларов. Но с нас потребовали заплатить вперед НДС - 23% - или хотя бы чет­верть этой суммы - 60 тысяч долларов. Пришлось от идеи ра­ботать там отказаться. А компания "Не§11е" за прошлый год заплатила годовой налог 98 долларов. Конечно, налоговая по­лиция просто не приняла этот отчет, но придраться ни к чему не смогли.

Я к чему это рассказываю: нет смысла просто так платить налоги, сдуру. Всегда можно найти массу способов что-то списать на затраты, что-то еще куда-то. Правда, наше родное налого­вое законодательство совершенно мерзопакостно и неинтересно для предпринимателя. Я считаю, что предприниматели, кото­рые не платят наши налоги "от и до", правильно делают.

В Финляндии, например, из-за подобных налоговых зако­нов могут выживать только очень крупные предприятия, а боль­шинство людей просто сидит на пособиях, деньги же выво­зятся из страны, и экономика хиреет.

А наш филиал в ОАЭ создавался так: платим две тысячи долларов - и у нас есть лицензия. Это все наши траты за год. А дальше государству до нас дела нет. Если мы ввозим обору­дование - мы платим 4% налога. Но если мы его вывозим -получаем эти деньги обратно. И никаких отчетов, нет понятия "наличные" и "безналичные" деньги, "черный" и "белый" нал и т. п. Стоимость платежа определяется по размерам террито­рии, которую занимает предприятие.

Хотя мы налоги в федеральный и местный бюджет платим аккуратно.

Чтобы получить 20 тысяч долларов для покупки земли в Испании, я должен был "вынуть" из предприятия 40 тысяч. Из них сразу отдал государству половину в виде налога на зар­плату. Готовы ли мы сегодня работать, чтобы оплачивать та­кие непомерные аппетиты государства? Зато теперь я могу пользоваться товарными кредитами от различных серьезных

[411]

организаций, потому что у меня есть недвижимость в Европе и она приобретена совершенно легально, на зарплату. Я вы­шел просто в другую категорию.

Сегодня во всем мире не существует ответственности пред­приятия за налоги с зарплаты. Это задача самого получателя зарплаты. Ведь иногда среди работников могут быть даже ино­странные граждане.

Так что к неуплате налогов рядовыми гражданами я отно­шусь абсолютно положительно. В первую очередь потому, что это все же их проблемы и им надо как-то жить. Потом, я в принципе не считаю правильным облагать налогом средства, выплаченные одним физическим лицом другому физическому лицу. Физические лица могут облагаться налогом только на зарплату от предприятия, но не на подарки и пр. Каждый граж­данин обязан не включать эти поступления в налоговую дек­ларацию.

Мне вообще кажется, что залог успешной борьбы с корруп­цией - неукоснительное исполнение законов. Но в нынешнем законодательном поле существовать нормально невозможно, по­этому нужно законы усовершенствовать.

Если идти по логическому пути развития отношений, то выход из "тени" должен быть цивилизованным и ни в коей мере не криминальным. В противном случае нет смысла в государствен­ных институтах. Они тогда просто не нужны. Будущее обще­ство должно стать честным. Многие уже пошли по этому пути.

Ведь взяточничество чиновников - это не проблема зарпла­ты, это комплексная проблема. И она скорее имеет отношение к менталитету. Если даже чиновник будет получать большую зарплату, он от этого добрее, честнее, справедливее не станет. Американцы не случайно собирают мозги со всего мира, что­бы поддерживать интеллектуальный уровень своей нации.

Я еще полагаю, что нельзя превращать борьбу с коррупцией в общественную компанию. Для этой борьбы существу­ют соответствующие органы. И если не на них будет опирать­ся президент, то на кого же тогда? Другое дело, что сегодня

[412]

органы в таком состоянии, что милиционер стыдится своей про­фессии, а должен бы гордиться ею. Поэтому прежде всего нужно реально финансировать МВД и его подразделения (РУОП и пр.) на уровне, не вызывающем "желания". С нынешней милицей­ской зарплатой любому бандиту ничего не стоит "купить" себе лояльность органов.

Мне самому приходилось иметь дело с МВД. Мы ведь на войне находимся. Со всеми этими бандитскими наездами надо же разбираться. Мне повезло, что один из работников ОБЭП -мой старый товарищ. Мы вместе с этими ребятами спланиро­вали определенную тактику по борьбе с бандитами. Сегодня все сколько-нибудь крупные бизнесмены - это выстоявшие в боях полевые командиры. Сегодня Москва здорово взята под контроль РУОПом, а несколько лет назад было просто страш­но за себя, за семью. И у меня нет данных, подтверждающих их собственную криминализированность. Я лично ничего и никогда им не платил. Правда, я пришел туда "от Ивана Ива­новича", поэтому моя безопасность была взята под особый контроль.

В Отрадном, где живет сын, повисли ему на хвост чечен­цы. Подставили его специально в драке, чтобы были постра­давшие, и потребовали, чтобы он платил им по две тысячи долларов. Они знали, что отец - директор. Я ему подсказал, что делать. Он пошел в районный РУОП, там его принял на­чальник. В течение недели-двух они произвели задержания, и вопрос был решен. То есть, повторяю, в целом ситуация взята под контроль. Когда начальник управления РУОП сказал мне: ты должен сейчас принять решение: или ты с нами, или с ними, я этот выбор сделал. Поскольку здесь есть только два вариан­та: или ты кланяешься бандитам, или живешь свободным человеком. Важно не испугаться и действовать первым, пока тебе еще не поставили утюг на живот. Например, к тебе пришли и поставили тебя на деньги. Первое, что ты должен сделать, это обеспечить эту стрелку, чтобы они приехали в засаду. И их там всех возьмут. Как ни просто это звучит, но не многие на это

[413]

решаются. Это еще генетическая память со времен ГУЛАГа видимо. Люди просто боятся противостоять грубой силе. А если ты один раз человеку дал денег, он придет к тебе и еще раз, и еще. Поэтому лучше начинать войну сразу, а не ждать неизве­стно чего.

Чем больше прозрачности в твоем бизнесе, тем в большей ты безопасности. Наезды случаются только на тех, кто их при­нимает. Плохо, что у нас не проводится ликбез для бизнесме­нов - как работать с органами против бандитов. А без этого миллионером не станешь.

3. "Компаний, которые платят все налоги и не скрывают прибыль, немного"

Г. 23 года. Он - совладелец финансового холдинга, в ко­торый входит совместный израильско-грузинско-сейшельс­кий банк ("Сейшельское гражданство в свое время прода­валось, поэтому многие наши его приобрели. Это стоило 30 тысяч долларов"). Числится председателем правления банка. Основная сфера деятельности - поддержание кли­ентской базы и поиск новых клиентов.

Состоит в гражданском браке, детей нет. Живет в двух­комнатной квартире в элитном доме с евроотделкой. Уро­вень материального достатка достаточно высокий, что­бы позволить себе покупку и отделку квартиры, содержание двух иномарок, один-два раза в год вместе с женой поехать отдохнуть "куда угодно".

Реальных денег мною в банк не было вложено, и реальных доходов он не приносит. При пакете 30% он забирает на об­служивание 10 тысяч долларов в месяц. Возврат этих денег идет через дешевые кредиты, которые мы в дальнейшем инве­стируем под более высокие проценты. Это банк, где обслуживаются компании нашего финансового холдинга - аудиторская

[414]

консалтинговая. В нашем управлении находится еще одна американская компания. Сейчас идет такая политика, что бан­ки с маленьким уставным капиталом будут отмирать. У нас был уставной капитал 10 миллионов рублей, мы решили его увеличить. Произвели эмиссию, и тогда у нас появились ино­странные соучредители. Дело в том, что по нашим законам российские инвесторы акции могут покупать только с чистой прибыли. А таких компаний, которые платят все налоги и не скрывают прибыль, немного. Поэтому выгодно привлекать иностранцев. Банк дает кредиты, принимает деньги на депо­зит. Ставку на физических лиц не делаем, но работаем и с ними. Отношения компаний нашего холдинга с банком строятся на хозрасчетной основе. Если банк может разместить деньги на рынке под 30% годовых, то, естественно, мы ему 28% не пред­лагаем.

Специализация холдинга - построение и ведение бухгалтерских схем, перевод денег клиента в офшорную зону. Причем мы делаем это так, что кроме нас никто это сделать не может. К каждой схеме мы разрабатываем огромный пакет документов, в кото­рых человеку со стороны разобраться невозможно. Наши схе­мы в основном сводятся к тому, чтобы уменьшить размер не­обходимых к выплате налогов до 2-3% с оборота.

Допустим, через таможню ввезли оборудование под видом запчастей на некую фирму X (так называемая "чернушка"), заплатили таможенную пошлину не 100 долларов, а 10. Теперь товар в России, и фирма, для который он приобретен, тоже в России, и нужно принять этот товар от фирмы X, но принять по такой цене, чтобы им выгодно было торговать. Мы делаем это.

Другой пример: производитель производит товар себестои­мостью 50 рублей, а продает его по 100. Соответственно с пя­тидесяти рублей он платит налоги. А мы можем оформить документы таким образом, чтобы себестоимость у него была 90 Рублей.

[415]

У нас есть бухгалтер, мы ему помощника ищем уже год и не можем найти. Не потому что бухгалтеров нет, а потому, что нужно знать очень много разных схем бизнеса, до которых не додумались люди, которые уже много лет занимаются этим бизнесом. Сейчас у нас кадровый вопрос стоит очень остро потому что претендент должен обладать энциклопедическими знаниями в области бухгалтерии и при этом еще головой со­ображать.

Если одной фразой определить смысл нашей деятельности -это уменьшение налогооблагаемой базы в рамках действую­щего законодательства. Для наших клиентов схемы, предлага­емые нами, абсолютно законны. Весь вопрос в том, сможем ли потом мы сами свести концы с концами у себя в балансе.

Пример: предприятие А должно предприятию Б 100 рублей. Оно у нас за 20 рублей покупает вексель предприятия Б номи­налом 100 рублей и приносит на предприятие Б в счет долга. А предприятие Б отказывается принять этот вексель, хотя и обязано. Тогда предприятие А платит директору предприятия Б 20 рублей наличными, и он принимает вексель. В итоге все получили деньги, долгов ни у кого нет, а наш холдинг развя­зал кризис неплатежей. Наша проблема только в том, что с восьмидесяти рублей, которые мы недополучили за вексель, мы должны заплатить налог как на прибыль. Значит, нужно выстроить такую схему, чтобы от этого налога уйти.

Я к уклонению от налогов нормально отношусь, с понима­нием. Наша работа как раз и состоит в том, чтобы позволить предприятиям платить как можно меньше, хотя наши клиенты все же платят налоги, пусть и в минимальных размерах, в от­личие от тех, кто не платит вовсе.

При всем при этом с коррупцией и вымогательствами я лично практически не сталкиваюсь, а вот жена... В институте, где она учится, денег не хватает, они и нашли выход из положения. 90% студентов завалили на экзамене, а за пересдачу собрали по 100 рублей. Еще один общеизвестный факт - платная му-

[416]

ниципальная парковка. Это же совершенно незаконные побо­ры.

В медицине такая система прежде всего в стоматологии. Кроме того, операцию на связках делал за деньги, потому что там, где мне сделали бы это бесплатно, было бы все не так, как надо. Сейчас я могу позволить себе платные медицинские ус­луги. Правда, страховки у меня нет и какой-то постоянной по­ликлиники, где бы я лечился, тоже нет. Просто пока еще мо­лодой и здоровый. Если, не дай бог, что-то заболит, иду в первую попавшуюся платную поликлинику. А раньше, когда еще ра­ботал по найму и приходилось пользоваться районной поли­клиникой, случалось оформлять больничный за подарки.

За все ремонтные работы я, естественно, плачу наличны­ми. Просто нашел, договорился - и заплатил. Без всяких фирм-посредников.

А в целом коррупция для меня прежде всего связана с по­литиками. Какая бы ни была зарплата у депутата-одномандат­ника, она никогда не покроет его предвыборную кампанию.

За политика, тесно связанного с криминалом я, наверное, не проголосовал бы. Хотя за Лужкова-то мы все голосуем. Если принимать во внимание такие связи с теневой экономикой, как у Лужкова, то тогда вообще ни за кого голосовать нельзя. Так что здесь нужно разделить: теневой бизнес - это одно, а кри­минал и коррупция - это уже совсем другое. Одно дело, когда человек не платит налоги, то есть, по сути дела, не дает госу­дарству себя ограбить, и совсем другое, если нарушается уго­ловный кодекс.

Сейчас, конечно, никто не может себя чувствовать целиком ^и полностью защищенным от посягательств как со стороны бан­дитов, так и со стороны самого государства. В столкновениях с чиновниками все зависит от величины проблемы. Либо взятку Дать (если можно мелочью какой-то обойтись), либо топать но­гами и требовать вышестоящего начальства. Нужно всегда оценить ситуацию и выбрать: либо дать ему взятку, либо дать ему понять, что он может лишиться места, где он берет взятки.

[417]

В случае угрозы жизни однозначно обращусь в официаль­ные органы, но через знакомых, дабы не обратиться случайно к афилиированной структуре¹ . Если же на криминал отвечать криминалом, можно оказаться на скользкой дорожке.

И, возвращаясь к уклонению от налогов, по проблематике на первое место я бы все же поставил разработку нормально­го налогообложения, а потом уже борьбу с теневой экономи­кой. Невозможно заставить людей работать себе в убыток Поэтому налоги должны быть приемлемыми. На мой взгляд это не более 3-4% с оборота. Сегодня если какая-то часть про­изводителей и созреет платить налоги, то они заведомо ока­жутся неконкурентоспособными. Так что единственный вы­ход - это чтобы налоги стали платить сразу все и одновременно. Потом уже можно будет начать жестко душить всех, кто их не платит. Если бы ставка подоходного налога, например, была 18% при любом доходе, ни у кого бы не было даже мысли ук­лоняться от их уплаты.

Есть экономисты, которые считают, что, уменьшив налоги, можно повысить их собираемость, и в итоге получить не меньшую сумму. Это вроде бы верно, но нужно учитывать нашу специ­фику. У нас до 70% налогов поступают от крупнейших компа­ний вроде "Газпрома" или "ЛУКОЙЛА". Если ставку снизить, то бюджет сразу получит гораздо меньше денег, мелкие нало­гоплательщики этого не покроют, а платить зарплату бюджет­никам и пенсию все равно будет необходимо.

При нормальной политике государство всегда сможет опе­реться на крупных предпринимателей, которые уже заработа­ли себе на жизнь и могут себе позволить играть по правилам. В идеале мне, конечно, хотелось бы работать абсолютно за­конно, но сейчас это невозможно, поэтому пока - полулегаль­но.

¹ Под "афилиированной структурой" понимается, видимо, некто, выражающий частные интересы как раз той силы, которая угрожает респонде ту. - Прим. ред.

[418]

4 "Как только снизят налоги, так меньше будет теневой экономики"

В.Ю- 52 года. Он работает заместителем директора по производству на частном кирпичном заводе в Ростове-на-Дону. Дополнительно работает начальником охраны вуза. Достаточно обеспечен, но большинство заработанных средств уходит на помощь детям, которые учатся в вузах. В после­дние пять лет отпуск с семьей он проводил у родственни­ков, которые проживают в Ростовской области.

Для каждого предприятия, которое связано с производством, очень важной является проблема обеспечения производствен­ного процесса энергоресурсами. Предприятию могут, напри­мер, отключить за неуплату электроэнергию - это самое рас­пространенное явление. Мы с директором начинаем прозванивать службы энергообеспечения, узнаем, что нужно этому челове­ку, чего он хочет: денег, стройматериалов и пр. Этот человек, который отключает рубильник, чаще всего - начальник элект­роподстанции, начинает "кивать" на вышестоящие организа­ции, говорит, что на него "давят сверху" и потому он приоста­новил подачу электроэнергии. В принципе, этого первого в цепочке можно "утопить" малой суммой денег, и мы на него выходим сами. Путем уговоров и уступок он идет на взятку. Потом проходит период, может быть даже и неделя, он "зажи-рается", говорит, что этой суммы мало, что его опять "тере­бят" сверху. Приходится делать повторную "инъекцию". Он не говорит по телефону, что ему нужны какие-то материалы, а хочет именно денег. Говорит напрямую, что "привозите день­ги, и мы включим электроэнергию". Он требует тысячу рублей. Эти деньги действуют в течение двух недель. Потом район переключают на якобы новую сетку подачи электроэнергии, и он опять ее выключает, без всякого предупреждения. Но он должен предупредить об отключении подачи электроэнергии телефонограммой. Причем не только из-за неуплаты за пользо-

[419]

вание, аив случае профилактики сетей, их ремонта и пр. От­ключение электроэнергии без предупреждения наносит значи­тельный ущерб любому предприятию. И работники энергосе­тей прекрасно знают, что таким отключением поставят нас в безвыходное положение и что нам придется в этот же день везти им новую порцию. Более того, из-за такого непланового отключения наше оборудование выходит из строя, и мы несем прямые убытки.

Вы спросите, почему нашему директору попросту не зап­латить за электроэнергию? Каждый руководитель хочет с наи­меньшими затратами наладить производство. В настоящее время выгоднее откупиться, чем платить по полной программе за энергоснабжение. Да и сами чиновники даже провоцируют нас на такие действия.

Если за нас принимается высокопоставленное начальство, мы выезжаем к ним, начинаем просить отодвинуть штрафы и включить нам подачу электроэнергии сегодня или завтра. Обе­щаем, что платежи мы перечислим через два-три дня. За та­кие "уступки" мы отгружаем через подставных лиц пару ма­шин кирпича этому руководителю, а другое предприятие в таком же случае отгружает свою продукцию, от бочек до станков. Кстати, если за нас в Энергосбыте взялись всерьез, то мы, ко­нечно, должны заплатить за потраченную электроэнергию, но бывает, что у нас денег на счете мало, потому что нам не пе­речислили средства покупатели нашей продукции.

Такая же история возникает и с подачей газа на наш завод. Мы обжигаем газом сырой кирпич, а стоит газ очень дорого. Мы просто не сможем выпускать кирпич и продавать его по приемлемой цене потребителю, если будем платить за газ пол­ностью. Я знаю, что на многих предприятиях, если не на всех, применяются различные средства для того, чтобы снизить по­казатели счетчиков газа, воды, электроэнергии и пр. Конечно, и на нашем предприятии используются такие штуки: всевоз­можные магниты, пружины, наклейки и пр., которые "тормозят" счетчики. Для газа, как всегда, используются параллель-

[420]

ные трубы, которые идут мимо счетчика. Честно говоря, обо всех этих "чудесах" со счетчиками работники служб, которые поставляют нам энергию, воду, газ, знают. Им известно, сколько у нас стоит электродвигателей, какая у них мощность. Они знают, сколько кирпичей мы производим в день и сколько необходи­мо газа на их обжиг и пр. Но они могут закрыть глаза на наши "сокрытия" только в случае наших "проплат". Нам выгоднее отдавать такую мзду кирпичами, но сегодня многие наши "над­зиратели" хотят взять деньгами, потому что кирпич трудно скрыть от посторонних глаз, и налоговые органы могут потребовать и накладные и пр.

Хотя, если более высокие руководители этих "надзирателей" поймают нас за руку, увидят наши изобретения, то штрафами мы не отделаемся. Нас "раскрутят" по полной программе. У нас, скорее, негласный договор с мелкими начальниками: они делают вид, что не замечают "утечки" энергоносителей, а мы регулярно им "отстегиваем", причем упреждаем их проверки. К нам посылают какого-нибудь инспектора по счетчикам для профанации, пред которым у нас все гладко. А с тем лицом, которое посылает своего сотрудника, мы решаем вопросы по­любовно. Если этот инспектор увидит наши явные нарушения (дополнительная труба-отвод для газоснабжения и пр.), то он обязательно расскажет своему начальнику, а тот скажет нам: "Мы же с вами договаривались об одном варианте, а вы, ребя­та, увлеклись". И поэтому он с нас возьмет уже не тысячу рублей за молчание, а пять тысяч рублей.

У нас установилось своеобразное "сотрудничество" со службой занятости. Некоторые предприятия города и области участву­ют ежегодно в тендере на трудоустройство новых работников на своем предприятии, - по сути, создание новых рабочих мест. Для этого нужно заручиться поддержкой высоких чинов город­ского или районного начальства. Этот конкурс - конкурс только на бумаге, а реальный конкурс заключается в том, кто из ру­ководителей предприятий больше даст чиновнику, который Распределяет эти средства. Чиновник пишет бумагу о том, что

[421]

"мы (администрация) не против того, что данному предприя­тию будут перечислены средства на создание рабочих мест" Контроль в данном случае возлагается на органы милиции которым нам также приходится кое-что "отстегивать", для того чтобы не приезжали с проверками, сколько реально у нас лю­дей работает, и кто они. Мы им платим, например, строймате­риалами.

Подобный тендер - это льготный, очень льготный кредит, для того чтобы создать новые рабочие места. Он, как прави­ло, дается на год, и наш руководитель должен отчитываться за использованные средства. Для нас этот кредит - от пятисот тысяч до миллиона рублей на год. Его дают по частям. Каза­лось бы, обернуть этот кредит в свою личную пользу сложно -отчетность серьезная. Поэтому мы, например, укрепляем "пе­риметр" предприятия - или попросту забор, улучшаем подъездные пути и пр. Мы отчитываемся за средства, а потом нам могут передать деньги на увеличение мощностей, на средние и ка­питальные ремонты. Естественно, есть каналы для обналичи­вания денег в свой карман. Например, можно покупать офи­циально новый двигатель, а можно отремонтировать старый, а разницу положить себе в карман. Можно покупать какие-то материалы, необходимые для обустройства завода (железо, шифер и пр.), а можно использовать те же материалы, которые мы получаем по бартеру за кирпич. Способов много.

То же самое происходит с "созданием" новых рабочих мест. Заново оформляем тех, кто у нас уже работает; либо заводим "подснежников", которым немного платим за их реквизиты. Покупаем трудовые книжки за 20 рублей, и, таким образом, на бумаге у нас приток новых рабочих есть. И это довольно распространенное явление. На нового человека выделяется конкретная сумма, которая уходит налево.

Но в последнее время довольно строго стали следить нало­говые органы за официальным оформлением рабочих. Подни­мают и ведомости с получением зарплаты, сверяют подписи,

[422]

не дай Бог, если подписи не совпадают, то начинаются вся­кие проверки.

Вот еще. Например, на каждый автомобиль, который нахо­дится на нашем заводе, должна быть оформлена техническая документация - техосмотр, лицензия на перевозку грузов и пр. Работники ГИБДД, останавливая транспорт, интересуются этими бумагами. Если их нет (а их у наших машин мало), то могут поставить машину на штрафплощадку. Водители договарива­ются с гаишниками и отдают им 50-100 рублей. Но на следу­ющий день водитель будет объезжать их стороной. На сегод­няшний день выгоднее откупаться от ГИБДД, чем приобретать лицензию. Потому что если ты даже заплатишь за лицензию на перевозки, ГИБДД придерется к техническому состоянию автомобиля, а тут уже не отвертишься. И все равно придется им платить.

С коррупцией я сталкиваюсь повсеместно, легче назвать места, где ее нет. Я не поверю практически никому из родителей, что его ребенок учится бесплатно в каком-либо престижном вузе города Ростова-на-Дону, даже если он студент коммерческого набора. Могу назвать эти вузы: это Экономическая академия, юрфак госуниверситета, иняз университета и пединститута, Таможенная академия, Академия госслужбы.

Я сам платил за поступление своего ребенка в Академию госслужбы три тысячи долларов. Причем это была не откры­тая взятка, а плата за подготовку моего сына в течение года по предметам вступительных экзаменов. Пришлось продать автомобиль, для того чтобы собрать деньги. Еще раньше пла­тил за поступление дочери, но меньшую сумму - она более сообразительная.

Сейчас во всех вузах преподаватели занимаются репетитор­ством, и они гарантируют на 90% знания по своему предмету, то есть не ниже оценки "хорошо". Но они закладывают в об-Щую сумму отданных им за подготовку денег и взятку за хорошую оценку на экзамене. Существует у них целая система Договоренности, по которой абитуриенты поступают на бес-

[423]

платное отделение. Например, я продвигаю твоего абитуриен­та на вступительных экзаменах (которого ты готовил), а ты помогаешь мне продвинуть моего. Это может быть и на одном факультете обмен, а может быть обмен и между разными ву­зами. "Подставок" здесь практически не бывает, если, конеч­но, обратиться к серьезному преподавателю-репетитору.

Но в дальнейшем за каждую сессию идут поборы со сторо­ны преподавателей. Все эти явления - болезнь высшей шко­лы. Меня вообще удивляет, когда говорят, что преподаватели мало получают. Всем хорошо известно, сколько нужно "дать на лапу" за поступление на бесплатное обучение в Юридичес­кий институт (Ростовская школа милиции) - семь-десять ты­сяч долларов. Разница зависит от степени "кавказости" абиту­риента: чем выше гора, с которой он спустился за дипломом, тем выше и плата за поступление.

Но, конечно, массово занимаются взятками, вымогательства­ми - это чиновники администраций. Например, моему родствен­нику необходимо было открыть не так давно фермерское хо­зяйство. За такое разрешение у него запросили в сельской местной администрации очень большую сумму - пришлось ему продать два грузовика. Из этой же суммы он проплатил долларами ди­ректору совхоза за аренду выгодной неистощенной земли и этому же директору - за использование техники для сельхозработ. Да еще и поделился тридцатью процентами урожая с этим же директором. Все эти мероприятия в совокупности и есть не­легальный бизнес, взятки, злоупотребление и пр.

В муниципальных больницах, если не приплачивать, ниче­го не добьешься. Сейчас там нет элементарных санитарных условий для содержания больных. То есть нет ни одеял, ни подушек, салфеток и пр. Об этом все знают, и все несут свое барахло. Нет лекарств (только градусники), и их тоже все по­купают за наличные, прямо у этих же медсестер. Этим никого не удивишь.

В прошлом году заболел мой отец. Его мы отправили в боль­ницу на машине "скорой помощи". А я ехал за ними вслед на

[424]

машине с моего производства. Так машину "скорой" пропус­тили сразу в больницу, а мне пришлось свою машину оста­вить на стоянке. Я потом поднялся в приемный покой и стал искать отца, потому что его бросили куда-то в угол, как како­го-нибудь бомжа. Состояние мое было "на взводе", такой кар­тины я не мог вытерпеть. Им привозят много больных и пост­радавших, а родственники больных мне стали подсказывать, что ваш отец может так долго лежать без внимания. И подска­зали - кому платить. Я достал сто рублей, отдал их фельдше­ру, и процесс пошел. Как только увидели работники прием­ного отделения, что я достаю деньги из портмоне, то их настроение сразу изменилось в мою пользу.

Первым я дал деньги санитарам, чтобы они положили отца на каталку и провезли в смотровую. Потом платил за УЗИ, анализы. Сразу платил наличными тут же - в приемном отде­лении. Фельдшеру. Мне медработники стали говорить, что отец очень "тяжелый" (в смысле - его состояние тяжелое), то есть они просто нагнетали ситуацию, для того чтобы меня "раскру­тить". Работники приемного отделения мне говорят, что лекарств у них нет, а я говорю: "Пишите, что отцу нужно, а я куплю" (в больнице у них есть аптека). Но потом я решил, что бегать за лекарствами я не буду, и на месте - в отделении, у медра­ботников - я покупал глюкозу и другие лекарства. Они мне говорили, что эти лекарства они взяли "взаймы" у другого боль­ного, то есть якобы эти лекарства принесли родственники для лечения своих больных. Хотя я уверен, что эти лекарства были их личными, они их просто припрятали для случая. Это и есть вымогательство, которое для медработников - обычная вещь. Скорее, они создают такие условия, при которых ты сам бу-Дешь искать, кому бы сунуть деньги, чтобы больному помог­ли.

В этот же день я, находясь рядом с отцом, вижу, что необ-^ходимо ему спустить мочу. А мне в отделении урологии гово­рят, что у них нет катетера и его нужно купить. Я помчался на Машине его разыскивать. Объехал все, что можно - нет нигде.

[425]

Вернулся в больницу, а там мне говорят: "И чего это вы по­ехали искать катетер? Их же нет нигде, это всем известно", я побежал к старшему врачу из урологов, рассказал обо всем и пообещал отблагодарить. И сразу все нашлось, и катетер в том числе. Но уже было поздно. Мне говорят: "Крепитесь, ваш отец умер". Состояние мое - ужасное, а из реанимации выходит тот человек, который поставил отцу катетер, похлопал меня по спине и сказал: "С вас - сто рублей". Деньги я отдал. Но потом, чес­тно говоря, разругался там в больнице: не такое уж критичес­кое состояние было у отца, его можно было спасти.

Потом я еще три дня искал отца. У них в больнице три морга, и он был завален другими. С трудом отыскал.

Но на этом, к сожалению, история не закончилась. Мой отец -участник войны. Ограду и надгробие ему должен был опла­тить военкомат. На кладбище мне сказали, что если ты возьмешь у нас ограду на 900 рублей, то мы тебе выпишем чек на две тысячи (не более такой суммы выплачивает военкомат на ри­туальные услуги). 50 рублей отдашь им, а остальное - твое. И за место на кладбище они могут взять. Но я не платил за мес­то, так как отец - участник войны и им отвели неплохое мес­то. А если хочешь, чтобы квартал был поближе к выходу, то нужно платить.

Вот на улице Соколова есть похоронное бюро, там на мес­те с работниками обо всем договариваешься: в каком месте похоронят человека (выделят под погребение то место, какое ты выберешь и за которое ты готов заплатить столько, сколько тебе скажут).

Платишь всегда водителю за обратную дорогу, чтобы под­вез к дому, иначе он уезжает сразу после привоза покойника к могиле.

Платишь также в морге за то, чтобы покойника одели, при­дали ему вид. Здесь они цену назначают. Например, в прошлом году мне нужно было одевать невестку - погибла в автокатас­трофе, а ей 25 лет, и она же женщина. Запросили в морге 250 рублей. Заплатил. И за водителя - я платил. Платишь везде

[426]

А возвращаясь к нашему здравоохранению, без денег вооб­ще не ляжешь в больницу. Две трети всех граждан, я думаю, платят в больницах за лечение и неофициально, и официаль­но. Малоимущие же получают раз в день похлебку, да еще с таким пренебрежением.

Можно и не болеть, а медработникам все равно будешь платить. Например, за медицинское освидетельствование для водителей. На таком медосмотре вкладываешь в паспорт 100 рублей (в 1999 году) и получаешь справку со всеми штампами - "годен". Есть, конечно, и такие, кто проходит медкомиссию, но это те, у кого нет денег.

То же самое и с флюорографией. Мне нужно было ее прой­ти, чтобы получить разрешение для опекунства. Стоит эта ак­ция 25 рублей, и через два дня получаешь результат. Я попро­сил рентгенолога, чтобы я мог в этот же день получить результат. Дал ему 50 рублей и сказал: "Сдачи не нужно". Он мне ска­зал: "Зайдите через три часа, пока просохнет фотография". Я пришел еще и вместе с шоколадкой. И получил снимок.

То же самое и при прохождении комиссии при трудоустройстве без медицинского полиса. В прошлом году я уволился из ком­мерческой фирмы, где на нас не вели трудовые книжки (фир­ма занималась индивидуальным строительством). Мы получа­ли зарплату наличными по договоренности. Но что-то в последнее время с заказами у этой фирмы стало туго, и я решил устро­иться на кирпичный завод. Нужно было пройти медкомиссию. А полиса-то у меня не было. Пришел в поликлинику на ко­миссию. Мне говорят: "Давайте полис". Его нет. Я положил в историю болезни в регистратуре поликлиники 20 рублей и получил направление на осмотр. Потом в каждом кабинете отдавал по 20 рублей врачам за "осмотр" - и всех прошел таким образом. Давал деньги, находясь один на один с врачом, то есть тогда, когда медсестра не видела. Эта сумма - 20 рублей за осмотр -идет от психиатра и нарколога. У них прием и осмотр офици­ально платный, потому что к ним всегда ходят для справки не пациенты. А остальные врачи подстраиваются под эту цену.

[427]

Услуги я оплачиваю по-разному. У меня машина, которую временами приходится чинить. Здесь важно, где машина ло­мается, если это близко к станции техобслуживания, то выхо­да у меня нет. Еду туда. Но если машина ломается далеко от станции, то мне уже по расстоянию все равно: на СТОА (станция технического обслуживания) автомобиль тащить или к знако­мому частнику. Я, конечно, поеду к частнику, потому что у него дешевле я починюсь. А на СТОА очень высокие расценки. Плюс к тому мне нужно еще машину помыть, а это тоже стоит у них 80-100 рублей. Мне нужно всего-то заменить какую-то деталь, а на СТОА - без разницы: машину в мойку. В каждой подво­ротне сейчас есть мастера по ремонту автомобилей, да и стор­говаться с ними всегда можно: он запросит 150 рублей за ре­монт, а ты говоришь - 80. Вот на 100 рублях и сойдетесь. Это очень частое явление. На СТОА не всегда лучше сделают ре­монт, чем частник. К тому же они на СТОА мне говорят: "Ты заплатил деньги за ремонт не мне, а предприятию. Так хоть подкинь пару червонцев". В любом случае на СТОА возьмут дороже.

Квартиру отремонтировать - нет проблем. У них сейчас жесткая конкуренция: много в Ростове шабашников-украинцев, они берут за ремонт квартиры или помещения под склад, офис меньшую сумму, чем наши шабашники. Но они - не очень боль­шие специалисты в ремонте. Они могут не знать многих скрытых дефектов ремонта, потому что не все из них строители по спе­циальности. С ними договариваешься, хотя они и завышают сумму, но в целом берут меньше, чем ростовские. В основном тот, кто заказывает ремонт квартиры или другого небольшого помещения, расплачивается с рабочими наличными. Потому что если официально платить в кассу какой-нибудь строительной организации за ремонт, то сумма будет неподъемной. Я сам работал в строительстве и знаю, что в смету на объем работ закладывается треть суммы сверху. Вдобавок сами рабочие, которые выполняют ремонт от фирмы, особенно в индивиду

[428]

альном строительстве, могут и твой цемент налево продать, и кирпич "двинуть". То есть придется им сверху платить. Таким образом, ты заплатишь фирме огромную сумму, потом еще ра­бочим заплатишь для спокойствия, но нет гарантии, что ты получишь тот ремонт, который ты хотел. А если нанимаешь работников сам, то сам и следишь за их работой, да и они ра­ботают лучше, потому что работают на себя.

В общем, если попытаться весь мой опыт систематизиро­вать, то на первом месте по коррумпированности стоят чинов­ники администраций (сельских, областных, городских и пр.). Они - теневые лидеры во всех проявлениях теневой экономи­ческой деятельности. Хотя если бы я знал, что мой кандидат на выборах связан с каким-то криминалом, - я все равно про­голосовал бы за него, если бы был уверен, что это поможет нашему предприятию и людям, которые там работают. Про­изводство у нас налажено, но необходимо организовать систе­му сбыта готовой продукции. Если руководитель администра­ции сможет организовать хозяйственную жизнь в городе таким образом, чтобы мы могли заключать какие-то долгосрочные договора на поставку того же кирпича, а это в его компетен­ции, то я проголосую за него.

Во взятках, мне кажется, более всего замешаны налоговые службы, работники сферы образования, работники военного ведомства (военкоматы) и владельцы мелких и средних пред­приятий, которые предлагают взятки, а вышеперечисленные их берут. Вымогательство связано с медицинскими работниками, опять же работниками сферы образования и работниками во­енного ведомства. Нелегальное производство организуется и контролируется чиновниками высшего уровня, работниками милиции, суда и прокуратуры и военного ведомства

А вот от уплаты налогов чаще всего уклоняются владельцы крупных предприятий, банкиры, владельцы мелких и средних предприятий и работники сферы образования. Но к неплатель­щикам налогов - особенно к руководителям - я отношусь с

[429]

пониманием. В настоящее время очень тяжело работать руко­водителем среднего и малого бизнеса. Очень большие налоги и приходится им идти на риск. Сейчас вроде бы должны сни­зить налоги, тогда и руководители будут платить охотнее на­логи, и у рабочих будут зарплаты побольше.

Хотя по большому счету я, конечно же, осуждаю неуплату налогов, потому что эти деньги должны пойти в казну, а из нее распределяться на социальные нужды. Россия сейчас на­ходится на последних местах по уровню жизни среди разви­тых стран, а недобор средств государством на содержание со­циальной сферы сказывается на уровне жизни.

Такой недобор влияет на жизнь каждого человека, в том числе и на мою жизнь. Быть может, если налоги будут собираться, будут выдаваться кредиты, и не нужно будет искать "левые" каналы для их получения. Не нужно будет закладывать иму­щество для получения кредитов. Если снизят размер налогов, то руководители предприятий будут их платить охотнее и выйдут из этих теневых отношений. Мне кажется, что таким предпри­ятиям охотнее будут выдавать кредиты на развитие производ­ства, и у предприятия будет оставаться больше средств на выплату долгов по кредитам.

И к уклонению от налогов ради благополучия своих сотруд­ников я отношусь с пониманием. Я не осуждаю такого руко­водителя, потому что он заинтересован в том, чтобы его ра­ботник получал больше денег. Возможно, руководителя с этим работником связывает дружба и руководитель заинтересован в том, чтобы этот работник не покинул предприятие, если зарплата низкая. Возможно, нужно руководителю удержать полезного работника-специалиста и поэтому он платит ему наличными помимо ведомости.

Я сам получаю двойную зарплату. Оклад у меня 1500 руб­лей. Но сверху у меня получается примерно еще два раза по столько. Официально мне директор не может платить большую сумму, так как отчисления на налоги с нее будут большими. А работу я выполняю за двух-трех человек, если брать советские

[430]

штатные единицы. Директор мне доверяет различные суммы наличных денег, которые я выдаю и водителям на ГСМ, кото­рые я трачу на всякие хозяйственные мелочи, доплачиваю ра­ботникам в случае аврала и пр. Он мне доверяет большие суммы _и за мою, так сказать, "порядочность" доплачивает сверху. Я не расходую эти средства на себя, так как в противном случае предприятие может лишиться необходимых средств в крити­ческий момент.

С этим я сталкиваюсь каждодневно. Есть на предприятиях такие виды работ, за которые нужно расплатиться сразу. На­пример, если остановилось предприятие по причине поломки конвейера, двигателя и пр. Например, это произошло в пятни­цу. Необходим срочный ремонт транспортерной ленты на на­шем конвейере. Когда его делать? В понедельник-вторник, то есть нести убытки по причине простоя, или организовать ре­монт на выходных, но, естественно, работникам заплатить сразу наличными после окончания ремонта.

Или на многих предприятиях залежи металла, который был когда-то кем-то куплен или представляет собой фрагменты металлических конструкций, оборудования и пр. Этот металл сдается в пункты приема, а деньги в случае необходимости делятся между ответственными работниками данного предприятия.

Но в большей степени зарплата помимо ведомости связана с реализацией неучтенной продукции, произведенной каким-то предприятием. Если в советские времена существовал план по производству и реализации, были контрольные органы, ко­торые следили за сбытом продукции, то теперь многие мел­кие и средние предприятия стали частными, и им не перед кем отчитываться. Сейчас производство продукции на таких пред­приятиях находится в личном ведении хозяина. Поэтому день­ги, которые получены от реализации "левой" продукции, по­ступают в личное распоряжение хозяина предприятия, который может их и в свой карман положить, а может и рабочим вы-Дать. Деньги эти могут делиться и между учредителями како-

[431]

го-то ООО, пропорционально их участию в деятельности пред­приятия. Все эти явления достаточно распространенные. И на нашем предприятии тоже.

Я думаю, бороться с теневой экономикой можно, только смягчая законы и создавая благоприятные условия для разви­тия легального производства. Все вопросы, которые вы задае­те, связаны с системой налогообложения. Как только снизят налоги, так и меньше будет проявлений этой теневой эконо­мики. Но снижение налогового бремени должно быть увяза­но с разумными расходами государства. Если война в Чечне будет продолжаться, а потом и ее восстановление, то не хва­тит денег никогда. И будут драть налоги с еще большим азар­том.

Еще надо дать возможность вложить деньги в реальный сектор, даже если эти деньги были накоплены не совсем по закону. Главное, чтобы в реальный сектор шли деньги. В раз­витие производств различных отраслей, в землю - сельское хозяйство. Но не в создание очередных облигаций или акций и пр.

Такая тактика, думаю, найдет поддержку во всем обществе. Например, я уверен, что органы безопасности, спецслужбы конкретно знают обо всех проявлениях теневой экономики. Их задача - упредить рост теневых отношений. А действовать они могут и через милицию. Мелкие предприниматели могут объе­диниться в какие-то союзы и могут работать на нового прези­дента, чтобы помочь ему в борьбе против коррупции. Интел­лектуальная элита - это здравомыслящие люди, они могут помочь своим умом, будут разъяснять через СМИ и другие источни­ки. Будут прогнозировать ситуацию. Простые труженики объек­тивно заинтересованы в том, чтобы получать достойную зарп­лату за свой труд. Кстати, сегодня много появилось специалистов в различных областях производства, потому что техника ус­ложняется. Эти люди просто будут одобрять деятельность по­литиков в борьбе с теневой экономикой.

[432]

5. "Борьба с коррупцией - абсолютно бесполезное занятие"

Москвичке Ж.В. 40 лет. Когда-то окончила торговый тех­никум. Разведена, проживает с взрослым сыном в двухком­натной квартире. Частный предприниматель, ведет мел­кую торговлю. Прибыль от этого бизнеса настолько мала, что тратить больше полутора-двух тысяч рублей в месяц на питание она не может, не говоря уж о том, чтобы по­ехать куда-то в отпуск.

Коррупция сейчас везде - там, где люди в погонах: мили­ция, таможня... А там, где можно легально что-то купить - ту же квартиру, - нет места коррупции. Милиции платят за раз­ное: чтобы не посадили, чтобы дело не завели. Или через та­можню если ты везешь что-то запрещенное, то хочешь не хо­чешь придется платить.

У нас, конечно, нет еще такого, чтобы я пришла в военко­мат, а мне там говорят: "Или тысяча баксов - и твой сын слу­жит в Сокольниках, - или Чечня". Так не делается. Если ты готовишь ребенка в армию, ты уже заранее копишь деньги. Но мало накопить - нужно еще найти, кому их дать. Организует­ся все через посредника. Лучше всего с помощью тех родите­лей, кто уже прошел через это. Между взяткодателем и взят­кополучателем обязательно должно быть промежуточное звено. Крупные чиновники сами не берут деньги, чтобы не подстав­ляться. Берет мелкая сошка, и у него в кармане что-то оседа­ет, небольшая сумма. Мне лично найти посредника помогла моя подруга, поэтому я не боялась, что меня кинут. Мы же с пеленок друг друга знаем. Мне это обошлось в тысячу долла­ров, когда доллар стоил шесть рублей. Мне было все равно, кому эти деньги заплатить: Ивану Ивановичу, Петру Петрови­чу или в кассу государства. Если бы была официальная такса, я бы с удовольствием эти же деньги отдала. Вы поймите – я же плачу за безопасность моего ребенка и за собственное спо­койствие.

