Итак, я жил тогда в Рязани – бездельничал (получал армейскую пенсию, уволившись по здоровью) и пописывал фрилансером в местную комсомольскую газетку… Не знаю, о чем будет этот мой рассказ... Может, о поэзии… или о России… или, скорее, так, ни о чем… А вспомнилась мне эта история потому, что в 1962 году, когда происходило дело, июнь был такой же холодный и дождливый, как нынешний (ну или близко к тому). Конечно, мало кому нравится, но все же есть, есть люди, которые такую погоду любят. А некоторые даже готовы этой своей любовью в стихах поделиться с другими. И вот именно такие стихи и были напечатаны в одном из июньских номеров газеты «Рязанский комсомолец» пятьдесят пять лет назад… и какого же наделали шуму! (Сожалею, фамилию автора я не удержал в памяти, впрочем, право, стихи того и не заслуживают.)
Итак…
Закройся, солнце, тучами от взоров
И в одиночестве костер дожги.
Я этим летом полюбил дожди
За их художнический норов.
И брежу вольной их судьбой,
Когда они возводят травы
Или смывают переправы
Над обезумевшей рекой…
Стихи как стихи, посредственные, так, молодежная самодеятельность. Ладно. Вышла газета, автор пришел в редакцию с бутылкой, решили дождаться обеда… И тут же звонок из обкома комсомола, а туда уже звонили из обкома партии: главного редактора на ковер! Главный редактор был где-то в отъезде, и замещал его мой друг, добрейший выпивоха Лева Филимонов (он и стихам добро дал). Побрел Лева в соседний подъезд к начальству (хорошо, с бутылкой повременили). Возвращается – бледный, лица на нем нет. Говорит, заходит к Первому, а там и тот, что по идеологии, и… человек в сером костюме – из КГБ. «На меня так орали, что я в окно видел: люди на другой стороне улицы головы поднимали, пытались понять, откуда крики». Впрочем, оказалось, только Первый орал. Идеолог поддакивал. А человек в сером не орал: он тихо, но внятно произнес только одно слово: ДИВЕРСИЯ!
Нет, вам сегодня не понятно. А дело-то все в том, что той весной по всей Рязанской области богатейшие заливные луга, столетия снабжавшие первоклассным сеном крестьянскую скотину, были, по велению Самого, все до единого распаханы и засеяны кукурузой… А какая тут кукуруза? И сена нет. Предстоял голодный год.
Ясно дело, Леву Филимонова, объявив ему выговор по партийной линии, понизили до литсотрудника. Главному редактору молодежки (кажется, его фамилия была Кожемяко, и он потом сделал карьеру в центральной газете «Правда») пришлось оправдываться, что он и сделал, написав гневную статью, где трактовал в пользу партийности литературы и, цитируя злосчастные стихи, размазывал безыдейщину… Бутылку ту мы все же открыли, но не за обедом, а дождавшись конца рабочего дня. И еще одну взяли…
Ну, вот о чем эта история? О том, что в России ДИВЕРСИЕЙ всегда (и до сих пор) называют не преступление Самого, но напоминание о его последствиях (пусть даже косвенное)?
Действительно, об ответственности художника («с кем вы, мастера культуры»)? Дожди-то все же во вред были.
Или о том, что я вот так вот всю жизнь и во всём попадаю «не в кассу»: при любой погоде. Стихи-то, чего уж там, конечно, мои были.
Июнь 2017. Абакумлево.