[433]

Или вот, например, моя подруга ставила телефон: у нее отец инвалид, мать - блокадница, им по всем законам должны бес­платно телефон поставить. На АТС говорят: да, конечно, но сейчас нет технической возможности. И ее нет до тех пор, пока она 200 долларов не принесет. Хотя они все равно рано или поздно ей телефон поставили бы, но на всякий случай ее по-мурыжили, - а вдруг она догадается и заплатит. И заплатила.

Когда возникают проблемы со здоровьем, за то, чтобы по­пасть не в больницу по месту жительства, а в хорошую, тоже, конечно, придется платить. Вот я сейчас занимаюсь зубами. Если я пойду в поликлинику, за консультацию надо заплатить, за все заплатить, да еще очередь. А если я пойду к врачу в частном порядке, я ему заплачу вдвое меньше, потому что все ему прямо идет; и сделает он в удобное для меня время. Как считать - это вымогательство или нет? По-моему, нет, если мне это дешевле обходится, чем я бы официально платила. Пред­положим, мне нужно срочно больничный оформить - я иду к знакомому врачу: шампанское, коробка конфет, что-то из кос­метики... Сейчас все берут, что ни принесешь. И я считаю, в этом нет ничего такого зазорного.

Взятка, как мне кажется, бывает бытовая и политическая: чтобы стать депутатом, например, обезопасив свои темные дела. За то чтобы получить неприкосновенность, люди платят боль­шие деньги. И совсем другое, когда я плачу врачу, - это не взятка даже.

Сама я торгую понемножку парфюмерией, работаю вдвоем с сестрой. Она в любой момент может меня подстраховать, если нужно, если я заболею, например. Ларек у меня в здании ин­ститута. Это легкий бизнес, потому что мне не надо каждый день ставить и снимать лоток, товар у меня компактный, я на базу с сумкой езжу, поэтому мне и транспорт не нужен. В про­шлом году два раза мой ларек грабили, в общей сложности на тысячу долларов утащили, потому что брали самое дорогое. Сейчас я уже сделала хорошую защиту, вечером ларек щита­ми закрываю. Есть такая поговорка: не вводи вора в грех. Когда

[434]

все закрыто, нет и соблазна. А если у меня товар за стеклом, то кажется - только руку протяни, и все.

Я с сентября взяла продавца, плачу ей тысячу рублей (а выручка у меня три-четыре), сама пошла в департамент торговли рабо­тать. Вернее, это не сам департамент, а такая коммерческая структура при нем. Я наблюдала за четырьмя торговыми пло­щадками: чтобы у всех продавцов были разрешения на тор­говлю, сертификаты на продукцию, чтобы вовремя мусор уби­рали и т. п. Зарплата у меня, как и у всех, была официальная 600 рублей (это то, что мы от департамента получали), а ос­тальное, что шло от нашей деятельности (сборы с продавцов), бухгалтерия как-то проводила втемную, и нам выдавали кон­верты, причем я даже не знаю, сколько другие в этих конвер­тах получали. Никто не соглашается официально получать зар­плату больше тысячи рублей в месяц, чтобы не нужно было идти в налоговую инспекцию.

Продавца я вообще официально не оформляла, хотя это все надо делать. Она молодая, поэтому не бузит. А вообще-то надо ей трудовую книжку оформлять и в Пенсионный фонд ей от­числять на карточку. С 1997 года с января все должны уже состоять в этой системе, но многие этого еще не знают.

Меня спасает то, что я плачу налоги как частный предпри­ниматель, в том числе и в Пенсионный фонд. Хотя я могла бы это и не делать, поскольку стаж у меня уже выработан, 20 лет. В 1998 году я открыла ЧП - частное предприятие. Я защище­на как частный предприниматель, но если бы я пошла сейчас наниматься к кому-то на работу, то только за очень большую зарплату согласилась бы работать без оформления, а так бы потребовала, чтобы меня оформили. Молодые просто пока не Думают о пенсии и вообще не знают ничего. Вот мой прода­вец. Она живет с родителями, за квартиру не платит; живет Рядом с работой, значит, и на транспорт тратиться не надо. Да и работа тоже - не картошку грузить. Поэтому ее зарплата Устраивает. А мне достаточно, чтобы она 15 человек в день

[435]

обслужила. Если она начнет требовать, чтобы я ее официаль­но оформила, я ее уволю и найду другую такую же дурочку.

Зато с ее зарплаты я налоги не плачу. С продавцами не только я нечестно играю, это все так делают. Продавцы на это идут потому что они понимают, что если много будут требовать, их уволят.

С кассовым аппаратом работать необходимо, потому что без этого разрешения на торговлю не получишь. Но пробивать каждую покупку - это уже глупость. Налог с нас берут 46%. А за что? Мне же государство ничего не дало. Кассовый аппарат я ку­пила на свои деньги, за аренду плачу сама, товар закупаю на свои деньги.

Есть такая книга кассира-операциониста. Она ведется каж­дый день, кроме тех, когда я не работаю. Я прихожу на работу и первым делом должна включить кассовый аппарат. Он уже настроен на соответствующее число. Есть два режима: Х-от-чет и 2-отчет. Х-отчет делается для того, чтобы себя проконт­ролировать в любое время (чтобы знать, сколько денег долж­но быть в кассе), на случай проверки; а 2-отчет делается в конце дня, и если его не сделать, на следующий день касса не вклю­чится. Результат 2-отчета заносится в книгу. На 31 декабря снимается последний чек и все, что пробито за год, касса вы­бивает. Сразу можно определить, сколько пробито за год. В налоговую надо предоставлять итоговые чеки за текущий год и за предыдущий.

Еще есть книга учета, куда заносится каждая моя закупка, подтвержденная накладной и кассовым чеком. Записываю: сколько какого товара и почем купила. Потом записываю, по какой цене я этим торговала. Причем я пишу, что торговала не на 30% прибыли, а на 7%. Например, шампунь взяла на базе по 15 рублей, продала по 23, а указываю, что по 18. С этой прибыли я и плачу налог.

Мало того, что мы их обманываем на кассовом аппарате, так еще и занижаем процент прибыли. Поймать на этом не­возможно. В тень уходит процентов 80. Это единственно воз-

[436]

можный вариант. Все работают так. Каждый день я торгую на две тысячи, а показываю 300 рублей. А на крупном опте вооб­ще идут сумасшедшие деньги.

Мне еще хорошо, что арендная плата минимальная (300 рублей _в месяц), потому что ларек на территории государственного вуза, у них все расценки от минимальной зарплаты.

На оптовой ярмарке все случайные люди, чужие, приезжие. Поэтому с них стригут все кому не лень. А в институте все работают десятилетиями и своим местом дорожат, там случайных людей нет. Поэтому не взятки, а просто личное отношение. Хотя я почти уверена, что если проректор по хозчасти сменится, то он эти торговые места отдаст своим людям.

С рэкетом я не связана. В институте есть охрана, а я плачу аренду, и все остальное меня не интересует. Это уже их про­блемы. Аренда оформлена договором. На оптовой ярмарке, где я раньше работала, было по-другому: ты платишь за аренду пятнадцать тысяч, а квитанцию тебе дают за две. И никакого договора. Но администрация обеспечивает всем торгующим "крышу". Они тоже платят кому надо, в том числе и в мили­цию.

Нигде ничего не делается случайно. Когда вы видите про­ституток на вокзале или лохотронщиков у метро - будьте уве­рены, что у них есть "крыша". Просто так туда даже табурет­ку не поставишь. Попробуйте с улицы прийти и встать: сами увидите, что будет.

У нас есть закон. Если ты торгуешь без разрешения – штраф 200 минимальных окладов, без кассового аппарата - 150 МОТ¹ и т. д. Поэтому все ищут знакомых. Если тебя взяли за жопу – ОБЭП², налоговая, участковый, - надо искать какие-то подхо­ды, иначе оберут как липку. Если же насчет тебя уже есть до­говоренность, то ты пишешь  объяснительную: чек не пробит,

¹ Минимальных оплат труда. - Прим. ред.

² Отдел по борьбе с экономическими преступлениями. - Прим. ред.

[437]

потому что кассовый аппарат был неисправен - не было элек­тричества. Накладных не было, потому что они были у дирек­тора, и т. п. И получается, что тебя просто можно поругать и предупредить, ну, для острастки оштрафовать (по документам -на две тысячи, а реально - на пять, но ты все равно рад, по­тому что иначе надо было бы заплатить десять). В общем, это соотношение соблюдается: через посредников платишь половину суммы. Везде люди работают, они предпочитают получить "на лапу", а не перечислять на какой-то расчетный счет.

Вообще, если я буду платить налоги, то я себе ботинок не куплю. У нас ведь в стране все верхи настолько погрязли во лжи и обмане, что о коррупции на уровне рядовых граждан даже говорить смешно. Я понимаю, "Газпром" налоги укры­вает. Но ведь у них какой уровень доходности! А мне, по большому счету, что скрывать? Какие у меня прибыли? Я вообще счи­таю, что налоги нужно брать только с тех, у кого прибыль от тысячи долларов в месяц. Да это государство должно нам спа­сибо сказать за то, что мы не только себя кормим, но еще сво­их стариков поддерживаем, которых оно за порог выбросило, и детей рожаем. И мы, мелкие частные предприниматели, должны и родителям своим помогать, и детей растить и учить. Мы ведь живем до 40 лет без квартиры, без машины, потому что рас­считывать можем только на себя. Лучше бы было, как на За­паде, чтобы можно было в кредит купить квартиру.

Кроме того, я считаю, если я наняла работников, то есть создала рабочие места, если я плачу им зарплату и отчисляю средства в Пенсионный фонд, - налоги должны снижаться. Чем больше у меня работников, тем больше должно быть сниже­ние.

На самом-то деле мы, как дети, с государством в прятки играем. Ведь в налоговой тоже грамотные люди сидят, я ни за что не поверю, что они не могут рассчитать, какая у нас прибыль. Значит, они понимают, что предприниматели все государство обманывают, и значит, это всех устраивает. Но все равно ни-

[438]

когда они нас не оставят в покое. Налоги повышают и будут повышать. У нас уже менталитет такой, что государству нельзя верить и нельзя играть по его правилам.

У нас же нет фискальных органов как таковых. А вообще тех, кто много хапает, надо прижать. Для этого чиновники должны быть неподкупными. Должно быть так: засветился чиновник со взяткой - ему штамп в паспорт, с которым его никуда, кро­ме как в дворники, не возьмут. Да, нужно платить хорошую зарплату, даже очень хорошую, но и карать намного строже, чем рядового воришку. Если 50% из органов уволить с волчь­им билетом, остальные опомнятся. Только тогда чиновники и милиция будут неподкупными.

Если попаду в ситуацию, требующую вмешательства извне, обращусь к бандитам. Буду искать "крышу", которая на этом уровне разрешит мою проблему. У меня есть приятельница, тоже бизнесом занимается. Когда ее ОБЭП накрыл (они любят перед праздниками ходить дань собирать), она обратилась к своему знакомому бандиту, и он ее успокоил: не бойся, мы сегодня вечером с начальником ОБЭП в карты в бане играем, "пере­трем" твой вопрос. И "перетерли". Так чего же еще говорить?

У нас сейчас главное - это связи. Буквально верна поговор­ка: не имей сто рублей, а имей сто друзей. Эти друзья тебе сто рублей и сэкономят.

Мне начинает казаться, что бороться с коррупцией - абсо­лютно бесполезное занятие. Джинн выпущен из бутылки, и обратно его уже не загнать.

Например, у нас статью о валютных операциях никто не отменял, а вся страна живет по курсу доллара. Америка уже все это проходила. Только тогда, когда богатые люди смогут Давать хорошее образование своим детям, и они с этим хоро­шим образованием начнут вести свой бизнес, тогда, может быть, что-то изменится.

Интеллигенция - ноль. Опереться можно только на пред­принимателей. Экономика на какие деньги поднимается? На грязные деньги частных предпринимателей. Вот когда деньги,

[439]

которые из России вывезли в западные банки, вернутся в страну и начнут работать, тогда дело сдвинется с мертвой точки. Но для этого нужно, чтобы люди не боялись за свои деньги. Ведь борьба с коррупцией сегодня - это та же революция. Кто же теперь все это отдаст? Что же, расстреливать? Национализи­ровать? А результаты приватизации? Я еще не думала об этом, но чувствую, что все здесь очень сложно. Я против того, что­бы к стенке кого-то ставить. Надо делать акцент на воспита­нии молодежи. Нужно нам какое-то время по пустыне похо­дить - как Моисей водил евреев, - чтобы пришло новое поколение, в том числе и в политику. А те, кто сейчас рвутся к власти, не смогут победить коррупцию, поскольку сами в ней замешаны.

В нашей стране не надо философствовать, а нужно просто жить. У китайцев есть такое проклятие: "Чтоб тебе жить в эпоху перемен". Вот мы в эту эпоху и живем. Жалко только пенсио­неров, которые уже просто не могут выживать, вот и надрыва­ются на этих огородах за мешок картошки. Жалко и молодых, потому что их никто не учит. Редко кто из них может честно заработать на квартиру, на машину... Вот и идут в бандиты, в киллеры.

Живем мы, конечно, как скоты. И народ изменился, и отно­шения между людьми. Деньги мерят все. Очень большое зна­чение им придается.

6. "Кушать больше хочется, чем работать на честном предприятии"

Москвичке СВ. около 50 лет. По специальности она техник-технолог обработки металла, но всю жизнь работала эко­номистом-нормировщиком, потом просто экономистом. Сей­час числится на бюджетном предприятии. Официальная зарплата 400 рублей - хватает только на дорогу до рабо­ты и обратно. Поэтому только считается, что СВ. рабо­тает на предприятии, а на самом деле она туда не ходит, работает и зарплату получает другой человек, а ей только

[440]

трудовой стаж идет. Ее это устраивает: "Пусть на вся­кий случай идет стаж, хотя сейчас это вроде бы ничего _мне не прибавляет (25 лет я уже отработала), но кто зна­ет, как оно дальше повернется". Сама она занимается чел­ночным бизнесом. В отпуск ездила к родителям, "а больше никуда". Говорит, что вообще непонятно, что сейчас на­зывается отпуском. Живет с мужем в двухкомнатной квар­тире.

Когда я ушла с работы, сначала пошла работать в фонд за­щиты бывших военнослужащих. Там работала бухгалтером в магазине, делала отчеты, получала товар, сдавала его в мага­зин, когда надо - и продавцом стояла. В этом фонде прорабо­тала месяцев семь. Мы торговали по бартеру с узбеками, они нам рис поставляли. Потом мой директор разорился, запил, а помещение магазина сдал индусам. Они занимались тканями. Пока документы переоформляли, я с этими индусами позна­комились, и они предложили у них работать менеджером. По­лучала ткани, предлагала их разным магазинам, ателье, рабо­тала как поставщик с крупными магазинами. Эти сделки все документально вообще не оформлялись, все было наличными. За аренду помещения индусы платили директору лично в кар­ман. Этот директор получил помещение в аренду на 25 лет за смехотворные деньги, потом разбил его на несколько частей и сдавал их в аренду. Получала я 250 долларов, а официально оклад был в 10 раз меньше. Вообще с индусами работать было хорошо. Два выходных, отпуск, если больничный - он опла­чивал. Даже у нас одна девочка в декрет уходила, он ей дек­ретные выплатил.

Ткани в Англии покупались на вес, за гроши, а здесь они продавались по очень хорошей цене. Эти ткани были с небольшим брачком: где-то маленькая дырочка, где-то край прорезан. По­этому было так заведено: если покупатель берет три метра ткани, и попался кусок с браком, то ему этот кусок дают бесплатно, а потом отмеряют сколько положено хорошей ткани.

[441]

Ушла потому, что началась сильнейшая аллергия на ткани

В челноки я пошла от безысходности, когда муж семь ме­сяцев зарплату не получал, дочь в это время родила, а муж ее учителем физкультуры работал. Вообще в семье денег не было Четыре года стояла на рынке.

Если ты торгуешь на рынке, у тебя должна быть санитар­ная книжка. Она официально платная, нужно оплатить сдачу анализов, например, но к тому же нужно еще потратить уйму времени. Те, кто этого делать не хотят, платят сразу деньги -и тебе приносят готовую книжку. Есть такие люди, которые ходят по рынку и предлагают санитарную книжку.

Весь набор документов, который должен быть у продавца -накладные, сертификаты качества, приходные и расходные ордеры, проштампованные предприятием, где куплен товар, - прода­ется на рынке. В эти бланки ты уже можешь вставить любые суммы, которые тебе нравятся.

Делают еще и так: человек работает с легальными докумен­тами, а ты платишь ему определенную сумму и работаешь как его "продавец". Кассовые аппараты в большинстве случаев не работают под разными предлогами.

Я торговала в мелких масштабах, а есть люди, занимающи­еся крупным оптом. Они привозят товар и сдают его на рынок продавцам. Те покупают на этот товар накладные и торгуют, а тот, кто привозит, вообще ни по каким документам не прохо­дит.

А сколько есть крупных рынков, где проверок налоговой инспекции просто не бывает, на Черкизовском, например, люди вообще стоят без документов. Директор рынка берет эти от­ношения с налоговой и остальными проверяющими органами на себя. А каждый продавец только платит ему за место - и больше у него нет никаких проблем. Поэтому мелкие рынки дают государству больше, чем крупные.

Я одно время работала на "Динамо", была оформлена там продавцом. При этом пишется заявление: прошу принять меня на работу, согласна на минимальный оклад. Это очень выгод-

[442]

_но всем, потому что с меня как с продавца налог не берут - у меня минимальный оклад, работодатель налог на зарплату тоже не платит. Честным трудом на рынке, даже если ты уходишь частично от налогов, больших денег не заработаешь. Ты смо­жешь питаться нормально, может быть, кое-что себе купить, но не более того. Ни машины, ни дачи, ни тем более квартиры с этого не купишь.

В месяц оплата места около 3500 рублей, плюс 200 долла­ров минимум стоит поездка, еще столько же за пересылку то­вара. Сколько же надо продавать на рынке, чтобы возместить эти расходы! Это я не считаю расходы на покупку докумен­тов, на медицинские справки... Хорошо хоть сейчас рэкета не стало, по крайней мере там, где охрана хорошая. А раньше еще им приходилось платить.

В Турции рэкета вообще нет, а вот в Польше - просто что-то страшное. Есть автобусы специальные, на которых ездят в Польшу. Этот автобус сразу едет на рынок. Только он на ры­нок приехал - приходит рэкет. Собирают со всего автобуса мзду. Потом приезжаешь в гостиницу - приходит русский рэкет. Потом на границе с Белоруссией приходят белорусы. Потом мы въез­жаем в Россию - останавливает ГАИ: будем автобус проверять, выгружайте вещи. Конечно, выгружать никому не хочется. Тогда, пожалуйста, 50 долларов с автобуса. И так по всему пути сле­дования. А если ехать одной, то еще страшнее, могут и товар отнять, и деньги, и поколотить, если еще не убьют.

Но, кстати, государственные служащие практически никог­да напрямую деньги, вроде, не вымогают, а вот косвенно - да. Я когда занялась челночным бизнесом, сначала пыталась де­лать все как положено, по закону. Но система налогообложе­ния у нас такая, что если ты занимаешься частной трудовой Деятельностью, то не учитываются никак твои расходы - транс­портные, арендная плата, плата наемным работникам. Прибыль рассчитывается как разница между закупочной ценой и ценой Реализации. Таким образом прибыль неоправданно завышается и, естественно, завышается и налог. Еще один момент, ко-

[443]

торого никто не учитывает. Если ты ездишь за товаром за ру­беж, то ты его покупаешь за доллары, а продаешь здесь за рубли А курс очень неустойчивый. Из-за разницы курса получается нередко, что торгуют себе в убыток. Вот отчего люди пытают­ся все скрыть. Многие ездят не за границу, а на наши рынки и у оптовиков закупают товар. Как правило, при этом не офор­мляются никакие накладные и прочие документы. Это позво­ляет прятать прибыль. А если ты покупаешь в Турции, то тебе дают накладную, где все указано.

Увидев, что я должна все отдать, я плюнула на свое жела­ние работать честно, порвала все бумаги, отнесла в налого­вую подарок и все оформила, как мне надо было.

Когда через таможню проходишь, по таможенной деклара­ции имеешь право провозить товар на определенную сумму и определенное количество каждого вида товара. Его полагает­ся официально оформить и сдать на перевозку.

Но часто можно видеть, как люди с пятью огромными меш­ками проходят таможенный досмотр. Как им это удается? Я сама не видела, чтобы кто-то кому-то деньги давал, но как-то же они договариваются!

У меня на таможне был такой случай. Я всегда до копейки вносила всю валюту в декларацию. А потом смотрю, другие как делают: прошли таможенный досмотр и достают валюту из всех карманов. И вот однажды я собралась ехать за грани­цу, а мне как раз отдали долг тысячу долларов, и еще 500 дала подруга, чтобы я там ее дочери что-то купила. Взять справку из банка на эту валюту я уже не успевала. Положила долла­ры в кроссовки. Но у меня же все на лице написано! У меня эти деньги отобрали, и потом еще столько же заплатила штрафа. Да те 500 долларов, которые не мои были, пришлось отда­вать. Вот и вышло, что я месяца четыре работала потом в убыток. Только-только с долгами рассчиталась, а тут как раз августовский кризис. Поле этого я вообще решила плюнуть на этот бизнес.

[444]

Я не хотела ни с кем связываться, чтобы не обманули, ра­ботала одна. А те, кто работал, например, семьей - муж, жена, взрослый сын или дочь, - те сделали очень хорошие деньги.

Такая схема: если я провожу больше валюты, чем положе­но, я должна платить таможенные пошлины, а это уже невы­годно. Поэтому многие предприниматели делали так: заклю­чали договоры с турками, те сюда пересылали товар, здесь он продавался, а деньги отдавали посредникам, и они их уже как-то вывозили обратно в Турцию.

Одна моя знакомая всегда брала на 20-25 тысяч долларов товара и весь его сдавала оптовикам, имея на этом по одному доллару с единицы товара. Она ездила за товаром каждую не­делю и каждую неделю получала соответственно две тысячи минимум. Но для того чтобы так работать, нужно иметь боль­шие наличные деньги для закупок. На крупных рынках кру­тятся колоссальные деньги.

Вообще мне кажется, что в теневой экономике сейчас заме­шаны все, начиная с правительства, местной администрации и так далее. Теневые отношения есть и в науке, и в искусстве, не говоря уже про таможню, про вузы. Перечислять можно долго.

Я, например, давно уже поняла, что в случае чего нужно обращаться к кому угодно, только не к государственным орга­нам обращаться. Был у меня случай, что пришлось к банди­там идти. Взяли у меня товар на реализацию и не хотели от­давать деньги. Я тогда позвала одного мужика, который с нами у индусов работал, шкаф такой. Мы с ним вместе только по­дошли к этим ребятам, они сразу поняли, что нужно отдавать.

Или возьмем уклонение от налогов. Если человек будет доб­росовестно все платить, он останется без денег. Вообще я, ко­нечно, к тем, кто уклоняется, в том числе и к себе самой, брезгливо отношусь. Но и не делать этого невозможно. Представить себе, что ты двенадцать часов на рынке стоишь и уходишь с деся­тью рублями в кармане. Зачем тогда вообще работать?

Кто бы стал рисковать и уклоняться от налогов, если бы были разумные ставки налогообложения? Мне, например, не-

[445]

понятно, почему у предпринимателей налоги выше? Ведь че­ловек свои личные деньги вкладывает, сам себе создает рабо­чее место - почему он должен платить больше?

А к уклоняющимся руководителям предприятий я отношусь по обстоятельствам. Смотря ради чего он избегает налогов. Если в пользу сотрудников - то ради бога. Хотя при нормальной государственной системе такого быть не должно. Вот на том предприятии, где я числюсь, если бы от налогов не уходили, то оно бы уже давно вообще не работало. Хотя вы знаете хоть одного руководителя, который честно показывает зарплату, которую он платит своим сотрудникам? Никто этого не дела­ет.

Лично я совершенно уверена, что все должно происходить в рамках закона, не должно быть так, чтобы одним было мож­но преступать законы, а другим - нельзя. Это очень важно. Но без обеспечения нормального уровня жизни никакая борь­ба с коррупцией невозможна.

Чтобы справиться с теневой экономикой и коррупцией, нужно перестроить все государство сверху донизу. Нужны нормаль­ные законы, эффективная судебная система, не зависящая ни от правительства, ни от мэрии. Налоги должны быть значи­тельно меньше. На рынке говорят: нам лучше работать с бан­дитами, чем с налоговой инспекцией. Бандиты лишнего не возьмут, они понимают, что не в их интересах разорять тор­говцев. А налоговая норовит раздеть догола.

Любому крупному предпринимателю выгоднее иметь "кры­шу", которой заплатил - и тебе никто не страшен: ни пожар­ники, ни милиция, ни санэпидстанция. Это все уже берет на себя "крыша".

Какая может быть борьба с коррупцией, когда у нас кор­румпировано все сверху донизу! У меня у одной знакомой муж возил бандита, он рассказывал: на строительство МКАД Луж­ков велел всем бандитам привезти определенные суммы денег. И все привезли. Очевидно, за это на что-то потом закры-

[446]

ли глаза. Мне вообще непонятно, как эти люди ходят в цер­ковь!

Хотя люди же сами выбирают таких руководителей, да и выбрать не из кого, все с этим связаны. Если бы я точно зна­ла, что такой-то связан с криминалом, то, наверное, не прого­лосовала бы. Впрочем, кто знает?

При существующей системе против коррупции не поможет никакое повышение зарплаты чиновникам, потому что люди сами будут давать взятки, и ни один чиновник не удержится, чтобы не взять, какая бы ни была у него зарплата. Всю систе­му надо менять, без этого не получится.

Я сама, если необходимо будет решить какой-то вопрос с чиновником, вынуждена буду дать взятку. А если не очень нужно? Просто плюну и уйду, не буду связываться.

Да и вообще, если разобраться, разве чиновники сейчас мало получают? Да еще льготы всякие. У меня одна знакомая рабо­тает в счетной палате, рассказывает, сколько у них получает женщина, которая поливает цветы, - это сумма, которая и не снилась бюджетникам, например. И у них сохранились вып­латы к отпуску и прочее.

Конечно, я хотела бы работать только в теневой сфере, по­тому что работать надо там, где хорошо платят. Кушать боль­ше хочется, чем работать на честном предприятии.

Хочу заняться любимым делом - стать парикмахером. Сей­час уже начала реализовывать этот план, поступила учиться на государственное учебное предприятие бытового обслужи­вания. Здесь такая особенность: если ты официально не реги­стрируешься, что ты работаешь мастером, или не поступаешь на работу в парикмахерскую, то через три года твой документ становится недействительным. И вообще хочется заниматься законно и квалифицированно, а не лишь бы как. Чтобы рабо­тать индивидуально, нужен стартовый капитал. Эта работа требует санитарного обеспечения, то есть должно быть оборудовано отдельное место для работы, в противном случае можно забо­леть и заразить семью. Значит, мне в квартире нужно отвести

[447]

под это дело комнату. Дальше: для того чтобы конкурировать с салоном, мне нужно брать гораздо меньшие деньги за стрижку Ни один человек не захочет платить на дому такие деньги, как он отдает в салоне, где все красиво устроено. Люди ведь стригутся не каждый день, значит, если даже у меня будет 20-30 посто­янных клиентов - это один человек в день. Это не заработок. Для того чтобы найти клиентов, мне нужно давать куда-то рекламу, а это невозможно сделать без регистрации. Вероятно, все же придется устраиваться в салон.

7. "Нужно ужесточить законы, связанные с коррупцией"

Ростовчанину Е.М. 30 лет. Он стремится в любое время подработать на своем автомобиле, что, впрочем, у него не всегда получается (техника не очень новая). Хотел бы стать водителем-дальнобойщиком или купить подержанный им­портный автобус для междугородных перевозок. Несколько лет назад торговал автомобильными приемниками, резиной и пр.

Женат, имеет двоих детей. Проживает у жены в трех­комнатной квартире, свою квартиру сдает в аренду. С пи­танием семья проблем не испытывает, хотя на содержа­ние детей уходит большая часть средств. Семья получает помощь от родителей Е.М. и его жены.

В последнее время выезжал на отдых с семьей на Черное море, а также к родственникам, живущим в области.

Я довольно часто сталкиваюсь с коррупцией и теневой эко­номикой. И чаще всего это мне мешает. Но иногда это помога­ет решать какие-то проблемы. Например, когда мне нужно что-то быстро решить, но наши бюрократы изо всех сил затягивают решение этого вопроса. Например, для получения какого-то документа требуется неимоверное количество всяких бумажек-По-моему, это делается для того, чтобы у человека вытянуть побольше денег.

[448]

Сейчас я оформляю лицензию на перевозку пассажиров на своем микроавтобусе на пригородных сообщениях. Хорошо, что у меня есть знакомый по прежней работе в АТП (автопредп­риятие), который мне помогает собрать все необходимые справки. Раньше я сунулся за получением лицензии напрямую, так от меня отмахнулись просто, а потом потребовали кучу бумаг. Наверное, хотели, чтобы я эту ситуацию "смазал".

Например, в ГАИ я несколько раз выкупал свои права, ко­торые забирали у меня за то, что я что-то там нарушил по до­роге. Они, может быть, и справедливо меня останавливали, но требовали оплаты на месте. Потом как-то повадились забирать у меня водительское удостоверение и заставлять отрабатывать на них на моем же автомобиле и за мой бензин.

Случается так, что чиновники не ждут, пока ты сам им пред­ложишь взятку, а сами говорят, сколько будет стоить решение этого вопроса. Приходится платить. Раньше это особенно час­то было при решении вопроса о лицензии или разрешении на торговлю. Мне, например, пришлось в свое время дарить ад­министрации города автомобильные колеса, чтобы мне дали разрешение на торговлю. Мало того, они еще и выбирают, что им лучше взять в качестве подарка. Так получается, что ра­ботники администрации с каждого тянут то, что им необходи­мо; у одного парня на рынке "попросили" колеса для ВАЗ 21099, у другого коробку передач, у третьего автомагнитолу и пр. Все эти явления мешают в работе.

Пришлось мне полтора года назад оформлять загранпаспорт. ПВС¹ этот паспорт оформляет в течение месяца, а мне нужно было в течение недели. Я узнал, что его делают в турфирмах. Но платить за оформление пришлось в четыре раза больше, чем установлено нормами. Потом запретили турфирмам зани­маться оформлением загранпаспортов, потому что они повяза­ли взятками всю ПВС.

¹ Паспортно-визовый стол. - Прим. ред.

[449]

С другой стороны, такой подкуп помогает. Например, если нужно получить какую-то бумагу быстро, например в течение дня, а ее обещают выдать где-то через неделю. У меня из-за этой отсрочки может клиент "сорваться". Приходится опять "смазать" дело, и вопрос решается. Но эти явления помогают где-то в 10-15%, а в остальных случаях мешают.

Когда я перевернулся на "Волге", то мой товарищ, который ехал со мной, оказался в больнице. У него было смещение позвонка, нужна была операция, которая в принципе должна быть бесплатной. Конечно, определенные средства требовались на медикаменты. В конце концов запросили за операцию с моего приятеля 500 долларов. Это только операция. И плюс медика­менты, которые обходились в день около 500-600 рублей. Врач об этом сказал напрямую, и если бы мы тогда отказались пла­тить (а я тоже участвовал в расходах, потому что авария про­изошла и по моей вине), врачи могли бы представить ситуа­цию таким образом, будто операция невозможна. Так что пришлось платить.

В таких ситуациях жаловаться нет никакого смысла, если хочешь, чтобы все закончилось благополучно для больного. Мы заплатили, хотя все равно это к успешному исходу не приве­ло. Приятель не выжил.

Еще за медосмотры приходится платить. Но что касается "автомобильного" медосмотра, то сейчас за это стали брать плату официально и без всяких проблем медкомиссия происходит. Может быть, это и к лучшему. Я пришел на водительскую ко­миссию, думал заплатить сразу, чтобы мне выписали готовую справку. А они говорят: "Оплатите в кассу". Я оплатил, быст­ренько прошел всех врачей, без всяких очередей. Без всяких проблем выписали справку. Если бы везде так было, то взятки не надо было бы давать, всех бы это очень даже устраивало.

Вообще то, что врачам люди платят за лечение, я считаю нормальным. Врачи ведь тоже должны что-то зарабатывать. Другой вопрос - сколько платить. Если в разумных пределах, то это нормально.

[450]

Возможно, надо переводить всю медицину на платную ос­нову. Нужны полисы, но не такие, как сейчас, а такие, чтобы человек пришел в больницу с полисом, и ему полностью ока­зали все медуслуги. Пусть человек заплатит больше за медст-раховку - не 50 рублей, а 500, - но будет знать, что если он попадет в больницу, то его обслужат по полной программе. И он будет знать, что на весь год он застрахован и в любом слу­чае ему окажут всю необходимую медпомощь. Этот вариант лучше. А не так, как сейчас - по этому полису только могут посмотреть, жив ты еще или нет.

Ремонт автомобиля, если сложный, я делаю вместе со зна­комыми. Им плачу, но не много, а так, по-свойски. Детали для ремонта покупаю на авторынке. Никаких чеков там не дают. Ремонт делаю сам. Телевизор, если сломался, то несу знако­мым, которые ставят ему диагноз. А потом я уже думаю, кто из телемастеров может его починить. Вообще я стараюсь мно­гие работы по дому выполнять сам или с помощью друзей, потому что нанимать исполнителей для меня дорого.

В организации похорон я никогда напрямую не участвовал, но видел, что люди платили за перевозку покойного, за его одевание в морге. Часто дают деньги могильщикам, чтобы гроб нормально опустили и не вели себя как босяки во время похо­рон.

Наиболее коррумпированные сегодня - милиция и бюрок­ратия. Они не просто участвуют в теневой деятельности, но организовывают ее. Поэтому их ответственность гораздо выше.

Взятки, насколько я знаю, чаще всего берут работники ми­лиции, налоговой инспекции, таможни.

Милиционеры берут взятки в следующих ситуациях: при прописке. Создаются такие условия, при которых человеку, которому нужно прописаться, приходится платить деньги. Другие случаи, о которых мне рассказывали: стоит на посту гаишник, собирает штрафы. Когда у него набирается определенная сумма, он платит 15-20% своему непосредственному начальнику. Тот платит своему начальнику и дальше по цепочке вверх. Правда,

[451]

сейчас не так сильно придираются к водителям. Раньше это было чаще и в более грубой форме. Я в последнее время уже не встречаю гаишников, которые нагло говорят: "Давай 40 рублей а иначе я найду к чему придраться". Сейчас если останавли­вают, то по делу. В этом случае ситуация изменилась к лучше­му.

Еще в милиции вымогают деньги с тех людей, которые яко­бы совершили административное нарушение. Иначе везут в отделение и составляют протокол. Кстати, люди уже знают, что легче откупиться прямо на месте происшествия, чем ехать в отделение. Там это сделать сложнее и дороже. Милиция вооб­ще использует любую возможность, чтобы содрать деньги. Про ГИБДД я вообще не говорю, у них вымогательство существу­ет "в крови". Следователи некоторые тоже могут закрыть дело за недостатком улик, а на самом деле задерживают настояще­го бандита. И наоборот - заводят явно натянутое дело, а по­том начинают тянуть деньги за то, чтобы это дело закрыть.

Налоговые служащие моему знакомому напрямую сказали: если не хочешь платить налог, довольно большой, то "отстег­ни" нам такую-то сумму, и мы на это закроем глаза на какое-то время. А дальше посмотрим, как у нас пойдут дела. То есть они намекали на долгосрочное сотрудничество (в плане отку­па). Я бы не сказал, что все работники налоговой инспекции этим занимаются, но поставлено это на широкую ногу. Повсе­местно налоговые инспектора, которые ищут любую зацепку в документации, чтобы посадить фирму или предпринимателя на "доение".

В таможне такая же система. Товар иногда арестовывается, независимо от того, правильно или нет оформлены на него документы. Причину таможенники найдут. Например, смеще­на где-то в документе печать на пять миллиметров - плати деньги. Или езжай дальше сам, но твой товар не пропустят. И еше, когда были льготы на ввоз автомобилей и других товаров, то таможенники говорили так: "Мы тебе оформим льготу, а ты,

[452]

будь добр, отстегни нам" (это касалось льгот для тех граждан, которые проработали за рубежом по полгода).

Нелегальным производством заняты прежде всего владель­цы мелких и средних предприятий. Возможно, владельцы крупных предприятий, хотя их контролируют чаще и серьезнее. Это производство чаще всего связано с производством водки, ко­ньяка, видео- и аудиокассет, то есть товаров, которые очень хорошо реализуются. Кирпичные заводы, например, постоян­но гонят "левую" продукцию. Также те, кто производит бетон, стройматериалы.

А вот уклоняются от налогов та же милиция и налоговые работники. Они уклоняются не просто от уплаты налогов, а от уплаты налогов с незаконно полученных средств. Хотя, мне кажется, что практически все сейчас либо налоги не платят, либо скрывают частично доходы от налогов.

В целом же я считаю, что налоги платить надо, и полнос­тью. Но если налоги разумные. Сейчас у нас ужасно высокие налоги. В некоторых сферах, например для частных предпри­нимателей, налоги еще более-менее, а для предприятий, кото­рые что-то производят, очень высокие налоги. Я считаю, что 17-20% от прибыли - это вполне нормальный налог. При этом условии, я думаю, процентов семьдесят людей платили бы на­логи. А сейчас платят процентов двадцать. Если бы налоги уменьшились, то людям стали бы по основному месту работы платить больше, и им не нужно было бы постоянно искать, где подработать, им хватило бы одного места работы. Таким образом, часть проблемы решилась бы сама собой.

К руководству предприятий, уклоняющемуся от налогов, я отношусь по-разному. Иногда одобряю, иногда осуждаю. Все зависит от того, чем предприятие занимается. Если оно вы­пускает какую-то мирную продукцию, а от него требуют пла­тить налог в размере всей прибыли, то поневоле приходится Уклоняться. В этом случае я отношусь с пониманием. А осуж­даю, если он (директор-начальник) гребет деньги лопатой и еще и не платит никому. Например, в банках. Так, как сотруд-

[453]

ники банков берут взятки за выделение кредитов - из этих же кредитов. Сразу оговаривают условия - мы тебе даем кредит на 100 миллионов, а ты нам даешь 10.

Может быть, где-то и есть такое, что руководители уклоня­ются от налогов в пользу своих сотрудников, но это единич­ные случаи. Платят деньги сотрудникам ведь не для того, что­бы человек упрочил свое материальное положение, а для того, чтобы он вообще смог прожить. А "упрочивают" материаль­ное положение только начальники.

А вот к зарплате помимо официальной ведомости отношусь нормально. Это на многих предприятиях существует, а особенно в частном бизнесе. Например, в торговых точках: продавец имеет 3% от выручки. Но товар, который он продает, больше чем наполовину неучтенный, поэтому никто прибыль с него не показывает. Сегодня многие работают по процентам. А товар, который они продают, по большей части "левый". Официаль­но эти люди получают 100 рублей, а неофициально в 100 раз больше.

Также и к рядовым гражданам, уклоняющимся от налогов, я отношусь, скорее всего, с пониманием. Потому что сейчас у людей не так уж хороша жизнь, чтобы еще отдавать ту копей­ку, которую еле "урвал". Сейчас вот говорят по телевизору: "Заплати налоги и спи спокойно". Но я думаю, что если их полностью заплатить, то не уснешь вообще, потому что свое дело придется закрыть из-за банкротства.

Вообще как-то государственные органы должны понимать, что человек должен получать в качестве зарплаты не то, что остается после уплаты налогов, а ту сумму, которая позволит его семье жить нормально. Должен быть установлен в стране минимальный заработок, но минимальный не в плане самой маленькой цифры, а минимальный в плане возможности про­жить на такую зарплату. Если сейчас прожиточный минимум в стране 900 рублей, то и минимальная зарплата должна быть такой. В таком случае на любом предприятии люди не могут получать меньше 900 рублей. Больше - пожалуйста. А вот всякие

[454]

платежи и штрафы должны не равняться минимальной зарп­лате, как сейчас, или не исчисляться в ее размере, а должны быть на уровне 10-20% минимальной зарплаты.

Мне хотелось бы заняться перевозками пассажиров на сво­ем автобусе. Сейчас я уже получил лицензию на перевозки, осталось получить маршрут движения. Практически ничего мне не мешает, только вот был бы автобус новый у меня, то и про­блем с ремонтом было бы меньше. Машину я люблю и всю жизнь работал водителем - на городском пассажирском транс­порте, на легковых автомобилях. То есть хочу быть независи­мым ни от кого. Сейчас для этого созданы некоторые послаб­ления. Я, например, плачу в месяц 500 рублей за лицензию, и никто не лезет в мой карман. Раньше нужно было отчитывать­ся по билетам и пр. А теперь спокойно я могу эти деньги от­работать и заниматься своим делом.

Проблема коррупции и теневой экономики на сегодняшний день одна из важнейших, наряду с бюрократией, бесхозяйствен­ностью в госсекторе. Из-за бюрократии очень сложно решать любые дела. Работники различных организаций - админист­рация, собесы, домоуправления - используют свои места как кормушки. Мне кажется, что эти работники просто радуются тому, что человек нарушает какие-то нормы закона, и потом используют такую ситуацию в свою пользу.

В данный момент проще всего легализовать теневую эко­номику, снизить налоги, ужесточить законы к неплательщикам налогов. Легализовать теневую экономику нужно в первую очередь, но не методами силы, а продуманной политикой, чтобы предпринимателю было выгодно заниматься законной деятель­ностью. Особенно нужно поднимать те отрасли, которые у нас в упадке, - медицинскую промышленность, фармацевтику, легкую промышленность. Сейчас бурно развивается строительство бензоколонок, значит, эта отрасль выгодна, значит, у них есть Деньги на развитие, поэтому нужно налоги с них брать в большем объеме. Заправок сейчас так много стало, что скоро трасса превратится в сплошной ряд бензоколонок. Легализация тене-

[455]

вой экономики должна проводиться одновременно с контро­лем за соблюдением законов, но не только предпринимателя­ми, но и должностными лицами.

Нужно ужесточить законы, связанные с коррупцией. И умень­шить налоги. Чтобы у человека был выбор - и налоги не вы­сокие, и условия для работы есть. Организованная преступ­ность - это самое неприятное для человека, который работает на себя, занимается индивидуальным предпринимательством. Предприниматель, а особенно мелкий, не защищен от крими­нала. Милиция - не помогает, а наоборот "наводит" криминал на человека. С этими бандитами нужно расправляться самими жестокими способами, потому что никакой пользы они не при­носят.

Как бы я стал бороться с несправедливостью чиновников? Сначала бы попытался обжаловать в вышестоящих инстанци­ях и потом обратился к влиятельным друзьям, связанным с милицией и прокуратурой. У меня такие знакомые есть. Да­вать взятку я считаю унизительным. Суд, я думаю, вряд ли что-то решит, потому что суд у нас "подкупный", предвзятый. До­верия к нему нет. Криминал в таком деле - на самый последний случай.

[456]

Наемные работники предприятий, банков, коммерческих фирм

8. "Я работаю и хочу работать «в тени»"

Москвичу В. 21 год, учится на 4-м курсе вуза по специ­альности "Социология". Работает заместителем директора отдела реализации на производственном предприятии. Живет с родителями в двухкомнатной квартире. Материальный достаток - 28 тысяч рублей в месяц, считает, что "ма­териально полностью обеспечен, хотя денег никогда не бывает много". В последние годы один раз отдыхал в Турции, но в прошлом году в отпуск не пустили, так как очень много работы.

По роду своей работы с вымогательствами приходится стал­киваться достаточно часго. Поэтому я навскидку могу пере­числить все коррумпированные структуры, с деятельностью которых я знаком не понаслышке. В первую очередь это пра­воохранительные органы и в особенности ГИБДД, как они те­перь называются, налоговая инспекция и вообще всякие инс­пекции - пожарная, санитарная и т. д. Во вторую очередь банки. Кроме того, префектуры, Ростест и прочие структуры, зани­мающиеся сертификацией, выдачей патентов и т. д. Высшие учебные заведения.

Буквально на прошлой неделе к нам в очередной раз при­ходил пожарник, который облюбовал наше предприятие, так как оно расположено на достаточно большой территории и придраться к чему-либо может каждый - это и отсутствие дол­жного количества огнетушителей, и отсутствие памяток во всех местах скопления людей, загрязненность лестничных прохо­дов и прочее, и прочее. Каждое из этих правонарушений рас­ценивается им как "серьезное" и оценивается в зависимости от ситуации от 100 до 500 рублей. Деньги, конечно, минимальные, но бесит то, что ходит он, когда ему вздумается. Но это самое

[457]

безобидное, точно так же приходят представители всех инс­пекций.

Иначе дело обстоит с префектурой. От префектуры за оп­ределенную мзду мы получаем своеобразную "крышу", суть которой заключается в принципе "помочь - значит не навре­дить". Основная поддержка - что они не суют палки в колеса. За это приходится платить, и это уже достаточно крупные вло­жения, правда, в завуалированной форме. В частности, это участие в мероприятиях, которые не приносят никакого дохода фирме, но идут на пользу родной префектуре. Участие только в од­ном из летних мероприятий обошлось нам в 170 тысяч руб­лей. Еще одна форма - это устройство банкета в самой пре­фектуре полностью за счет фирмы. Это, конечно, дешевле, но тоже деньги хорошие. Я молчу про коньяк, шампанское и прочие конфеты и цветы. Кроме того, мы сталкиваемся с системой, развитой практически в любом банке, связанной с обналичи­ванием и трансфертом денежных средств в любых размерах, а также целым спектром валютных операций. При банках су­ществуют подставные фирмы, которые живут сами и поддер­живают за счет этой деятельности банки. Достаточно сказать, что оплата этих услуг составляет от 1,5 до 5%. Нетрудно под­считать, какие это деньги, если суммы, участвующие в этих операциях, исчисляются сотнями тысяч рублей только с одно­го клиента. В свою очередь нетрудно догадаться, какие сум­мы не облагаемых налогом денег проходят через вполне ле­гальные банки.

На бытовом уровне можно вспомнить случаи взаимоотно­шений с правоохранительными органами. Я не буду останав­ливаться на этом подробно, потому что любой человек расскажет вам массу историй о произволе, который творится в этой об­ласти. Но все-таки, для полноты общей картины, скажу несколько слов. Не так давно я был задержан милицией вместе со знако­мым и двумя девушками, у одной из которых с собой не ока­залось паспорта. Нас задержали в центре Москвы и объявили, что отпустить не могут до установления личности, а это, как

[458]

они намекнули, может занять от двух до пяти часов. Для того чтобы не испортить себе вечер, нам пришлось отдать 400 руб­лей. На машине недавно без прав задержали. Сначала расска­зали, как мне теперь "плохо" будет, как много придется запла­тить, привезли на "штрафстоянку", остановились в пяти метрах от нее и стали откровенно вымогать деньги. Естественно, при­шлось отдавать. Хотя лично вот на этих товарищей я не дер­жу зла, потому что действительно было бы хуже, а они вроде как помогли.

Нужно также, наверное, отметить возможность покупки любых документов. На данный момент я уже купил "мидовский" пас­порт, права. Существует реальная возможность покупки лю­бых ксив, вплоть до подполковника милиции, правда, возраст не позволяет. Подобные удостоверения стоят от 100 до 600 долларов. Точно так же покупаются и другие документы.

Да, еще забыл сказать о ситуации в области образования. Здесь тоже все ужасно коррумпировано. Я знаю о фактах по­купки моими знакомыми аттестатов и т. д. В частности, в са­мом крупном вузе страны, на очень престижном факультете зачет стоит 50 долларов, экзамен - от 100 до 200. В вузе более "мелкого уровня" знакомые недавно сдавали за 100 долларов всю сес­сию.

За ремонт и подобные услуги всю жизнь все расплачивают­ся наличными или водкой. Сейчас, правда, за водку много уже не сделаешь. Хотя с гарантийным ремонтом, конечно, иначе. Я недавно чинил компьютер, и все было честь по чести, с че­ком, отметкой в гарантийном талоне. Но знаю, что, например, оплата за ремонт оборудования, выпускаемого на нашем пред­приятии, который производит одна инициативная фирма, про­ходит только "черным налом".

Вот к платным врачам, к счастью, в силу возраста не обра­щался. Правда, недавно проходил медкомиссию для получения прав, суть которой заключалась в том, что сразу при входе ты отдаешь 150 рублей, тыкаешь пальцем в нос и выходишь с

[459]

диагнозом "абсолютно здоров". Вот и все мои взаимоотноше­ния с врачами.

Как я отношусь к уклонению от налогов? Это сложный вопрос. Возможно, моя оценка и не очень объективная, но я категори­чески осуждаю уходящих от налогов торгашей-спекулянтов и точно так же категорически поддерживаю отечественного про­изводителя и людей, которые собственным трудом зарабаты­вают себе хлеб. В частности, простой пример: предприятие платит налог с заработной платы, помимо всех остальных налогов. Одно дело, когда у какого-нибудь кавказца работает в палатке про­давец, а другое дело, когда на предприятии работает 100 и более сотрудников. Если указать нормальную зарплату в три-шесть тысяч рублей, то налог с фонда заработной платы убьет пред­приятие. Вся налоговая политика в нашей стране в корне не­верная, и ни один нормальный человек не сможет заплатить налоги и после этого еще и "спать спокойно".

Не могу сказать, что прав, но я разделяю людей на две ка­тегории: воры и прочие. Когда скрывают от налогов наворо­ванное - это одно, а когда стараются сохранить заработанное своим трудом - это другое.

На мой взгляд, настоящий руководитель предприятия все­гда думает о двух вещах: о стабильности и процветании пред­приятия и о материальном положении своих сотрудников. Ни один нормальный человек не проживет на ту зарплату, кото­рая отражена в платежной ведомости. Лично у меня оклад составляет 417 рублей. Хотел бы я посмотреть, как вы прожи­вете на такие средства. А то, что расплачиваются валютой, в этом я вообще не вижу криминала, потому что в наше неста­бильное время все крупные фирмы равняют зарплаты на курс доллара.

Так что можете из вышесказанного делать вывод. Да, я ра­ботаю и хочу работать "в тени". Главное, чтобы не было ре­альной опасности попасть в тюрьму или умереть от пули кил­лера. А с теневым бизнесом так или иначе связаны практически все крупные предприятия. Если когда-нибудь у меня появится

[460]

выбор, где зарабатывать 1000 долларов - на предприятии свя­занном или не связанном, - я, конечно, выберу легальный путь. Но не думаю, что в скором времени появится такой выбор.

На данный момент у меня есть определенный круг знако­мых, на которых я могу положиться в ситуации любого "наез­да". Среди них есть и представители правоохранительных ор­ганов, но это только в крайнем случае, и выход у меня на них не прямой, а через знакомых.

Без нужных знакомств сейчас в принципе невозможно от­стоять свои права ни перед правоохранительными органами, ни перед бандитами, ни перед чиновниками. Оспорить любое решение чиновника, на мой взгляд, практически невозможно, если только у вас нет выходов на вышестоящих представите­лей государственной или местной власти.

Конечно, борьба с коррупцией - это одна из самых острых проблем, стоящих перед нашей страной. Коррупция и теневая экономика убивают не только производителей, но и простых потребителей, позволяя наживаться огромному числу чинов­ников разных уровней. Актуальность решения этой проблемы, на мой взгляд, состоит в том, чтобы вернуть в бюджет все те деньги, которые всеми способами от него скрывают. Тогда, во что мне лично не верится, можно будет поднять материаль­ный уровень населения всей страны.

К сожалению, мне кажется, что будущий президент вряд ли сможет нарушить этот уже закоснелый механизм. Но, тем не менее, начать, мне кажется, нужно с налогового законодатель­ства. Кроме того, нужно подвергать очень суровой ответствен­ности любого чиновника, берущего взятки, и при этом платить им достаточно большие зарплаты, чтобы они боялись лишить­ся места. Нужно провести тотальную чистку власти, чтобы расчистить от грязи "верхи" (даже если придется посадить 99% ^ее представителей).

Думаю, что к такой борьбе готово в первую очередь ФСБ. У них уже на сегодняшний день достаточно информации, что-

[461]

бы навести порядок в стране. Другое дело, что порядок этот мало кому нужен.

Если мы сойдемся на том, что любой представитель власти "не чист" по определению, то вопрос о кандидате, связанном с криминалом, теряет свою актуальность. Да, я мог бы прого­лосовать за такого кандидата, если речь идет о Лужкове, на­пример. Потому что сам наблюдаю, сколько он сделал хоро­шего для города. И уверен, что он связан с криминальными кругами, а тем более замешан в экономических преступлени­ях. У нас вся Россия в этом замешана.

Я, безусловно, хотел бы самостоятельно заняться бизнесом, но, возможно, за границей. Потому что в нашей стране никто не знает, что будет завтра. Конечно, оптимальный вариант -иметь бизнес как там, так и здесь. Пожалуй, к этому можно стремиться. На данный момент мне недостаточно опыта и на­чального капитала. Но думаю, что собственный бизнес можно будет открыть через пару лет.

9. "Все проблемы нашего общества из-за того, что оно на­сквозь коррумпировано"

Тридцатилетний Э.Б. - начальник одного из подразделе­ний АО "Ростсельмаш". На своем предприятии имеет по­стоянные "левые"заработки. Проживает в двухкомнатной квартире с женой и дочерью. Личный доход не менее четы-рех-пяти тысяч в месяц. Может покупать одежду и дру­гие товары длительного пользования. За последние пять лет отдыхал два раза с семьей на Черном море. Обычно во вре­мя отпуска остается в Ростове или уезжает к родствен­никам в Краснодарский край.

Всем известно, что чем крупнее предприятие, тем крупнее махинации. Есть много способов для махинаций и в нашем АО. Например, есть масса коммерческих фирмочек при нашем за­воде, которые торгуют запчастями. Есть и отдел на заводе, ко-

[462]

торый тоже занимается непосредственно сбытом. Так вот, ку­пить деталь для комбайна через заводской отдел сбыта невоз­можно. А вот через дорогу в какой-нибудь фирме - пожалуй­ста. Но только деталь эта, к примеру, будет стоить не 10 рублей (заводская отпускная цена), а 12 рублей. Это делается по до­говоренности. Один из директоров АО является теневым хо­зяином этой коммерческой фирмы. Детали эта фирма покупа­ет у завода, благодаря этому директору, с существенной скидкой, без НДС или по каким-то зачетам, а продает чуть ли не со сто­процентной накруткой. А на заводской склад эти детали не поступают вообще.

Может быть, и хотят люди задать вопросы, но никто не хо­чет получить по голове. В данном случае действует "принцип гвоздя": только ты высунул шляпку, так получишь по ней ку­валдой. Во-вторых, у такого директора есть механизмы давле­ния на нижестоящих сотрудников - либо в случае несогласия они лишатся работы, либо будут "в доле". Как правило, у ру­ководителей высшего звена нашего АО таких коммерческих фирм несколько и часть доходов делится между работниками АО, которые задействованы в этом процессе.

Говорят, что "Ростсельмаш" давно стоит, ничего на заводе не работает, - это официальная точка зрения. Но вот ситуа­ция, в которой я сам участвовал. К нам в цех из какого-то кол­хоза поступает практически разукомплектованный, "убитый", абсолютно непригодный комбайн для того, так значится в тех­нических документах, чтобы отрегулировать давление в ши­нах и покрасить. Заводу действительно этим колхозом пере­числяются деньги за регулировку давления шин и за покраску, к примеру, пять тысяч рублей. Но за то время, пока комбайн был у нас на заводе, он проходит капитальный ремонт, полно­стью укомплектовывается, производится отладка всех его уз­лов. Практически с территории завода выезжает новый ком­байн, только серийный номер на шасси у него остается "родной". Фактических работ произведено на сумму 300 тысяч рублей

[463]

по заводской калькуляции, если бы все деньги проходили офи­циально и официально был бы оформлен заказ.

В этой ситуации выигрывают все участники. Председатель колхоза получает практически новый комбайн. Он "черным налом" платит всего 200 тысяч рублей исполнителю - начальнику цеха или директору завода-подразделения АО, из этих денег 5 ты­сяч рублей перечисляется в кассу завода. Начальник цеха де­лится с высшим руководством и с нижестоящим руководите­лем - мастером цеха. Рабочим закрываются наряды на выполнение работ, они получают зарплату по тарифам. Рабочие, правда, понимают, что это "левая" работа, - они теперь тоже стали умными. Но если он будет отказываться от выполнения этих работ, к нему будут применены разнообразные санкции: мо­жет лишиться очереди на квартиру (у нас на заводе недавно сдали дом), могут уволить за прогул. Ведь практически все рабочие (и в нашем цехе тоже) давно уже на "кукане" висят -так или иначе они проштрафились. Либо прогул, либо пьянка, либо тащили что-то с завода. Их заставляют писать объясни­тельные по таким случаям и всегда могут пригрозить уволь­нением, если рабочий начнет "каркать" насчет "левой" деятель­ности. Просто объяснительная пойдет в личное дело и рабочий будет уволен в 24 часа.

Правда, председатель колхоза об этой схеме не знает. К нему приезжают работники нашего АО и предлагают выгодную сделку: отремонтировать комбайн не за 300 тысяч рублей, а за 200 тысяч. Конечно, председатель рад этому, и деньги сразу перекочевы­вают из кармана в карман. Официально что-то вносится в за­водскую кассу.

А откуда детали для ремонта? Ну, знаете ли, на любой учет есть свой переучет. Сохранилась система списания деталей в брак и пр. Например, для этого комбайна необходимо деталей на сумму 100 тысяч рублей. Из этой суммы 50 тысяч рублей исполнители проплачивают куда-то наверх и получают якобы списанные, а на самом деле очень качественные, детали. Внутри

[464]

завода найти детали очень просто для заинтересованных лиц, которые никогда не "сдадут" друг друга.

Еще "липовые" наряды оформляются, это "подснежники". Таких много. Например, человек реально не работает на на­шем заводе, но оформлен в отделе кадров, его пропуск регис­трируют в табельной каждый день. Естественно, на него на­числяют зарплату и получают. Эту зарплату делят между собой "подснежник" и мастер участка, который является инициато­ром этого процесса, кое-что перепадает и табельщице, кото­рая, конечно, видит, кто приходит реально на завод.

Раньше, когда была на заводе сдельная оплата труда, конечно, такие ситуации можно было запросто выловить. Теперь внут­ри АО много самостоятельных заводов-подразделений. И си­туация с "подснежниками" возможна в связи с деятельностью начальника планово-диспетчерского отдела, который делает приписки на трудозатраты. То есть он закрывает наряды на непроизведенную продукцию. Конечно, это делается не в мас­совом масштабе, и, конечно, все заинтересованные лица де­лятся между собой.

Вот еще один случай, точнее, это не случай, а постоянная практика. Так называемое списание техники. Находит в кол­хозе представитель завода какую-то разбитую технику, а на селе ее навалом, и говорит председателю: "Новый такой агрегат стоит 100 тысяч рублей, но этот ты никому не продашь даже на де­тали - он только на металлолом годится. Хочешь получить та­кой же новый - и заплатить всего 70 тысяч?". Председатель кричит: "Конечно!".

Этот старый агрегат пригоняется на завод, и один из заин­тересованных руководителей АО собирает комиссию и гово­рит, что в таком-то колхозе проводилось испытание техники и эта техника показала себя неудовлетворительно. Показывает, что в этом месте что-то у агрегата отвалилось, а в этом погну­лось. И требует, чтобы такой же агрегат, только новый, был передан данному хозяйству в компенсацию. После этого засе­дания собирается еще одна комиссия на заводе, которая про-

[465]

водит поиск виновных. Виновных находят, вывешивают при­каз об их наказании за допущенный брак, вызывают специа­листов из лаборатории по испытанию прочности металла - ука­зывают и им на недостатки. В общем, справедливость торжествует. В результате председатель колхоза получает новый агрегат, за который он по бумагам заплатил 100 тысяч. Из этих ста трид­цать он кладет себе в карман, а семьдесят тысяч отдает тем работникам АО, которые и провернули всю эту операцию.

И еще один пример ситуации со сбытом готовой продукции. Наше АО договорилось с одним из регионов на поставку ком­байнов. Но контракт заключался не с заводом напрямую, а с под­ставной фирмой. "Завязаны" в этом деле были и представитель региона, и директор завода. Если заводская отпускная цена ком­байна - миллион рублей, то продавались они в регион по 1 мил­лиону 65 тысяч рублей. Вот эти 65 тысяч с каждого комбайна и были поделены между нашим директором и заказчиком.

В течение нескольких лет, пока наш завод официально яко­бы стоял и не выпускал продукцию, накопилось очень много платежей (амортизация, использование площадей и пр.), кото­рые были просто "заморожены" по договоренности с местны­ми налоговыми органами, администрацией. Но теперь текущие платежи и налоговые отчисления для завода - первоочередная задача. Сейчас завод в первую очередь платит налоги даже в ущерб фонду заработной платы. Неуплата налогов теперь гро­зит заводу большими неприятностями.

Я вот беседовал с некоторыми высокопоставленными руко­водителями нашего АО доверительно. Так мне сказали, что если бы АО не выпускало "левую" продукцию, а официально офор­мляло все сделки, то мы могли бы официально заявить о вы­пуске дополнительно 50 комбайнов в год. А они стоят поряд­ка двух миллионов долларов (за все пятьдесят). А это увеличило бы налоги, но заработка бы нам не прибавило. Короче говоря, без "левой" продукции мы бы лапу сосали...

Во всех вышеупомянутых сделках я принимал участие лич­но. Мне кажется, на сегодняшний день это нормально, это норма

[466]

жизни, а иначе не проживешь. Но я не согласен с некоторыми вещами. Конечно, если бы эту теневую деятельность свернуть вообще навсегда, то в конце концов и зарплаты наши когда-то увеличились бы, и рисковать не приходилось бы, как теперь, когда нарушаются законы... Но ведь все начинается с началь­ства. Есть, конечно, люди, которые хотели бы жить достаточ­но честно и не участвовать в махинациях. Однако мы все по­нимаем, что наше руководство всегда найдет исполнителей, и нашу работу смогут делать другие, а мы просто потеряем ра­боту и деньги. Ведь человек всегда хочет заработать. Активно протестовать смысла нет: это уже система отношений, и нада­вить на человека, который не согласен с чем-либо, всегда можно.

Кроме того, сейчас человек поставлен в такие условия, что он не может и не должен быть особенно разборчив. Главное, чтобы он не связывался с криминалом лично. Даже если бы я знал о нарушениях, на которые идет начальство, я бы работал на таком предприятии. Да я и работаю на таком. Главное, что­бы эти проблемы меня не касались. Поэтому я бы не стал, на­пример, работать на предприятии, которое выпускает фальшивую водку. Здесь могут быть большие проблемы.

Хищения на заводе? Конечно, как и везде. Внутри завода есть милицейское подразделение охраны - сотрудники ОВД Первомайского района. Есть начальник заводской милиции, который подчиняется районному отделу милиции. Так вот эти сотрудники МВД тянут с завода все, что могут. Тянут парал­лельно с нашими работниками - вывозят металл, "подбирают" детали и пр.

Те, кто жаловался, давно уволены. На собрании акционе­ров как-то один человек высказал мнение, что заводская ми­лиция - основные воры внутри завода. На следующий день территорию завода окружили парни в перемазанных мазутом спецовках (переодетые сотрудники милиции), которые полу­чили от своего начальства указание "подставить" этого чело­века любым способом. Через каждые полчаса они подходили к нему и просили продать какие-то железки, оказать какие-то

[467]

услуги на рабочем месте и пр. Это продолжалось целую неде­лю, мужика этого буквально "пасли". Мы ему говорили: смот­ри, могут и гайку подкинуть в карман, чтобы дело завести. В общем, страсти накалились. Но мужик был честный (а стал бы нечестный выступать) и вскоре уволился с завода. Навер­ное, он давно так решил сделать, поэтому и выступил.

Или, например, мой начальник получил квартиру, и из его окна видно, что во дворе большого частного дома расположен мини-завод по производству фальшивой водки. К этому дому подъезжают грузовики, отгружают тару, забирают готовую про­дукцию - и все это под контролем милиции.

В целом правоохранительные органы кажутся мне наибо­лее коррумпированной структурой, особенно ГИБДД. Все мои знакомые, которые имеют автотранспорт, рассказывали об этих вещах (вымогательствах). Едет, например, человек на своей машине и совершает правонарушение. Гаишник его останав­ливает и говорит: "Плати штраф". А это влечет за собой и изъятие прав, и оплату через сберкассу - то есть волокиту. Гаишник тут же предлагает нарушителю: "Ладно, разойдемся полюбов­но, с вас 40 рублей". Мой знакомый решил пойти на принцип и платить не захотел. Тот выписал официальный штраф в раз­мере, правда, 20 рублей. Человек поехал, заплатил по этому протоколу сумму, но, вернувшись, гаишника уже на том месте не нашел. И только через два дня моему приятелю удалось найти и забрать свое водительское удостоверение.

Насколько мне удавалось беседовать и с водителями, и с рядовыми сотрудниками, существует целая система. У рядо­вых сотрудников ГИБДД есть план: какую-то часть денег он должен отдать вышестоящему начальнику, тот тоже делится с вышестоящими, а то, что сверх плана, - то его. Если сотруд­ник ГИБДД не справляется с таким планом или вообще про­тив таких отношений, то к нему могут применяться различ­ные меры дисциплинарного характера. Придраться к человеку можно по любому поводу, особенно в системе такой суборди­нации, как МВД.

[468]

Праздновали мы юбилей у моего товарища. Немного под­выпили и стали возвращаться домой. Но нас задержали сотрудники МВД. Было заметно, что я выпил, но нарушений обществен­ного порядка с нашей стороны не было. В отделении нас со­бралось таких "страдальцев" человек пятнадцать. Дежурный -старший лейтенант милиции - говорит нам: "Приобретайте лотерейные билеты «200 лет МВД» по цене 20 рублей. Тот, кто приобретет, будет сразу отпущен". Кто-то с радостью ку­пил, кто-то решил добиваться справедливости. Я тоже хотел -из интереса - остаться, но потом решил, что дома будет луч­ше. Купил лотерейный билет за 20 рублей и был отпущен. Про­токол был, правда, составлен. На следующий день я рассмот­рел, что этот билет стоил 10 рублей. Этот старлей даже тут наварил на мне десятку.

Мой товарищ недавно провожал друга после вечеринки. Буквально отошел на несколько метров от дома, посадил то­варища в такси, отправил его домой. Так сразу же к нему подъехал "луноход" - патрульная машина МВД. Взяли его и говорят: или в вытрезвитель, или как? Он решил сделать "или как". Запла­тил им 100 рублей, так менты довезли его до дома и попроси­ли больше не появляться на улице. Как в такси.

С подобными вымогательствами также связаны чиновники практически всех уровней. Это люди, от которых зависит рас­пределение материальных благ, например распределение квартир. Сейчас еще сохранилась в очень ограниченных масштабах воз­можность получения муниципального жилья бесплатно. Если человек хочет получить такую квартиру и у него нет никаких прав (льготы, нуждающаяся семья и пр.), то все решается че­рез взятку. Можно купить любые справки, по которым этот человек имеет право на получения жилья. До дефолта, например, мне предлагали муниципальную двухкомнатную квартиру за взят­ку в 2500 долларов ¹. Просто у меня не было в тот момент сво­бодных денег. А нужно было решать вопрос оперативно . Сейчас

¹ До дефолта рыночная стоимость новой двухкомнатной квартиры в Рос­тове была от 18-20 тысяч долларов и более. - Прим. интервьюера.

[469]

чтобы получить гостинку - 500 долларов, а она стоит 4000 Система эта по-прежнему работает.

Или, например, человек хочет построить дом. Ему нужно получить разрешение у чиновников администрации, а это раз­решение он может получить только через взятки. И вообще все разрешительные (со стороны чиновников) дела решаются только через взятку.

Мне нужна была справка из БТИ, поскольку я стою в оче­реди на ведомственную квартиру. Причем справки в БТИ вы­дают в течение десяти дней. Если хочешь получить справку срочно, то есть официальные расценки за срочность. Мне же справку нужно было получить именно в этот день, но что са­мое главное - мне нужна была "левая" справка. Я передал свои документы регистратору и вложил в них 500 рублей. Чинов­ники знали о том, что дают "левую" справку, и спросили, что в этой справке должно быть написано. Я им продиктовал и получил готовый документ.

Моя жена раньше была директором фирмы по продаже не­движимости, так вот с ней был такой случай. Налоговой инс­пекцией проводилась очередная проверка, и в деятельности фирмы были обнаружены некоторые нарушения, - это и понятно, по­тому что при нашей налоговой системе вести нормально биз­нес невозможно. Рядовым чиновникам-налоговикам были пред­ложены достаточно небольшие суммы в качестве взятки - около 500 рублей (в отличие от суммы штрафа, которую должна была заплатить фирма, - а это около 5000 рублей). А по итогам проверки официально был заплачен штраф в размере порядка 28 руб­лей.

Это была обычная система "выкручивания рук", налогови­ки всячески намекали моей супруге о том, что этот вопрос нужно решить полюбовно. Они, как всегда, тянули волынку, перетасовывали документы из одного кабинета в другой, постоянно говорили, что вопрос еще не решен и нужно прийти завтра, и т. п. Сотрудники фирмы моей супруги смело пошли налогови­кам навстречу, предложили обычный вариант - взятку. Тут же

[470]

к ним изменилось отношение: стали предлагать стул, изменился тон разговора и пр.

В городе судебные процессы над чиновниками-взяточника­ми бывают очень редко. Это были в основном зарвавшиеся люди, которые стали неумеренно грести под себя, замыкать на себе все связи. Просто они перестали делиться, от кормушки от­теснили других, то есть нарушили законы системы. Система реагирует на этих людей, и их просто подставляют. На них и жалуются очень редко. Просто чиновники не хотят выносить сор из избы и решают такие проблемы кулуарно.

Мне кажется, что при существующем положении дел в стране против коррупции чиновничества повышение зарплаты не по­может. Система взяток уже накатана. Если чиновник попробо­вал халявного хлеба, то он не откажется от него, каким бы ни был его оклад. Но если обновить чиновничий аппарат, то можно добиться успехов. Этим должны заниматься правоохранитель­ные органы. Снимать с должности и отправлять в места не столь отдаленные. Пострадают многие, и это правильно.

Лично я, столкнувшись с несправедливостью чиновника, обратился бы к влиятельным знакомым или родственникам. Они у меня есть, но не во всех сферах. Если бы не получилось, то обратился бы в суд. Но судебные разбирательства - сложное дело. Поначалу бы стал решать неофициальными средствами, но если бы не получилось, то сдался бы. Может быть, согла­сился бы на условия, которые мне предлагают, дал бы взятку.

Мы говорили о вымогательствах... Насколько я знаю, в очень больших масштабах в этом замешаны также и сотрудники ме­дицинских учреждений. Правда, в этом случае речь, пожалуй, не о взятке. Это подарок. Либо результат системы "выкручи­вания рук". Например, простейший вариант. Я сам редко об­ращаюсь к врачу, но рабочие моего участка - часто. Приходит наш человек в ведомственную больницу за больничным. А врач говорит, что если он хочет получить больничный, нужно ку­пить таблетку какого-то калиевого препарата. По всей види­мости, врач работает в системе сетевого маркетинга и ему нужно

[471]

продать какое-то количество лекарств. Таблетка стоит два рубля купить их нужно нашему работнику десять штук. Как только он купит, то отношение к нему меняется - выписывается боль­ничный. Подобные таблетки стоят в аптеке раз в десять де­шевле. Таблетки, которые распространяет доктор, в аптеке не продаются, но и толку от них мало. Чтобы пройти полный курс лечения, человек должен принять таблеток сто. А от десяти никакого улучшения не произойдет. Но если у посетителя нет денег, то тут-то ему и начинают "выкручивать руки". Врач го­ворит, например: "Зайдите через три дня, тогда и посмотрим, что у вас болит"; либо: "Ничего страшного с вами не произошло, и вы можете идти к себе на участок работать".

Заболела у нас бабушка. Вызвали мы "скорую". Приехали крепкие ребята, сказали, что ее нужно забирать. Но говорят, что спускать по лестнице ее на носилках мы не должны. Я предлагаю им сумму денег, и бабушку выносят. Это экстре­мальный случай, и не было никакого желания препираться с медбратьями.

Вот случай - рождение ребенка у моего товарища. Роды прошли удачно, обслуживание в роддоме было бесплатное, но хорошее. Но жена попросила "зарядить" конверт с деньгами доктору. Муж так и сделал. Жена говорила, что этот врач при­годится в будущем, если придется рожать еще одного ребен­ка. В общем, дали деньги, чтобы не было проблем в будущем. Сейчас уже люди делают это добровольно, но по проторенной схеме. Люди знают, что это нужно делать. Конечно, "в лоб" никто не просил денег, но люди подстраховываются.

Бывает, конечно, когда нечего платить. Но люди знают, что если собрался болеть, то готовь деньги. Вот у подсобной ра­бочей на моем заводском участке парализовало мужа. Она сразу отнесла медперсоналу 100 рублей, и сразу были назначены ее мужу процедуры, которые были в дальнейшем пролонгирова­ны. А если бы она не принесла денег, я думаю, что ее мужем никто из медработников не стал бы заниматься. Сказали бы, что нет времени, лекарств и пр. Кстати, в этой ситуации поло-

[472]

жение парализованного человека крайне тяжелое, все может закончиться печально, но моя работница считает, что она дол­жна сделать все от нее зависящее, поэтому и несет деньги в больницу.

Многое еще зависит от рода заболевания. Если я обраща­юсь в свою ведомственную поликлинику с каким-нибудь пус­тяковым заболеванием (простуда и прочее), то я не плачу. Ну а если будет у меня или у родственников что-то серьезное, то деньги будем собирать. Конечно, в этой ситуации важно и то, как ты себя сам будешь вести: может, нужно быть и понаглее в больнице - потребовать, настоять на том, чтобы отнеслись к тебе или к родственникам со вниманием. В некоторых случа­ях нужно обратиться к знакомым, чтобы помогли. А если, ко­нечно, ты прижат обстоятельствами к стенке, то в больнице тебя все равно "прижмут" - придется платить.

На это никто не жалуется. В жалобах нет смысла. Пока бу­дешь выяснять отношения с врачами, то когда же лечиться?

Был еще такой случай. Мне нужно было поставить коронки на зубы. Я обратился в хозрасчетную поликлинику - там нуж­но платить по расценкам. Для меня, кстати, они были не очень маленькими. В этой поликлинике работает шесть стоматоло­гов. Мне посоветовали знакомые обратиться к конкретному врачу. Я обратился к нему и назвал имя человека, который пореко­мендовал мне обратиться именно к нему. Стоматолог все хо­рошо сделал с моими зубами, и я ничего ему не заплатил. Но в следующий раз, если возникнут проблемы с зубами, я обяза­тельно ему принесу бутылку коньяка или что-то еще, - чтобы стоматолог все сделал нормально.

Коррупция в вузах зависит, прежде всего, от конкретного института, в котором это все происходит. Например, Ростовс­кий институт народного хозяйства. Там еще в советские вре­мена все было поставлено на широкую ногу. У моего знако­мого жена оканчивала этот вуз. Ее отец был начальником районной милиции. Девочка училась нормально. Но на первой же сес­сии к ней подошли студенты и спросили: будешь вносить деньги?

[473]

Она отказалась. Начались проблемы - завалили на зачете. Она сказала экзаменатору, что она дочь начальника милиции, - все проблемы были сразу решены. Вообще-то знания у нее были, но все равно вымогательства начались с самого начала.

У начальника соседнего цеха на "Ростсельмаше" дочь хо­тела поступить в РИНХ¹ . Но он, узнав, сколько нужно запла­тить, отказался. Он хотел, чтобы дочь поступала по конкурсу на общих основаниях. Однако им там сказали, что для поступ­ления на некоммерческом основании нужно дать "на лапу" 3000 долларов, а потом еще платить за каждый год обучения отдельно. Такой суммы у них не было.

РИНХ, медуниверситет коррумпированы полностью. Гос­университет в меньшей степени. В технических вузах взятка -это редкое явление.

Кстати, не так давно, почитывая газетные объявления, я наткнулся на следующее: "Требуется бухгалтер (экономист). Выпускников РИНХа - просим не беспокоиться". Как говорится, комментарии излишни. То есть купленное образование серь­езных деловых людей не интересует. Ведь многие студенты РИНХа практически не учатся - им за "проплату" оценки просто проставляются. Они там весело проводят время, но знаний не получают...

Теперь вот еще одна тема - об услугах. Тут тоже сплошные взятки. Сначала о самой обязательной услуге, от которой ник­то не уйдет, - о похоронах. Когда мы хоронили бабушку, то хотели ее захоронить рядом с могилой деда - это ее просьба. С нас запросили 2500 рублей. Если бы нужно было просто похоронить в далеком квартале - это сделали бы бесплатно (по дотации - на 850 рублей). Поговорили мои родители с ра­ботниками кладбища, и те сразу сказали, что на старых тер­риториях подзахоронения запрещены, но за указанную сумму это сделать возможно.

¹ Ростовский институт народного хозяйства. - Прим. ред.

[474]

Для нашего кладбища это распространенное явление. Здесь крутятся гигантские, сумасшедшие деньги. Поэтому я очень сомневаюсь, что в Ростове будет построен крематорий, о ко­тором много говорят в последнее время.

Услуги обыденные - все за наличные и без всякого оформ­ления. Для ремонта своей квартиры я нанимал штукатура-ма­ляра, сантехника и платил им наличными. Вы и сами знаете, что в районе ростовских Центрального и Колхозного рынков стоят работники с табличками, на которых написаны их услу­ги. В газетах полно объявлений об услугах по ремонту, пере­возкам и пр.

Если ведется большой ремонт, то, по всей видимости, зак­лючаются какие-то договоры. Вот кстати, когда я нанимал для ремонта квартиры столяра, то он мне рассказал о схеме, кото­рая практикуется у него. На этого столяра работают несколь­ко бригад. У него есть лицензия на проведение любых работ -каменщиков, столяров и пр. Он официально принимает зака­зы и платит за работу какие-то суммы. Сам он выполняет только столярные заказы. Он имеет право опубликовывать в газетах объявления и координирует работу бригад. Имеет свои 10% от стоимости заказа только за "крышу". Ему звонят, и он до­говаривается с заказчиком.

Этот столяр, кстати, рассказал любопытную историю про военкомат. Его родители просто заплатили 3500 долларов ра­ботникам военкомата, и парню выдали военный билет, в кото­ром значилось, что он служил в такой-то части, в такое-то время и даже получил звание сержанта. То есть он уже является во­еннослужащим запаса.

Проблема в том, что у нас очень сложное, тяжелое налого­вое законодательство. Моя супруга говорила мне, что если все налоги платить, то они даже чуть превышают сумму дохода. Поэтому уклонение от налогов - нормальное явление для на­шего человека. А кто же будет работать себе в убыток? Если Же платить все налоги, то не будет никакого дохода.

[475]

Конечно, налоги платить необходимо, так как они поддер­живают государство, но их нужно минимизировать. А сейчас в газетах есть даже объявления специалистов, которые закон­ными способами могут помочь избежать уплаты налогов како­му-нибудь предприятию. И это правильно, так как государство всегда хочет забрать больше, чем ему положено по здравому смыслу.

Руководитель предприятия должен платить людям зарпла­ту. Производственным предприятиям очень сложно вообще уклониться от налогов, так как они привязаны к конкретному месту. Это вот фирмы-однодневки могут перемещаться из офиса в офис. Я думаю, что для производственных предприятий должны быть какие-то льготы по сравнению с фирмами, которые зани­маются посредничеством. Потому что посредник будет всегда, а производитель только один, и для того чтобы вести произ­водство, нужно иметь и желание, и знания, и опыт, и ответ­ственность. А чтобы делать деньги "из воздуха" - таких же­лающих много.

Вообще это естественное желание человека - платить меньше налогов. Вот у меня большинство доходов - неофициальные, и я не плачу, естественно, с них налоги. Так делает большин­ство людей, и я с пониманием к ним отношусь. Ну, к примеру, согласно налоговому кодексу я должен задекларировать доход, полученный от того, что подвез на своей машине человека. Но это же смешно! Если декларировать, то я уже этого человека повезти не смогу: мне ведь нужно оправдать бензин, и нужно будет еще поделиться с государством. То есть, имея машину, я, получается, не смогу подвозить людей, - это будет мне не­выгодно.

Я слышал, что в начале прошлого (1999) года был осужден на два с половиной года человек, который не заплатил налог с суммы порядка 120 миллионов рублей. Конечно, это справед­ливое решение, так как с его стороны, имея такие доходы, это наглость. Вообще есть разница между неуплатой налога с суммы 100 рублей и с суммы 100 миллионов рублей. Кто больше за-

[476]

рабатывает, тот должен и больше платить. Шкала налогообло­жения должна быть прогрессивной, но не настолько, чтобы человеку было невыгодно зарабатывать деньги. Я бы лично платил 20%. Но уже 30% - это много.

Зарплаты в конверте давно уже стали распространенным и обыденным явлением. Мой отец к Новому году получил в по­дарок конверт с тысячей рублей. И другим тоже дали денеж­ные подарки. И у него на заводе это происходит ежекварталь­но.

Я не то что одобряю эту систему, но отношусь к ней с по­ниманием. Я знаю, что мой отец эти деньги заработал, но не может получить их по своей тарифной сетке или потому, что директор не хочет пропускать наличные через бухгалтерию. Но это его деньги.

В конечном итоге все равно деньги, уведенные от налогов, вернутся государству. У нас в государстве платятся и налог с продаж, и НДС. Но люди получают деньги для того, чтобы их тратить, и в цене товара эти налоги заложены. Обычные люди покупают отечественные товары и косвенным образом платят налоги. Чем больше человек зарабатывает, тем больше он тра­тит и тем больше налогов возвращается государству.

Проблема борьбы с теневой экономикой и коррупцией пер­востепенна. Все проблемы нашего общества возникают из-за того, что оно насквозь коррумпировано. Из-за этого у нас в стране достаточно тяжелое и социальное, и экономическое положение. Все социальные проблемы возникают из-за состо­яния экономики, а она поражена коррупцией. Причем самая главная беда не теневая экономика, а коррупция, - она гораз­до масштабнее, и именно с ней нужно бороться в первую оче­редь. Это главное направление в наведении порядка в стра­не...

Заняться бизнесом? Да, хотел бы. В сфере производства. "За" -есть личное желание и некоторые суммы. "Против" - останав­ливает рэкет и высокие налоги. Реально зарабатывать можно тогда, когда ты сам хозяин и на тебя будут работать люди. Чем

[477]

больше их будет работать, тем больше будет и твой заработок. Индивидуальная деятельность - это не бизнес.

10. "Я не плачу налоги и одобряю тех, кто не платит"

Ростовчанину Ю.Н. 27 лет. Он менеджер коммерческой фирмы, занимающейся продажей канцелярских товаров. Закончил Ростовский университет. Официальный зарабо­ток - две минимальные зарплаты; неофициально получает от 2 до 5% от объема заключенных сделок. В итоге - три-пять тысяч рублей в месяц. Питание, одежда-обувь, про­ведение досуга - без проблем. Жена работает секретарем в коммерческой фирме. Живут в двухкомнатной квартире улуч­шенной планировки. Трехкомнатную квартиру, доставшу­юся от родителей, Ю.Н. сдает в аренду. Отпуск проводит Ростове, домосед.

В бизнесе сталкиваться с вымогательством приходится по­стоянно. К нам в фирму неоднократно приходили работники СЭС и противопожарной охраны, которые искали недостатки повсюду. Пожарники щупали проводку, дергали розетки, сни­мали огнетушители и пр. Работники СЭС увидели чашки, из которых пьет чай наши работники, сразу сказали, что у каж­дого должна быть своя личная чашка с указанием фамилии владельца. Как в колонии строго режима, что ли... Мы пода­рили этим деятелям красивые папки импортные и блокноты, и эти недостатки перестали существовать.

Мои знакомые и я сам лично, находясь в больнице, были поставлены в ситуацию, при которой была следующая альтер­натива: либо ты лежишь в восьмиместной палате с какими-то бичами, либо за определенную сумму, переданную врачу, тебя помещают в двухместную палату, которая находилась до этого времени на замке.

Мой знакомый-диабетик вынужден был лечь в хирургичес­кое отделение для того, чтобы решить вопрос об операции на

[478]

ногу. Если бы он не заплатил врачам, то ему не удалось бы избежать ампутации. Но деньги все решили, и теперь человек выглядит нормально - у него две ноги. Платить ему пришлось и за лекарства, которые врачи сами за деньги ему поставляли, и за уход, и за палату, за внимательное отношение, и за саму операцию. Причем о необходимости оплатить все подобные расходы мой знакомый узнал от этих врачей еще до того, как лег в отделение.

Другой мой знакомый попал в больницу с серьезным ожо­гом руки. Его положили в палату на одного, там был холодильник, приятный интерьер. Медперсонал заходил к нему через каж­дый час. Руку удалось спасти. Но другие больные с подобны­ми ожогами теряли пальцы или кисти рук. А все дело в том, что мой знакомый сразу договорился с врачами об оплате ко­нечного результата: "Сделайте так, чтобы и рука осталась, и лежать мне пришлось в человеческих условиях".

Здесь инициаторами выступают, конечно, сами больные. Они видят, как люди теряют руки и ноги, и просто платят врачам за сохранение своих конечностей. Но такие явления происхо­дят, потому что у врачей нищенская заработная плата. Меди­цинские страховки не работают. Местный и федеральный бюд­жеты не финансируют здравоохранение в надлежащем объеме. Я думаю, что за рубежом, где врачи получают довольно высо­кие доходы, в случае необходимости оказать медицинскую помощь малосостоятельному больному врач может на это согласиться: это сохранит его деловую репутацию, прибавит ему популяр­ности. А в противном случае могут возникнуть судебные иски и врач в итоге может лишиться и клиентуры, и лицензии. Все дело не в том, что такие плохие у нас врачи или больные (то, что они берут или предлагают взятки), а то, что сохраняется недофинансирование медицины и маленькие зарплаты у мед­работников.

По сути, все мои знакомые платят за медобслуживание. Даже находясь в армии на срочной службе. Мне пришлось военным врачам делать подношения за качественное обслуживание. То

[479]

есть я ездил в отпуск и возвращался из него с деньгами и с подарками, и часть из них в обязательном порядке передавал командирам и военным врачам. Я наблюдал даже такие ситуа­ции, когда вернувшиеся из отпуска с деньгами солдаты за деньги добивались того, что их комиссовывали из армии.

Чтобы комиссоваться, человеку необходимо дать взятку в несколько сот долларов за нужный диагноз. Врачи делят меж­ду собой деньги, кто-то готовит нужные анализы, кто-то гото­вит медкомиссию и пр. Поэтому человек порой со стопроцен­тным здоровьем может уволиться из армии по болезни. За деньги можно также и пристроиться при штабе или служить в гарни­зоне хорошего города, а не на далекой "точке". И все это про­исходит в действующей армии. Один мой товарищ, который собирался в отпуск, не заплатил командиру за него и был по надуманной причине посажен на гауптвахту суток на двенад­цать. Там у него забрали новую форму, обрядили в старую и немного искалечили. И все из-за-того, что не дал денег. Рань­ше мой товарищ привозил взятки регулярно, а в последний раз не привез. Вот и получил.

На кладбище всегда приходилось платить дополнительные деньги за хорошее место, за хорошую бригаду гробовщиков, за ритуал. Новые кварталы, которые находятся далеко от цен­тра кладбища или в низине, дают охотно, но за хорошее место приходилось платить довольно много кладбищенским работ­никам. Бригаде могильщиков платят за то, чтобы они не были пьяными во время процессии, чтобы могила была на нормаль­ной глубине и нормальной ширины, чтобы гроб не уронили, чтобы его нормально заколотили. Но, конечно, платят те, у кого есть деньги, а те, у кого их нет, довольствуются ритуалом за сумму, которую определил собес.

Или же возьмем правоохранительные органы. Неоднократ­но с моими товарищами происходили случаи, когда на выходе из кафе их поджидали сотрудники МВД. Естественно, нахо­дясь в кафе, в котором разливают спиртное, люди его пьют. Потом им нужно идти домой или дойти до остановки транс-

[480]

порта. Вот на этом этапе доблестная милиция и пристает к товарищам. Причем ситуация носит явно провокационный ха­рактер. Вначале: "Почему выпили?"; потом: "Покажите доку­менты"; потом: "Полезайте в машину, там мы составим про­токол"; потом: "Ах, так вы сопротивляться будете?!" - и в КПЗ, а на утро административный суд. Конечно, на всех этапах та­кого разговора потерпевшим дается понять, что сто рублей решают все проблемы и человека могут даже довезти поближе к дому.

Да вы только посмотрите на дачи бывших генералов МВД и ФСБ, которые расположены в пригородах Ростова. Законно заработать такие хоромы на зарплату в несколько тысяч руб­лей, включая все льготы, плюс имея на содержании семью -невозможно. И не сможет на законную зарплату тот же высо­копоставленный чин ездить на "джипе" и обучать детей за гра­ницей или оплатить свою собственную избирательную кампа­нию¹ . Понятно, что такие люди в погонах, которые идут на выборы, либо связаны с криминалом, либо являются его организа­торами.

Взятками, кстати, злоупотребляют и сотрудники ФСБ. Это же видно: любой генерал или полковник ФСБ, который выхо­дит на пенсию, устраивается на престижную работу, строит себе особняк и пр. Понятно, что во время службы он является негласным учредителем коммерческих фирм, имеет свою долю, но получает ее после увольнения из спецслужб. А на зарплату такие дома не построишь. Да и после выхода на пенсию эти офицеры сохраняют достаточно теплые отношения с банкира­ми, чиновниками, которые предоставляют фирме, в которой работает отставник, и кредиты, и льготы.

Работники МВД устраивают провокации против предпри­нимателей, которых потом сажают под замок и начинают вы-

¹ Речь идет о начальнике управления МВД по г. Ростову и бывшем на­чальнике ГУВД Ростовской области, которые выдвигали себя кандидатами в Депутаты Госдумы на прошлых выборах по одномандатным округам. - Прим. интервьюера.

[481]

могать деньги за прекращение уголовного дела. Участвуют в этом деле и негласные сотрудники МВД - понятые, свидете­ли.

Коррупция в правоохранительных органах начинается с высших должностных ступенек и заканчивается элементарным инспек­тором ГИБДД. Если сотрудник ГИБДД остановил ваш авто­мобиль на дороге за мелкое нарушение, то дело чаще всего ограничится передачей денег в карман инспектору. А потом эти суммы поступают вышестоящим начальникам, потому что иначе сотрудник ГИБДД не удержится на своем месте.

Это касается также и ситуаций с задержанием людей за мелкие административные и уголовные правонарушения. За дело или путем подтасовок и лжесвидетелей виновного помещали в ИВС или СИЗО и начинали вымогать суммы за закрытие дела. Чаще всего у моих знакомых, которые попадали в такие ситуации, деньги находились, и ребята выходили на свободу.

На рынках, при проверке деятельности торговцев, сотруд­ники МВД предлагают за определенные суммы им или руко­водству рынка закрыть глаза на небольшие недостатки. В про­тивном случае могут возбудить административное или уголовное преследование. На тех же рынках сотрудники МВД практически с каждого состоятельного торговца имеют доход за то, что со­здают ему "крышу".

С таможней ситуация та же. Бумаги на ввоз товаров в Рос­сию можно оформить и пошлины взимать по-разному. Так, например, я знаю, что множество грузов ввозится из Украины в Россию через Таганрогскую, Ростовскую, Гуковскую, Ново-шахтинскую таможни. Дорогие грузы (лекарства, сигареты, компьютеры, видеотехника и пр.) оформляются под видом про­дуктов питания, какой-нибудь ваты или барахла. Таможенни­кам выплачиваются значительные суммы за то, что они не бу­дут досматривать груз по всем правилам, а пропустят его по поддельным документам. Таким образом, пошлина с барахла в десять раз меньше, чем с партии лекарств. Так же дело об­стоит и с автомобилями, которые перегоняются из-за рубежа.

[482]

Существует гигантское количество "липовых" справок, по ко­торым беспошлинно ввозятся дорогие иномарки (если владе­лец автомобиля работал за границей и пр.). Таможенники зак­рывают глаза на "нарисованные" документы и за мзду пропускают машины и в дальнейшем пошлину с машин взимают копееч­ную. Конфискованная таможенниками продукция продается по заниженным ценам заинтересованным лицам. Бывают случаи, что "конфискат" продается прежнему владельцу, потому что даже в таком случае выгоднее не платить сразу официальную пошлину.

Я вот не так давно я был в гостях у моего тестя. Там же присутствовали его друзья-строители, точнее, руководители строительных фирм. Речь шла о подрядах на строительство и ремонт городского фонда. В Ростове в последнее время взя­лись за укладку плитки-брусчатки. Дело хорошее, и теперь можно спокойно ходить по тротуарам. Но подряд в городе отхватила фирма "Тандем", которую никто из строителей и не знал раньше, потому что ее создали и сейчас контролируют городские чи­новники. Эта фирма не только укладывает плитку, но и произ­водит ее, причем производят ее в ростовских тюрьмах, есте­ственно, нелегально. Чиновники имеют суперприбыль, потому что ни один налоговый инспектор не сунется с проверкой в эту фирму. Хотели некоторые строители ранее получить зака­зы на укладку такой плитки, но им сказали в районных адми­нистрациях о том, что вначале нужно поработать, как говорится, в аванс. Но люди-то знают, что поработав какое-то время бес­платно на администрацию, можно в итоге вообще денег не получить за такую работу. Просто чиновники "кинут" тебя веж­ливо, и попробуй потом в суде объясни свои права.

Такая же история происходила и с ремонтом студгородка Ростовского университета путей сообщения. Ректор этого уни­верситета пролез в Законодательное собрание области и стал активно заниматься политической деятельностью: летом про­шлого года поддерживал ОВР как партию власти, потом стал поддерживать "Единство". Студенты участвовали в агитации,

 [483]

и, естественно, им платили "черным налом", а на заработан­ные деньги ректор благоустроил студгородок. Деньги посту­пали и от "благодарного" чиновничества, и от МГТС непосред­ственно. Фасад зданий отремонтировали, поставили металлопластиковые окна и пр. Но скрыты были огромные суммы, которые предназначались для внутренней отделки помещений. Я живу рядом с этим студгородком, поэтому часто общался с рабочими и мастерами по поводу этого ремонта.

Вообще для того чтобы сегодня получить какое-то разре­шение у органов власти, необходимо материально заинтересо­вать работника администрации. Это касается прежде всего подрядов, которые оплачиваются из местного бюджета, - стро­ительство, ремонт, реорганизация городского хозяйства, лицен­зирование оптовой торговли и особенно продажа алкогольных напитков. Без "крыши" администрации этим заниматься невоз­можно на территории любой административной единицы. Начнут приходить по "наводке" из администрации и СЭС, и пожарная охрана, и ОБЭП и пр.

И опять же, если необходимо решить какой-то вопрос в ад­министрации по поводу выдачи разрешения на какой-либо вид деятельности, на торговлю и прочее, то у административных работников найдется масса "объективных" причин для того, чтобы притормозить это дело, затянуть. Но все это сводится только к одному - вымогательству.

Администрация города и районов во время подготовки к празднованию 250-летия города Ростова в 1999 году требова­ла через налоговых инспекторов у руководителей предприятий добровольно-принудительно сдавать деньги на праздники. Если человек отказывался давать деньги, то против него раскручи­вался весь маховик налоговых проверок, если человек согла­шался выделить деньги, то налоговые инспектора оставляли его до поры до времени в покое.

Про нелегальное производство и говорить нечего. Оно есть повсюду. Администрация должна контролировать выдачу сви­детельств о предпринимательской деятельности и т. д. Орга-

[484]

ны милиции и ФСБ должны контролировать товаропотоки и транспортные перемещения. Любой глава администрации го­рода знает, где и сколько у него находится полу- и нелегаль­ных предприятий и фирм, какой вид деятельности они ведут. Но он закрывает глаза на деятельность таких предприятий. Таким образом, и сотрудники администрации, и сотрудники МВД либо сами организовывают такие предприятия и являются их неглас­ными хозяевами, либо взимают дань с руководителей нелегальных предприятий.

Так что получается, что основное действующее лицо в те­невом бизнесе - работник администрации.

Вообще говоря, рыба гниет с головы - с Кремля. Нынеш­ние чиновники, которые определены Кремлем в качестве ру­ководителей, отбираются именно из тех людей, которые наи­более замешаны в теневом бизнесе. Поэтому меня эта ситуация не удивляет. Дело именно в личных и деловых качествах кон­кретного кандидата на должность в исполнительной власти.

В принципе я бы проголосовал за такого чиновника, только если бы был уверен в деловых качествах такого кандидата, его компетентности. Если бы он, находясь у власти, мог бы ре­шать не только личные проблемы, но запустить какой-то хо­зяйственный механизм, который мог бы оживить экономику области и сделать жизнь людей лучше. И не важно было бы для меня, какие деньги в основе этого роста лежат - "черные" или "белые".

Кстати, по поводу "черного нала". Как правило, я распла­чиваюсь наличными. Недавно я делал ремонт своей квартиры. Я обратился через знакомых к мастеру. Тот пришел ко мне и за наличные деньги мы договорились об объемах работ. То же самое происходит и с ремонтом автомобиля. У меня есть зна­комые мастера, которые мне делают ремонт машины за налич­ные.

В фирме ремонтируются редко, но если кто и обращается в Фирму, тот платит дважды. Сначала небольшую сумму в кассу, а основную часть денег на руки руководителю. Доказать

[485]

такую передачу денег из рук в руки практически невозможно, поэтому все и пользуются такими расчетами. В данных усло­виях, мне кажется, такие схемы вполне нормальны, а если из­менятся экономические условия в России, то, может быть, это станет невыгодно?

Ведь сейчас банковские документы проверить можно и можно проследить финансовые потоки. Но никто не хочет показывать свои реальные доходы (а траты - это признак доходов) и, во-вторых, никто не хочет платить налоги со своих доходов. Если я заработал деньги на ремонт и есть человек, который не хо­чет с этой суммы платить налоги (исполнитель), то мы с ним прекрасно договоримся. Мне сделают ремонт, я расплачусь, и мы разойдемся, "как в море корабли".

Впрочем, если бы мы могли безболезненно для наших за­работков показывать свои доходы и платить налоги, то никто бы из нас не стал пользоваться наличным расчетом. Но если мы покажем наши доходы, то нам придется заплатить сумас­шедшие налоги, а потом к нам ночью придут бандиты, чтобы также поживиться за наш счет.

Мне лично, конечно же, выгоднее получать незначительную часть зарплаты по ведомости, а остальные деньги наличными. Практически все руководители коммерческих организаций ис­пользуют такой вариант в своей работе. Потому что они заин­тересованы в том, чтобы фирма работала, а не закрылась из-за высоких налогов. Также сказывается и отсутствие законодательной защиты предпринимательства как от банди­тов, так и от чиновников, которым подчинятся и милиция, и бандиты. Невозможно представить любого бандита на терри­тории России, который изымает незаконным образом деньги и о котором не знают в милиции. Практически все бандиты из­вестны и, более того, имеют милицейскую "крышу" или "со­трудничают" с чиновниками.

Фирма, в которой я работаю, не платит налогов в полном объеме. Необходимы средства для того, чтобы обеспечить нор­мальную жизнедеятельность фирмы, чтобы дать работникам

[486]

хорошие заработки, а не те, которые отображены в официаль­ной ведомости, нужны также средства для того, чтобы можно было давать взятки чиновникам и руководящим работникам контрольных органов, которые кормятся от этой фирмы. По­этому я одобряю неуплату налогов моей фирмой: я получаю доходы, которые гораздо выше, чем среднестатистический уровень зарплаты.

Я думаю, оптимальная налоговая ставка на высокоприбыльное предприятие - максимум 33%. Эти предприятия на большом обороте могут хоть как-то компенсировать такие налоги. С физических лиц - не более 10% всех доходов. С мелкого и сред­него бизнеса- 15-20%. Этому бизнесу нужно дать возможность развиваться и перерастать в крупный бизнес (следовательно, и налоговых отчислений будет больше с такого предприятия). Малому бизнесу нужны оборотные средства и возможность платить своим работникам нормальные зарплаты. Этими же нормальными зарплатами будут обеспечены люди, и они не будут просить у собесов деньги на жизнь, а также члены их семей.

Если снизить такую планку, то я думаю, что многие пред­приниматели будут платить налоги в полной мере. Я думаю, что и поступлений в бюджет будет больше и наладятся нор­мальные экономические отношения между субъектами эконо­мических отношений. Я должен быть уверен, что государство должно обеспечить мне защиту от криминала, что я могу в любой момент в случае угрозы обратиться в МВД, ФСБ и мне помо­гут. Кстати, сколько я ни обращался в наш ЖЭК, я всегда оп­лачивал работу его сотрудников. Я думаю, что на поддержа­ние ЖКХ выделяются большие деньги, но я ими не пользуюсь в виде бесплатного обслуживания. Где же они, эти средства?

Предприятию необходимы средства для развития производ­ства, обеспечения работников нормальной зарплатой и резервный фонд для оплаты всевозможных поборов со стороны чиновни­ков, МВД и пр. Если бы средства на эти траты можно было бы иметь, уплачивая налоги, то я был бы "за". Но на практике

[487]

это не получается. Если руководитель не будет уклоняться от налогов, то предприятие разорится.

Мой знакомый занимается игрушечным бизнесом. Доходность его не велика, и оборот товара не быстрый. В его фирме ра­ботникам официально платится минимальная зарплата, для того чтобы у руководителя была возможность оплачивать транспорт, личные расходы самого руководителя, труд наемных работни­ков. Поэтому они вынуждены платить налоги с минимального оборота, декларировать минимальные цены на товар и платить взятки чиновникам, которые закрывают глаза на эти меропри­ятия.

Я, например, декларирую в документах в пять-десять раз меньше товара, чем реально поставляю в систему розничного сбыта. По этим документам я провожу много сделок. Часть средств "высвечивается", но значительная часть обращается наличным образом. Такой же механизм и во взаимоотношени­ях нашего головного офиса и нашей ростовской фирмы. Мож­но вести двойную или тройную бухгалтерию (то есть прятать сбыт и от головного офиса). Причем даже встречная проверка ничего не даст, потому что ряд платежных документов по ходу дела уничтожается и в Москве, и в Ростове.

Если кого-то из руководителей предприятий ловят на укло­нении от налогов, я не радуюсь, а скорее печалюсь. Даже если это руководитель крупного предприятия. В любом случае деньги, якобы возвращенные в бюджет, осядут потом на генеральских дачах или дачах крупных чиновников. Я считаю, что я не дол­жен платить налоги на содержание тех госслужащих, которые не выполняют свои обязанности, которым я потом плачу из своего кармана дополнительно. Если я не получаю каких-то социальных благ бесплатно или за умеренную цену, то я их, естественно, приобретаю за свои деньги. Так при чем же тут налоги?

Получается, что если платить налоги честно, то нельзя за­работать деньги для нормального существования. В Ростове, чтобы жить достаточно безбедно, нужно зарабатывать как ми­нимум 4000 рублей на человека: по 100 рублей в день на пи-

[488]

тание, минимальную одежду. Остальные 1000 рублей - транс­порт, коммунальные услуги и пр.

Хотелось бы, чтобы в нашем обществе была возможность и зарабатывать, и платить налоги, и получать социальные блага. Я сам не плачу налоги и одобряю тех, кто их не платит.

Подводя итоги, я считаю, что борьба с экономическими пре­ступлениями должна вестись по трем направлениям.

Во-первых, создание нормальной законодательной базы для законного предпринимательства при нормальных законах и налогах, имея поддержку этого закона.

Во-вторых, должна измениться оплата труда, при которой люди должны работать не за пропитание, а за нормальный цивилизованный уровень жизни, при этом люди должны до­рожить своим местом и своей репутацией.

В-третьих, у силовых структур должны быть возможности для борьбы не со следствиями, а с причиной этой экономики. Для этого у чиновника должны быть гарантии для того, что­бы работать: высокая зарплата и пенсия. Но с него в таком случае должны и требовать выполнения своих обязанностей по всей строгости закона.

Но по большому счету такая борьба - не самая важная про­блема общества. Необходимо в первую очередь создать нор­мально работающий государственный механизм, который бу­дет регулировать общественные процессы. Это механизм, который обеспечивает людям нормальную жизнь. Прежде всего это пра­вовая защищенность личности - человек должен иметь возмож­ность обратиться в органы власти за помощью и защитой и получить требуемое. Этого можно достичь, совершенствуя си­стему судопроизводства, совершенствуя законы о милиции, о спецслужбах, о разграничении их функций, разграничении функций МВД и Минюста. Человек должен иметь реальное право защищать себя в суде, не боясь преследований. Необходимо изменить принцип оплаты труда в России. Человек должен получать достойную зарплату, потому что от нищеты проис­ходит и воровство, и казнокрадство.

[489]

Необходим грамотный закон о бюджете. Необходимо при­нять закон о коррупции, чтобы в нем было прописано, как и при каких условиях можно квалифицировать состав преступ­ления и как наказать виновных. Необходимо увеличение бюд­жетных ассигнований на Минюст, МВД, спецслужбы. Они должны быть защищены и в правовом, и в материальном смысле. Не­обходима программа защиты свидетелей, для того чтобы эф­фективно бороться с коррупцией и должностными преступле­ниями в высших эшелонах власти; под эту программу необходимо выделять средства.

Необходимо изменить налоговое законодательство, чтобы можно было платить людям нормальную зарплату и вклады­вать деньги в развитие производства. Налоговое законодательство должно способствовать тому, чтобы капитал можно было со­хранить в России и не вывозить за границу. Предприниматель должен иметь возможность, накопив капитал и декларируя его, вкладывать его в производство, в бизнес. Таким образом, час­тная собственность должна находиться под охраной закона, чтобы она не могла быть экспроприирована подзаконными актами местной или федеральной власти.

Все эти мероприятия должны быть направлены на демок­ратизацию общества. Демократия - это власть закона. Нужны законы демократические, и должны быть их исполнители - МВД, спецслужбы, сильная армия и пр., - которые могли бы эти за­коны выполнять.

Только после создания необходимой законодательной базы можно реально взяться за осуществление борьбы с коррупци­ей и теневой экономикой в рамках закона. Законы не должны быть "мертвыми". Необходимы современные и умные законы: налоговый кодекс, закон о коррупции, закон о статусе работ­ника бюджетной сферы, где были бы прописаны его льготы и блага, необходима государственная идеология, в конце концов. Эта идеология должна повысить авторитет работника бюджетной сферы: в медицине, образовании, силовых ведомствах. Госслу­жащий должен ощущать, что работает на благо общества, и

[490]

тогда он не захочет общаться с криминалом и участвовать в теневом бизнесе.

За годы реформ у нас понятие "честный человек" свелось к понятию "неудачник". Тот, кто честно выполняет свой долг, -он не авторитетен. Государство должно изменить эту ситуа­цию: авторитет должен быть не у бандита, а у честного тру­женика, который работает на благо общества. И прежде всего своим интеллектом.

Необходимо будет легализовать доходы, которые были при­обретены нелегальным путем, и дать гарантии для их сохра­нения. За исключением тяжких преступлений: торговля ору­жием, наркотиками, людьми. Но если человек совершил только экономические преступления, то он должен быть амнистиро­ван. Капитал нужно легализовать. После этого этапа тот чело­век, который по-прежнему нарушает законы, должен быть на­казан силовыми ведомствами.

А опираться в этих преобразованиях нужно на все обще­ство в целом, поскольку все люди заинтересованы в том, что­бы общество оздоровилось, чтобы улучшилось материальное положение граждан. Необходима власть закона. Помогут в этом деле работники бюджетной сферы: они наиболее морально здоровы, кроме воров из чиновников и МВД, во-вторых, они представляют ценность для общества как профессионалы и они более всего пострадали от этой экономической ситуации. Они заинтересованы, чтобы их труд нормально оплачивался и их авторитет рос. И это большинство населения. Также поддерж­ку можно получить и от малого и среднего бизнеса - пред­принимателей, которые хотят честно работать, и такие люди есть среди них. То есть не те, кто имеет сверхдоходы.

ФСБ - государство в государстве. Сотрудники этой службы имеют огромные возможности для ввоза в страну любого то­вара для коммерческих операций. Эта структура имеет боль­шие возможности влиять на МВД и чиновников. Поэтому опи­раться на них опасно, да и бесполезно. МВД имеет огромное влияние на простых граждан и кормится от них. МВД выгод-

[491]

но создавать такую ситуацию с теневыми отношениями. Ар­мия - это гигантский офшор: закрытые зоны, где можно хоть водку производить, хоть оружие. И армейская территория не­подконтрольна обществу.

Все эти вышеперечисленные структуры живут настоящим и используют его. На будущее и на будущее остальных граж­дан они не нацелены. Но это не значит, что эти структуры -враги общества. Просто необходимо создать им определенный уровень благосостояния, который не позволит им влачить ни­щенское существование на официальную зарплату. Если создать условия работникам этих ведомств, то они предпочтут пост­роить себе коттедж не на воровские деньги, а на честно зара­ботанные.

Для начала в России труд должен оплачиваться хорошо и в коммерческой, и в бюджетной организации. Все работники должны получать достойную зарплату, для того чтобы жить цивилизованно. Разница может быть в том, что если у адвока­та автомобиль "Кадиллак", то у рабочего - автомобиль ВАЗ, если у директора банка - коттедж с бассейном, то у простого служащего - трехкомнатная квартира. Разница может быть в этом между людьми. Нужно создать условия для того, чтобы те же чиновники, которым необходимо хорошо платить за труд и давать всякие льготы, могли поддерживать ситуацию, в ко­торой предприниматель может вкладывать заработанные сво­им интеллектом средства в бизнес, а не прятать их.

Должна произойти демократизация общественного устрой­ства, и особенно это касается политической элиты. "Война компроматов" среди высокопоставленных чиновников должна привести к ситуации автоматической замены проворовавшего­ся чиновника. Чиновник должен ощущать, что за воровство он может лишиться поста и своих льгот, а на его место придет его политический конкурент.

В целом чиновнику необходимо создать материальные ус­ловия жизнедеятельности, в которых он может цивилизованно существовать. Одновременно необходимо создать механизм

[492]

законозащищенности чиновника от криминала и механизм дей­ственной исполнительной власти (если чиновник дает на за­конном основании указание работникам МВД навести порядок, то работники силовых ведомств должны выполнить такое ука­зание).

Оплата труда чиновников должна быть высокой, и они дол­жны иметь значительные социальные льготы. Потому что если их труд не оплачивать нормально, то государство и граждане не имеют права требовать от чиновников добросовестного выполнения своих профессиональных обязанностей. Корруп­цию мы не сможем устранить до тех пор, пока государство своим чиновникам предлагает намного меньше, чем криминал. Мы как налогоплательщики должны и обеспечить их материаль­но, но и требовать с них честной работы. Нужно не только повысить чиновникам зарплаты, но и создать механизм, кото­рый сможет контролировать их работу. Прежде всего необхо­димо обеспечить регламентацию труда чиновников и их вы­борность на должность.

А на данный момент, если чиновник принимает невыгод­ное для меня решение, чтобы уладить проблему, мне легче всего дать взятку. Но хотелось бы обратиться в международный суд, это будет действенно, однако это менее реально.

Вообще при любом недоразумении или даже угрозе действен­нее всего помощь друзей и близких. А если они работают в органах МВД, прокуратуры, ФСБ или, в крайнем случае, сре­ди криминальных авторитетов, то это тем более не помешает. Все же я веду достаточно скромный образ жизни, и пока мне еще никто серьезно не угрожал. Вместе с тем я не нарушаю ни законов писаных, ни неписаных.

Пусть руководство занимается бизнесом, пусть берет ответ­ственность, особенно в изменяющейся политической ситуации, на себя, а я не хочу участвовать в организации теневого биз­неса и нести ответственность за поступки руководства. Глав­ное, чтобы мне не могли в случае проверки деятельности фирмы предъявить статьи Уголовного кодекса. И я хочу получать хо-

[493]

роший доход, работая в данной фирме, но лично не подверга­ясь давлению со стороны криминала.

Я бы хотел открыть свой бизнес, но для этого мне нужны связи среди чиновников и капитал, чтобы их кормить. Нужен также большой жизненный опыт. Высокие налоги и наличие первоначального капитала не играют для меня большой роли в данном случае.

11. "Я хотела бы быть законопослушной англичанкой"

Е.В. 40 лет, по образованию она филолог. Работает эко­номистом в двух банках, один из которых создан на случай банкротства второго. Зарплату получает в обоих. Числится редактором в редакции. Замужем лишь формально. Живет с двумя детьми-школьниками в трехкомнатной квартире. В последние пять лет ездила в туристические и частные поездки за границу: Мексика, Италия, Франция, Португа­лия, Голландия, Германия, Израиль, Турция. Доход - тыся­ча долларов.

Конечно, я живу не на зарплату. Я по ведомости получаю около 4000 рублей в месяц, реально - тысячу баксов. Как я могу тебе все схемы рассказать. Они слишком индивидуаль­ны, узнаваемы.

Ну самое простое. Я могу помочь клиенту советом, как уйти от налога, например. И реально помочь ему в этом. Так он положит на депозит 10 тысяч баксов, и информация пойдет в налого­вую, а так три раза по 3500. А я ему оформлю документы. За это он мне отстегивает. Конечно, я тебе не буду рассказывать, откуда я бланки справок, корешки, ну и прочее возьму. Да и зачем?

Откуда зарплата? Большей частью с депозита. Фиктивного. По документам я вношу на депозит 8000 баксов. А человек эту сумму снимает якобы. На самом деле - все только на бу­маге. По кассе ничего не проходит. У меня все документы чи-

[494]

стые. Я внесла. А он вообще ничем не рискует. Он гражданин Израиля. Ну и каждый месяц я имею депозитный процент.

А реальные деньги, конечно, не с этих фиктивных депози­тов. Там вообще денег нет. Эти деньги нам платят из доходов коммерческой деятельности банка. Какой? В основном торговля природными ресурсами. А как мы концессии получаем, это ты у другого чиновника спроси, это я не знаю.

Фактически получается, что я лично заинтересована в том, чтобы мои начальники не платили налогов. Я не могу их осуждать, как не могу осуждать любого "неплательщика". Это ведь та­кие же граждане этой страны, и уклоняются по той же причи­не, что и я. Ну что тут говорить!..

Да, я понимаю, что вы хотите услышать, спрашивая о том, с какими структурами у меня в первую очередь ассоциируется коррупция или участие в теневой экономической деятельнос­ти. ГАИ и ментура вообще. Конечно, правоохранительные орга­ны - несомненно. Но лично мне не приходилось с этим стал­киваться.

Я же не должна рассказывать, как мужу в ментуре по пьян­ке карманы выворачивают. Он чернявый, сойдет за лицо кав­казской национальности. Его часто берут - законно, пьяного. Но там и по морде можно получить, бьют его часто, тем более что он их не любит и всегда куражится. Ну и обычно трясут все, что есть. Впрочем, не все, обычно оставляют на такси. Но это по рассказам, сама я так не попадала.

Вот я не для протокола расскажу. Ему однажды предложи­ли понятым быть. Мужик пьяный лежит, в кармане - нож. Они этот нож якобы изъяли, а он - свидетель. Ну он отказался. Го­ворит: "Может этот нож вы ему сами сунули". Они говорят: "Подписывай, а то по статье оформим". В общем, побили.

У меня лично был случай. Надо было прописать родителей, приехавших из Украины, в Москве. Ситуация простейшая. Все время не хватало подписей, печатей. Я поняла, что дешевле отблагодарить. Сначала - паспортистке французские духи, потом

[495]

капитану в паспортном столе - виски, пару пачек бумаги для принтера. После этого быстро проблема была решена.

Но, честно говоря, если бы моей жизни что-нибудь угрожа­ло, я все равно обратилась бы в ментовку. Именно в ментовку. Почему? Знаете, я просто их боюсь, всех этих бандитов.

За услуги неофициально приплачивать приходится всюду. Установка стиральной машины от фирмы "Партия" - часть услуг не по счету, за "дополнительные услуги". Грузчикам при пе­реезде. Ну что тут спрашивать, все знают, платить нужно всем и всегда, иначе или вообще не сделают, или сделают хреново.

Вот совсем недавно хоронили мать друга. Огромная очередь на кремацию - часа на три. Подошел водитель нашего автобу­са и сказал, что может все устроить за 600 рублей. Документы оформили за 10 минут.

Для меня борьба с подобными явлениями - совершенно не проблема. Как гражданин этой страны, как налогоплательщик, я уверена, что в этом государстве, с этой экономикой иначе жить невозможно. Иного способа существования просто не придумано.

Я говорю о теневой экономике, а не о коррупции. Для меня это не синонимы.

Нынешнее налоговое законодательство вынуждает работа­ющих людей большую часть своих доходов прятать. Если бы я была уверена, что мои налоги действительно пойдут на здра­воохранение, на правопорядок, на пенсии и т. д., я бы с удо­вольствием платила. Но я же знаю, что мои деньги, налоги уйдут в песок. Лучше я заплачу при случае самому врачу, например. Я просто знаю, что государство обо мне не позаботится. Я должна заботится о себе сама. Качественных и притом бесплатных услуг в нашей стране сейчас получить невозможно. Именно поэто­му надо пересматривать налоговое законодательство. Авантю­ристы, которые пользуются слабостями законодательства, они же все опираются на власть. Коррупция - это получение неза­конного дохода от служебного положения. И вот она-то и про­низывает все наше общество, все властные структуры.

[496]

А как все-таки бороться? Я бы не стала изобретать велоси­пед и посмотрела бы, какие механизмы работают в других странах. Но начать надо с законодательства. Прежде всего - с налого­вого, сделать его более щадящим.

Опереться здесь надо на реальный сектор экономики. На тех, кто реально производит товары. Когда человек не перепрода­ет, не торгует недрами, а стремится произвести качественный продукт, он заинтересован в нормальных правилах игры. Про­сто правила игры должны быть удобными для той и другой стороны - для государства и его граждан.

Пролетариат, работяги - они в первую очередь заинтересо­ваны в том, чтобы все платили налоги. Но работяга - он же тоже ворует все, что может утащить. Он, по большому счету, -такое же говно.

Понятно, что сейчас к вынуждена уводить свои доходы в "тень". Получая зарплату только "белыми" деньгами, я все отдам на налоги. Если банк мне и другим будет платить официаль­но, он разорится через месяц. А я разорюсь на налогах. И кому это нужно? Хотя я бы не стала рисковать, если бы была при­личная зарплата.

Своим бизнесом заняться у меня тем паче желания нет. На­много проще быть наемным работником в "раскрученной" боль­шой фирме. Спокойнее, надежнее. Надежнее, потому что не нужно иметь дело с налоговыми инспекторами, бандитскими "крышами" и прочим.

А на самом деле я хотела бы быть законопослушной англи­чанкой. Платить налоги, не заниматься никакими махинация­ми. Ничего не бояться. Но для этого нужно жить в другой стране.

12. "Теневой бизнес является равноправным партнером власти"

К.В. москвич, специалист-консультант в агентстве не­движимости. Ему 38 лет, с женой и четырехлетним сы­ном проживает в двухкомнатной квартире. Уровень мате-

[497]

риального достатка оценивает "ниже среднего", хотя и понимает, что по российским меркам зарабатывает неплохо (около 300 долларов в месяц). "Но все же мы никакой не средний класс, тут я согласен с Чубайсом: средний класс - это люди с доходом тысяча долларов на человека (учитывая сегодняшние условия и рост покупательной способности доллара, может быть, достаточно 500)". В 1999 году в отпуск ездил с же­ной в Чехию на восемь дней и в Турцию на пятнадцать. Половина всех денег уходит на отдых и лечение.

Проблема коррупции и теневой экономики касается и каса­лась раньше меня лично, и по моим ощущениям - это одна из основных проблем. Она, по-моему, всех достала.

Для меня коррупция в первую очередь ассоциируется с чи­новничеством, таможней, сферой лицензирования, судопроиз­водством, правоохранительными органами, кредитной сферой, всякого рода фондами - спортивные, инвалидов и пр. Но с последними организациями сам я мало сталкивался.

Чтобы не быть голословным, расскажу о моих ситуациях. Самым непосредственным образом сталкивался с коррупцией тогда, когда сам возглавлял фирму, торгующую недвижимос­тью. Основное - регистрация и лицензирование. Это много­ступенчатая процедура, и если ее проходить на общих основа­ниях, то это займет очень много времени и сил. Поэтому либо ты нанимаешь фирму-посредника, которой платишь заведомо больше, но зато они уже все берут на себя. Либо все делаешь сам, но это выйдет еще дороже, потому что придется платить отдельно каждому чиновнику.

Плата за аренду помещения под офис обычно комбиниро­ванная: часть легально, часть - нет. На первом этапе существо­вания фирмы вообще все платил "черным налом". Иногда это делается не деньгами, а, скажем, ремонтом или оборудовани­ем, которое потом остается у арендодателя. Вообще "черный нал" практикуется во всех сферах: в рекламе, аренде... Я ру­ководил небольшой фирмой на начальном этапе ее деятельно-

[498]

сти, а в крупных фирмах в меньшей степени присутствуют наличные деньги. Мелкие же выживают благодаря наличным расчетам. Все операции по безналу находятся у властей под контролем, и начинающим фирмам это очень разорительно. Первое время фирма только тратит, поэтому непонятно, каким обра­зом можно платить со счета, если на счету ничего нет.

В быту сейчас самое характерное поле для коррупции -прописка. Там не существует никаких правил, все отдано на откуп местным чиновникам среднего и мелкого уровня: пас­портистки в ДЭЗах, милиция, паспортные столы. Прямо вы­могают редко, хотя бывает и такое. Но очень уж откровенные намеки. Вообще-то ты можешь пойти официально и пройти все девять кругов ада, но ты просто жить не захочешь после это­го. Если платишь - дело идет, если нет - все вязнет. По моим впечатлениям, взятка в Москве чуть ли не узаконена. У нас в агентстве висит даже информация для клиентов: расценки на оформление гражданства, регистрации - в зависимости от срока и характера прописки (временная или постоянная, Москва или Подмосковье) это стоит от четырехсот до полутора тысяч дол­ларов.

Я сначала купил комнату, будучи еще гражданином Украи­ны, и долго там не прописывался. Сосед по квартире оказался сотрудником милиции, он узнал, что мы с женой живем в квартире без регистрации, и устроил нам просто засаду, меня взяли на квартире и отвезли в участок, где я провел три часа. После этого пришлось оформлять гражданство и прописку. Мне по­везло, что начальник паспортного стола оказался неплохим человеком. Иначе мне это было бы труднее.

Открыть уголовное дело даже в очевидных случаях явного мошенничества или, скажем, невозврата долга, подтвержден­ного расписками, стоит полторы-две тысячи долларов. Ты как заявитель можешь еще и пострадать, если не заплатишь. Так же обстоит дело и с угоном машин.

Всюду платим. За детский садик тоже приходится платить. Сейчас мы водим сына два раза в неделю - это как студия, их

[499]

там учат писать, танцевать, рисовать, лепить. Платим офици­ально по квитанции и плюс к этому собирают на дополнительные средства обучения, подарки приходится дарить воспитателю, на утренники... А со следующего года придется отдавать его в логопедический - там еще неизвестно, что будет. Мой приятель, например, отдал тысячу баксов заведующей - и доволен. Хо­роший садик с бассейном. Мне это не нравится. На мой взгляд, нужно официально объявить: столько-то стоит прием - и я тогда уже буду смотреть, потяну я это или нет. А у нас помимо офи­циальных тарифов и расценок нужно платить еще сколько-то. А сколько - неизвестно. И это вопрос не только твоего карма­на касается, но и твоей нравственности. Мне, например, это тяжело всегда дается.

В медицине, впрочем, совсем другая система. Старые тра­диционные клиники или институты с именем, специализиро­ванные центры, которые, казалось бы, являются фаворитами в какой-то области бесплатной медицины, - там нет даже эле­ментарной диагностики. Я уже не говорю про районные поли­клиники и больницы. Но при этих же самых центрах, инсти­тутах существуют платные отделения, где более или менее нормально можно лечиться. Платить приходится за все: за прием, за запись по телефону, за каждый анализ, каждую процедуру. Эти деньги платятся в кассу официально, по квитанции. При этом в регистратуре, например, берут еще деньги за то, что талон, которого "нет", "находится", - это уже неофициально. Бесплатная же медицина - это сегодня фикция. Я год бился, чтобы получить карточку медицинского страхования. Занима­ется этим "РОСНО", там такой бардак... Раз десять пришлось к ним ездить, сроки переносились без конца. Как выяснилось, можно было вообще не беспокоиться, потому что она мне и не нужна. Если действительно нужно поправить здоровье, все равно приходится идти туда, где нужно платить деньги.

А вообще оплата наличными, мимо кассы - обычное дело. Ремонт нанимали делать бригаду со смежной фирмы - им, ко­нечно, платили наличными. А если несешь что-то ремонтиро-

[500]

вать в мастерскую, там по квитанции. Если случается вызы­вать сантехника или электрика - обязательно приходится пла­тить наличными. Квитанцию он никогда не дает, но их вызо­вы контролируются, они отмечаются в журнале, поэтому, я думаю, они определенную сумму отдают в ДЭЗ, а разницу берут себе. Можно, конечно, заплатить ему по установленным расценкам, но соответственным будет и ремонт (прокладку картонную поставит и пр.). Платишь обычно в два-три раза больше офи­циальных сумм. Это зависит от элитарности дома: в хрущо-бах, где народ небогатый живет, берут меньше, а в богатых домах сразу платят много, не раздумывая.

Как бывший директор фирмы я положительно отношусь к уклоняющимся от налогов предприятиям, потому что невоз­можно работать иначе. Если платить все налоги, то придется одалживать деньги на стороне. Плюс к тому они настолько сложные, бухгалтерская отчетность настолько усложнилась за последние годы, что ее обслуживание очень дорого стоит. Все это в сочетании с незаконными поборами и взятками, которые, по большому счету, не слишком отличаются от "законных", способно разорить любую мелкую или среднюю фирму. Я просто почувствовал, что усиливается прессинг со стороны конкурентов и правительства Москвы, которое тоже активно осваивало жилищный рынок, - а любой прессинг чреват увеличением расходов. Это и вынудило меня продать свою фирму и отка­заться от собственного бизнеса.

Рядовых граждан в плане уклонения от налогов я тоже пре­красно понимаю. Тут тоже может быть разная ситуация. Люди должны платить налоги, но они должны и видеть, куда эти деньги идут. Если же деньги идут на президентскую кампанию - за­чем нам это нужно? Я считаю, если мы платим налоги, то должно быть и соответствующее медицинское обслуживание, и систе­ма образования должна работать как следует.

Вообще, если бы руководители не платили людям зарплату в конвертах, помимо ведомости, то люди получали бы 20% от

[501]

того, что я как работодатель могу им заплатить, а 80% уходи­ло бы в налоги. Это я не считаю справедливым.

Налоги непомерно велики, их можно было бы безболезнен­но снизить. По-моему, это все делается намеренно. Если каж­дый гражданин станет законопослушным, то функции государства, подобно шагреневой коже, будут сужаться. А когда все невольно вынуждены нарушать законы, можно всех держать на крючке. Такой средневековый принцип, но он продолжает работать.

Я бы очень хотел быть законопослушным, моему характеру это очень соответствует. В том числе и в плане налогов. Но пока к этому предпосылок нет. Любой социально активный гражданин, занимающийся какой-нибудь деятельностью, я уже не говорю про предпринимателей, вступает в противоречие с каким-нибудь законом. Потому что законы противоречат или друг другу, или подзаконным актам. А мы в своей жизни чаще всего встречаемся именно с подзаконными актами. Особенно это касается Москвы. Москва вообще живет по своим законам. И не последнюю роль здесь, конечно, играет наше руковод­ство.

Я вообще считаю, что любой человек, достигший уровня главы администрации, а тем более мэрского или губернаторс­кого кресла, так или иначе вступал в какие-то отношения с криминальными структурами и так или иначе участвовал в теневых отношениях. Без этого он просто не добрался бы до вершины властной пирамиды. Поэтому весь вопрос в мере его криминальности. Власть и криминал срослись у нас настоль­ко, что даже в понятийном плане у нас неразбериха. Я не вижу принципиальной разницы, например, между Лужковым и Ко-няхиным. При этом один считается откровенно криминальным деятелем, а другой - нет. У нас теневой бизнес является рав­ноправным партнером власти, в известной мере он управляем ею. Но в целом, конечно, не хотелось бы иметь в руководстве откровенно преступных людей.

Мне работать безусловно хотелось бы в совершенно легальной сфере. Я хочу, чтобы были такие условия, чтобы люди могли

[502]

работать, ничего не боясь, и честно платить налоги. Но для этого налоги должны быть разумными. Я же не могу написать в отчете, что я заплатил за лицензию две тысячи долларов -мне никто квитанцию на них не даст. Мне, правда, некоторые мои сотрудники, когда я еще директором был, представляли свои отчеты, где прямо была графа "взятки". Я их, конечно, рвал и выбрасывал. Но все равно я к этому теневому бизнесу не привык и не привыкну.

А бороться... Даже не знаю. Чтобы это не вылилось в оче­редную кампанию, нужно, чтобы все слои общества хотели этого и были заинтересованы в этом. Для этого нужно время, мо­жет быть, два-три поколения. Тут могут быть два пути: или всех это должно достать настолько, что невозможно будет дальше терпеть, либо с ростом благосостояния общества должны вы­расти культура и нравственность. Богатые государства и в ду­ховном плане больше подготовлены к такой борьбе. А среди нищеты на кого ни опирайся - эффекта не будет все равно. Во всяком случае, военная истерия не поможет решать эти про­блемы. А война, скорее всего, затянется. Усилится роль армии, силовых структур, - а это не та почва, на которой можно бо­роться с коррупцией. Кроме того, война сама является боль­шой черной дырой, куда уходят огромные деньги. Это огром­ное поле для коррупции. Кампания по борьбе с ней, скорее всего, начнется, но результатов я от нее не жду.

А вообще-то бороться с коррупцией должен не президент, опирающийся на население, а суды, опирающиеся на закон.

Повысить зарплаты чиновникам? Да, это снимет существенную часть проблемы, но это не единственная мера. Результат мо­жет быть, если поднять зарплату в пять-десять раз, а где взять на это деньги? Сократить аппарат? Но куда девать сокращен­ных, чтобы они не пополнили собой ряды безработных? Ко­нечно, чиновников должно быть меньше, а зарплата у них - больше.

Я уже убедился, что сейчас единственный реальный путь как-то воздействовать на зарвавшегося чиновника - только через

[503]

его вышестоящее начальство. Логика развития событий тре­бует от любого человека обращаться выше по инстанции. Мо­гут, конечно, "послать", но нужно добиваться отказа в пись­менном виде.

У нас, например, лифт не работал четыре месяца, и мне приходилось ребенка на десятый этаж пешком на руках тас­кать. Я звонил без конца в диспетчерскую, потом в ДЭЗ, по­том в префектуру. Везде издевались как хотели. В конце кон­цов мы организовали письменную жалобу от жильцов на имя префекта. Собрали десяток подписей. И это возымело действие. Нам пришел ответ, что они оштрафовали Мослифт за нанесенный нам ущерб (мы, конечно, этих денег не видели, они пошли го­сударству), и лифт нам включили. Вообще общаться лучше в письменной форме, так сэкономишь нервы. Но времени уйдет много.

К сожалению, у нас не развита судебная система, а в идеа­ле все спорные вопросы должны бы решаться через суды. Это было бы лучше всего. Кроме того, наш менталитет осуждает "сутяжничество", и на человека, который обращается в суд, смотрят косо. У нас даже гражданский и налоговый кодексы еще не до конца приняты, некоторые статьи не работают. За­конодательная система не работает не только на практике, но даже на бумаге.

Что бы я стал делать, если бы возникла угроза жизни или имуществу... В идеале - обратился бы к судебной защите, а в жизни... К счастью, серьезных ситуаций у меня пока не воз­никало. В милицию обращаться бесполезно, можно еще боль­ше пострадать. Больше всего моему здоровью нанесли ущер­ба именно менты, они били меня не раз, причем с последствиями, которые выплывают только сейчас. Поэтому как защитников я их не воспринимаю.

У меня была такая история: я продал свою фирму, не зная в точности, как это должно быть оформлено документально. В итоге я получил только треть оговоренной суммы, и вдобавок у меня возникли серьезные опасения, что фирма перешла в руки

[504]

мошенников и что ее клиенты будут впоследствии обмануты. Новые владельцы очень долго не переоформляли фирму на себя, она продолжала числиться на мне. А я им, как только мы по­дали документы на перерегистрацию и они заплатили мне аванс, передал ключи от офиса, печати, бланки, и они фактически начали работать. Я опасался, что они назаключают договоров, полу­чат с людей деньги и скроются, а я останусь виноватым. Но официальным путем пресечь их деятельность или стребовать с них причитающиеся мне деньги я не мог. Мне дали понять, что если я всерьез полезу в это дело, то могут возникнуть уг­розы жизни и здоровью. Доверия к правоохранительным орга­нам у меня нет никакого. Идти в этой ситуации в суд тоже было бесполезно, меня бы просто подставили. Эту ситуацию очень легко было перевернуть с ног на голову, и я мог бы просто оказаться за решеткой. Они просто могли бы купить судью с потрохами. Я не исключаю, что у таких мошеннических структур может быть вполне официальное прикрытие, и тогда вообще непонятно, как с ними бороться. По косвенным данным, это так и есть. У них сейчас самая большая реклама в "Экстра-М", а чувствуется, что в прошлом это бандиты, и все замашки у них бандитские. Это все совсем не похоже на цивилизован­ный бизнес.

. Сейчас моя работа намного спокойнее. Правда, зарплату я в этой фирме не получаю, наоборот, от того, что зарабатываю консультированием, 55% отдаю фирме. Я пользуюсь их базой данных, офисом... и в общем-то все. В принципе я мог бы и не носить им эти деньги, просто не сообщать о своих заработ­ках, но у нас негласное правило: фирма не обманывает меня, я не обманываю фирму. Я привык играть по правилам. Мне так комфортнее. Вообще я охотно пошел бы на службу с га­рантированным стабильным заработком, пусть даже меньшим в денежном выражении, чем я имею сейчас.

А начать свое дело можно было бы и сейчас, если бы подо­бралась команда единомышленников, хотя бы три-четыре че­ловека. Плюс нужна возможность взять кредит, без этого сей-

[505]

час нельзя начать работать. Нужно сразу замахиваться на ра­боту по-крупному. Это раньше можно было арендовать подва­лы или в квартирах офисы делать, а сейчас это уже не прохо­дит. Офис нужно иметь в центре, чтобы дела шли нормально. И здоровье у меня уже не то. Августовский кризис нас, риел-торов, конечно, очень сильно подкосил, причем нас он затро­нул не в августе, а с самого начала 1998 года. Мы просто не сумели вовремя сориентироваться. В этом году¹ , боюсь, ситу­ация будет еще хуже, чем в прошлом. Сейчас народ предпочи­тает покупать квартиры-новостройки, а я работаю на вторич­ном рынке.

13. "Меня проблема коррупции меньше всего скребет"

В свои 23 года П. - студент 5-го курса одного московско­го вуза по специальности "Информационные технологии в экономике". Работает в фирме при государственном НИИ, где занимается программным обеспечением телеграфной связи. Одновременно числится в магазине. Холост, живет с роди­телями в двухкомнатной квартире. У семьи есть дом в де­ревне, дача. Уровень материального достатка на троих -около 1500 долларов в месяц.

При слове "взятка" у меня прежде всего выскакивают в го­лове менты и вообще вся правоохранительная система. Навер­ное, в других сферах тоже берут, но, например, министр - это штучное явление. Или там "Юкос" какой-нибудь. Не знаю, об этих мне ничего не известно, я сам с ними не сталкивался.

А вот ментура - пожалуйста. На празднике пива "волков"² загребли за драку. Ну, чтобы их отмазать, пришлось скиды­ваться, мне лично пришлось рублей 300 дать. Всего набрали тысячи полторы. Мы деньги передали тем троим, кто сидел в

¹ То есть в 2000 году. - Прим. ред.

² "Волки" - друзья респондента, байкеры. - Прим. ред.

[506]

ментовке, ну их выпустили, сами же менты нас отвезли в МДМ¹ , и мы там остались в бильярд играть. Больше меня ни разу не загребали. Один раз остановили, проверили разрешение на телефон и все. Морда у меня, видать, такая.

Гаишники раз на кольцевой дороге остановили на мотоцикле, так они ничего не взяли, только мотоцикл на штрафную сто­янку отогнали. Потом пришлось платить 600 рублей за штрафную стоянку.

Фирма, в которой я работаю, занимается связью. Это кусо­чек крупного государственного НИИ, но непосредственно наша фирма - она частная, акционерное общество. Контрольный па­кет - у института. Просто те, кто организовывал фирму, напи­сали свою программу, получили на нее лицензию, и теперь мы с ней работаем. С нами работают крупные банки, которые шлют по нашим телеграфным сетям банковские платежки и с нами расплачиваются по договору. Что сверху - не знаю. Теневая касса, конечно, существует, потому что я там вообще не чис­люсь, ни в какой ведомости не расписываюсь, а деньги мне приносят в конверте валютой - 500 баксов, но бывают премии -вот сейчас штуку получил. Премии - не очень часто, раза два в год. Редко - в рублях по курсу.

Вообще я так считаю, что налоги вообще платить не надо, потому что наши налоги попадают хмырям, которые ездят на "Ауди" с федеральными номерами. Они же мне ничего не дают. Была бы страна нормальная, другое дело. И, естественно, то, что мне платят деньги в конверте и не вычитают при этом по­ловину, у меня никакого огорчения не вызывает, наоборот, только радость.

А официально я числюсь в магазине. Я даже не знаю, кем и что я там делаю. Мама туда трудовую книжку устроила.

Если я для мотоцикла что-то покупаю в мастерских или там Дуги приваривал - конечно, наличными отдаю без всяких кви-

¹МДМ - Московский дворец молодежи. - Прим. ред.

[507]

танций. Квартиру родители ремонтировали - тетка какая-то, через знакомых. Тоже просто деньги дали, и все.

В больнице за последнее время был один раз - когда полу­чал справку для ГАИ. Ничего сверх таксы за справку не пла­тил. Один раз врачей на дом вызывал. Никогда ничего врачам не платил. Только зубы лечил в частных клиниках, но там платил по таксе за услуги.

Меня вообще проблема коррупции меньше всего скребет. Я пока не сталкивался с коррупцией, которая направлена против меня. Наоборот, та коррупция, с которой я сталкивался, была мне нужна и даже полезна. Может быть, если бы было наобо­рот, если бы она работала против меня, наверное, мое отно­шение изменилось бы.

А по большому счету, конечно, это вредно для страны. Чи­новник - он должен быть как робот, как компьютер: исполня­ет только свои функции, кроме этого никакие факторы не дол­жны на него влиять. В том числе - деньги. Это, конечно, в идеале, так, наверное, нигде не бывает. Но стремиться к это­му все-таки надо.

Думаю, что нашим чиновникам против взяточничества ни­какое повышение зарплаты не поможет. Прежде всего потому, что чиновник брал взятки вчера, позавчера и три дня назад. И он до сих пор на свободе и на своем месте. Если ему повы­сить зарплату, он просто сменит автомобиль на более высоко­классный, и на его обслуживание ему понадобится больше денег. Значит, опять ему будет не хватать. Подойдем с другой сторо­ны к этой проблеме: допустим, человек вчера дал взятку это­му чиновнику, и позавчера, и месяц назад, а тут вдруг ему чи­новник говорит: нет, платите, как положено, налог государству. Он же этого просто не поймет, и даже убить может, если речь идет об очень крупной сумме. Например, если налажен канал по перевозке автомобилей из-за рубежа, и вдруг выясняется, что отныне никак нельзя обойти требование платить 68%, -легко себе представить, как будут реагировать заинтересован­ные люди.

[508]

Будь я президентом и если бы мне предстояло бороться с коррупцией, я, наверное, начал бы с того, что нашел себе в ближайшее окружение людей, способных найти хорошие кад­ры, они в свою очередь тоже найдут таких же, ну и так до последнего мента.

Объективно в борьбе с коррупцией заинтересованы в пер­вую очередь работяги с бюджетных предприятий. Но они на это ни фига не пригодны. Для борьбы необходимы те люди, которые обладают определенными качествами. Я бы, кстати, с радостью боролся бы с бандитами. Но при этом нужно, чтобы за твоей спиной стояли люди, которые тебя не бросят в случае чего. Опять все упирается в кадры.

В принципе, что касается нашей власти, то если бы можно было выбирать из тех, кто ничего не сделает, но не связан с криминалом, или из тех, кто связан, но неизвестно, что будет делать, то выберу того, кто ничего делать не будет. Тогда я буду знать, что ничего в моей жизни не изменится. А если из­менится, то мне придется менять мою стратегию поведения. А если, например, надо выбирать между бандитом или комму­нистом, то я однозначно выберу бандита.

Если же мне что-то нужно от чиновника, который что-то там тянет, медлит, то тут есть два варианта: первый - когда мне "не горит". Например, меня в пьяном виде взяли менты и отобрали деньги, и я хочу получить их назад, но мне это не очень срочно. Тогда я пишу на них жалобу по инстанции, и они в течение месяца должны мне ответить. Я знаю, что были случаи, когда люди таким образом получали назад то, что у них отобрали.

Другой вариант, если мне действительно позарез что-то нужно, например, разрешение на гараж получить. Понятно, я не буду ждать, пока у меня машину угонят. Я просто дам "сверху" сколько нужно и решу этот вопрос.

Вообще в случае какого-нибудь наезда я обращусь к "ноч­ным волкам", то есть мафиозным группировкам. Если у меня есть такие знакомые, конечно. Но к ментам, конечно, точно не

[509]

буду обращаться. Если только в том случае, когда на улице пьяные пристали и моя правота неоспорима. А если бандиты "наеха­ли", то тут менты не помогут.

Но по большому счету мне все фиолетово. Я программист, и мне все равно, лишь бы меня не сделали крайним. А так с бан­дитами работать даже интересней. Другое дело, если работа­ешь, например, бухгалтером и в случае чего на тебя все свали­вают, то есть получается, что тебе стула не хватило, когда музыка кончилась. Или если меня нанимают водителем и приказывают возить наркотики - и опять я один отвечаю за всех.

Я задумываюсь о собственном деле. Если бы я открывал свою фирму, то не программистскую, конечно, а связанную с тю­нингом мотоциклов или с туристическим бизнесом (то, что связано с экстремальным туризмом). Пока еще сложно об этом гово­рить, потому что в этих областях я пока профан. Как сделать компьютерную фирму, я знаю, но мне это неинтересно. Про­сто надоело сутками перед монитором сидеть. Работать по найму тоже хорошо, я пришел, свое отработал, и голова не болит. Если иметь свою фирму - это означало бы ничего не делать и мно­го денег получать, - тогда другое дело.

14. "Прекрасно знаю, что без махинаций не был построен ни один дом"

Ростовчанке З.И. 54 года. Находясь на пенсии, она про­должает работать без оформления договоров - ремонти­рует квартиры и другие помещения. Проживает в трехком­натной квартире. Вместе с ней живут также дочь с мужем и их двое детей. Денег хватает на питание и одежду, ос­тается достаточная сумма для того, чтобы делать неболь­шие накопления. Отпуск в последние пять лет проводила в Ростове и в Ростовской области - выезжала к знакомым и родственникам.

Я по-прежнему работаю от случая к случаю. Не далее как год назад я с напарницами делала ремонт в лаборатории, ко-

[510]

торая выдает сертификаты на продукцию и делает анализы. В основном на продукты питания. В эту лабораторию приходи­ли всякие заинтересованные люди и по определенной таксе получали необходимый сертификат. Причем часть из этих лю­дей хотела получить сертификат по правилам, но к ним при­дирались работники этой лаборатории и вымогали деньги. Я встретила там парня знакомого, который пришел в лаборато­рию, чтобы получить сертификат на макаронные изделия. Он возмущался тем, что с него требуют денег сразу, еще не взгля­нув даже на эти макароны. Как он ни хотел, но пришлось все-таки дать денег сотрудникам этой лаборатории. Но были сре­ди посетителей и такие люди, которые сами предлагали деньги за то, чтобы получить нужную бумагу. И это сплошь были выходцы с Кавказа.

Вымогают также и работники образования. Они вымогают с родителей подарки или деньги, в зависимости от состоятельнос­ти родителей. Разговоры такие происходят без свидетелей, ко­нечно, но о том, что такое вымогательство процветает, знают все: и дети, и родители.

Военкоматовские работники тоже вымогают деньги за то, чтобы дети не служили в армии. За деньги можно договорить­ся о том, чтобы признали этого призывника больным или дали ему отсрочку для того, чтобы он поступил в вуз и потом уже не служил. Конечно, скорее люди сами предлагают деньги. Но военкоматовские работники всегда готовы "помочь" родителям.

Был еще такой случай. У моей знакомой сын подрался с какими-то парнями, которые обидели кого-то. Так вот его и арестовали. А потом следователи стали вымогать взятку в об­мен на то, что выпустят парня из-за недостаточности улик. Деньги собрали и отдали этому следователю, но парня все-таки суди­ли, хоть и условно, но дали срок. Парень был не виноват, а его сделали зачинщиком.

Другая ситуация. Перед выходом на пенсию, да и после того я работала в строительном кооперативе. Хозяин нашего ко­оператива попал в неприятную историю - его поймали пья-

[511]

ным за рулем. Помню, что приходили к нашему начальнику в кабинет судебные исполнители и вели с ним переговоры. Не знаю всех подробностей, но после этого случая нашему коо­перативу пришлось бесплатно делать ремонт в кабинетах этих судебных исполнителей. Причем и материал был наш, и наши рабочие на этом ремонте работали. Конечно, нам закрыли на­ряды, но по копеечной цене.

К врачам я вообще обращалась достаточно редко. Единственно несколько раз по поводу зубов, но я ходила в платную поли­клинику. Иногда, если что-то заболит, - так перетерпишь. Но знакомые мои, которые попадали на операцию, вынуждены были платить очень большие деньги. Даже дома продавали, чтобы денег собрать. В случае операции платить в больнице прихо­дится буквально за все: за саму операцию, за медикаменты, за послеоперационный уход, за работу реанимации. Врачи про­сто говорят больному или родственникам, что все лекарства и медикаменты стоят столько-то. Операция, чтобы прошла ус­пешно, стоит столько-то денег. Так же насчет ухода за боль­ным: врачи напоминают, что нужно договариваться с медсест­рами или санитарками, для того чтобы больному оказывали внимание.

Все люди привыкли к такой ситуации. Если человек не мо­жет лечиться за деньги, то он получит самое некачественное обслуживание. Можно сказать, что ничего не получит. У моей соседки больной отец. Ему для того, чтобы пройти только об­следование, нужно заплатить очень большие для их семьи деньги. Точно не помню, но за обследование на томографе 200 руб­лей, за анализы тоже 200. Люди просто теряются, где их взять, эти деньги.

Привыкли люди к этому не от хорошей жизни, а от того, что нет иного варианта, чтобы помочь больному родственни­ку или самому себе. Я лично считаю такую ситуацию непра­вильной, потому что государство на медицину может тратить больше денег, и это облегчит ситуацию в здравоохранении. Можно сократить государственные расходы на международные поез-

[512]

дки, на всякие празднования и увеличить врачам зарплату. И зачем нам только эти полисы выдали медицинские. По ним можно только в поликлинику сходить на прием к врачу бесплатно, и все. Кстати, эти полисы можно купить, есть же такие органи­зации, которые выдают полисы безработным за деньги, да и любой человек может их купить. Но вот не ясно еще, выгод­нее полис покупать или деньги отдать сразу врачу за тот же осмотр?

Мне пришлось как-то покойного мужа определять в боль­ницу. Он нигде не работал в последнее время, полиса у него не было. Его положили вообще в коридоре больницы, и врач мне сказал, что ситуация у больного сложная и ему необходи­мо внимание, иначе он не выздоровеет или на всю жизнь ос­танется лежачим больным. Сумму он не называл. Пришлось мне с родными собрать сумму денег и просто передать врачу. Врач этот совсем не выглядел хапугой или рвачем. Он честно предупредил нас о том. что операцию можно сделать просто так, но можно сделать и хорошо. Естественно, все родные были за благоприятный исход.

Когда похороны мужа устраивала, платила по квитанции, которую нам выдавали у морга. По этой квитанции нам сдела­ли скромный обряд. Мы и не хотели другого. Но мои знако­мые в случае подзахоронения платили наличными исполните­лям. Причем торговались с ними. Но подзахоронения, насколько я знаю, в старых кварталах кладбища не разрешаются. Поэто­му эта ситуация возникает по инициативе родственников по­койного, а то, что деньги берут с них, это, наверное, не пре­ступление. Ведь могилу нужно копать вручную, а не бульдозером, а там корни и земля тяжелая.

В плане наличия работы по специальности я себя чувствую спокойно, потому что в городе ремонт квартиры большинство людей делают через знакомых мастеров-строителей. Информация о хороших мастерах идет по цепочке: бывает, что заказчики где-то уже видели, как работает тот или иной мастер или бри­гада. Например, побывают в гостях у знакомых, а потом инте-

[513]

ресуются, где найти именно этого мастера. Потом заказчик по рекомендации встречается с таким специалистом и они дого­вариваются - за наличный расчет. Такая ситуация выгодна и заказчику, и исполнителю, потому что деньги напрямую полу­чает исполнитель, а не хозяин, как если бы заказчик обратил­ся в кооператив или в фирму. И еще, если заказчик обратится в фирму, то у него могут и материал немного ополовинить, и работу могут выполнить небрежно, потому что работники та­ких фирм получают зарплату по тарифу, а он небольшой. В случае, когда заказчик и исполнитель действуют без посред­ников, напрямую, то мастер может что-то посоветовать заказ­чику, и этот совет будет необходимым, не сорвет лишних де­нег за работу, может и строительный материал раздобыть качественный.

Есть, конечно, в городе и строительные фирмы, которые делают тот же ремонт. Но чаще такие фирмы нанимают для ремонта больших зданий, административных сооружений, больниц, школ. Но все равно, своим хорошим специалистам хозяин такой стро­ительной фирмы обязательно какую-то часть суммы передаст в наличных, без бухгалтерии.

У меня автомобиля нет, ремонт квартиры делаю сама. Бы­товую технику (телевизор, стиральную машину) ремонтирова­ла в последнее время у знакомых. Точнее, сама их приглашала домой, и они не были официальными специалистами по ре­монту бытовой техники. Договаривались мы с ними на опре­деленную сумму, и ребята делали ремонт. Чаще всего пригла­шала или соседей, или родственников моих знакомых, потому что в таком случае было больше уверенности в том, что ре­монт будет сделан хорошо и техника будет работать.

Еще знаю, что есть такие подпольные цеха, на которых люди, как рабы, за копейки работают. У моей знакомой дочь работа­ла в таком подпольном цехе, они шили одежду и всякий шир­потреб. Все это делалось на дому у самого работника, либо ходили к хозяину и в каком-то ангаре работали. По пять-семь человек. Условия каторжные. Конечно, у таких цехов есть, как

[514]

сейчас называется, "крыша" - либо криминальная, либо ми­лицейская. Нелегальным это производство можно назвать лишь потому, что они не оформляют работников и не платят ника­ких налогов. Но чтобы не знала милиция о таком производ­стве - невозможно. Просто руководители таких подпольных фирм делятся прибылью с милицией, которая их покрывает.

Кстати, не так давно я встретилась с сыном моей знакомой. Он мне так открыто и сказал, что сейчас состоит в какой-то группировке или банде. Занимаются они выколачиванием долгов, машины перепродают и т. д. Я у него спрашиваю, а как же ты семью будешь создавать, кто захочет с тобой жить, если ты сегодня жив, а завтра нет. Он мне сказал, что пусть я лучше поживу хоть какое-то время хорошо, но не буду прозябать. А парню 23 года.

Мне это понять сложно. Я лично предпочла бы работать на том предприятии, где начальство пусть и связано с теневым бизнесом, но меня это не должно касаться. Вообще найти та­кую организацию, где начальство не связано с теневым бизне­сом, невозможно. Все коммерческие организации так или ина­че проводят какие-то операции незаконно. Но если бы мне в такой организации предложили бы также участвовать в махи­нациях, пусть и за хорошие деньги, то я бы отказалась. Я не подхожу для такой работы.

И, честно говоря, я бы хотела заниматься предприниматель­ством в сфере оказания ремонтно-строительных услуг. Но от­сутствует первоначальный капитал, налоги высокие тоже ме­шают. А так бы хотела.

Всю свою жизнь я проработала в строительстве и прекрас­но знаю, что в этой отрасли без махинаций не был построен ни один дом. Воровство и расхищения были здесь всегда. И сколько я помню, сами работники, рядовые мастера, всегда искали возможность для дополнительного заработка. И это все было еще до всяких перестроек, еще в советское время. В новое время (время Ельцина) воровать стали больше, нарушений стало еще больше, но вот зарплату нам стали задерживать. А когда была

[515]

страшная инфляция, то просто было обидно получать деньги, за которые ничего нельзя купить. Мы могли со стройки выне­сти кто банку краски, кто деревяшку, но директор нашего ко­оператива ворочал машинами со стройматериалом. Потом ему же нужно было, чтобы его дочка училась в университете. В связи с этим он делал ремонт и на факультете, и в домах ра­ботников вуза. Мы же получали смешные деньги. Но несмот­ря на это не уходили люди из этого кооператива, и по разным причинам: кому, как мне, на пенсию скоро, кто-то обязан ди­ректору или должен ему, кому-то уйти просто страшно, пото­му что жизнь страшная вокруг. Да и многие работали по при­вычке, потому что мы и раньше работали вместе в одном и том же стройуправлении. Я помню, как наш директор ожидал вагоны со стройматериалом из Украины, а на таможне придрались к каким-то бумажкам и не пустили эти вагоны в Ростов. Сры­ваются наши планы по строительству, нужно директору отда­вать кредиты и пр. И что, он дал взятку таможенникам, а по­том продал эти стройматериалы и хоть как-то рассчитался с убытками: вернул долги, дал нам деньги. Естественно, полу­чили мы их из рук в руки. И думаю, что никто из наших рабо­чих тогда не стал бы требовать официальной ведомости. Так что руководители предприятий, хотят они или нет, все равно будут в таких теневых отношениях, потому что бизнес - это риск, и не всегда там играют по правилам и по законам.

К уклонению от налогов я отношусь с пониманием и одно­временно осуждаю. С налогов ведь осуществляются выплаты в фонды - пенсионный, медицинский и прочие, без этих де­нег не могут жить ни пенсионеры, ни медицина существовать. Конечно, по идее налоги нужно платить всем. Но налоги дол­жны быть нормальными, не шкуросдирательскими. Потому что у руководителя фирмы, например, бывают разные ситуации в работе: то материал не подвезли, то за кредиты нужно распла­титься. А если с него драть эти налоги по полной программе и требовать их платить своевременно, то предприятие может в один прекрасный момент оказаться банкротом. Выгоды с этого

[516]

никто не получит, и прежде всего сами работники фирмы, ко­торые лишатся работы.

Думаю, что чаще всего от налогов уклоняются руководите­ли предприятий, потому что им приходится платить большие налоги. А также те люди, которые работают на нескольких работах. Индивидуальные предприниматели тоже скрывают свои доходы.

Мне не очень верится в то, что руководители предприятий могут уклоняться от налогов с целью упрочить материальное положение своих сотрудников. Просто они делятся со своими приближенными, чтобы те либо молчали о делах фирмы, либо выполняли то, что руководитель скажет. В нашей строитель­ной фирме были соучредители — основатели фирмы, несколько человек, которые и получали материальные блага. Эти люди могли купить и квартиры, и машины. А остальные работники по полгода не видели денег, и их приходилось выпрашивать у руководства.

А вот двойную бухгалтерию, выдачу зарплаты наличными я скорее осуждаю. Это ведь двойная бухгалтерия выгодна даже не столько простым работникам, а руководству фирмы. Это вредит нашему государству. Конечно, я знала, да и сейчас знаю не­сколько таких фирм, где работникам выплачивается часть зар­платы наличными. Особенно это касается оплаты за дополни­тельной работу, внеурочного времени. Но большая часть денег все равно достается именно руководству этих фирм. Я думаю, что если продолжать такую ситуацию, то люди просто не смо­гут даже узнать: сколько они заработали, а сколько положил в карман то же руководитель.

Простых работников, уклоняющихся от налогов, я понимаю. Жизнь сейчас очень тяжелая, кругом дороговизна, человек эко­номит каждую копейку. Я понимаю, что для общества в целом это плохо, когда не платят граждане налоги. Ну а как выжить? Если снизить налоги, то какая-то часть работников будет пла­тить налоги. Но их же не снижают. Конечно, всегда в обще­стве будут люди, которые будут уклоняться от уплаты нало-

[517]

гов, какими бы мизерными они ни были. Такова природа че­ловека.

Люди бы платили налоги более исправно, если бы видели толк в этом. А какой толк в том, что сегодня налоги собира­ют? Только вот войну развязали и тратят на нее деньги. Обра­зование сейчас платное или оплачиваемое, здравоохранение платное, в детском саду нужно платить, стоимость коммунальных услуг огромная - за все платим сами. А куда налоги идут - неясно.

Нужно изменить налоговое законодательство, для того что­бы все люди платили налоги, причем безболезненно для себя. Для простого работника можно установить 15% налог. А для фирм и предприятий - не знаю, может быть, и побольше, но не больше 30%.

Проблема борьбы с коррупцией является важной для стра­ны. Потому что все деньги, которые крутятся в теневой эконо­мике, могли бы уходить в социальную сферу, на таких людей, как мы. Из этих денег можно было бы обеспечить армию. А иначе все эти деньги уходят к тем людям, которые с жиру бе­сятся. Помимо коррупции у государства много забот: безрабо­тица, неработающие предприятия, крестьянство наше сидит в дыре. Но все это тесно связано. Потому что деньги, которыми набивают карманы всякие дельцы, можно было бы направить на развитие производства, на то, чтобы дать людям работу. Вы посмотрите, на каких дорогих машинах ездят сейчас все эти дельцы, какие дома они себе построили. Этих денег в былые времена хватило бы и на детские дома, и на детские сады. На пенсионеров.

Конечно, такие явления были и раньше. Но сейчас все это происходит внаглую. Как говорится, кругом беспредел. Были тогда и взятки, и различные уклонения. Но люди прятались раньше и прятали свои махинации, потому что за них наказы­вали. Я раньше работала в строительном управлении, и нам запрещали работать на двух работах, нельзя было подрабаты­вать. За этим следило начальство и могло вплоть до увольне-

[518]

ния дело довести. Хотя одной зарплаты не хватало, конечно, и нашей семье, чтобы содержать двух детей. Почему еще начальство запрещало подрабатывать, так потому, что боялись, что на ос­новном месте работы люди будут работать с прохладцей, а все силы будут тратить на "шабашки". Но "шабашили" многие, те, кто, конечно, был специалистом. Каменщики, штукатуры. Я думаю, что они честно работать хотели, просто им не создава­ли условий. А вот водители, которые вывозили со строек ма­териалы, и калымили на государственном транспорте и за ка­зенный бензин - это, конечно, уже более серьезные нарушения. Я до выхода на пенсию работала маляром, получалось иногда где-то подработать, но мы же работали своими руками и ни­чего, кроме пользы людям, не приносили. А сейчас можно прак­тически открыто работать, не оформляя работников. Началь­ники и хозяева платят им "черными" деньгами. Это очень развито.

Я думаю, для эффективной борьбы с теневой экономикой необходимо смягчить законы, но не все, а сделать нужно так, чтобы люди смогли организовать предприятия, брать креди­ты, создавать рабочие места. Для этого, конечно, налоговые законы нужно сделать реальными, чтобы не обдирать предприятие. С коррупцией и организованной преступностью нужно действо­вать на основе существующих законов, жестко наказывая, причем невзирая на лица. Ужесточение законов для борьбы с корруп­цией, оргпреступностью не нужно, потому что сегодня люди доведены до такой степени озлобленности, что для них это не преграда.

Простое подавление коррупции не изменит ситуацию. Сила вызовет противодействие со стороны теневых дельцов, и они будут находить новые формы противодействия. Поэтому нуж­но легализовать те деньги, которые есть на руках у предпри­нимателей. Пусть эти деньги будут вложены в экономику. А потом уже нужно жестко спрашивать с тех, кто после такой легализации будет нарушать законы. Но президент должен на­чать с главного: нужно наказать тех министров, работников его правительства, которые были замечены в теневых сделках. Потом

[519]

нужно спросить и с губернаторов за их махинации. А если только законы будут направлены против простых граждан и против предпринимателей городского уровня, то теневую экономику не уничтожить.

В борьбе с ней должно объединиться все общество. Хотя непосредственно этим заниматься должны органы безопасно­сти и другие спецслужбы. Я думаю, что у них есть и агентура, и хорошая структура. Организованы они лучше других, и они не так продажны, как милиция. Это я подтверждаю уже име­ющееся у людей мнение. Только на них и можно положиться. Армия должна заниматься защитой государства, бороться внутри страны - это не ее задача. Можно опереться на предпринима­телей, но не на всех, а на тех, кто сам заинтересован в наведе­нии порядка. Как правило, это предприниматели не высокого полета, а те, которые своими руками работают. Но для начала им нужно создать условия, возможность для работы, чтобы они поверили в эту борьбу и смогли убедиться в том, что она при­ведет к лучшему. Интеллектуальная элита тоже может помочь, разработать законы, изучить ситуацию. Простые труженики очень слабы, хотя их и много. Но от них реально мало что зависит.

А повышение зарплаты чиновникам, мне кажется, не помо­жет. Аппетиты у чиновников растут и будут расти. Это повы­шение их не остановит. То есть если завтра удвоить им зарп­лату, то они не перестанут проворачивать махинации, потому что их нелегальные доходы в десятки раз превышают офици­альные заработки.

Большая часть работников администраций вовлечена в те­невой бизнес. К ним же все идут за справками, регистрация-ми, разрешениями. И тут они и творят произвол, берут взят­ки. Можно сказать, что они являются, по сути, организаторами этого теневого бизнеса, потому что без них ничего бы не по­лучилось.

Такая же ситуация, я считаю, со всеми нынешними канди­датами. Они поголовно вовлечены в теневой бизнес или свя­заны с группировками. Наверное, я бы проголосовала за кан-

[520]

дидата, который связан с таким бизнесом, потому что других просто нет. Но за откровенного бандита, несмотря на то что он там обещает избирателям, я бы не стала голосовать.

Если бы я лично столкнулась с несправедливостью властей, наверное, обратилась бы к влиятельным друзьям или родствен­никам. Если этот вариант не поможет, то пришлось бы гото­вить взятку. Обращаться в наш суд - это долгие тяжбы и мо­жет закончиться ничем. Международный суд - это далеко и дорого. С криминалом страшно связываться вообще. Вышесто­ящие инстанции отпишут на места решить эти проблемы, как и про советской власти: писали люди, писали, а их письма воз­вращали по месту жительства.

В случае же прямой угрозы поступила бы так же - реально помочь могут только друзья и близкие. Потом, если вдруг не поможет, в прокуратуру. На милицию надежды нет: к ним пос­леднюю очередь. ФСБ - это крайний вариант, когда уже пой­му, что полностью бессильна. С криминалом связываться не буду ни под каким предлогом.

15. "Хотелось бы, чтобы теневая экономика меня

Жителю Уфы В.А. 65 лет. Он получает пенсию, однако продолжает работать на трикотажной фабрике. Работа временная, отпуска и больничные не оплачивают. Оформ­ляет краткосрочные контракты - месяца на три.

Женат, трое взрослых детей, проживает в трехкомнатной квартире в панельном девятиэтажном доме в центральной части города. Там же живет младший сын с семьей и мать зкены. Уровень материального достатка ниже среднего, рублей 700 на человека (низке прожиточного минимума).

Я, прямо скажем, человек немолодой, больницы никак не избежать. А там вымогательств всяких пруд пруди. Подарки Делал, коньяк дарил врачу, когда в больнице лежал с астмой,

[521]

делал бронхоскопию. Без этого, честно говоря, бесполезно в больницу и ложиться. Лекарства все должны быть свои, и по­стельное белье, не говоря уже про питание. В этом году на­значили меня на бронхоскопию, на определенный день. А пе­ред этим надо сутки не есть. Я прихожу, мне лечащий врач говорит: "Сегодня вы не пойдете, пойдет другой больной". Перенесли на другой день. Перед этим днем я уже сам подо­шел, спрашиваю: "Что, опять не будут мне делать, никто ни­чего не говорит?". Она отвечает: "Нет, все как назначено, сде­лают. Я просто забыла записать". А вообще лечение формальное: раз в день какое-то лекарство по полтаблетки дают - и все. Я говорю: "Доктор, если это все лечение, то вы так и скажите, я домой пойду. Я же и дома могу это лекарство пить". Тогда мне сделали капельницу. А на следующий день опять забыли. На фабрике в медпункте очень хорошо относятся, делают даже капельницу, если нужно. Если только на 8 марта коробку кон­фет им подарю. Раньше, помню, духи дарили. Но сейчас это уже очень дорого, принято конфеты дарить.

Мне каждый месяц положено лекарство бесплатное от аст­мы. В прошлом месяце пришел в поликлинику выписывать, а мне главврач не подписывает рецепт, говорит, что мне должно его хватать на больший срок. Я сказал: "Ладно, если вы счи­таете, что вы лучше знаете, сколько мне можно дышать, то дышите сами, сколько хотите". Потом моя участковая говорит: "Заве­дующая отказалась подписывать". Ну я что, драться с ней буду? Сказал: "Подарите ей это лекарство на день рождения". Так за февраль и не получил. Я не понимаю, если мне положено, то пусть дают, а если нет - пусть бы так и сказали, что не положено.

На нашей фабрике зарплату всю дают трикотажем, а потом ищешь, где его продать. В основном продаем через своих, да­рим детям, родственникам. Зато эти тряпки для нас дешевле. Если я пойду в магазине ее покупать, там наценка 25%, а нам накидывают только 4%. Трикотаж дают в магазине фабрики. На каждого работающего открыт лицевой счет, и в пределах

[522]

этой суммы можно взять товар. Перед Новым годом получал зарплату в кассе, один раз за несколько лет. Есть у нас жен­щина, она числится инженером, а на самом деле она занима­ется тем, что ездит по деревням и продает наш трикотаж, про­сто по домам носит, а нам потом раздает деньги. Почем она продает - неизвестно, а сдает выручки столько, за сколько на фабрике взяла. У нее есть справка, что она получила товар в счет зарплаты. Поэтому все, что она наторгует сверх цены, идет ей в карман. Плюс ей зарплата идет на фабрике. Иногда ее возит фабричный шофер на казенной машине, тогда ему тоже идет часть выручки как зарплата.

Иногда кто-то из соседей, знакомых просит, мы специаль­но выбираем то, что им нужно, а они нам деньги отдают. Ук­расть ничего на фабрике невозможно, даже ветошь не выне­сешь - сразу увольняют. Очень строго с этим. На фабрике много арендаторов, они платят за помещение. Эти деньги позволяют нам существовать. Трикотаж хорошо идет, особенно зимой. Сейчас хорошие стали вещи делать.

А так коррупция в моих представлениях главным образом связана с милицией. Возьми вон ГАИ, потом еще налоговая полиция и инспекция. Сам я не автомобилист, но все равно все время вижу, как они действуют. Да и сами "большие голо­вы" тоже. Вот нашего президента взять - он целую улицу Эн­гельса застроил, это же все его. Красивые дома, хорошие. Сам я точно утверждать не буду, но народ знающий говорит, что это под его крылышком все делается, сын его строит.

На вычеты налогов есть налоговая инспекция. У всех есть специальные карточки, все мы занесены в компьютер. Назы­вается "социальная карточка". И где бы ты ни получал день­ги, или льготный рецепт, или даже билет на детский утрен­ник - без этой карточки ничего не дадут. Так что у нас никто не проскочит незамеченным. Такая система у нас уже действует с 1996 года.

Но, конечно, за всеми не уследишь. Сын одной знакомой стоял на учете как безработный, и летом он устроился на два

[523]

месяца сторожем. Сейчас же его вычислили и с учета по без­работице сняли. Конечно, кто в частном порядке деньги полу­чает в конверте, тот может не платить, но таких мало.

Вообще-то, если руководитель фирмы и налоги прячет, и рабочим доплачивает, то это и ничего. А если все только себе в карман - это плохо. У нас на фабрике есть ли это - не знаю, слухов таких не ходит.

Проблема борьбы с коррупцией вообще для нас, мне кажется, самая важная, а никакой борьбы не ведется. И какая может быть борьба, когда все наверху этим заражены? Я сам никогда не стал бы голосовать за человека, связанного с "нелегальщи­ной". Ни при каких условиях. Если он связан с криминалом, то это уже не человек.

Надо проводить политику Андропова. Людей заставить ра­ботать, чтобы они не болтались, не рэкетом занимались на базаре, а работали. Отучили у нас людей от труда, теперь за один год обратно не вернуть это все. Надо платить зарплату по труду. Любой американец за день получает столько, сколько я за ме­сяц. Если бы мне платили нормальную зарплату, чтобы я мог в магазин зайти и купить себе то, что мне нравится, тогда можно и работать нормально. Это встретит поддержку того же рабо­чего класса, колхозников. Нужно прежде всего навести поря­док в правоохранительных органах, чтобы они там не занима­лись тем же рэкетом.

А наши чиновники - это черная дыра. Они никогда не пе­рестанут взятки брать. Если бы нашему чиновнику дать такую зарплату, как у меня, его бы давно на кладбище отнесли. Что, они сейчас мало получают? Нет. Но дополнительно к зарплате он еще столько же возьмет взяток.

Бороться с чиновниками бесполезно, это могут только те делать, у кого деньги есть. И они выиграют эту борьбу. Вот по телевизору иногда показывают, какая-то бабка в суд пода­ла - и ей пенсию добавили. Ну ладно, было у нее 300 рублей, дали ей 400, так зато на всю страну показали: вот как у нас бабка суд выиграла. Они небось ей сами и судебные издержки

[524]

оплатили. А если я в суд пойду, разве я выиграю? Так что са­мое простое в таком случае - повернулся и пошел. Не тратить свое здоровье.

А вот в случаях физической угрозы что делать, даже не скажу. Наверное, в милицию в этих случаях надо обращаться. Но нет к ним доверия. Наверное, надежнее всего взять кочергу и сто­ять в дверях, защищая свое имущество и жизнь.

Конечно, хотелось бы, чтобы вся эта теневая экономика во­обще меня не касалась. Только где ж сейчас это бывает! Еще при советской власти по 96 копеек с рубля забирали и только оставшееся мы получали как зарплату. А самому бизнесом за­ниматься поздно уже, возраст не тот.

16. "Если бы мы платили налоги, то просто нет смысла работать"

Т. - механик автосервиса. Ему 38 лет, в Москве живет 12 лет, до этого жил в Армении, по национальности армя­нин. Гражданство не поменял, но имеет законную регист­рацию. Снимает однокомнатную квартиру, где живет с женой и двумя детьми. Об отпуске не думает: "Я пару лет даже без выходных дней работал, какие отпуска. Мне год надо работать, чтобы в Армению съездить".

Я думаю, что наиболее коррумпированная сейчас структу­ра - милиция. Это, может быть, потому, что я почти ни с кем больше не сталкиваюсь. Мне больше ни от кого ничего не нужно. Я как бы в своем маленьком мире живу. Все, что мне нужно, я делаю сам. А милиции, наоборот, нужно от меня. И они могут взять то, что хотят, потому что у них власть, а я "лицо кавказ­ской национальности". Я не могу никому жаловаться, я не граж­данин этой страны, я все равно буду виноват.

РУОП - наехали, искали, к чему придраться, даже сигаре­ты фотографировали, дескать, могут быть наркотики. Придра­лись к документам, опечатали сервис. Пару дней держали, потом

[525]

пригнали свою машину, сказали, чтобы мы сделали. Ремонт был достаточно сложный, где-то на 1000 рублей.

Местный участковый хотел сделать капитальный ремонт своей машины. Он противный такой парень, младший лейтенант. Хам. Мы отказались делать. Кто он такой?! Мы же не рабы. Он при­тащил ОМОН, эти ребята нас пару раз ударили, притащили к себе, там снова били в автобусе. Потом передали в милицию, там проверили документы, ничего не нашли и отпустили. Жа­ловаться некуда. Все равно мы были бы виноваты.

Потом пожарные наехали, сказали, что у нас ничего ниче­му не соответствует, заставили поменять оборудование. Мы купили на 3000 рублей, переделали проводку, огнетушители и т. д. Все новое поставили. Потом они пригнали свою служеб­ную машину, заставили ремонтировать, после этого только подписали акт.

Налоговики по мелочам приезжают, тоже пригоняют маши­ны. Но они больше с хозяином имеют отношения. А мы, про­сто чтобы не портить отношения, им делаем. Экологическая милиция часто приезжает. Проверяют регистрацию, отбирают паспорта, заставляют приезжать к себе, заставляют платить штрафы, несмотря на то, что регистрация в порядке. Непонят­но только, при чем здесь экологическая милиция, какое отно­шение они к регистрации имеют.

Сейчас, можно сказать, "крыши" своей у нас нет. Был один, его посадили больше полугода назад. Сейчас никому не пла­тим. Бандиты почти не беспокоят.

Один раз в прошлом году мордастые такие отремонтировали машину... Потом вернулись, сказали, что у них пропали 100 долла­ров. Хотели нас поставить на деньги. Кончилось тем, что под­рались крепко, но мы им денег не дали. Уехали и больше не появлялись. Тогда еще "крыша" была, они разобрались, поэтому больше не появлялись.

Клиенты со мной расплачиваются деньгами. Конечно, только наличными! По правилам, конечно, он должен в кассу деньги давать, а механик или хозяин квиток выдавать. Приходный ордер,

[526]

корешок к нему. И счет, какой ремонт, какие запчасти. Но так только раньше, в самом начале было. Мы еще техпаспорт дол­жны были у заказчика на машину брать, если милиция прове­ряет, почему машина у нас в гараже стоит. Но мы редко на ночь оставляем. Только если ремонт сложный.

Теперь с каждым меахником его клиент расплачивается, как сначала договорились. А потом уже мы отдаем хозяину. Тако­го нет, чтобы, как ты говоришь, - половину там или треть. Это зависит от того, как сработали в месяц, какая аренда, сколько кому дали. Короче, мы же заинтересованы, чтобы сервис был, если он разорится, нам надо будет работу искать. Расплачива­ются чаще рублями, валютой редко. Это когда ремонт круп­ный, после аварии, например.

В сфере услуг все берут только наличкой. Я-то сам все умею делать, никого не приглашаю. А у брата сломался водопровод, слесарь за ерунду взял 70 рублей. Через два дня снова пона­добилось его же вызывать. Ну, пришлось мне ему делать.

У меня нет гражданства, а нет гражданства, значит, и поли­са нет. Поэтому все платное. В прошлом году поранил ногу, ездили в ЦРБ, в травмпункт, там даже полис не спрашивают, плати и все. А на дом врача просто никогда не вызываю. То же самое - дети. Даже если простуда, справку в школу взять, и то надо платить. Только жене полис дали, потому что рабо­тает в больнице. Как плачу? Налом, конечно. Никто никаких квитанций сроду не дает.

С налогами все просто: если бы мы платили налоги, то просто нет смысла работать. Ведь все те, кто на нас наезжает, все эти менты, они же и будут приезжать и просить, никто нас от них не избавит, им же всем надо платить. Так что как хозяин мо­жет все платить? Ты же сам понимаешь. Как я могу относить­ся к тому, что он налоги не платит, если у него другого выхо­да нет? Он или налоги будет платить, или мне зарплату.

К людям, которые работают, а налоги не платят, я нормаль­но отношусь. Я же деньги не ворую, я же... Ну, ты сам зна­ешь. Почему государство должно отбирать все? Нам же оно

[527]

обратно ничего не отдает. Раз мы плохо живем, значит, они плохо работают. Ведь так? Так почему мы их должны содер­жать, а они с нас еще взятки берут? Они же со взяток налоги не платят.

И к руководителям, не выплачивающим эти сумасшедшие налоги, я тоже отношусь спокойно. Неужели люди будут луч­ше работать, если половину их зарплаты на налог отдать? Ведь и так все едва работают. Те, кто работает, а не ворует. Все же, кто что-то делает, едва сводят концы. Если платить налог на зарплату, то за такую зарплату никто работать не будет. И даже если зарплату платить по ведомости и государству выплачи­вать все налоги. Ведь даже если они деньги отдадут, их же все равно чиновники своруют. Все равно из страны уйдут. За­чем этих воров кормить? Ведь мы же ничего от государства не имеем, почему мы должны ему давать? Ну не мы, в смыс­ле, а они. Если бы у меня было предприятие, я бы тоже своим людям платил, тем, кто работает.

Мне вообще кажется, что страна потихоньку погибает. Среди тех, с кем я общаюсь, я вижу, что "богатеньких" остается все меньше. Все меньше клиентов. Денег хватает не на сервис, а на еду. Нестабильный доллар, люди боятся расходовать. Я ду­мал, почему? Наверное, это все из-за того, что никто не хочет заниматься страной, а все думают только о себе. И все деньги, все же сейчас получают только налом, они же все уходят из России. Поэтому, наверное, мы так и нищаем. Я, конечно, ду­маю, что то, о чем ты говоришь, важно. Но я понимаю, что сделать все равно ничего нельзя. Просто сейчас нет такого, который смог бы что-то сделать.

Для борьбы с коррупцией в первую очередь порядок дол­жен быть. А опираться надо просто на честных людей. Они, наверное, есть в разных классах. Ну какие еще могут быть меры... Прежде всего надо поднять зарплату милиции. И сделать жес­ткий контроль. Тогда, может быть, не будут брать взятки.

А то на любого начальника посмотри, кто ж из них с тене­вым бизнесом не связан? Меня, конечно, это не очень касает­ся, я ведь не голосую, ну а другие идут и выбирают.

[528]

Я твердо знаю, что лучше работать там, где безопасно, лишь бы хватало на жизнь. Я искренне говорю. Мне много не надо. Мне просто надо нормально жить. Я же не торгую, я машины делаю. Знаешь, все говорят, что все кавказцы только торгуют, не работают. Это азербайджанцы в Москве все торгуют. А ар­мяне, знаешь, у нас больше половины на строительстве рабо­тают, много на сервисах. Редко механики, чаще жестянщика-ми и на покраске. Армяне жестянщики хорошие. Очень много калымят на евроремонте, каменщиками работают. Торгуют процентов десять, и то это те, которые беженцы, а те, кто из Армении из-за плохой жизни едут, те работают. А беженцы из Азербайджана, армяне, - они чаще торгуют. Они чаще с азер­байджанцами связаны.

Я, наверное, рискнул бы открыть собственное дело. Хочешь иметь большие деньги, надо рисковать. Просто трудно скопить деньги.

А если со мной что-нибудь случится, потребуется защита, я в милицию обращусь, потому что братва ничего хорошего не сделает. А с другой стороны - милиция с бандитами связа­на, они друг друга кормят. Может быть, в суд. Вообще един­ственно, кто может сейчас защитить, - это свои родственники и друзья.

[529]

Работники бюджетной сферы

17. "Ни на одном кабинете не висит табличка "Главный"

Врач-анестезиолог Д. живет в Костроме. Ему 28 лет. Окон­чил медицинскую академию, работает по специальности. Имеет комнату в коммунальной квартире. Отпуск прово­дит дома.

Как любой человек, я неоднократно сталкивался с милици­ей. Когда в сентябре 1999 года, после взрывов домов в Моск­ве, были приняты чрезвычайные меры, поехали мы с другом-бизнесменом в Москву. Ему надо было по делам, я - так, за компанию. На въезде в Москву нас задержали под видом про­верки паспортного режима. Всю машину перетрясли, но ниче­го, кроме товара, не нашли. Паспорта, естественно, у нас были в порядке, но, тем не менее, нас посадили в кутузку, причем вместе с обычным жульем. А кому тут жаловаться? Чрезвы­чайная ситуация и все такое. Сидеть там пару-тройку суток нам, естественно, не хотелось, поэтому кончилось все тем, что мы заплатили по тысяче с носа и убыли. Сумма, конечно, не ахти какая, но если эти ребята так настригут с одного-друго­го-третьего, то навар ощутимый.

Или, скажем, на днях я с другом был забран в не вполне трезвом виде в милицию, откуда нас освободили за сто руб­лей, данных товарищу майору. Друга моего сразу посадили в камеру, так как он пытался буянить, а я остался в той комна­те, где все милиционеры находились. Я подошел к майору: "Так и так, говорю, мы два доктора, представители общественно-полезной профессии. Отпустите нас, мы расплатимся". Друга моего извлекли из камеры, майор порвал протокол, все оста­лись довольны.

По рассказам друзей - многие из них занимаются экономи­ческой, в том числе внешнеэкономической, деятельностью, -

[530]

у меня складывается впечатление, что самые коррумпирован­ные структуры у нас: таможня, милиция и налоговые органы.

Или, например, военкоматы. Я знаю, что за освобождение от армии нужно заплатить от 500 до 2000 долларов. Конкрет­ная сумма зависит от того, насколько легко человека "отма­зать". Если есть какие-то зацепки - болезнь, скажем, пусть не такая, с которой освобождают, но хоть какая-то, - то это сто­ит дешевле. Если все делается с нуля - то дороже. Кроме того, конечно, сумма зависит от связей. По знакомству могут дать скидки. Я знаю, что подкупают как членов медкомиссии, так и самих сотрудников военкомата.

"Левые" дела - повсюду. Даже когда дело касается похо­рон, работники похоронных фирм берут "левые" заказы на из­готовление памятников, то есть обманывают фирму. Допустим, приходишь в фирму, начальства на месте нет, работник пред­лагает тебе договориться с ним напрямую. Или, скажем, был случай, женщина памятник заказывала. Сам памятник сдела­ла фирма, а с гравером она договорилась приватно. Он при­шел к ней домой и сделал все прямо там и намного дешевле. Можно доплатить за срочность, тогда тебе все сделают быст­рее. Был такой эпизод: женщина заказала памятник осенью, сделала предоплату, ей должны были перезвонить, а не зво­нят. Она пришла туда, ей говорят: "Ой, извините, квитанция ваша затерялась". А дело было в том, что должны были гря­нуть морозы, ей надо было успеть до холодов, потому что по­том кто будет землю долбить, памятник устанавливать. Вот в фирме ее и мурыжили, надеялись дотянуть до того момента, когда она попадет в цейтнот и ей уже придется переплачивать за срочность. Летом, кстати, всяких взяток в этой сфере мень­ше намного. Тут, так сказать, сезонная коррупция.

Вы спрашиваете о вузах? Там все начинается с приемных экзаменов. Их можно покупать как по отдельности, так и еди­ным блоком. То есть человек сдает три экзамена. Можно ку­пить один экзамен. Допустим, за биологию и химию человек не боится, а в физике он не вполне уверен. Он идет и пропла-

[531]

чивает физику. Если же он плох во всех областях, которые сдает, то он может купить все вместе. Это в общем-то проще, чем бегать и искать, кому бы дать три отдельные взятки. Впрочем, это было несколько лет назад, когда я учился. Мои друзья, ко­торые после института остались там работать, рассказывают, что сегодня ситуация изменилась, и как бы ты предмет ни знал, если ты не заплатил, - тебя завалят. "Оптовые" взятки, как правило, даются на самом верху: ректор, проректор. Но на та­ком уровне взятки берут не от всех. Попасть к ректору и дать деньги непосредственно ему могут только те люди, которые занимают в городе достаточно высокое положение. Остальным приходится искать того человека, который мог бы взять день­ги и поделиться с кем надо наверху. Это, кстати, не очень лег­ко. Ведь ни на одном кабинете не висит табличка "Главный взяточник". Но кому нужно было, те находили.

Впрочем, еще до приемных экзаменов есть подготовитель­ное отделение. Известно, что с подготовительного отделения попасть в институт легче, чем с улицы, поэтому на подготови­тельное - тоже конкурс. Соответственно, тут тоже берут взят­ки. Это, кстати, стоит дешевле, чем платить за приемные эк­замены, поэтому многие не очень богатые абитуриенты предпочитают такой способ.

После того как человек поступил в институт, у него уже появляется выбор: либо учиться, либо платить. То есть в принципе можно платить за все экзамены, зачеты, пересдачи. Но тут, если ты знаешь предмет, то тебя уже не валят, как на приемных, чтобы взять с тебя деньги. Или я могу подойти к своему одно­курснику, у которого отец работает в институте, и попросить, чтобы он за меня замолвил словечко. Его отец ставит мне нор­мальную оценку, а я ему как бы в знак благодарности дарю бутылку коньяка. Но это у нас взяткой никто не называл и не считал. Это уже "благодарность", другая форма. Разница, в частности, в том, что подарить тот же коньяк - это нормаль­но. Потом при общении с этим профессором у меня не возни­кает какого-то барьера, неловкости. Если ты давал взятку, там

[532]

все-таки есть какая-то двусмысленность потом в человеческом плане. Кроме того, благодарность примет практически любой, а взятки берут не все. Взяточники в институте, в принципе, всем известны. Скажем, экзамен принимают пять преподава­телей. Из них, как правило, один или два - это люди старой закалки, которые будут ходить в рваных штанах, но денег у тебя не возьмут. Таким наплевать, чей ты сын, они все равно поставят тебе тот балл, которого ты заслуживаешь. Даже если ректору надо, чтобы какому-то студенту поставили "пять", он не будет к такому принципиальному преподу обращаться, а попросит кого-то из более гибких. Тем более простой студент, конечно, такому деньги не понесет, а передаст их кому-то, про кого известно, что тот неравнодушен к деньгам.

Была у нас и такая экзотическая форма, как расплата нату­рой. Это, понятно, распространялось на девчонок и начина­лось обычно с подготовительного отделения. На подготовительное обычно поступали такие девочки, у которых с мозгами не очень. Препод начинает их зондировать, готовы ли они на уступки в обмен на оценку. Потом девочки поступают, а информация о тех, кто сдался, сообщается преподавателям, работающим с первым курсом. Девочек, если они упрямятся, здесь уже начи­нают валить - как это так, там давала, а здесь не дает - и многие девчонки так до шестого курса и спят со всеми, кому это надо. Я знаю один случай, когда девочку на подготовительном по­стоянно валили. Она работала лаборантом на кафедре, понра­вилась профессору, он начал ее добиваться, она его послала. Ее при окончании подготовительного заваливали три раза, пока она не согласилась. Обычно, правда, все было более мирно: хочешь - давай, не хочешь - сдавай на общих основаниях.

Что касается моего личного опыта, непосредственно на ра­бочем месте, то в основе всей больничной коррупции лежит низкий материальный уровень врачей и медработников низшего звена. Врач не может получать меньше тысячи рублей в месяц и ходить черт знает в чем. Естественно, я вынужден раскру­чивать пациентов на подарки, благодарности, которые взятка-

[533]

ми, как мне кажется, не считают ни больные, ни врачи. Это обычно вино, цветы, конфеты.

Следующий уровень взаимоотношений врача и пациента -это когда за то, чтобы нормально прооперировали или, ска­жем, положили в нормальные условия, больной просто дает деньги врачу. Это часто бывает в тех отделениях, где большая очередь на обследование. Например, чтобы попасть в глазное отделение, надо несколько месяцев простоять в очереди. Если ты хочешь попасть туда вне очереди - плати.

Бывает, человек нуждается в срочной помощи, а его начи­нают мытарить, гонять по каким-то процедурам, анализам, но в больницу не кладут. И так до тех пор, пока он сам не пой­мет или другие не подскажут, что надо заплатить. Есть даже специальная формула для передачи взятки. Больной передает врачу деньги и говорит: "Посмотрите, доктор, результаты ана­лизов". Если денег мало, врач может сказать: "Этих анализов недостаточно". Или, если сумма его устраивает: "О, это уже совсем другое дело!". Видимо, этот шифр нужен для того, чтобы нельзя было записать на диктофон все и потом шантажиро­вать врача или в милицию сообщить.

Сейчас появляются какие-то официальные платные услуги -УЗИ, ФГДС (фиброгастродуаденоскопия - то, что больные на­зывают "глотать кишку"), компьютерная томография, - поэто­му распространяется и оплата мимо кассы. Можно платить непосредственно врачу, тогда это будет выгодно и врачу, и боль­ному. Врач получит больше, а больной заплатит меньше.

Врач может предложить больному какой-то препарат поми­мо официально ему прописанного. Естественно, что за допол­нительный препарат требуется дополнительная оплата. Препарат, конечно, больничный, а деньги получает непосредственно врач. При этом многое зависит от личных качеств врача. Врач мо­жет предложить действительно редкое и нужное лекарство, а может под видом редких заморских таблеток толкнуть какие-нибудь залежалые витамины, от которых хоть хуже и не ста-

[534]

нет, но и улучшение не наступит. Больные же врачу верят, да и не разбираются в препаратах.

Кроме того, за деньги закрывают больничные листы людям, которых в больнице и в глаза не видели. От армии откосить помогают, ставят нужный диагноз.

Основные суммы получают главврач, начмед, завотделени-ями. Врачам поменьше рангом, соответственно, достаются и суммы поменьше. Здесь, как и в вузе, многое зависит от того, кто договаривается. Начальство поступает в больницу через главврача, а рядовым врачам дают взятки такие же рядовые пациенты. Медсестрам обычно вообще мало что перепадает, хотя у нас в больнице был случай, когда медсестре за хоро­ший уход за тяжелобольным подарили машину.

Из врачей самые высокие дополнительные доходы имеют либо узкие специалисты, либо те, кому принято платить по уже сложившейся традиции. Что такое узкий специалист? Скажем, в Ярославле есть очень хороший хирург-гепатолог, то есть ра­ботающий с желчевыводящей системой. Он единственный спе­циалист такого уровня в городе, но все знают, что он приезжа­ет только тогда, когда больной готов заплатить. А традиционно "платные" врачебные специальности - это акушеры, гинеко­логи (здесь традиция оплаты идет от подпольных абортов), урологи, врачи кожвендиспансера (им часто платят не столько за лечение, сколько за анонимность). Меньше всего несут те­рапевтам, инфекционистам, как ни странно, хирургам, то есть тем, кто лечить обязан при любом раскладе. Скажем, если в инфекционное отделение поступает больной с гепатитом, ин­фекционист хочет не хочет, а лечит.

Если врач не хочет сам брать деньги, он может поступить хитрее. У каждого больничного отделения есть свой благотво­рительный фонд, куда больной якобы от чистого сердца мо­жет внести определенную сумму. Если лечится какой-нибудь крупный бизнесмен, с него могут стрясти новую мебель, мик­роволновую печь, причем как для больницы, так и для кого-то из врачей лично. В последнее время очень распространена та-

[535]

кая форма благодарности, когда какой-нибудь излеченный пред­приниматель вывозит все отделение на пикник или на банкет куда-нибудь на дачу. Поэтому естественно, что к бизнесмену и отношение в больнице будет другое. Ему могут дать отдель­ную палату, почаще делать перевязки и т. д.

Отношение больных к новым условиям в больнице зависит прежде всего от возраста. Люди старшего поколения процен­тов на 98 убеждены, что их должны лечить бесплатно. Их ос­новной аргумент: "Я всю жизнь отпахал, и извольте меня ле­чить". Некоторые говорят прямо: "Ты знал, куда ты шел. Хотел бы зарабатывать деньги - шел бы в бизнес. Врач должен быть бессребреником". Среди представителей среднего поколения (лет от 40 до 60) таких процентов 60-70. С молодежью проще. А вообще легче всего договариваться с тем, кто сам занимает­ся бизнесом. Тут уже возникает другая проблема: они и рады бы дать денег за более классное лечение, но не знают, к кому обратиться. То есть, допустим, им нужен хороший хирург. Но они же не знают, кто в больнице лучше всех делает такую-то операцию. Мало кто из врачей скажет: "Вот Иван Иваныч, он делает это лучше, чем я". Большинство возьмут деньги и ска­жут: "О'кей, мы сделаем все по высшему классу", а что они на самом деле умеют - кто знает?

В идеале все равно должна оставаться бесплатная медици­на, но такое может потянуть только сильное государство. У нас сегодня это нереально. Когда нет денег на препараты, на оборудование, на питание больным, особенно какое-нибудь диетическое - о чем можно говорить? Так что сегодня для того, чтобы у врача был стимул работать, надо постепенно легаль­но приучать больных платить деньги за лечение. Для начала больной мог бы оплачивать питание, стирку белья и т. д. Уже это позволит отсечь бабулек, которые ложатся в больницу, чтобы скопить пенсию. Это, кстати, довольно распространенная форма. Бабушка, дабы скопить пенсию, которая идет ей на книжку, ложится месяца на два в больницу, бесплатно питается, день­ги вообще не тратит. Ведь практически у каждого человека в

[536]

пожилом возрасте есть какое-то заболевание, с которым мож­но устроиться в больницу. Другое дело, что она могла бы про­лечить его и амбулаторно, стационар ей ни к чему. Так вот, если ввести хотя бы минимальную оплату, такие бабушки уже ложиться не будут. Нужно также вводить дифференцирован­ную оплату за разные варианты одной и той же услуги. На­пример, операция по удалению желчного пузыря может быть сделана двумя способами: традиционным, с большим надре­зом, или более прогрессивным, через маленькие дырочки при помощи манипулятора. Больной должен иметь выбор: делать бесплатно по первому варианту или за деньги по второму. За экстренную помощь деньги брать нельзя, а при плановом опе­ративном вмешательстве нужно вводить элементы оплаты. Вообще же надо вести к тому, чтоб человек понял, что болеть невы­годно, нужно вести здоровый образ жизни.

Кому я действительно сочувствую, так это уклоняющимся от налогов, хотя и отношусь к ним отрицательно, потому что я бюджетник и с этих налогов живу. Если б я работал в фир­ме, я бы наверняка рассуждал по-другому. Но, между прочим, система, при которой предприниматель платит своим сотруд­никам "левую" зарплату, плоха для самих этих сотрудников, поскольку дает хозяину возможность воздействовать на них. Нравятся они ему - он платит больше, не понравились - зап­латил меньше. То есть произвола со стороны хозяина больше, а прав у работников меньше.

У меня есть хороший знакомый, технарь, который начал собирать компьютеры, когда о них еще мало кто слышал. Он решил заняться бизнесом, продал квартиру, за что его все осуж­дали, и вложил все деньги в торговлю радиоэлектроникой. На первый раз он, как многие технари, сделал все по закону, и когда он пришел в налоговую, ему там сказали: "Вы что, с ума сошли? Вы же разоритесь". Тогда он ушел и быстренько все переписал на свою жену, откорректировав при этом все доку­менты. Теперь он преуспевающий бизнесмен.

[537]

Сам я в студенческие годы занимался мелкой торговлей, но потом решил, что лучше учиться. Если бы я занимался бизне­сом, то в области, связанной с медициной. Тогда бы я, конеч­но, играл бы по существующим правилам, то есть вел двой­ную бухгалтерию и уходил от налогов.

Я думаю, если мне или моим близким что-нибудь или кто-нибудь угрожал, то, к сожалению, больше пользы могло бы принести обращение к уголовному миру, чем, скажем, к мили­ции. Это быстрее, надежнее и справедливее. Тут, правда, дру­гая проблема: с ними можно потом не развязаться. Но случаев таких сколько угодно. Один человек занял деньги у другого и не отдает. Тот обращается к криминалу и получает свои день­ги. Кстати, есть два варианта криминального взимания долга. Могут взять ту сумму, которую человек должен, отдать часть кредитору, а часть оставить себе. Либо могут взять больше, кредитору отдать сумму полностью, а себе оставить то, что сверх.

Как мне представляется, чтобы бороться с коррупцией, прежде всего нужны такие законы, которые не выталкивали бы людей в теневую экономику, - и в первую очередь нормальный нало­говый кодекс. После принятия таких законов нужна налоговая амнистия и тому подобные меры. Кроме того, нужна жесткая централизованная власть, способная настоять на исполнении своих законов и постановлений. В первую очередь жесткость власти должна быть направлена на очистку рядов МВД, нало­говых органов и прочих силовых структур. Государство долж­но заниматься экономическим просвещением граждан. И нуж­на, наконец, четкая экономическая стратегия на государственном уровне. Не может быть так, как сейчас: то Чубайс, то Кулик. Должен быть либо один, либо другой. Из органов опереться сегодня можно только на ФСБ, хотя, конечно, с оговорками. В ФСБ и отбор жестче, и коррупции все-таки, наверное, мень­ше. Хотя тут, конечно, есть другая опасность: ФСБ не привыкло работать цивилизованными методами.

[538]

18. "Вузовская система современной России - сплошной

СМ. - преподаватель-почасовик в вузе в Ростове-на-Дону. Ему 40 лет. С женой и ребенком живет в трехкомнатной квартире. По его словам, имеет возможность не экономить на питании и одежде и даже откладывать деньги на по­купку товаров длительного пользования и на "черный день". В последние пять лет дважды выезжал отдыхать в вос­точноевропейские страны и дважды - на Черноморское по­бережье Кавказа.

Не так давно один из наших родственников сломал ногу. Его привезли в больницу, но заниматься им ни у кого из медпер­сонала не было желания. Больных было много, и врачи, как мне казалось, формально исполняли свои обязанности. Нам объяснили, что в больнице необходимо иметь свое постельное белье, бинты, шприцы, системы для капельниц, само собой -лекарства. К этому мы были готовы, потому что так живет весь Ростов (да и вся страна): все покупают медицинские средства сами и содержат больного полностью. Это в том случае, если родственники больного заинтересованы в том, чтобы он по­скорее выздоровел.

Однако для того чтобы наш родственник встал на ноги, не­достаточно было обеспечить его содержание и необходимые лекарства. Врач сразу после осмотра больного сказал нам, что перелом сложный, со смещением, что больной - человек уже немолодой и пр. То есть нужна операция, но нет никаких га­рантий того, что она пройдет успешно. Естественно, мы "все поняли" и к следующему визиту, проконсультировавшись со знакомыми, которые попадали в такие ситуации, подготовили 2000 рублей. Я лично, оставшись один на один с врачом, про­должал с ним беседовать о "предстоящих сложностях опера­ции", а потом положил на край его рабочего стола свернутый вчетверо лист бумаги, в который была вложена сумма. Это было

[539]

в минуту прощания с врачом. Я уже выходил и видел, как он эти деньги засунул себе в брючный карман. Потом врач меня проводил и сказал: "Надеюсь, все будет хорошо". И действи­тельно, операция прошла достаточно удачно. Все были довольны. В этом случае я не могу никого осуждать из медработников. За хорошую работу нужно хорошо платить человеку. Конечно, не у всех людей, и больных, и здоровых, есть деньги на лече­ние. Причем болеют чаще-то люди старшего возраста, пенси­онного, у которых денег не хватает даже на жизнь.

Вот другой эпизод. Один мой знакомый - работник спец­служб - в течение года возился со своей тещей. У нее были проблемы с желудком, и мой знакомый поместил ее в больни­цу для проведения операции. Главврачу по своим каналам коллега моего приятеля сообщил, что операцию нужно сделать хоро­шо, так как пациент не простой, точнее, ее родственники. Ре­бята понадеялись на авторитет "конторы". Но операцию сде­лали "как обычно", то есть через два месяца начались свищи и пр. Опять положили в больницу тещу - повторная операция. Опять надавили через "органы", но состояние больной стало ухудшаться - она потеряла в весе, ей дали инвалидность. Тре­тий раз уже не стали никуда возить. Но она живет и поныне, хотя сильно сдала. Итог - лучше бы моему знакомому было заплатить сразу за операцию, а не надеяться на то, что авто­ритет "конторы" поднимет больного на ноги. Возможно, что такая суета вокруг врачей в этой больнице пошла только во вред всему процессу лечения. Но в спецслужбах, как и у мен­тов, не любят платить за какие-нибудь услуги, а стараются все сделать на халяву. Но халява халяве рознь. Хорошего специа­листа не принудишь свое дело делать творчески, это только в сталинских "шарашках" получалось.

Недавно заболела моя жена. Не было времени и желания идти в муниципальную поликлинику. Туда если придешь со своими проблемами, то выйдешь или с гриппом, или с чесот­кой, которую подхватишь от "коллег по несчастью", - это я утрирую. Да и там на самом деле работают далеко не лучшие

[540]

специалисты. Вообще, как мне кажется, в некоторых городс­ких поликлиниках работают некоторые врачи, которые отли­чаются от больных тем, что знают ассортимент местной апте­ки и прописывают больному те лекарства, которые в ней наличествуют.

Мы обратились в Дом здоровья на платный прием. Оплати­ли 60 рублей за визит. Без душещипательных сцен, которыми изобилует обычная поликлиника, посетила жена врача, он ей назначил лекарства, направил на анализы. Болезнь ушла. Мы потратили, может быть, на 100 рублей больше, чем в обычной поликлинике, - за прием к врачу, за "нормальные" анализы, но избежали потери времени, возможного хамства, неприят­ных зрелищ, с которыми столкнулись бы в случае посещения муниципальных поликлиник.

Мы в последнее время стараемся либо не болеть, либо, в крайнем случае, обращаться в платную поликлинику или к знакомым врачам. Ведь сегодня, если человек хочет получить нормальное медобслуживание, - он должен платить. Другое дело, что в мелких городах существует изощренная система вымогательства или "блатного" лечения - я это знаю не по­наслышке. В Ростове можно найти хорошего специалиста, можно выбрать нужного или подходящего врача. И в Ростове проце­дуру с оплатой за медуслуги можно пройти либо официально, либо достаточно безболезненно в муниципальных больницах-поликлиниках. Платить придется все равно, если ты сам заин­тересован в излечении. К этому готовы все люди, которые имеют на лечение деньги. Вот у кого их нет - это другой вопрос. Но у меня пока есть возможность заработать и не думать о слож­ностях. Если возникнут какие-то большие сложности со здо­ровьем у меня или у родных, то я - фаталист: есть болезни, которые не вылечишь деньгами; то есть болезни, которые у нас в стране не лечат или они стоят очень дорого. Есть болез­ни, за лечение которых нужно платить, но в зависимости от своего кошелька. И вообще, многим людям нужно понять, что здоровье нужно беречь постоянно, потому что оно не воспол-

[541]

няется. А сколько случаев, что кто-то пьет всю молодость до одури, а потом начинает жаловаться под старость, что врачи его плохо лечат.

Скажу теперь о моей собственной профессии. В вузовской системе я работаю почти пятнадцать лет и могу сказать, что около 80% всех преподавателей так или иначе нарушают су­ществующее законодательство: здесь процветают незаконная предпринимательская деятельность, сокрытие доходов, вымо­гательства, взятки, злоупотребление служебным положением. Я и сам причастен к некоторым нарушениям. Примерно каж­дый второй преподаватель имеет ежегодно двух-трех, а неко­торые и более десяти абитуриентов, с которыми он занимает­ся по предметам вступительных экзаменов. Ставки за репетиторство разные: от 100 до 150 рублей за час занятий на нашем факультете. Кстати, и в советские времена занимались этим же.

Но сейчас родители абитуриентов готовы платить репети­торам не просто за занятия, а за гарантию поступления в вуз. Именно эта гарантия и стоит денег. В некоторых вузах за ре­петиторство платят отдельно, а за поступление - отдельно, так как во вступительной комиссии данный репетитор может и не быть, но делиться с коллегами ему приходится. Практически на каждом факультете у "деятельных" преподавателей есть свои "квоты" на количество абитуриентов, которые должны посту­пить. Например, один преподаватель в текущем году входит в приемную комиссию. Естественно, что он протолкнет "своих" абитуриентов и абитуриентов своих близких коллег. Но он обязан протолкнуть и абитуриентов, которых готовили и более "дальние" (по степени отношений) коллеги, потому что в следующем учебном году этот преподаватель уже не будет в составе ко­миссии (происходит ротация кафедр) и не сможет влиять на­прямую на зачисление. Получается, что на дневное, бесплат­ное обучение поступают "свои" абитуриенты, в которых за год общения преподаватели вкладывают знания. Но потом студен­ту необходимо учиться самому, а он этого не умеет или не хо-

[542]

чет. И начинается процесс преподнесения подарков к каждой сессии. В итоге государственная система образования получа­ет самую коррумпированную и ненаказуемую систему в лице преподавательского корпуса, а также никчемных специалистов, которые получают первый жизненный опыт теневой экономи­ки в стенах вуза.

На платных отделениях ситуация аналогичная. Правда, за подготовку к зачислению в вуз абитуриенты там платят мень­ше: главное для абитуриента - пройти собеседование. Но каждая сессия для "коммерческих" студентов - сезон расплат. Из сту­дентов таких отделений получаются специалисты еще худше­го уровня, чем на бесплатных отделениях. Это касается осо­бенно таких факультетов, как экономический и юридический. На юридическом факультете не платить за экзамен - нонсенс. Таким образом, правоведы нашего города с молодых ногтей -потенциальные нарушители закона. Что-либо изменить в ву­зовской системе, по-моему, невозможно. Тысячи родителей готовы давать взятки за обучение своих детей и готовы молчать. Осо­бо это касается юношей, которым грозит призыв в армию.

И еще. Вузовскую систему разъедает, как ржавчина, систе­ма кумовства и семейственности. Это самое страшное послед­ствие реформ последнего десятилетия. На работу в вуз прини­маются только свои люди (родня, знакомые, "нужные" люди). "Вузовские дамы" в прошлом и настоящем своем - сплошь жены или любовницы различных чиновников. Удается весьма успешно пристроить деятелям от науки и своих детей на работу в вуз (или в другой вуз - "по обмену": мы пристроим ваших детей, а вы - наших). Конкурсы на замещение вакантных должнос­тей в вузах, а также экзамены в аспирантуру или кандидатс­кие экзамены - сплошная фикция. Я не побоюсь этого слова, но вузовская система современной России - сплошной гной­ник, который удалить можно, наверное, только вместе с таким географическим понятием, как сама Россия. И не удивитель­но, что наши гуманитарии так охотно обучают студентов по книжкам дядюшки Сороса, так как сами не могут генериро-

[543]

вать мысль и не могут ее отстоять: либо действует круговая порука, либо скудные мозги (что наиболее вероятно).

Если преподавателям вузов не платить зарплату, то они все равно будут ходить на работу, потому что источники финанси­рования посредством вымогательств и взяток неиссякаемые.

Впрочем, мои негативные замечания касаются прежде все­го гуманитарных факультетов. На технических или других факультетах ситуация может быть и иной, но только лишь в том, что касается масштабов теневой преподавательской дея­тельности.

Мне кажется, что неработающая система вузовской демок­ратии (так называемых университетских привилегий) только во вред высшему образованию. Высшая школа осталась нере-формированной за последние десять лет (кроме платного ва­рианта обучения). Вузы за государственный счет готовят спе­циалистов, которые остаются невостребованными обществом. Происходит жуткая растрата госсредств - образование неэф­фективно. Специалисты, особенно гуманитарии - историки, филологи, экономисты, психологи - не востребованы обществом в тех масштабах, в которых их выпускают. Но, повторяю, ву­зовская система если и будет реформирована, то в последнюю очередь (из всех российских реформ), так как у всех чиновни­ков, предпринимателей есть свои дети, которых нужно при­строить на обучение. Эта гигантская "черная дыра" неподот­четных финансовых потоков еще долго будет кормить множество дельцов от образования, которые плавно перекочевали из рай­комов партии или комсомола в кабинеты кафедр или лабора­торий.

В идеале мне хотелось бы вообще не работать по найму, а работать на себя. Но не получается. Хотелось бы работать с теми руководителями, которые далеки от теневого бизнеса (хотя встретить руководителей, непричастных к теневому бизнесу, сложно). Но по большому счету хотелось бы иметь основную работу, с которой придется уйти на пенсию, относительно чистую от теневых отношений, и какую-нибудь работу, где платили бы

[544]

хорошо, но не заставляли бы меня идти на явное нарушение закона.

Конечно, есть идеи в образовательной и издательской дея­тельности. Мешают, прежде всего, коллеги по цеху, но это не­устранимо. Но главное, нет надежных партнеров, с которыми можно было бы организовать дело. Да и налоги довольно вы­сокие на предпринимательскую деятельность.

Как вы уже поняли, в целом я стараюсь избегать соприкос­новения с коррупцией, но могу рассказать о другом. Когда на­чалась предвыборная агитация, то одному из моих бывших студентов в администрации области подкинули работенку: орга­низовать в одном из городов области сбор подписей за "Един­ство" и одновременную агитацию избирателей "от дверей к двери". Оплата была сдельная, для работы привлекли некото­рых малообеспеченных студентов. На одного избирателя в день выделялся для агитации един рубль. Пятьдесят копеек из это­го рубля шли на оплату труда самого агитатора, а 50 осталь­ных копеек делили между собой тот самый мой бывший сту­дент (за организацию процесса) и лидеры местного отделения "Единства" - новоявленные представители казачества и мест­ные чиновники. Арифметика простая - в городе 50 тысяч из­бирателей. 20 дней шла агитация. 500 тысяч дельцы от выбо­ров положили себе в карман. Все это было организовано областной администрацией.

Со злоупотреблениями сталкиваешься невольно. Не так давно ушел из жизни наш родственник. Это случилось неожиданно. Мы вызвали спецмашину, которая занимается перевозом тел, заплатили 350 рублей. Необходимо было сделать вскрытие в БСМП¹ . После того как был получен отчет патологоанатома, мы заплатили в морге тем ребятам, которые приготовили по­койника к похоронам, 300 рублей. Уже на кладбище передали старшему могильщику две бутылки водки и закуску - это об­ряд такой. Особых изысков в погребении мы не предполагали,

¹ Больница скорой медицинской помощи. - Прим. ред.

[545]

поэтому все обошлось официальной церемонией. Но я прекрасно знаю, что если кто-то хочет немного изменить официальный обряд, например, устроить похороны на Старом кладбище, ра­нее закрытом, либо устроить подзахоронение на Северном клад­бище, тот должен платить кладбищенскому начальству. При­чем это делается практически в открытую, и никто в эти дела не вмешивается (из чиновников) и не обижается (из родствен­ников).

Что же касается бытовых услуг, всевозможных ремонтных работ, я всеми силами стремлюсь найти хороших мастеров за умеренную плату - умеренную не по моим возможностям, а по городским раскладам. Мечтаю, чтобы у меня был свой са­пожник, свой теле-, радио-, аудио- и прочих "железных" дел мастер, свой электрик, сантехник и пр. Я хочу, чтобы у нас были долгосрочные отношения на взаимовыгодных условиях. Весь мой опыт общения с работниками таких специальностей в советские времена был, что называется, сплошной "голов­ной болью". Я удивляюсь тому, что у нас в Ростовской облас­ти есть целая Академия сервиса (бывший Институт бытового обслуживания населения), а найти толкового мастера по ре­монту отечественной стиральной машины я не могу. В мас­терскую я не повезу машину по разным причинам:

там работают очень часто молодые ребята, у которых нет опыта;

провоз-отвоз техники влетит мне в копеечку;

сроки ремонта могут быть безграничными;

нет никаких гарантий, что я смогу получить нормально ра­ботающую вещь из той же мастерской на длительный срок. Если гарантию и дают, то это фикция: если моя стиральная машина опять сломается после ее починки в мастерской, я как нормальный человек должен искать другого, более квалифи­цированного мастера, а не везти за свои деньги эту машину опять в мастерскую только лишь потому, что мне дали гаран­тию на три месяца. Уверен, что за бесплатно ребята из мас­терской мне хорошо вещь не починят.

[546]

Я считаю, что всех этих ремонтников-специалистов, кото­рые работают частным образом и хотят продолжать работать официально, нужно перевести на лицензирование - и все. Заплатил 500 рублей, к примеру, в год за лицензию - и делай людям добро. Не нужно этих людей хватать за руку и делать из них дельцов теневой экономики.

С сантехниками-электриками и прочими сложнее - они при­вязаны к нашему участку, и приглашать на их территорию по­сторонних не рекомендуется. Я наладил отношения с такими специалистами из местного ЖЭУ. Вызываю их, когда мне нужно, они приходят минута в минуту, покупают на рынке все детали и отвечают за свою работу передо мной.

У меня есть свой мастер по ремонту автомобиля. Если воз­никает поломка, которую он не может устранить, то он мне рекомендует кого-либо из своих друзей-знакомых. И эти ребя­та тоже отвечают за свою работу. Они знают мою машину лучше, чем я, и дают мне советы, которые я не получу даже за день­ги. Для того чтобы дать дельный совет, нужно быть либо су­перавтослесарем, либо наблюдать за моей машиной долгое время.

Да, еще хочу сказать, что в мастерских по ремонту любых предметов помимо того, что платишь в кассу, всегда прихо­дится платить на руки исполнителю, для того чтобы "все по­лучилось хорошо". А это, простите, двойные расходы.

Ремонт квартиры по возможности делаю сам, но если воз­никают сложные работы, то вызываю специалистов через зна­комых. Плачу, естественно, на руки.

Вообще, если говорить не о том, что я читал или чему склонен верить, а о том, что реально наблюдал или слышал от лиц, которым доверяю, то получается такая картина. Во взятках более всего замешаны налоговые службы и работники милиции, которые берут взятки, и владельцы предприятий (и крупных, и мелких), которые их дают. И это, как мне кажется, уже не отношения преступника и потерпевшего. Просто существует тенденция приплачивать за услуги чиновникам или ответственным работ­никам по обоюдному согласию сторон. Вымогают больше других

[547]

налоговые службы, чиновники администраций, которые реги­стрируют что-либо, и работники здравоохранения. От уплаты налогов чаще всего уклоняются владельцы предприятий, по­тому что у них есть средства, подлежащие налогообложению, а также руководители сельхозпредприятий и председатели кол­хозов, фермеры - продукция сельского хозяйство очень труд­но поддается учету, мелкий бизнес (челноки, владельцы тор­говых точек, работники сферы обслуживания и транспорта и т. п.), работники сферы образования и здравоохранения. А вот в нелегальном производстве, насколько я знаю, задействова­ны не только владельцы этих предприятий, но и работники правоохранительных органов, которые делают "крышу" таким предприятиям.

У всех этих явлений есть организаторы и исполнители. Орга­низаторы - чиновники, причем чем выше его ранг, тем шире сфера его злоупотреблений, - это касается всех разрешитель­ных процедур и контрольных функций чиновников. Работни­ки МВД высокого уровня, которые покрывают разнообразную незаконную деятельность. Хозяева предприятий, которые ак­тивно сотрудничают и с чиновниками, и с представителями МВД в дележе прибыли, полученной от своей хозяйственной дея­тельности.

Всем известно, любой глава администрации хоть крохотно­го поселка, хоть мегаполиса связан с теневой экономикой. Кри­стально чистые работники администрации в природе не водятся, и, может быть, какая-то часть из претендентов на это звание находится в психиатрических спецлечебницах. Речь здесь идет не о том, связан он или нет, а насколько он связан и с кем конкретно.

Я на местные выборы вообще не хожу, потому что ростовс­кий тип чиновника любого масштаба мне органически непри­ятен. Более того, если выборы в центральные российские органы власти еще хоть как-то напоминают некое шоу, то местные вы­боры - это материал для работы современных Гоголей и Сал­тыковых-Щедриных, которые так хорошо описали провинци-

[548]

альных самодуров. За представителей явно криминального про­исхождения я мог бы проголосовать только в одном случае: бу­дучи в числе присяжных и только лишь в случае вынесения по­становления о пожизненном заключении такого представителя.

Конечно, в жизни всякое может случиться. И если в отно­шении меня будет принято какое-то несправедливое решение, я буду обжаловать его в вышестоящей инстанции, причем с личным присутствием и с получением какого-либо официаль­ного решения этой организации по моему вопросу. Возможен и суд, хотя я не люблю таких делопроизводств. Вдобавок, если я и выиграю в конкретном случае дело, то, возможно, в даль­нейшем подвергнусь преследованиям. Безусловно, на всех этапах такого разбирательства мне придется консультироваться со знакомыми специалистами.

Что касается взятки... Ох, как не хотелось бы ее давать. Но если ее размеры будут несоизмеримо меньшими в сравнении с пользой, которую принесет положительное решение моего вопроса, то я согласен.

А вот угроза имуществу может исходить и от государствен­ных органов, и тогда я не смогу ничего поделать. Насчет же физического насилия... Скорее всего, я обращусь к знакомым, которые работают в правоохранительных органах, или буду просто прятаться или прятать имущество.

Если подробнее говорить об уклонении от налогов, то, пе­рефразируя, по-моему, Локка, я могу сказать, что я против не­уплаты налогов, но ничего не имею против законного уклоне­ния от их уплаты. Желание уклониться от уплаты налогов -такое же естественное желание человека, как и его стремле­ние больше зарабатывать. Я согласен с тем, какую процедуру налогообложения предполагает новая экономическая система. Но за десять лет, которые прошли в так называемых постсо­ветских условиях, в Ростове не было построено ни одного но­вого кинотеатра (закрыто, продано - штук семь), ни одного здания соцкультбыта, ни одного корпуса вуза или техникума

[549]

и пр. Куда уходят деньги - так до сих пор не ясно. Их даже не хватает пенсионерам для выплаты смехотворных пенсий.

Впрочем, если от уплаты налогов уклоняются те люди, ко­торые не используют наемную рабочую силу в своей трудо­вой деятельности, пусть это будут так называемые рядовые граждане, то я отношусь к этому явлению с пониманием. Ря­довые граждане в современной России вынуждены работать дополнительно, чтобы уплатить налоги. А кто сегодня захочет работать бесплатно? Если вам нужно уплатить с доходов 30-40% в виде налога, то это не просто деньги, а бесплатная от­работка на государство. Я повторяю, что речь идет о простых гражданах, которые не используют наемный труд. Допустим, вы заработали как частный предприниматель тысячу рублей и вам по закону нужно отдать 35% в форме различных выплат (допустим, вы занимаетесь репетиторством). Получается, что из восьми часов дополнительного рабочего времени, при всем при том, что вы еще работаете на основной работе в вузе или техникуме, два с половиной часа вы работаете бесплатно. Ин­тересно, а если для своевременной и полной уплаты налогов попросить вас поработать эти два с половиной часа бесплатно "на дядю", как вы к этому отнесетесь? Я думаю, что более халтурного выполнения работы трудно будет найти (если вы все-таки согласитесь отработать бесплатно).

Таким образом, я полагаю, что уплата налогов рядовым граж­данином - бесплатная отработка на государство (вот вам и тру­довая теория стоимости). Вообще наш средний заработок в 1200 рублей для доцента по нынешним меркам - зарплата рядового в МВД ¹. Вот так нас оценивает государство. Я согласен был бы уплатить с репетиторства 10% налогов и готов был бы по­казать открыто свои заработки. Но на это вряд ли пойдет боль­шинство моих коллег: подготовка абитуриентов к поступлению

¹ 1200 рублей на момент интервью были равны 42 долларам. - Прим. ред.

[550]

в вуз - это самый честный заработок в высшей школе. Но кто захочет рассказать о махинациях с зачислением на обучение по блату и взятках за проставление оценок за экзамены? По­этому я с пониманием отношусь к тем гражданам, которые укрывают от налогов деньги, заработанные своим трудом (или своим горбом), но не одобряю тех, кто урывает приличные суммы от использования служебного положения.

Понятно, что двойную бухгалтерию по выплате зарплат ве­дут практически все реально работающие предприятия, иначе бы они не были работающими. И я отношусь к этому явлению с пониманием. Скорее, у руководителя предприятия нет иного выхода, как скрывать реальный фонд заработной платы, что­бы платить людям более или менее достойную зарплату. А иначе люди бы не стали работать на таком предприятии. Это сплошь и рядом происходит в коммерческих учреждениях. И особен­но в фирмах, занимающихся торговлей. Агенты работают "на процентах", то есть получают свои 2-3% от сделки или оборо­та. Честно говоря, меня это не очень волнует. Если поймали такого руководителя за руку, я скажу: не повезло. А если у него получается, то и пусть себе он работает. А вот брокеры на бирже должны платить налоги по полной программе (и риелторские конторы).

Вы спрашиваете, как я отношусь к уплате налогов? Вооб­ще, если с человека снять последнюю рубашку, то он просто замерзнет (а именно так и будет, если заплатить налоги пол­ностью). Вы поймите, я ведь плачу налоги еще и косвенно, они заложены в любом товаре, который продается достаточно легальным образом. У нас в Ростове долго дискутировался за­кон о вмененном налоге. "Челноки" и мелкие торговцы на мел­кооптовых и розничных рынках просто взвыли, когда власти решили снабдить их кассовыми аппаратами и поставить на государственный "счетчик". Если бы у налоговиков это полу­чилось, то цены на таких рынках взлетели бы как минимум в Два раза, а кто бы выиграл в такой ситуации? Ясно, что не я как рядовой покупатель...

[551]

19. "При нынешнем уровне зарплаты взятки неизбежны"

И.П. 30 лет, он работает в одном из ивановских вузов. Как сам считает, обеспечен средне. Впрочем, полагает, что все зависит от точки отсчета: денег, может быть, более или менее хватает, но "париться" для того, чтоб их зара­ботать, приходится непропорционально много. Репетитор­ство, писание всяких шпаргалок, чужих работ, прочая хал­тура по мелочи. Все это сказывается, естественно, на качестве основной работы, не говоря уж о настроении, здо­ровье и т. д.

Когда говорят про коррупцию в вузах, мне кажется, речь должна идти не только о них, но о системе образования в целом. Не знаю, как там в детских садах, хотя полагаю, что повод для взяточничества можно при желании найти и там. Но в школах довольно разнообразные теневые отношения процветают и отнюдь не в меньшем количестве, чем в вузе, насколько я могу судить. Я работал некоторое время в школе, поэтому знаю все не по­наслышке.

Начать с того, что "липой" является подавляющее большинство медалистов. В крайних случаях, конечно, медали, как и все остальное, просто покупаются. То есть родители идут к учи­телю, к директору или даже в гороно и за определенную сум­му делают своему чаду медаль. Но это все-таки довольно ред­кий вариант. Обычно все происходит немного по-другому. Гений в чистом виде, да еще в равной степени успевающий по всем предметам, встречается в природе достаточно нечасто. Обыч­ный материал, из которого делают медалиста, - это способ­ный подросток, имеющий по большинству предметов объек­тивные пятерки, но по некоторым до них не дотягивающий. Недостающие пятерки ему могут натягивать абсолютно бес­корыстно, из симпатии к ученику или ради престижа школы. Но это опять же ситуация относительно редкая. Чаще такой ученик начинает заниматься по тем предметам, в которых он

[552]

слабее, со своими же школьными учителями дополнительно. Независимо от того, насколько он реально в результате таких занятий прибавляет, меньше пятерки ему уже, естественно, никто в этой ситуации не поставит. Мне как словеснику-русисту все это хорошо известно, потому что сочинение на "пять", если подходить объективно, способны написать очень немногие школьники. Поэтому у меня всегда было очень много допол­нительных занятий. Здесь тоже сушествуют разные варианты. Я как человек ответственный никогда это дело на самотек не пускал и просто писал за всех своих учеников "медальные" сочинения. Темы обычно при некотором желании можно уз­нать дня за три, а за это время для профессионала написать хоть десяток сочинений - нечего делать. Потом шпаргалки раздаются ученикам, а списать уже - дело техники, тем более, что учителя, присутствующие на выпускных экзаменах, как правило, не проявляют чрезмерной принципиальности, особенно по отношению к планируемым медалистам.

Другая ситуация, когда учитель просто в наглую требует с родителей денег. Это ситуация не очень распространенная, хотя, наверное, и не такая уж редкая. Большинство учителей, мне кажется, такие вещи, в отличие от репетиторства, осуждает. Вот типичный случай, о котором мне рассказывала моя знако­мая, тоже, кстати, работающая учительницей в области. Дочь ее училась в гимназии в областном центре, жила в интернате. Литературу у нее вела молодая преподавательница, которая поставила за выпускное сочинение девочке четверку. Мама рассчитывала на пятерку и на медаль, поэтому позвонила учи­тельнице, чтобы узнать, какие к сочинению претензии. Учи­тельница прямо по телефону сказала ей: "Хорошо, заходите, поговорим. Кстати, рекомендую иметь при себе рублей пять­сот". Мама была в шоке, не от суммы, естественно, а от на­глости и прямолинейности. Надо сказать, что я учительницу в этой ситуации не очень понимаю. Причем не только в мораль­ном плане, но и просто с точки зрения практичности, осто­рожности, если хотите. Говорить по телефону такие вещи...

[553]

Если тебя запишут на магнитофон и начнут шантажировать, то, мне кажется, есть шанс потерять намного больше запра­шиваемой суммы.

И в вузах, и в училищах (кажется, сейчас они называются колледжи) есть подобные вещи, но, мне кажется, они не очень распространены. Недавно знакомая из медучилища рассказы­вала, как им преподавательница сказала в конце консультации перед экзаменом: "Кстати, недавно был день медицинского работника, а вы мне ничего не подарили. Хорошо ли это? Мне кажется, я вправе рассчитывать на какую-нибудь вещичку рублей на триста". Ну, естественно, они притаранили ей какую-то штуку на экзамен, по-моему, вазу. Но еще раз говорю, это крайний случай.

Чаще всего это внешне выглядит несколько более благопри­стойно, хотя и не менее убого по сути. В школу, например, приглашают университетских преподавателей читать спецкурсы, платят им там по повышенной ставке, а универ в ответ согла­шается на систему совмещенных экзаменов, то есть засчиты­вает школьные выпускные как вузовские вступительные. Во­обще, распространенное мнение, что вступительные экзамены -самая коррумпированная сторона вузовской жизни, абсолют­но верно.

Чаще всего теневые отношения здесь выражаются в том же репетиторстве. Люди, работающие в приемных комиссиях или как-то связанные с приемными комиссиями, берут себе учени­ков-абитуриентов. Цена за такие занятия, конечно, раза в два выше, чем просто за занятия по предмету. Притом у репетито­ра есть два пути. Он может вообще ничего не делать, просто беседовать с учеником за жизнь, а потом обеспечить ему по­ступление. С другой стороны, он может действительно давать абитуриенту определенные знания, которые пригодятся ему во время учебы. Проблема здесь даже не в самом репетиторстве, это явление, в общем-то, ничего страшного собой не представляет, хотя и хорошего, конечно, тоже мало. Настоящая проблема в том, что количество мест на факультете ограничено, и для того,

[554]

 

чтобы всем репетиторам принять тех, кто с ними занимался, приходится валить абитуриентов, которые не прошли через репетиторов. Я работаю в приемной комиссии не первый год и знаю, что зарубить можно практически любого. Я знаю слу­чаи, когда преподаватели с многолетним стажем вузовской ра­боты писали за абитуриентов вступительные сочинения, а по­том за эти сочинения ставили в лучшем случае четверки, а в худшем - тройки. Притом не то чтобы проверяющий добавлял какие-то свои ошибки в сочинение, ставил где-то не там лиш­ние запятые и т. д., хотя и такие случаи бывают. Но это топор­ная работа. Для нормального преподавателя нет нужды при­бегать к таким методам. Завалить любое сочинение можно вполне легально, так сказать. Есть масса пунктуационных правил, ко­торые вроде бы вариативны, то есть даже если они школьны­ми нормами оговорены, то их можно толковать и так, и так. Если человек пишет, используя сложные конструкции, то он обязательно нарвется на спорный случай с двоеточием или с тире. Если человек спорные сложные конструкции не исполь­зует, то все еще проще. Пишешь "бедный синтаксис" и ста­вишь четверку (в лучшем для абитуриента случае) за стиль. Пару лет назад один парень сочинение написал практически идеальное, но у нас лимит пятерок был исчерпан, и чтобы он не составлял конкуренции тем, с кем мы занимались, его надо было как-то до четверки сбить. Он употребил какой-то оборот вроде "каждый человек знает..." или что-то в этом роде. Я ему пометил этот оборот как недопустимое обобщение: в самом деле, откуда он знает, каждый или не каждый, он же весь мир не опрашивал. В другой раз отец какой-то девочки пришел разбираться, такой типичный новый русский прикрученный. Золотая цепь, все как положено... В начале даже наехать на меня пытался, но потом поостыл. Около часа мы с ним пари­лись, я ему все ошибки до одной с учебником в руках объяс­нил, он мне под конец даже руку пожал. Он-то не знает, что на соседней странице все те же "ошибки" по-другому тракту­ются. То есть возможности завалить человека на сочинении

[555]

практически неограниченные. Я не очень представляю, как обстоит дело с письменными работами по другим наукам, но думаю, что сочинение в этом отношении самый благодарный материал.

На престижный факультет сейчас поступить просто по зна­комству, без денег, без репетитора очень сложно. В принципе это возможно, только если за человека хлопочет ректор или кто-то из проректоров-"тяжеловесов". Есть так называемый "ректорский список", это такое внутреннее название, в общем-то всем, кто с этим связан, понятно, о чем идет речь. Это те люди, которые поступают непосредственно через ректорат. Это тоже явление достаточно нормальное, в смысле привычное, к нему все приспособились. Плохо, когда ректор превышает ра­зумные пределы, то есть требует, чтобы приняли больше сту­дентов, чем реально получается, исходя из негласного дележа мест между членами приемной комиссии. Еще хуже, когда рек­торат в последний момент меняет правила. То есть договари­вались на восемь человек, расчистили для них площадь, а из ректората приносят список, в котором пятнадцать. И крутись как знаешь. Такое "нарушение конвенции", конечно, радости никому особой не доставляет, но приходится как-то выкручи­ваться.

Ссориться с ректоратом нежелательно, из приемной комис­сии можно и вылететь. Впрочем, и так никто не застрахован. У нас был такой случай: молодая преподавательница, которая должна была работать на вступительных экзаменах, ушла в начале учебного года в декрет. Декрет декретом, но она весь год вела каких-то учеников и ближе к лету из декрета досрочно выш­ла, чтобы поработать на вступительных. Занятия во второй семестр вела, никто ей, естественно, слова не сказал, кроме "спасибо". А буквально за месяц до начала вступительных выяснилось, что учебная часть ее вычеркнула из приемной комиссии и вписала другого человека. Та тоже весь год с учениками занималась, только по-тихому. Судя по всему, у нее заранее была догово­ренность с учебной частью, но точно никто ничего не знает.

[556]

Первой преподавательнице в учебной части просто сказали: "Ах, извините, вы же были в декретном отпуске, мы не могли рис­ковать. А вдруг бы вы не вышли?" - и все. Ей пришлось сроч­но договариваться с другими членами приемной комиссии, чтоб ее учеников пристроили. В общем-то почти все согласились, потому что каждый может в такой ситуации оказаться, как показывает практика, да и вообще какие-то остатки нормаль­ных человеческих отношений еще сохранились.

Прямое взяточничество на приемных экзаменах тоже суще­ствует, но не в таких масштабах, как косвенное, через репети­торство. Сам я денег никогда не беру и не собираюсь. Не по­тому, что я такой хороший и порядочный, а просто из элементарной осторожности. С этим же прижучить человека - раз плюнуть. Я знаю, что справа и слева берут, но я не жадный. Я и так за цикл репетиторства денег получаю больше, чем за год работы в университете, зачем мне рисковать? В других вузах, я знаю, на какие ухищрения только не идут, чтобы выманить деньги с абитуриентов. Мой любимый случай произошел недавно в со­седнем городе. Там в педуниверситете, то есть бывшем педин­ституте, создали факультет менеджмента с углубленным изу­чением иностранного языка. Ну, естественно, народ туда ломанулся, все с преподавателями иностранным дополнитель­но занимались. Потом этот номер еще пару раз повторили. А года через три после первого набора студентам тихо объяви­ли, что произошло недоразумение. То ли факультет какую-то аттестацию не прошел, то ли сертификат не получил, но им сказали, что диплом менеджера они, конечно, получат, а вот насчет углубленного изучения иностранного - извините. Это, конечно, случай крайний, но показательный.

Если говорить еще о вступительных, то нужно сказать, что подспудная борьба начинается задолго до них. Борьба, и вре­менами довольно жесткая, идет за то, чтобы твой экзамен вклю­чили в число вступительных. Вот, скажем, на юрфак надо сда­вать историю и право, ну, сочинение, как обычно. Но ведь можно поставить еще один экзамен. И вот факультет романо-герман-

[557]

ской филологии начинает лоббировать включение иностранного в число вступительных. Я знаю, что в течение года в ректора­те несколько раз принимали по этому поводу противополож­ные решения. В итоге иняз таки вошел в число вступитель­ных. То же самое и на многих других факультетах. Скажем, на тот же РГФ - принимать русский язык устно или не прини­мать? Везде есть такие спорные вопросы, которые можно ре­шить в ту или иную сторону в зависимости от личных отно­шений соответствующего завкафедрой с ректором или влиятельным проректором. О том, какая борьба идет за места в приемной комиссии, за место председателя мы, в общем-то, уже говорили. Правда, есть люди, которые принципиально не хотят на вступительных работать, чтобы со всем этим не со­прикасаться. Но так как на зарплату прожить невозможно, то это означает только то, что у них есть какие-то другие источ­ники подработки, напрямую не связанные с университетом.

Есть отделения, где вступительные экзамены проводятся объективно, без взяток, без репетиторства. В общем-то, при условии принципиальности декана или завкафедрой это мож­но организовать. Мне известен, правда, только один такой случай. Это отделение с очень небольшим приемом, всего пятнадцать человек, если не ошибаюсь. Естественно, руководитель отде­ления успевает все проконтролировать. Он человек увлекаю­щийся, ему хочется, чтоб все было честно. Проблема здесь в том, что кроме профилирующего предмета абитуриенты сда­ют еще и другие, то же сочинение, например, а здесь уже про­сто так не проскочишь.

Сам процесс обучения идет по-разному, в зависимости от престижности факультета. Взятки даются везде - правда, опять же, не всеми берутся, - но в разном объеме. Такого, чтоб нельзя было сдать экзамен без денег, у нас нет. Чаще всего приносят какие-нибудь конфеты, кофе, чай, спиртное. Дарить это при­нято экзаменатору или научному руководителю после экзаме­на или защиты диплома, поэтому здесь о взяточничестве гово­рить не приходится. Ну вот недавно две девчонки на заочном

[558]

остались без научного руководителя. Мой приятель их подо­брал, потом они ему из признательности принесли, по-моему, рублей пятьсот с двоих. Но это эпизоды.

Относительно неплохие возможности левого заработка в деканате. Там всегда есть пространство для маневра. Каким числом, скажем, закрыть студенту сессию, оформить сдачу экзамена, выписать направление на зачет? От этого многое за­висит. Он может уложиться в сессию и потом полгода полу­чать стипендию, либо сидеть следующий семестр и лапу со­сать. Некоторые студенты, обычно заочники, состоятельные или даже живущие в других городах, проплачивают деканатским работникам или дарят им какие-то подарки, а те уже сами до­говариваются с преподавателями, чтобы их подопечным поставили зачеты и экзамены. Некоторые из деканатских работников бе­рут деньги с абитуриентов, а потом договариваются с препо­давателями в обмен, например, на хорошо составленное лич­ное расписание этого преподавателя. То есть работник деканата может поставить преподавателю занятия на удобные для это­го преподавателя дни, и он это делает. А преподаватель, в свою очередь, способствует поступлению деканатского протеже. То есть возможность для обмена услугами на одном факультете всегда есть. Кроме того, не надо забывать, что работники де­канатов, да и не только они, торгуют всем подряд, от студен­ческих билетов и до дипломов с печатью. Я знаю, что в неко­торых деканатах, правда, не у нас, наркотиками торговали.

Относительно значительный по университетским масштабам денежный оборот обеспечивает написание всяких контрольных, курсовых, дипломов и даже диссертаций, хотя последнее - реже. Сейчас где-то около 30% всех этих работ пишутся за деньги. В последнее время этот рынок растет. Есть люди, профессио­нально этим занимающиеся, конечно, на разном уровне. Я знаю аспирантов, которые за пару месяцев пишут штук пять вполне качественных дипломов. Стоит вся эта продукция по-разному. Контрольная по русскому или по литературе - рублей 100-150;

[559]

курсовик - рублей 300-500; диплом — уже от полутора до двух тысяч, а кандидатская - до тысячи долларов.

Способ устранения коррупции, собственно, один, и он всем давно известен. Необходимо резкое повышение зарплаты учи­телям и преподавателям. Причем тысячи нам не нужны. Я, скажем, без проблем работал бы в университете при зарплате в 300-400 долларов. Я думаю, таких большинство. А при нынешнем уровне зарплаты взятки неизбежны. И все попытки что-то из­менить здесь без изменения уровня оплаты труда заведомо бес­полезны. Ну вот сейчас много говорят про единую систему тестирования. По-моему, это просто перенос коррупции на другой уровень. Сейчас берут те, кто имеет отношение к приемной комиссии, а будут брать те, кто имеет отношение к тестирова­нию. Где гарантия, что тест за выпускника не напишет кто-то другой, кто призван за ним в данный момент присматривать? Хотя, может, и есть возможность как-то более рационально это организовать.

Так получается, что единственная сфера, где я действительно имел возможность наблюдать теневые отношения как систе­му, - это вуз, особенно приемная комиссия. В чиновничьих играх я довольно слабо ориентируюсь. А в больницах, по-моему, все достаточно просто. Хочешь, чтоб тебя лечили нормально, -доплачиваешь и все. Это то же, что и в вузе - кто же откажет­ся от денег при такой зарплате?

С военкоматами я напрямую не сталкивался, но слышал о взятках в подобных учреждениях от друзей. Как мне говори­ли, основная проблема в том, чтобы найти подход к военкому через знакомых или как-то еще, чтобы он поверил, что ты не подставной, и взял у тебя деньги.

Система оплаты всевозможных услуг у нас вообще какая-то странная. Я вызываю человека из официальной конторы, а деньги он берет без всяких квитанций. Сколько раз так было. Вот, например, переезжал я с квартиры на квартиру, заказал грузовик, он мне потом назвал какую-то сумму, ни прейску­ранта, ни квитанций. Я расплатился, "спасибо" - "спасибо" и

[560]

все. То же самое, скажем, с ремонтом телевизора. Не знаю, как они рассчитываются со своим начальством, но я никогда никаких расписок не получал.

Но на вопрос, какие структуры мне кажутся наиболее кор­румпированными, мне сложно ответить, потому что я относи­тельно редко сталкиваюсь с чиновниками. Наверное, все-таки всякие муниципальные службы, от мэрии и ниже. Мой друг, журналист, рассказывал мне как-то, что когда он зашел в мэ­рию, то минут за двадцать беседы с пресс-секретарем ему сначала намекнули, что неплохо бы дать взятку для ускорения получе­ния информации, а потом, наоборот, предложили деньги за то, чтобы он написал положительную статью о действующем мэре для своего издания. Я думаю, что это такая типовая иллюст­рация мышления этих людей.

И вообще, смотря что считать коррупцией. Если брать за­падное понимание слова, то у нас кроме коррупции, собствен­но, и экономики-то никакой нет, по крайней мере пока. У нас же под коррупцией понимается нечто вроде взлома сейфа или прямого взяточничества в конверте. С этим борются вроде до­статочно активно, но это только верхушка айсберга. Взять хотя бы вузовскую систему. Где кончается нормальное репетитор­ство и начинается коррупция - определить практически невоз­можно. А ведь это повсеместная практика.

Про налоги могу вам рассказать только на чужом опыте. Сам я бизнесом никогда не занимался и желания такого не испы­тываю, это не мое. Но у меня масса знакомых предпринимате­лей, хотя бы среди бывших однокурсников, и никто из них, конечно, не платит полностью все налоги. Сейчас, если нор­мально отреформируют налоговую систему, может быть, по­явится надежда, что через пару лет люди будут платить. А пока что их за это осуждать? Государство само приучило их к тому, что честно ничего не делается, что правила игры могут быть изменены в любой момент и т. д.

Вообще бороться с коррупцией на нижних этажах, таких, как вуз, больница, мне кажется, можно методом повышения

[561]

зарплаты. Преподаватель или врач - по натуре своей не взя­точник, он берет деньги от безвыходности. По крайней мере, на работу он идет для того, чтоб учить или лечить, а не для того, чтобы грести под себя. С чиновниками сложнее. Слиш­ком многие идут во власть специально для того, чтобы воро­вать, не имея никаких взглядов, идеалов, программы. Здесь, мне кажется, может помочь только смена поколений или сме­на общественного отношения к коррупции. Сейчас все настолько привыкли к тому, что наше общество коррумпировано, что воз­мущаются скорее для вида. На самом деле в глубине души большинство уверено, что это в природе вещей, что так все и будет, чиновник иначе не может. Поэтому и на газетные ра­зоблачения такая реакция - все поохают-поохают и замолчат. Вот когда все действительно поверят в то, что коррупция не правило, а позорное исключение, может быть, что-то изменится.

А сейчас... Если бы мне что-то угрожало, я бы не рискнул обращаться ни в милицию, ни к преступникам. Наверное, в такой ситуации можно положиться только на своих друзей. Страна у нас сейчас построена таким образом, что спокойнее жить не­заметно, то есть не провоцируя подобные ситуации.

Проголосовал бы я за криминального лидера? Это зависит от того, что понимать под криминалом. Если человек откро­венный браток, что модно сейчас в народе, то я за такого, ко­нечно, никогда не проголосую. А если есть подозрения, что он когда-то себя не обидел, будучи министром, но при этом понимает, что надо делать в экономике, способен предлагать необходимые шаги, - почему бы и нет?

20. "Посмотри, какие машины около нашего здания стоят - не на зарплату же они куплены!"

Б. С. - офицер ФСБ, ему 40 пет, живет в Уфе. Матери­альный достаток - примерно 800 рублей на члена семьи. Бла­годаря бесплатным билетам, полагающимся по службе на

[562]

всю семью, в отпуск может позволить себе поездку в Санкт-Петербург или на Черное море.

Сегодня коррупция в большинстве своем завуалирована. Ну, скажем, празднуется "юбилей" школы, где мои девчонки учат­ся, - 14 (!) лет. Во-первых, что это за дата такая для юбилея? -ну это ладно. Вроде бы преподносятся подарки: было распре­делено, что один класс (родители) дарят компьютер, другой -видеомагнитофон и пр. Но на самом деле это же все неопри-ходованное имущество, которое можно потом и присвоить.

Или еще один случай. Я в течение трех лет не платил кварт­плату, потому что у меня дом не нашего ведомства: мне поло­жено 50% платить, а с меня требовали полную стоимость. До­биться ничего было невозможно. Еще за прописку паспортистка требовала по 15 рублей с человека, хотя положено по сколько-то копеек. Ну я, конечно, не стал платить просто из принципа. Все же прописала. Летом мэр издал указ: взимать квартплату с военнослужащих и с сотрудников органов 100%. Мы обра­тились к прокурору, руководствуясь законом о военной служ­бе, он признал указ мэра незаконным. Мэр указ отменил спус­тя три месяца, но тем, кто уже успел заплатить по 100%, никто деньги не вернул.

У меня способ борьбы с коррупцией один: я беру закон и каждому чиновнику сую его под нос. Иначе ничего не добь­ешься ни в судах, нигде. А так наш статус позволяет самосто­ятельно защитить свое имущество или жизнь. С помощью своих.

У нашей структуры очень узкие функции, поэтому возмож­ности для "заработка" минимальны. На шпионаже если ты че­ловека поймал - в лучшем случае орден получишь, но не деньги с него возьмешь. Есть такие формы, как кураторство. Еще не­давно была такая практика: курируешь ты, например, нефтя­ное предприятие и помогаешь ему получить лицензии на вы­воз. Естественно, не безвозмездно - ты тоже можешь у них попросить что-то, и они могут тебе не отказать. Ну посмотри хотя бы, какие машины около нашего здания стоят, - не на

[563]

зарплату же они куплены! ¹ Башкирской нефти очень мало, и качество ее плохое. Поэтому нефть закупают в Тюмени, при­чем создаются фирмы-посредники. Сделана сегодня нефтяная компания, АО, в совет директоров входит сын Рахимова² , ди­ректор - марионетка. Заводу оставляют всего процента четы­ре, а так всем распоряжается компания. У сына Рахимова был коммерческий директор, какой-то еврей, они что-то там не поделили, и Рахимов его уволил с формулировкой "без права работы в республике". Такую формулировку можно по суду только записать. Жулики у нас уже все легализовались, все эти кази­но уже канули в Лету. В основном все наживались на лицен­зиях, после того как Рахимов ввел запрет на вывоз нефти за пределы республики. Лицензии выдает Министерство нефтя­ной промышленности. Это все равно что с водкой. Возьми сейчас лицензию на 100 ящиков водки, купи ее на заводе, а потом еще сделай 100 ящиков левой водки и раскидай ее по магазинам. И кто тебя проверит? Если проверка придет - лицензия у тебя на месте. Так же могло быть и с нефтью, хотя мы как ни пы­тались проследить эту цепочку, нам не удалось. Очень все закрыто. Были у нас сведения, что к директору завода дипломатами но­сили валюту за оформление лицензии на вывоз нефти. Но кон­кретных данных у меня нет. Сам-то я не связан ни с чем та­ким, у меня профиль такой - борьба с коррупцией и оргпреступностью, а с этим делом нельзя бороться с помощью взяток.

Есть еще такие своеобразные формы "гостеприимства", когда приезжают к нам, например, из Москвы с инспекцией. Мы их, конечно, принимаем на соответствующем уровне, причем это все делается за личные деньги сотрудников. У нас же нет ста­тьи "представительские расходы", поэтому приходится искать тех своих знакомых, которые занимаются предпринимательством,

¹ Стоят в основном "Жигули". - Прим. интервьюера.
² Президента Башкортостана. - Прим. ред.

[564]

в основном это наши ветераны, которые ушли в коммерческие структуры. Они и есть наши главные спонсоры. Подарки обычно делаются небольшие: например, книжки про Уфу (рублей на 200), или набор ликеро-водочный, или баночка меда (рублей 250). Плюс "гостей" надо кормить и селить. Это, конечно, они уже сами оплачивают, но тут задача в том, чтобы дать им воз­можность сэкономить. Сегодня на проживание положено 270 рублей в сутки. А у меня есть вариант - санаторий-профилак­торий, где за 150 рублей им будет и кормежка, и ночлег. Все это на чисто дружеских связях делается. С этого месяца не­множко подорожало, но все равно приемлемые цены. Когда мы сами в Москву едем - тоже всегда с подарками.

А так мы вообще не финансируемся, например, мне нужно ехать в командировку в Москву, - я деньги должен искать сам. У нас сотрудники выезжают на задание без командировочных.

Совместительство нам запрещено за исключением препода­вательской деятельности, но таких буквально единицы, кто этим занимается. Единственная возможность - взять на генеральс­ком складе, например, перчатки меховые по 25 рублей за пару. Ну, берешь две-три пары в год на подарки. Но ведь больше мне их никто не даст, то есть бизнес на этом не сделаешь. Обмундирование нам положено - можно взять деньгами, если старое еще не износил.

У нас своя поликлиника, и семья там же лечится, там ника­ких поборов не бывает. Не дождутся они, чтобы я им коньяк или конфеты носил. Наша контора должна нам оплачивать все лекарства, но у них нет средств, поэтому не оплачивают - зубы, например, не могу вылечить.

Если что-то сломалось, не вызываю никого домой, краны чиню сам, а если с телевизором или другой техникой что-то случается, просто отвожу на работу и ребята тут смотрят.

По степени коррумпированности, как я считаю, правоохра­нительные органы сейчас на первом месте, на втором - мощ­ные производственные предприятия. Виноваты именно надзи­рающие органы, которые мало того что не блюдут законность,

[565]

еще и сами законы нарушают. В 90-е годы была изменена кад­ровая политика в органах, раньше подбирали людей более тща­тельно, проверяли каждого от трех месяцев до года. А сейчас, например, из деревни человек хочет в город перебраться. Ему легче легкого устроиться в правоохранительные органы, по­тому что, во-первых, его проверять не надо - он же всю жизнь корову за соски дергал. Приехал он в город, ему квартиру дали или даже общежитие - и он уже послушный своему начальни­ку. В подчинение у нас любят брать дураков. Потом он, пора­ботав немного, хочет уже из общежития в квартиру перебрать­ся - а где деньги? Вот он и начинает взятки брать. Раньше как говорили? "Кадры решают все". А теперь - "кадры решили -и все".

Сейчас такая установка: брать на работу молодых людей с квартирой, чтобы их не надо было обеспечивать жильем. Для того чтобы положенные 25 лет к выходу на пенсию отрабо­тать, в органы надо приходить в 20 лет. А если разобраться, кто из двадцатилетних сегодня имеет квартиру? Или тот, у кого родители богатенькие, или тот, кто сам ворует.

Разве это правильно, что у нас на юридические факультеты или в Академию налоговой полиции принимают учиться за деньги, причем за большие - семь-десять тысяч долларов в год надо заплатить. Это что значит? Значит, что в органы придут рабо­тать дети воров и бандитов. Их же нужды они и будут обслу­живать.

Смена законодательства тоже сыграла негативную роль, хаос в законотворчестве. Например, закон об оперативно-розыскной деятельности. Раньше право на прослушивание телефонных разговоров имела только наша организация, и то с санкции прокуратуры. Теперь могут слушать все кому не лень, любой коммерсант может себе позволить купить такое оборудование. Нарушение прав и свобод сегодня идет в первую очередь со стороны правоохранительных органов. Зачем это устроили рас­пыление сил и средств - налоговая инспекция, плюс еще на­логовая полиция, а работают обе не в полную силу. Вообще у

[566]

нас сейчас просто полицейское государство. Мы все числимся в разных списках, базах данных, причем открытых! Из компь­ютерной избирательной системы можно про меня все узнать -не только имя-отчество и адрес, но и сколько у меня детей, сколько им лет, как зовут и пр. Разве это не вторжение в част­ную жизнь? И это в отношении сотрудников ФСБ, которые всегда были "засекречены".

Я бы предпочел работать в сфере, не связанной с теневым бизнесом. Я не верю таким вариантам. Где есть большие деньги, там есть и обман, и любимчики у начальства, я бы все равно в их число не попал. Так что мне бесполезно ходить в такие сферы.

О личном бизнесе мне еще рано думать, до пенсии шесть лет. Но по складу характера я не коммерсант, скорее всего, пойду в какие-то охранные структуры, буду все равно связан с пра-воохранительностью.

Что касается нашей налоговой системы, я считаю, что у нас поборы, а не налоги. И если людей уклоняться от налогов вы­нуждает государство, то они так и поступают. Когда в респуб­лике 14 лишних налогов, разве это нормально? Здесь вообще ситуация такая: если ты можешь выкрутиться - выкручивай­ся. Если мы налоги платим, то это не потому, что так хотим, а потому, что нет такой возможности - не платить.

Опираться в борьбе с теневой экономикой и коррупцией государство должно на правоохранительные органы - и все. Не нужно никаких общественных организаций. Я не верю в демократию. Пусть каждый занимается своим делом.

Руководители большинства предприятий должны быть го­сударственными служащими, а не акционерами этих предпри­ятий. Сделать им большие зарплаты и государственные чины. Тогда у них не будет стимула воровать. А вообще пусть над этим думают большие государственные умы.

Чиновник должен получать нормальную зарплату, но при определенных условиях. Нужно с чиновника требовать как следует, организовать строгий контроль. Прежде чем челове­ка наказывать, ему надо что-то дать, чтобы он не бедствовал.

[567]

С другой стороны, у нас коррупция не от того пошла, что лю­дям есть нечего, а от того, что у нас перемешаны все соци­альные слои.

Вообще борьба с коррупцией должна идти параллельно с подъемом экономики, иначе результата не добьешься.

21. "Милиция - это слепок с системы"

Жителю Уфы И.М. 40 лет, по специальности он инже­нер, работает техническим экспертом в милиции. Живет в двухкомнатной квартире с женой и тремя сыновьями. Зарплата 3200 рублей, у жены - 1400. Отпуск в последние годы проводил "в своем саду".

Знаете, у меня, наверное, моментов столкновения с корруп­цией напрямую не было. Я же все время завязан на работе. У меня ведь ситуация такая, что я могу достаточно быстро сде­лать все, что мне нужно. Может быть, мне и намекают, но я просто не замечаю этих ситуаций.

Во всех ситуациях, кроме проблемы с квартирой. А здесь мне известно, с кем, как можно и нужно договариваться, но я этого не делаю. Прежде всего потому, что мне просто нечего давать.

Для милиции, где я работаю, наиболее характерны мелкие поборы. У нас же в основном - сержантский состав. У них зарплата всего немного больше тысячи.

Это там, где работают с людьми. Что касается меня, то я же криминалист, технарь. Я работаю с материалами, с желез­ками. Если честно говорить, обращаются иногда с просьбами. Например, техосмотр сделать или загранпаспорт оформить, разрешение на оружие. Я обычно помогаю, но у меня желез­ное правило - не брать.

Конечно, самый кошмар - это гаишники. Я сам еду по го­роду и вижу - ведь они же откровенно стоят, сняв шапки. Это -гады, я их милиционерами не считаю. Они берут просто все. Это есть. Тут деваться некуда.

[568]

Проверки, провокации на взятки устраивают, но ведь пока это официально оформят... Выявляем мы, серьезно выявляем.

Попался, зараза такая, из ППС. Задержал с велосипедом и "выкупил" его за сто рублей. А велосипед краденный. Вора задержали, ну он этого сержанта и сдал. Уволили его.

Медвытрезвитель, там тоже здорово берут. Мелкое воров­ство из карманов. Или берут взятку за то, чтобы не сдавать.

Участковые - эти больше имеют не на людях, а на тех тор­говых точках, которые на их территориях. Хотя это не типич­но, это все-таки не носит постоянного характера. Ну правда, не носит.

Что касается руководства, то бывают слухи. Был у нас зам­министра - Файзуллин, который лечиться в Карловы Вары ле­тал. А на наши зарплаты не разбежишься.

Что касается работы, то больше всего, конечно, тревожит 158 статья - кражи. Всех видов собственности. Это для нас самое тяжелое преступление. В условиях неочевидности. Тя­желее всего их раскрывать, и они больше всего волнуют насе­ление. Квартирные кражи виснут. Раскрываемость 55%. Но она надутая. Реально - процентов тридцать.

Как надувают? У нас сейчас идет такая латентная преступ­ность! Она пошла с 1992 года. Это, конечно, социальный за­каз. У нас идет мощное укрытие преступности. Реально пока­зывается не более 35% всех преступлений. Последнее время укрывают даже серьезные преступления. Даже вооруженные грабежи.

Был случай. Группа грабила гостей из "ближнего зарубе­жья". С оружием. Били, отбирали деньги. Когда пострадав­шие обращались в милицию, их посылали. Говорят, что, мол, свои побили. И такие преступления не регистрировали. По­том по суду это прошло, было представление суда на МВД.

Или было убийство. Сажают жену, хотя точно знаем, что она не виновна. Зачем? Чтобы в камеру подсадить, получить информацию.

[569]

Бьют у нас. Подростков бьют. Что скрывать. Я недавно сам застал, с работы шел. В подъезде крик. Зашел, там парнишке руки ломают. У нас ведь каждый год случаи есть, когда из окон пытаются выпрыгнуть. Это ведь что-то значит, о чем-то гово­рит. Значит, невмоготу.

Противостоять всему этому нельзя. Я просто сразу отсюда вылечу. Без пенсии, без льгот... Не я один. Таких ведь много. В милиции есть честные люди, есть. Но сломать это нельзя.

Хотя, знаешь, и другое. Если наши зарываются, то они тоже довольно быстро вылетают.

Милиция - это слепок с системы. Государство стало жесто­ким. Милиция тоже.

А в целом коррупция для меня - это что-то связанное с руководителями высшего звена. Там есть возможность, и на­род - не дурак, он этим пользуется. За счет распределения каких-то благ, получая нашу благодарность. А если из отрас­лей деятельности - то это, конечно же, экономика. Там, где большие деньги.

Хотя берут все и давать не "приходится", а мы просто это делаем. У нас настолько отвратительная система, что даже скорую помощь приходится через знакомых вызывать. Я недавно мать оперировал. После этого мы с сестрой отвозили две бутылки хорошего вина и бутылку дорогого коньяка. Но это действи­тельно сделали с удовольствием. Мать в реанимации трое су­ток лежала. Или мы ждали третьего ребенка. С женой поеха­ли к знакомой врачихе на УЗИ. С коробкой конфет. Мы же со стороны, чужие.

Стиральную машину купили. Ставить должны бесплатно. Мастер говорит: "Приеду через неделю". В магазине уверяли, что все бесплатно и что у мастера все есть. Но мастер пришел и предложил свой краник. Мой кран отказался ставить. А там резьба подходит, я же знаю! В результате я сделал все сам.

Если какой-нибудь чиновник примет решение не в мою пользу, я сперва попытаюсь выяснить ситуацию. А потом, я ведь ми­лиционер. Я ведь к столбу могу привязаться. Я, грубо говоря,

[570]

его достану и решу свои проблемы. А на кого я могу рассчи­тывать? Смотря по ситуации. Или на кулаки. Или на своих.

К уклонистам от налогов я никак не отношусь. Вот наше руководство. Мы же должны платить за воду, за газ. Но они не платят. Ну нет денег, что ж поделаешь!

Я как сотрудник органов налогов не плачу. По закону. Даже за дачу. А простые граждане если не платят, ну и слава богу! Какому государству платить! Какое раньше было, может, у меня и шевельнулась бы совесть! А этому!? Хотя я и понимаю, что если бы ты платил налоги со своих валютных гонораров, то мне бы прибавили зарплату. Знаю, но никаких претензий у меня к тебе нет.

А как с этими явлениями бороться? Вы что, это ведь надо менять практически весь руководящий состав. А если убрать руководителя, придет зам. Нет! Это невозможно сделать ра­зом. Это нужно делать долго. Это можно сделать тогда, когда чиновник будет получать большую зарплату. Когда ему воро­вать будет невыгодно.

А сейчас это сделать просто нельзя. Нет людей. Людей, спо­собных к работе. Ну уволь ты из угро тех, кто избивает. Набе­ри новых. Но ведь раскрывать-то они ничего не будут.

Опереться в борьбе с коррупционерами можно, единствен­но, только на пролетариат. Но пролетариат - это масса, кото­рой легко управлять, имея СМИ под рукой.

Работать я хочу только по закону. Туда, где паленым пах­нет, - не сунусь. Точно знаю, что если закон преступить, рано или поздно возмездие будет. И бизнесом заниматься точно не хотел бы.

22. "Я не сталкиваюсь с коррупцией, это со мной сталки­ваются"

М.И. - крупный чиновник кабинета министров Респуб­лики Башкортостан. Ему 50 лет. С женой и дочерью жи­вет в трехкомнатной квартире в элитном доме в центре

[571]

города. Говорит, что на уровень материального достатка не жалуется. В отпуск никуда не ездит, потому что хва­тает поездок в командировки, в том числе за границу. Как говорит, хочет отдыхать дома и потому строит дачу.

Сегодня пришел ко мне человек, предложил 30 тысяч руб­лей за определенные услуги. Я его отправил обратно, потому что то, о чем он просил, я сделать не могу - это невозможно на сегодняшний день, никто этого не сделает. И деньги его, естественно, не взял. А если бы от меня что-то зависело, тут мог бы быть другой разговор. Это нормальная практика. По­тому что, предлагая мне 30 тысяч, он сам при этом рассчиты­вает заработать 300 тысяч. Самому мне не приходилось "за­интересовывать" вышестоящее начальство, потому что просто нет таких денег.

Вы видите, я на другой стороне фронта. Не я сталкиваюсь с коррупцией, это со мной сталкиваются.

Я даже гаишникам не плачу. Умею с ними разговаривать. Нарушаю часто, останавливают тоже часто, но никогда не платил им.

Старшая дочь в институт поступала сама. За младшую - она в этом году будет поступать - плачу за подготовку к экзаме­нам преподавателю из того вуза, куда она пойдет. Понятно, что это такая форма страховки.

В больницах я тоже не плачу. Недавно отца клал в госпи­таль на обследование и лечение. Позвонил главврачу, предста­вился. Ни копейки ни я, ни отец не платили. Просто использо­вал свое служебное положение. Поликлиника у нас своя, у жены тоже ведомственная, денег там не берут.

Если же я вдруг столкнусь с какой-то несправедливостью со стороны того же чиновничьего аппарата, я буду знать, что нужно обратиться в вышестоящую инстанцию с соответству­ющей суммой денег.

Вообще мне трудно ответить о том, какие структуры наи­более коррумпированные. Все одинаково? Скорее всего, в наи-

[572]

большей степени в теневой экономике задействованы предприятия ТЭК, те, кто организует систему взаимозачетов, вексельный расчет, банки, министерство по налогам и сборам.

К руководителям, уклоняющимся от налогов, отношусь в зависимости от того, какие именно налоги они не платят. Считаю это нормальным, если это связано с выплатой зарплаты, пото­му что от того, платит ли руководитель зарплату, зависит его авторитет в коллективе и возможность управлять этим коллек­тивом. Считаю, что в обязательном порядке налоги должны быть оплачены в Пенсионный фонд, одновременно с выплатой зар­платы. Невыплат или несвоевременных отчислений в Пенси­онный фонд допускать нельзя. Остальные налоги можно вре­менно не платить ради того, чтобы сохранить предприятие, рабочие места, рассчитаться с кредиторской задолженностью. А уже после всего этого платить налоги.

А рядовым гражданам в этом плане тяжелее, потому что от подоходного налога не уклонишься. Налоговая инспекция все равно свое возьмет, это ее проблема. Надо сделать так, чтобы выплат не по ведомости не было, а для этого надо снизить подоходный налог. Тогда предпринимателю будет невыгодно скрывать истинную зарплату работников. Государство от это­го только выиграет.

.На данный момент я лично работал бы там, где начальство связано с теневым бизнесом, потому что там более четкие за­коны и все ясно. Как правило, личный бюджет при этом на­много выше реальных и легальных доходов.

Но за человека, связанного с криминалом, на выборах, на­верное, не проголосовал бы. Хотя сегодня мэр или глава ад­министрации, если он не связан с теневым бизнесом и крими­нальными структурами, просто не сможет работать в существующем правовом и экономическом поле. Его фактически вынуждают к этим связям.

В целом я понимаю, что борьба с теневой экономикой и коррупцией важна не только для нашей страны, но и для все­го мира. Теневая экономика и коррупция пришли к нам с ры-

[573]

ночной экономикой. Эти явления мешают нормальному разви­тию экономики, снижают налоговые поступления, не дают раз­виваться бизнесу, ставят бизнесменов в неравные условия. Бизнес развивается только там, где есть доступ к власти.

Необходимо создавать "правила игры", экономические за­коны, исключающие возможность получения сверхприбылей на разности цен, а также посредническо-коммерческой деятель­ности, перейти полностью на товарно-денежные отношения. Это позволит исключить бартерные операции, которые в ос­новном и питают теневую экономику.

Думаю, что здесь надо опираться на депутатов, избранных в законодательные органы власти. Создавать и проводить за­коны, которые бы исключали возможность получения сверх­прибылей в теневом бизнесе. Эти каналы все известны. Кор­рупция появляется там, где сращиваются криминальные структуры с властью, а криминальные структуры в основном находятся на полулегальном положении - это те, кто занимается взаимо­зачетами, торгово-посреднической деятельностью. С одной стороны, они находятся в рамках экономического поля, а с дру­гой - их деятельность невозможна без покровительства влас­ти. Только сращивание этих двух структур создает систему, которая подпитывает как власти предержащие, так и криминальные струк­туры, уводя прибыль от налогообложения, загоняя ее в тене­вую экономику.

Но повышать зарплату чиновнику и надеяться, что после этого он перестанет брать взятки, невозможно. Потому что уровень получаемой сверхприбыли от сращивания с теневой экономи­кой на десять порядков выше той зарплаты, которую получа­ют чиновники. А повысить зарплату в сто раз нереально в се­годняшней ситуации. Поэтому самым серьезным образом надо рассмотреть и принять законы, запрещающие или ограничи­вающие торгово-посредническую деятельность предприятий, в первую очередь в ТЭК. Договора в этом комплексе должны быть прямые, без посредников. Предлагаю определить посред-

[574]

ническим организациям, работающим в этой области, вменен­ный налог.

Про угрозу жизни или имуществу я скажу, что надо еще знать, кто угрожает, по какому поводу, справедлива ли угроза. Если она справедлива, то обращаться в органы внутренних дел бес­полезно. Если мудрый человек, то он не попадет в такую си­туацию, если умный - то выпутается из нее.

Сам заняться бизнесом я не хочу. Во-первых, не хватает начального капитала для организации дела производственно­го. Во-вторых, открыв производство, не найдешь сбыта про­дукции, потому что у людей нет денег, чтобы ее покупать. Чтобы заняться торгово-посреднической деятельностью, нужна связь с властью на уровне семейного клана. Ее тоже нет.

[575]

Священнослужители

23. "Борьба с коррупцией сегодня просто опасна"

И. - настоятель небольшого храма в областном центре. "На жизнь мне хватает. В конце концов, есть друзья и род­ственники, которые живут богаче меня, они не дадут уме­реть с голода. Бизнесом я никогда не занимался. Всегда было лень, хотя предложения были".

Теневая экономика и коррупция распространены во всем мире. Разница между Россией и остальными странами в том, что там теневая экономика составляет только часть общей экономической системы, а у нас, кроме теневой, никакой другой экономики просто нет. Наша экономика замешана на теневых отношени­ях хорошо если только на 90%. Это как в Церкви, знаете, есть такая политика: Патриархия требует, чтобы епархии свечи за­купали в "Софрино", но там дорого. Поэтому епархия целый год закупает свечи где-то в другом месте, поближе и подешев­ле, а в конце года торжественно посылают гонцов в "Софри­но" выполнить патриаршую волю, привезти пару пачек свечей еще и оттуда. Так же и наша экономика: высунется на свет, заплатит налог с каких-нибудь задекларированных 10% свое­го оборота и нырк обратно в тень. Поэтому борьба с корруп­цией, с теневой экономикой сегодня опасна для государства. Если попытаться всерьез бороться, то можно разрушить ту экономическую систему, которую имеем. А другой-то нет.

Все говорят о том, что за 70 лет советской власти Церкви нанесен огромный духовный ущерб, что самые верующие свя­щеннослужители дореволюционной закалки были истреблены, а на их место пришли люди по сути своей советские. Все это верно, но при этом забывают, что то же самое касается не только духовной, но и экономической стороны существования Церк­ви. Ведь практически любой священник в дореволюционной России был, что называется, "крепким хозяйственником", умел

[576]

организовать приходскую жизнь не только в духовном, но и в самом обычном практическом смысле. Сегодня в Церкви очень мало хозяйственников. То есть людей, которые набивать кар­маны умеют, более чем достаточно, а настоящих хозяйствен­ников почти нет. Нет стратегии экономического развития Цер­кви. Тут, конечно, еще и зашоренность мышления играет свою роль: "Как это так, мы, православные, и вдруг о том, как зара­ботать, думать будем! Наше дело молиться и спасаться, а ком­мерция - дело мирское и грешное". При этом упускается из виду одна маленькая деталь: те святые, которым мы молимся, прекрасно умели монастырское хозяйство наладить и за грех это не считали. Я думаю, в конце концов мы все равно придем к пониманию необходимости осмысленной экономической цер­ковной политики. Но сегодня в Церкви царит экономический хаос, и большинство принимаемых мер дают обратный эффект.

Что такое теневая церковная экономика? Отпел священник покойника, деньги эти не записал, купил дитям мороженое, супруге - цветы и уснул крепким сном. Вот вам и вся теневая экономика. Сейчас перед Церковью стоит гораздо более серь­езная проблема. Я говорю о количестве криминальных денег, которые у нас крутятся. Вы знаете сколько через храмы и мо­настыри обналичивается денег? Какая-то фирма переводит по безналичке тому или иному храму несколько миллионов, из которых священник берет определенный процент, а остальное получает та же фирма, только уже наличными. Просто до не­приличия.

А серебро-золото, которое по всем церквям продается? У Церкви же льготы по торговле ювелирными изделиями, там, по-моему, акцизный сбор не взимается, поэтому все эти дра­гоценности никто не проверяет. Откуда это золото идет? Ник­то этим не интересуется. И какой процент этого золота приво­зят в храмы бритые ребята в кожаных куртках, тоже никому неизвестно. А тут, в общем-то, история точно такая же, как и с обналичиванием. Привозят какое-нибудь липовое золото от­куда-нибудь из Турции, ставят такое же липовое клеймо, а чаще

[577]

не ставят никакого. Самим торговать рискованно: проплатишь одному милицейскому подразделению, другое обидится, а всем платить - никакого золота не хватит. По счастью, существует у нас чудная структура, РПЦ МП, в которую никакие менты носа не суют, кроме как для того, чтоб свечку поставить. Туда это золотишко обычно и относят. Храм или монастырь полу­чают хороший процент, а хозяева этого золота одновременно и душу успокаивают, на церковь жертвуют, и навар неплохой имеют. Ну, так как в законе сказано что-то про то, что не об­лагаемое акцизом золото должно иметь культовое предназна­чение, то из всех этих металлов настрогают предварительно крестиков и цепочек, вот вам и культовое предназначение. Ка­кое культовое предназначение у цепочки для крестика, я, правда, никак в толк не возьму, ну да что с меня взять? А раскупают­ся у нас сегодня подобные вещи с христианской символикой еще лучше, чем просто ювелирные украшения, так что никто не внакладе. Знаете, как в той песне: "И на каждой пуле вы­бита фигура гимнаста". Вот если на пуле, прости Господи, "гим­наста" изобразить, станет она от этого "предметом культа"?

А сколько храмов построено натуральными уркаганами? Вон у нас в епархии один добрый человек храм построил, а потом чего-то со священником не поделил. По-моему, тот не смог объяснить ему, куда пошла какая-то часть пожертвованных денег. Так того священника чуть в кислоте не растворили: как это так, такого авторитетного человека кинуть пытался, как пос­леднего лоха? Священник по молодости лет в РПСЦ¹ перешел, к Валентину, надеялся, наивный, что заграница нам поможет. Ну, естественно, только еще хуже вышло. Теперь отсиживает­ся где-то, к нам в епархию носа не показывает.

Пройдите по кладбищам церковным, посмотрите, сколько на самых почетных местах, прямо у церковных стен, свежих могил "братков" понакопано. Оно и понятно, группа риска. Я

¹ Русская Православная Свободная Церковь. - Прим. ред.

[578]

как-то с одним своим собратом заговорил на эту тему: мол, что у тебя эти ребята на почетных местах делают? "А как же, — говорит, — знаешь, сколько они мне денег на храм пожертво­вали? У меня б без них до сих пор голый фундамент стоял". Кроме того, если такого бандюка хоронят где-нибудь на сель­ском кладбище, то приход во время этих похорон зарабатыва­ет столько, сколько за полгода в других условиях не получит. Друзья и коллеги покойного, понятное дело, съезжаются, а они же все люди щедрые, зеленые бумажки так и мелькают. Так что вот где проблема, а не в безобидных "теневых отношениях".

Я думаю, что мы должны прийти к западной системе опла­ты труда священнослужителя. Прихожане платят государству специальный церковный налог, который государство тратит на зарплату пасторам и ксендзам. Прихожане тоже не внакладе -и католики, и протестанты имеют развитую социальную инф­раструктуру. То есть человек, выплачивающий церковный на­лог, тем самым как бы оплачивает и свою страховку и может потом дешево лечиться у специальных врачей, жить в специ­альных домах для престарелых и т. д. Я знаю, что такая сис­тема действует сегодня, в частности, в Германии. Кроме того, мне кажется, полезно, когда священник имеет вторую, светс­кую работу, - тогда он не смотрит на церковное служение как на источник заработка.

Государство должно восстановить те храмы, которые оно разрушило, а уже потом передавать их Церкви. Я понимаю, что у государства сейчас мало денег и т. д., но мне кажется справедливым, чтобы восстановлением храмов занимались бы те, кто их разрушал, а не пострадавшая сторона.

Я не знаю, может, и не стоит об этом говорить, но основ­ной личный опыт столкновения с коррупцией у меня связан с вытрезвителями. Я, как любой человек, могу выпить, но ни­когда не напиваюсь до такого состояния, чтобы терять конт­роль над собой. Общественный порядок я тоже не нарушаю. Тем не менее глаз у наших милиционеров наметанный, они профессионально замечают, если человек чуть перебрал, и меня

[579]

каждый раз пытаются забрать в вытрезвитель. Попадать туда мне не хочется. Во-первых, там оберут до нитки, и деньги, и вещи - все потеряешь. Во-вторых, мне, сами понимаете, в выт­резвитель просто никак нельзя. У нас в епархии один священ­ник загремел в вытрезвитель, все требовал себе с другом там отдельную келию. В итоге его лишили сана. Так что прихо­дится с милиционерами полюбовно договариваться. Тариф жесткий - 50 рублей. Отдал и иди своей дорогой.

Кроме того, как любой человек, ездящий на машинах, я время от времени сталкиваюсь с работниками ГАИ или ДПС - я в них не очень разбираюсь. Эти тоже придираются профессио­нально. То оказывается, что у тебя номер машины грязью за­ляпан, то ремень накинут, а не пристегнут. Кстати, норму о том, что ремень должен быть обязательно пристегнут, по-мое­му, уже два года как отменили, а эти штрафы до сих пор стри­гут. Можно, конечно, спорить - мол, товарищ сержант, у меня номер чистый, - но это чаще всего абсолютно бесполезно. Это как в анекдоте: "Товарищ сержант, а разве тут нет левого по­ворота?" - "Есть, но он платный". Поэтому с ними обычно тоже расходиться все предпочитают полюбовно - дал, сколько тре­буют, и уехал.

Наиболее коррумпированной структурой я считаю прежде всего армию. Может быть, я так считаю потому, что долгое время был тесно с армейскими кругами связан и хорошо пред­ставляю, в каких масштабах все армейское имущество идет налево. Если в Церкви у многих руководителей стремление к наживе еще сочетается с каким-то религиозным чувством, то в армии, мне кажется, идейных ограничений уже не осталось, по край­ней мере на уровне среднекомандного звена. Все, что можно толкнуть, - толкают, причем в масштабах, о которых все пуб­личные разоблачения дают очень относительное представле­ние. Кроме армии, я думаю, надо сказать о правоохранитель­ных органах. Их как-то принято делить на более коррумпированные, менее коррумпированные, так вот, могу сказать, что, по моим ощущениям, это полная ерунда. Если ГАИ

[580]

или участковые кажутся более коррумпированными, так это просто потому, что мы с ними каждый день соприкасаемся. Каждый водитель когда-нибудь давал взятку гаишнику, поэтому все кричат о коррупции в ГАИ и одновременно хвалят ФСБ. Там то же самое, просто дальше от людских глаз.

Коррупция в военкоматах была всегда, но в последние ме­сяцы, после начала войны в Чечне, она усилилась. То есть не случаев таких стало больше, а суммы взяток резко увеличи­лись. Ведь если раньше бежали от дедовщины, то теперь от натуральной войны. Конечно, никто ничего не требует, хо­чешь - иди служи, на здоровье. Люди сами ищут, кому бы дать, и найти не менее сложно, чем собрать деньги. Схема там, в основном, такая: военкомы сами не берут, те, кто этим само­стоятельно занимается, как правило, довольно быстро попа­даются. Основная "нагрузка" здесь на рядовых членах медко­миссий: им приносят, а они уже отдают часть военкому. Смысл этого ясен: врач, если его не поймали с поличным, всегда мо­жет сказать, что у него действительно было подозрение на ка­кое-то заболевание, поэтому он и выдал призывнику направ­ление в больницу, - поди проверь. А военкому уже не отвертеться.

В вузах все зависит от факультета: на некоторых, может, преподаватели и рады деньги взять, а не дают. Конечно, в ос­новном все вертится вокруг престижных факультетов: юриди­ческий, экономический. Встречаю как-то одного знакомого, он говорит: "Вот сын поступил на юрфак, четыре тыщи пришлось отдать". А я знаю, что у него близкий друг, то ли однокласс­ник, то ли просто друг детства, в приемной комиссии, он мне об этом еще раньше говорил. "Почему же, — спрашиваю, — четыре тыщи, у тебя ж там друг работает?". "Потому, — гово­рит, — и четыре, иначе было бы в несколько раз больше". То есть сейчас уже просто по дружбе на престижный факультет влезть нельзя. Ведь ситуация какая: ну хорошо, твой друг при­нимает один экзамен, а другие экзаменаторы с какой радости должны твоего сына или дочь бесплатно пропускать? Ведь если они берут деньги за каждое место, то пропустить кого-то бес-

[581]

платно для них означает просто элементарно потерять свои деньги. Все равно что вынуть из своего кармана и отдать кому-то только потому, что его друг с тобой вместе работает. Так что сегодня в вузах дружба дружбой, а платить все равно приходится. Кроме того, как я понимаю, экзаменаторы, которые в приемных ко­миссиях работают, еще и с начальством должны делиться. Фактов тут у меня прямых нет, но, так сказать, методом дедукции до­гадаться нетрудно. Мы недавно сидели в особняке у одного проректора, и он рассказывал, что у него, кроме этого дома, есть еще один, зарегистрированный на жену. Можно, конечно, считать, что он это на свою преподавательскую зарплату от­строил. На две тысячи рублей в месяц чего не шиковать?

В больницах, по-моему, сегодня все очень просто. Там есть два вида лечения: плохое бесплатное и хорошее платное. Если ты хочешь не просто полежать в больнице, а чтоб тебя при этом еще и лечили - плати. Причем не просто кому-то одному, а всем: нянечке, медсестре, хирургу, анестезиологу. Когда я в последний раз попал в больницу и мне должны были сделать операцию, я лежал в палате, и накануне операции ко мне по­дошел молодой анестезиолог. Он говорит: "У нас есть два вида наркоза: хороший и очень хороший. Вам какой?". Я, естественно, отвечаю: "Чем лучше, тем лучше". "Тогда, — говорит, — на­деюсь, что после операции я могу рассчитывать на вашу ма­ленькую благодарность?". Вот и все. На самом деле, если учи­тывать их труд, это смешные деньги. Я спросил у соседей по палате, они говорят: "Анестезиологу принято дарить то-то и то-то". Притащил я ему в итоге бутылку водки и полкило апель­синов. Хирург, конечно, дороже обошелся: вместо водки - ко­ньяк, вместо апельсинов - шоколадный набор. В общем, кор­рупция такая, доморощенная.

В похоронах за последнее время я участвовал только один раз, и мне показалось, что в этой сфере коррупции стало меньше, чем несколько лет назад. Сейчас все эти агентства ритуаль­ных услуг на каждом шагу, так что какой им смысл брать взятки или дефицит устраивать? Люди просто пойдут в агентство на-

[582]

против, и все. Только клиентов распугают. Единственный, по­жалуй, случай был в этот последний раз, про который в этой связи можно упомянуть. Мы доехали на катафалке до кладби­ща, похороны окончились, все влезают обратно в катафалк, а водитель говорит: "Простите, но мне за обратную дорогу ник­то не платил". Все пошумели-пошумели, повозмущались, но кладбище за городом, автобус рейсовый ходит редко, да и ехать после всего на нем никому неохота. Короче, заплатили води­телю, довез он нас. Так никто и не выяснял, по-моему, блефо­вал шофер или в оплату катафалка обратный путь действительно не входил.

Несколько раз ремонтировал какую-то мелочь - то часы, то обувь - и, вы знаете, никогда не обращал внимания, заполняет мастер какой-то документ или нет. По-моему, все-таки нет. Мне кажется, что я не получал никаких квитанций.

К практике уклонения от налогов в нашей стране я отно­шусь нормально. В цивилизованном государстве я бы таких людей осуждал, а у нас государство не давало людям повода себе доверять. Если государство людей постоянно обманыва­ет, почему бы людям не обманывать государство?

Кто у нас будет бороться с коррупцией? Некоррумпирован­ных структур в стране нет, честных людей наверху - тоже. Кроме того, я говорил, что борьба с коррупцией сегодня просто опасна, так как подрывает экономическую стабильность в государстве. Для реальной борьбы с коррупцией должна произойти рево­люция в умах. Люди в массовом порядке должны захотеть ис­полнять законы. Но такого желания в народе я не замечаю.

При серьезной опасности тебя уже никто не спасет. То есть захотят убить - убьют, захотят ограбить - ограбят. Ну а если по мелочи... Думаю, если мы говорим о том, что государство насквозь коррумпировано, то и действовать в такой ситуации надо исходя из понимания этого факта. То есть нужно искать личный выход - через родственников, через близких - на кого-то в МВД или, лучше, в ФСБ. Только при личном, доверитель-

[583]

ном общении есть надежда, что к тебе проявят интерес, тебе помогут.

На выборы я не хожу. Не хочу говорить красивые слова про то, что я никому не доверяю, во всем разуверился и все такое. Просто мне это не интересно. Я знаю, что моя жизнь от этого никак не изменится. Поэтому будет депутат связан с кримина­лом, не будет - мне, в общем-то, все равно.

24. "Остается надеяться только на милость Божию..."

Б. - второй священник небольшого храма в областном цен­тре. Определяет свой уровень жизни как "средневозможный для проживания", то есть на скромную жизнь ему вполне хватает.

Я не водитель, но знаком со многими автомобилистами, ча­сто езжу в машинах. Сижу я обычно на заднем сидении, отту­да как раз очень хорошо все видно. Ведь милиционер, остано­вивший машину, обычно не подходит к передней дверце, а ждет, пока водитель подойдет к нему. Делается это, видимо, как раз для того, чтобы не было свидетелей, но с заднего сидения все видно и слышно. Процедура переговоров очень простая, по­вторяется с ритуальной частотой и оаканчивается, как прави­ло, тем, что водитель отдает без всякой квитанции примерно половину изначально требуемой суммы и убирается восвояси. Причем в половине случаев гаишники сами провоцируют на­рушения. Например, очень распространен такой маневр. Ма­шина, которая, как потом выясняется, принадлежит ГАИ (она обычно заляпана грязью, так что опознавательные надписи издали не разобрать), идет впереди тебя по шоссе с предельно допус­тимой скоростью, а когда тебе надоедает за ней тащиться и ты начинаешь ее обгонять - дает сигнал остановиться или пе­редает по рации сигнал на ближайший пост, где тебя и штра­фуют. И таких способов масса. ГАИ (теперь их называют вов-

[584]

се непроизносимо - ГИБДД) мне кажется наиболее коррумпи­рованной структурой.

А так в повседневной жизни достаточно часто приходится сталкиваться с разнообразными теневыми формами отношений. Причем это уже воспринимается людьми как нечто само со­бой разумеющееся. Вот последний поразивший меня случай. Я пошел на рынок за овощами. Вижу, продавщица меня пыта­ется обвесить, причем делает это довольно нагло и топорно, то есть просто придерживает одну чашку весов рукой. Я ей делаю замечание: нехорошо, мол. А она мне в ответ: "Ну, ты ж поп, постыдился бы! Рясу надел, а туда же!". Я так и не понял, чего я должен стыдиться, но ее реакция меня настоль­ко поразила, что я даже забыл, за чем пришел.

В вузах, как я понимаю, основная коррупция вертится вок­руг вступительных экзаменов. Самый запомнившийся мне случай здесь, наверное, такой. Дочь моих хороших знакомых посту­пала в московский институт. Вместе с ней поступала девушка, которая была удалена с экзамена за явное списывание. Через некоторое время эти две девочки встречаются, и выясняется, что обе поступили. Одна спрашивает другую: "Как ты сдала? Тебя же удалили с экзамена!". На что вторая отвечает: "Ты знаешь, меня привели в комнату, там лежали ответы, и я все списала". Впрочем, мне знакомые преподаватели рассказывали и о том, что в некоторых вузах уже освоили прием вообще без экзаме­нов. То есть ты платишь деньги, а уж оформить ведомости и прочие документы - это проблема тех, кому ты эти деньги дал. Один мой знакомый, обучающийся в одном из вузов экономи­ке, рассказывал другую историю. У них официально ввели платные пересдачи, если не ошибаюсь, это стоит теперь 100 долларов. В результате на экзаменах преподаватели стали от­кровенно валить студентов. Могут, например, задать вопрос, который не просто не рассматривался на занятиях, но и вооб­ще не относится к данной дисциплине.

Или возьмем ситуацию в медицине. Мне доводилось наблю­дать, как делается анализ на белок для реанимационного от-

[585]

деления, где любой анализ исключительно важен. Медсестра взбалтывает две пробирки, смотрит на свет и говорит: "Лад­но, у этого две единицы, у этого три единицы. Все равно они мне ничего не заплотют". У многих врачей, в общем-то, та­кое же отношение. Естественно, что если больные или их род­ственники на всех стадиях обследования оплачивают допол­нительно труд врачей и медсестер, то дело идет совсем по-другому.

Я вижу, что сейчас для любых услуг наиболее частая фор­ма оплаты - это оплата наличными мимо кассы. В последнее время я так и телефон устанавливал, и обувь ремонтировал. Тебе все делают, ты даешь деньги, и все.

Ну и когда я увидел в официальном прейскуранте "Ритуал-сервиса" отдельной строкой услугу "снятие гроба со стеллажа и погрузка его в автокатафалк", за которую предусматривалась отдельная оплата, мне все с этой сферой услуг стало понятно. При таких прейскурантах можно обойтись и без коррупции. Но оказалось, что и без прямого вымогательства там не обхо­дится.

Есть такая специфическая форма коррупции в ритуальных бюро, с которой мне пришлось столкнуться, когда я служил в храме, при котором раньше было кладбище. Если священник находит на территории храма кости и хочет их захоронить по-христиански, он, естественно, идет в ритуальное бюро за не­большим гробиком. Там ему объясняют, что гроб продается только по предъявлении справки о смерти. Никакие письма настояте­ля их не убеждают, им нужны доказательства, что кости мерт­вые. Я говорю: "Я могу вам их привезти". Они отвечают: "Это излишне, вы нам справку предоставьте". "А если, - спраши­ваю, - он в XVII веке помер?". "Это ваши трудности", - гово­рят. И при этом всем видом показывают, что не хватает одно­го маленького аргумента, при наличии которого дело можно уладить очень быстро. В итоге после вмешательства епархии и их ритуального начальства конфликт удалось разрешить и без этого аргумента. Потом мне пришлось убедиться, что и в более стандартных случаях воровства в этой сфере не мень-

[586]

ше. Официальной справки о смерти, конечно, достаточно, но особую убедительность она обретает, если к ней приложено несколько крупных купюр. В противном случае гробов может не оказаться в "Ритуал-сервисе" целый месяц. То же и со все­ми остальными необходимыми покойнику вещами, как то та­почки, венки и т. д.

К сожалению, даже церковь сегодня вовлечена в теневой бизнес. Ведь она сейчас находится в очень тяжелом экономи­ческом положении. Это происходит вследствие открытия но­вых приходов, часто нерентабельных. Ведь как строится цер­ковная экономика? Приход платит процентов пятнадцать своего дохода епархии, епархия примерно столько же платит Патри­архии. Если приход беден, он не только освобождается от уп­латы епархиальных взносов, но и сам нуждается в дотациях сверху. А ведь у нас есть приходы, где доход составляет 100 рублей в месяц, то есть 1200 рублей за год. На этих приходах в принципе отсутствуют прихожане. Настоятели таких прихо­дов едут в Москву и живут там за счет треб, освящая маши­ны, офисы. На приходе их просто не видят. И их можно по­нять - надо кормить себя и свою семью. Или есть еще у нас такая категория духовенства, которую архиерей содержит за счет своих доходов, перечисляя им ежемесячно какие-то сум­мы. Так как официальная зарплата у архиерея очень невелика, то деньги эти берутся из тех пожертвований, которые регулярно направляются лично нашему архиепископу настоятелями крупных монастырей или богатыми представителями духовенства.

Ни для кого не секрет, что на каждом приходе существует двойная бухгалтерия. Епархиальный взнос платится с суммы, внесенной в официальный отчет. Чтобы платить меньше де­нег, настоятель храма занижает сумму доходов прихода. По моим впечатлениям, в документах часто указывают только процен­тов двадцать от реальной прибыли. Я присутствовал на одном приходском собрании, где в присутствии благочинного¹  бух-

¹ Благочинный - священник, осуществляющий руководство клириками нескольких храмов. - Прим. ред.

[587]

галтер с радостным видом зачитывала годовой отчет своего прихода. "На зарплату священнику, - говорит она, - за год было израсходовано 300 рублей (около 10 долларов)". При этом было известно, что у священника неработающая супруга, двое де­тей-школьников, а сам он живет в пригороде и каждый день ездит в город к месту службы. Благочинный приехал с какого-то празднества, всю дорогу просидел, не поднимая головы, спорить ему совсем не хотелось, и он сказал: "Я вам это под­пишу, но если придет налоговая - они вам не поверят". Люди поняли, что зарвались, годовой отчет тут же переписали, в нем уже были теперь совершенно другие цифры, но это никого не смущало. Бухгалтера этого, кстати, в итоге уволили, но уво­лили только после смены благочинного. Когда новый благо­чинный пообещал приехать и проверить все финансовые до­кументы храма, бухгалтер срочно заболела, проболела три месяца и в результате уволилась.

Есть и более сложные комбинации. В Церкви идет борьба за посты, за влияние, и здесь, конечно, денежные потоки иг­рают большую роль. Скажем, известно, что у нас большин­ство храмов епархиальному управлению ничего не платят. Но если священник назначен настоятелем богатого прихода и если он хочет там остаться, то он должен регулярно деньги в епар­хию переводить. То же самое благочинные. Почему благочин­ными назначают обычно настоятелей самых богатых храмов? Потому что если ты благочинный, то ты будешь деньги в епархию платить и еще что-то сверх положенного туда переводить. А если нет, то можешь потерять и благочиние, и свой храм бога­тый. Или вот еще один момент. Все знают, что у нас в епар­хии идет борьба за то, кто будет следующим епископом. Я уж не говорю, что при живом архиерее это как-то нехорошо выг­лядит, не об этом речь. Борются секретарь епархии и настоя­тель нашего самого крупного мужского монастыря. Каждый промах одного другой тут же использует. Отцу настоятелю легче, у него монастырская казна под рукой. Вот, скажем, когда у нас

[588]

православная школа чуть не закрылась из-за огромных долгов и епархия не могла оплатить энергию и прочие расходы, этот настоятель монастыря взялся погасить все долги. И долги он действительно погасил, только отец секретарь, который до этого школу курировал, потерял туда всякий доступ. Школа в итоге перешла в ведение одного из городских храмов, который изве­стен своими теплыми отношениями с этим монастырем. То есть деньги как бы обмениваются на влияние.

Деньги платить священнику должен приход, но при этом приход должен быть рентабелен. Для этого надо не открывать лиш­них храмов. В некоторых епархиях перед тем, как открыть храм, архиерей посылает туда комиссию, которая должна установить перспективность прихода. Эта комиссия должна проверить степень разрушенности храма (если от него остался один фундамент, какой смысл его восстанавливать?), оценить потенциальное число прихожан, узнать, имеется ли там жилье для священника, есть ли возможность его детям обучаться в школе, если он женат, и т. д. И только после доклада этой комиссии архиерей посы­лает на приход священника. Причем для женатых священни­ков выбирают более богатые приходы, для монахов - более бедные. Смотрят на количество детей у этого священника, на его возраст, склонности, хозяйственные способности. Если приход нерентабелен, не надо открывать там храм, его можно просто приписать к другому храму, который сможет потянуть этот приход. Есть, в конце концов, дореволюционная традиция приписных храмов, когда за крупным приходом числилось до десяти мел­ких. Во Франции, например, у католиков сегодня в каких-то областях есть только один священник на десять храмов, и он служит во всех по очереди. Если кто-то умер, кого-то надо причастить, его вызывают по телефону. Естественно, десять храмов его прокормить могут. Надо такую же систему вводить и у нас. Система, существующая сегодня, вынуждает священ­ника идти на канонические нарушения и искать вторую рабо­ту. Священнослужители работают преподавателями, врачами, подрабатывают в ритуальных бюро. Эту систему надо менять.

[589]

Государство должно пойти навстречу Церкви в том, что ка­сается налоговых льгот для священников. Сегодня священник из своей зарплаты должен выплачивать взносы во всевозмож­ные фонды: пенсионный, медицинского страхования и т. д. Насчет Пенсионного фонда существует даже специальный указ Пат­риарха: поскольку епархии не в состоянии платить священни­кам пенсию из своих средств, священник должен отчислять взносы в Пенсионный фонд. Все это приводит к ведению на приходе двойной бухгалтерии и получению священником основной ча­сти зарплаты мимо ведомости. Никто не хочет отдавать боль­шую часть своих денег разным фондам. Кроме того, государ­ство должно помочь Церкви решить ряд спорных вопросов с музеями. В запасниках музеев находится множество священ­нических облачений, предметов церковной утвари, не имею­щих не только исторической, но и материальной ценности. Надо помочь Церкви получить это. Необходимо также передать Церкви бывшие церковные здания. Вот у нас в пригороде областного центра храм был взорван, но осталось три бывших священни­ческих дома. Ни один из них Церкви не передан, так как сей­час в законе речь идет только о культовых сооружениях. Дома причта местные власти нам предлагают выкупать и назначают за это несусветную цену.

Исходя из вышесказанного, вы можете понять, почему я прекрасно понимаю людей, которые уклоняются от налогов. Ведь если с зарплаты удерживать большую ее часть, то какой тогда смысл в зарплате? Если государство берет у человека все, а потом приходит и говорит: "Вы знаете, нам не хватило, до­бавьте", - как можно относиться к такому государству?

Сам я работал коммерческим директором фирмы, торговав­шей церковным товаром и состоявшей из трех человек: гене­рального директора, коммерческого и бухгалтера, по совмес­тительству завскладом. Но ни рэкетиры, ни налоговики чрезмерного интереса к церковной торговле не проявляют, никаких проблем в этом смысле у нас не было. Когда выяснилось, что

[590]

два бедных продавца, торгующие с выездных лотков, не в си­лах прокормить трех начальников, фирма тихо закрылась.

Мое отношение к коррупции таково: она была, есть и бу­дет. В наших условиях борьба с ней бесполезна, потому что если с коррупцией начинают бороться те же, кто в ней уча­ствует, то эффект обычно нулевой. Мне кажется, что важный источник разворовывания денег - это средства, выделяемые именно на борьбу с коррупцией. Так что в нынешних услови­ях борьба с коррупцией нужна прежде всего тем, кто борется. Таким структурам, как ФСБ, коррупция просто необходима. Если вдруг не станет коррупции, чем же они будут заниматься? По­этому летят для виду нижние головы, верхние никогда не по­летят. Если они полетят - у нас не будет страны.

Ни суд, ни силовые структуры сегодня не способны защи­тить человека. Остается надеяться только на милость Божию.

Повсеместно, например, говорят о коррумпированности тех или иных руководителей, их причастности к теневому бизне­су. Я же думаю, что до тех пор, пока это не доказано судом, -это его личное дело. Откуда я знаю об этих отношениях? Я свечку не держал, а ведь существует презумпция невиновнос­ти. Я знаю, что у нас во время выборов мэра одного из канди­датов обвиняли в неуплате налогов в Пенсионный фонд, при­чем обвиняли те же люди, которые этот фонд и разворовали. Так что в таких вопросах я доверяю только суду.

О мерах борьбы с коррупцией могу точно сказать одно: по­вышать зарплату чиновникам бесполезно - аппетит приходит во время еды. Пока человек имеет маленькую зарплату, он ду­мает о том, как бы ему выжить; когда он начинает получать большую зарплату, он думает, как ее увеличить. Мне известно всего два примера успешной борьбы с коррупцией. Оба имели место в Киевской епархии и связаны с именем епархиального духовника, схиархимандрита Зосимы. Однажды в машине он ехал для исповеди в один из монастырей. Машина была с то­нированными стеклами, ее остановили, гаишник привычно взял взятку. Заднее стекло медленно опускается, старец подзывает

[591]

к себе молодого милиционера, указывает на свою скуфейку, расшитую крестами и черепами, и говорит: "Я к тебе не при­ду. А вот ты ко мне (указывает на один из черепов) - придешь". Взятка, насколько известно, была возвращена. В другой раз в аналогичной ситуации старец вышел из машины, взял горстку земельки возле ноги милиционера, аккуратно упаковал ее в свой носовой платок, а на вопрос удивленного милиционера: "Ба­тюшка, что это Вы делаете?" ответил: "А я как раз на кладби­ще еду. Вот, касатик, отпою тебя заочно с этой земелькой". Гаишник ошарашенно отпустил машину, но потом по номерам нашел ее и не только вернул взятку, но и пожертвовал боль­шую сумму на храм, лишь бы батюшка вернул земельку. Но кроме таких исключений других примеров успешной борьбы с коррупцией у нас нет и быть не может. Если кто-то всерьез этим займется, его просто уберут.

[592]

Клямкин И.М., Тимофеев Л.М.

К 47     Теневая Россия: Экономико-социологическое исследо­вание. М.: Российск. гос. гуманит. ун-т, 2000. 595 с.

 5—7281—0479—7

В книге даны обобщенные результаты экономико-социологического иссле­дования коррупции и теневой экономики в современной России. Анализиру­ется механизм действия различных нелеюльных рынков в сельском хозяйстве, в сфере административного управления, правоохранительной деятельности, в системе высшего образования, медицине и т. д. Рассматривается отношение российского общества и его различных групп к теневым экономическим от­ношениям. Основываясь на результатах специально проведенных социологи­ческих опросов, авторы показывают, что теневые установки в наибольшей степени свойственны сегодня самой молодой и активной части россиян. Также иссле­дуются возможности преодоления традиционного для России морально-реп­рессивного сознания и принципиального изменения характера взаимоотношений государства и бизнеса, перевода этих отношений в правовую плоскость.

Для экономистов, социологов и широкого круга читателей, интересующихся данной проблематикой.

ББК 65.9(2Рос)-96

Научное издание

КЛЯМКИН Игорь Моисеевич

ТИМОФЕЕВ Лев Михайлович

ТЕНЕВАЯ РОССИЯ Экономико-социологическое исследование

Редактор

М.Е. Побережнюк Корректор

М.Е. Побережнюк Компьютерная верстка

Е.И. Осипова

РОССИЙСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ ГУМАНИТАРНЫЙ УНИВЕРСИТЕТ

ЦЕНТР ПО ИЗУЧЕНИЮ НЕЛЕГАЛЬНОЙ ЭКОНОМИЧЕСКОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ

Исследования проблем теневой экономики и криминального биз­неса проводятся в Российском государственном гуманитарном уни­верситете под руководством Л.М. Тимофеева с 1993 г. В 1997 г. была образована лаборатория, а с 1999 г. - Центр по изучению нелегаль­ной экономической деятельности.

Задача Центра - изучение широкого многообразия теневых отно­шений, пронизывающих все без исключения сферы экономики, юс­тиции, политики, общественной жизни.

Метод работы Центра - это комплексный подход к изучению те­невых отношений в экономике и общественной жизни страны, к их отражению в общественном сознании и в обыденном поведении.

Одним из направлений работы Центра является формирование и постоянное пополнение базы данных "Нелегальная экономическая деятельность в России". Центр ведет целенаправленные социологи­ческие исследования по специальной методике. Важным направле­нием его деятельности является также разработка теоретических прин­ципов и исследовательских методик изучения теневых экономик и их влияния на общественные и политические институты. В частности, в рамках этих исследований создана оригинальная экономическая теория наркобизнеса.

Адрес в Интернете: http://corruption.rsuh.ru/.